Похитительница детей.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Похитительница детей.

Въ 1787 году каждый могъ видеть бродящую по улицамъ одного изъ кварталовъ Майнца высокую женщину, худую, съ впалыми щеками, съ темъ угрюмымъ взглядомъ, который бываетъ всегда страшнымъ признакомъ сумасшествiя.

Эту несчастную звали Христина Эвигъ; она прежде жила въ улице Низкаго Полета, за соборомъ, и занималась деланiемъ матрацовъ. Она потеряла разсудокъ по случаю одного ужаснаго происшествiя: проходя однажды вечеромъ по извилистой улице Трехъ-Лодокъ, она вела свою маленькую дочь за руку; вдругъ дочь на минутку вырвалась и мгновенно исчезла, словно провалилась сквозь землю и даже не было слышно шаговъ ея. Бедная женщина воротилась назадъ, крича:

- Деубхенъ! Деубхенъ! где же ты?... где ты?

Ответа не было. Улица была пуста.

Громко проклиная ребенка, она бросилась къ пристани, и стала всматриваться въ воду, шумящую подъ лодками. Ея крики и стоны привлекли соседей. Бедная мать разсказала имъ свое горе. Все присоединились къ ней на новые поиски. Не ничего... ничего... ни следа, ни приметы, по которымъ бы можно было хотя догадываться, куда девалась девочка. Христина Эвигъ съ этого времени не возвращалась уже домой; ночь и день она бродила по городу, крича, все более и более слабеющимъ голосомъ:

- Деу бхенъ!.. Деу бхенъ!..

Все ее жалели. Несколько добрыхъ людей поочередно брали ее къ себе, кормили, одевали въ свое старье. Полицiя, видя всеобщее участiе, не посадила Христину въ смирительный домъ, какъ это делалось въ то время. Ей позволяли бродить, жаловаться, и на это не обращали вниманiя.

Несчастье Христины Эвигъ было страшно еще темъ, что оно послужило какъ бы началомъ многихъ подобныхъ. Около десятка детей исчезло съ техъ поръ самымъ страннымъ, необъяснимымъ образомъ. Многiе изъ этихъ детей принадлежали гражданамъ высшаго сословiя.

Эти случаи обыкновенно происходили вечеромъ, когда проходящiе становились реже, и каждый спешилъ домой после своихъ делъ на отдыхъ. Ветренный ребенокъ выбегалъ за порогъ своего дома, за нимъ кидались следомъ, ему кричали: Карлъ!.. Лудвигъ!.. точно такъ же, какъ кричала несчастная Христина и точно также ответа не было! Бежали дальше, кричали, искали по соседству, все было кончено!

Разсказывать о розыскахъ полицiи, объ арестахъ, о предварительныхъ следствiяхъ, объ ужасе жителей было-бы безполезно.

Видеть дитя свое умирающимъ, конечно, ужасно, но потерять его не зная, что съ нимъ, думать, что и не узнаешь этого никогда, что это бедное маленькое существо сла <При печати пропущено несколько строк>

Въ то время, какъ это происходило у пристава Каслера Шварца, по улице Арсенала ехала карета. Часовой, узнавъ экипажъ графа Дидериха, полковника Императорскаго попа, отдалъ честь. Ему отвечали поклономъ изъ кареты.

Карета мчалась во весь духъ и вместо того, чтобы повернуть въ Англiйской набережной, покатила въ улицу Железнаго Человека и остановилась передъ домомъ пристава.

Полковникъ былъ въ полной форме. Вышедъ поспешно изъ кареты, онъ прiостановился, услыхавъ хохотъ сумасшедшей.

Графъ Дидерихъ былъ человекъ летъ сорока или тридцати пяти, высокiй, смуглый, съ строгой и энергичной физiономiей.

Онъ быстро вошелъ въ переднюю и увиделъ Ганса, выпроваживающаго Христину Эвигъ.

Не приказывая докладывать о себе, полковникъ быстро вошелъ въ столовую господина Шварца.

сходитъ съ крыльца, я посторонился, чтобъ дать ей место, и въ это время мой сынъ - трехъ-летнiй малютка, оставленный мной въ карете - исчезъ. Противуположная дверца была отворена: похитители воспользовались минутой, когда я откидывалъ подножку. Все поиски были тщетны. Я въ отчаянiи, господинъ приставъ, я въ отчаянiи!

Полковникъ былъ чрезвычайно взволнованъ; его черные глаза сверкали, какъ молнiя, сквозь слезы, которыя онъ старался удержать, его рука сжимала рукоятку шпаги.

Приставъ, казалось, былъ пораженъ, онъ страдалъ при мысли провести ночь, отдавая приказы, тащиться на места, где въ сотый разъ производились безуспешно розыски...

Ему хотелось отложить дело до утра.

- Знайте, сударь, сказалъ полковникъ, - что я буду мстить! Вы вашей головой отвечаете мне за моего сына. Ваша обязанность смотреть за общимъ спокойствiемъ. Вы не исполняете этой обязанности! Это низко! Мне надобенъ врагъ, слышите ли? О! еслибъ я по крайней мере зналъ, кто меня поразилъ!

Произнося эти слова, онъ ходилъ взадъ и впередъ съ стиснутыми кулаками и мрачнымъ взоромъ.

Потъ выступилъ на раскрасневшемся лбу господина пристава, который бормоталъ, глядя въ тарелку:

- Я въ отчаянiи, сударь, въ отчаянiи, но это ужъ десятый!.. Воры ловчее моихъ агентовъ - что-же мне делать?..

При этомъ неосторожномъ ответе, графъ подпрыгнулъ отъ ярости и, схвативъ толстяка за плечи, приподнялъ съ кресла.

- Что делать!.. А! такъ вотъ какъ вы отвечаете отцу, который спрашиваетъ у васъ свое дитя!

- Оставьте меня, сударь, оставьте, вопилъ приставъ, задыхаясь отъ страху. - Христа ради, успокойтесь... Женщина... сумасшедшая... Христина Эвигъ приходила сейчасъ... она говорила... да и я вспоминаю... Гансъ! Гансъ!

Слуга слышалъ все черезъ дверь и сейчасъ же явился.

- Что угодно, сударь?

- Беги, ищи сумасшедшую!

- Она еще тутъ, господинъ приставъ.

- Хорошо, пусть войдетъ. Садитесь, господинъ полковникъ.

Половникъ Дидерихъ стоялъ впереди столовой. Минуту спустя вошла сумасшедшая.

Слуги и горничная, заинтересованные темъ, что происходило, стали у порога, съ открытыми ртами.

Полковникъ повелительнымъ жестомъ заставилъ ихъ выйдти вонъ, и, скрестивъ руки, сталъ противъ Шварца.

- Ну-те, сударь, вскричалъ онъ, - какого поясненiя думаете вы добиться отъ этой несчастной?

Приставъ хотелъ что-то сказать и его толстыя щеки задвигались.

Сумасшедшая смеялась, точно рыдала.

лишилась разсудка.

Глаза полковника наполнились слезами.

- Потомъ?!

- Сiю минуту она прибежала ко мне, - разсудокъ точно возвратился къ ней, она мне говорила...

Шварцъ замялся.

- Что-же, сударь?

- Что она видела женщину, которая несла ребенка!..

- А!

- Я думалъ, что она говоритъ это въ сумасшествiи и выгналъ ее.

Полковникъ горько усмехнулся.

- Вы ее выгнали? сказалъ онъ.

- Да... мне казалось, что она въ сумасшествiи...

- Чортъ возьми! вскричалъ громовымъ голосомъ полковникъ, - вы отказали въ помощи этой несчастной, отняли у нея последнiй лучъ надежды? Вы довели ее до отчаянiя, вместо того, чтобы ее поддержать, защитить, какъ велитъ это ваша обязанность! И вы смеете еще оставаться на этомъ месте! Вы смеете получать жалованье?..

Приблизясь къ приставу, парикъ котораго дрожалъ, онъ прибавилъ тихмъ, сдержаннымъ голосомъ:

- Вы негодяй! Если я не найду своего ребенка, то убью васъ, какъ собаку.

Шварцъ выпучилъ глаза, разинулъ ротъ, растопырилъ пальцы и молчалъ; страхъ душилъ его, да онъ и не зналъ, что отвечать.

Вдругъ полковникъ обернулся къ нему спиной и, подойдя къ Христине, посмотрелъ несколько минутъ на нее, потомъ громко сказалъ:

- Милая моя, постарайтесь отвечать мне. Ради Бога... ради вашего дитяти... где вы видели эту женщину?

Онъ замолчалъ. Сумасшедшая прошептала жалобнымъ голосомъ:

Полковникъ побледнелъ и въ порыве ужаса, схвативъ сумасшедшую за руку, вскричалъ:

- Отвечайте мне, несчастная, отвечайте мне!..

Онъ ее потрясъ. Христина откинула голову назадъ, страшно захохотала, и отвечала:

- Да!.. да... все кончено!.. злая женщина убила ее.

Полковникъ почувствовалъ, что колена подъ нимъ подгибаются. Онъ скорее упалъ, чемъ селъ въ кресло, положилъ локти на столъ, и закрылъ руками свое бледное лице. Казалось, передъ нимъ рисовалась какая-то страшная сцена

Несколько минутъ прошло въ молчанiи.

Часы пробили десять; бой ихъ заставилъ полковника содрогнуться. Онъ всталъ, отворилъ дверь, и Христина вышла.

- Сударь? сказалъ Шварцъ.

- Молчите! ответилъ ему полковникъ съ грознымъ взглядомъ.

Онъ последовалъ за сумасшедшей, которая вышла на улицу.

Страшная мысль поразила его.

- Все кончено! подумалъ онъ. Эта несчастная не можетъ прiйдти въ себя, не можетъ понять, что у нея спрашиваютъ; но она видела что-то. Быть можетъ, инстинктъ будетъ ею руководить.

Безполезно прибавлять, что приставъ былъ въ восторге отъ такого исхода дела. Достойный блюститель порядка поспешилъ затворить дверь на замокъ, и благородное негодованiе овладело имъ.

- Угрожать такому человеку, какъ я! схватить за шиворотъ! О! господинъ полковникъ! мы увидимъ, что есть и законы! Съ завтрашняго дня я подамъ жалобу, я объявлю, какъ ведутъ себя эти воины! Погодите, погодите!..

Между темъ графъ следовалъ за сумасшедшей; все чувства его были до того напряжены, что онъ виделъ ее ночью въ темноте, какъ днемъ. Онъ слышалъ ея вздохи, безпорядочныя слова, не взирая на безпрестанные порывы осенняго ветра, который завывалъ въ безлюдныхъ улицахъ.

Некоторые запоздалые простолюдины, приподнявъ воротники плащей, засунувъ руки въ карманы, нахлобучивъ шляпу на глаза, бежали туда и сюда, вдоль по тротуарамъ. Слышался стукъ запираемыхъ дверей; худо притворенная ставень хлопала объ стену, черепица, вырванная ветромъ, катилась по улице. Сильные порывы ветра, пронеслись съ воемъ, покрывали своимъ завываньемъ всякiй шумъ и вздохи. Это была одна изъ холодныхъ октябрьскихъ ночей, когда ласточки, застигнутыя стужей, кружатся надъ крышами высокихъ домовъ и кричатъ пронзительнымъ голосомъ: "зима, зима!.. вотъ ужъ зима!"

Пришедъ на деревянный мостъ, Христина остановилась и посмотрела на мрачныя воды, волнующiяся между лодокъ; потомъ нерешительно продолжала путь, дрожа и бормоча тихонько:

- О! о! какъ холодно!

Полковникъ одной рукой придерживалъ плащъ, а другой хотелъ унять бiенiе своего сердца, которое, казалось ему, готово разорваться.

На церкви Святаго Игнатiя пробило одиннадцать часовъ, потомъ полночь.

Она прошла уже улицы Книгопечатанiя, Колотушку, Стараго Байни, Епископскаго Рва. Сто разъ полковникъ въ отчаянiи говорилъ себе, что это ночное преследованiе ни къ чему не ведетъ, что сумасшедшая бредетъ безъ всякой цели; но это была его единственная надежда и онъ все-таки продолжалъ гнаться за ней по пятамъ, то останавливаясь у трубъ и разрушенныхъ стенъ, то снова пускаясь по темнымъ улицамъ, точно безпрiютный зверь, бродящiй наобумъ во мраке.

Наконецъ въ часъ пополуночи, Христина вновь забрела на Епископскую площадь. Погода несколько прояснилась; дождь пересталъ. Свежiй ветерокъ дулъ на площади. Месяцъ то застилался темными облаками, то ярко сiялъ; лучи его, блестящiе и холодные, какъ стальное лезвiе, отражались въ водяныхъ лужахъ, стоящихъ на мостовой.

Сумасшедшая спокойно села на краю фонтана, - на томъ самомъ месте, где сидела несколько часокъ тому назадъ. Мокрое рубище облепило ея тело. Долго оставалась она въ одномъ положенiи, задумчиво опустивъ глаза.

Графъ потерялъ всякую надежду.

Но въ ту самую минуту, когда месяцъ вышелъ изъ-за тучъ, и разлилъ бледный светъ на мрачныя зданiя, сумасшедшая вдругъ вскочила, вытянула шею, и полковникъ, следившiй за ея взглядомъ, увиделъ, что она смотритъ на улицу Стараго Железа, находившуюся въ двухъ стахъ шагахъ отъ фонтана.

Вдругъ она пустилась бежать, какъ стрела.

Графъ кинулся по ея следамъ, между развалинами старыхъ домовъ, громоздящихся около церкви Святаго Игнатiя.

У сумасшедшей будто выросли крылья. Десять разъ терялъ онъ ее изъ виду, такъ скоро бежала она по неровной дороге, загроможденной тележками, навозными кучами и вязанками хворосту, заготовленнаго на зиму.

Вдругъ она исчезла въ темноте глухаго переулка и полковникъ долженъ былъ остановиться, не зная куда идти.

Къ счастiю, черезъ несколько минутъ потухающiй желтоватый светъ лампы осветилъ глухой переулокъ черезъ маленькое оконце. Этотъ светъ былъ неподвиженъ. Вскоре его заслонила тень, потомъ онъ вновь показался.

Очевидно живое существо бодрствовало въ этомъ чулане.

Что делалось тамъ?

Не долго думая, полковникъ пошелъ прямо на светъ. Онъ увиделъ сумасшедшую, стоящую посреди улицы въ грязи; глаза ея были устремлены на светъ, ротъ открытъ. Она тоже наблюдала за освещеннымъ окошечкомъ уединеннаго домика.

Появленiе графа, казалось, не удивило ее. Протянувъ руку къ освещенному окошечку, она сказала: "здесь" такъ выразительно, что графъ задрожалъ, бросился къ двери чулана, отворилъ ее ударомъ плеча и очутился въ темноте.

Сумасшедшая стояла за нимъ.

- Шш! сказала она.

Графъ по ея знаку остановился и сталъ прислушиваться.

Глубокое молчанiе царствовало въ этомъ домике; можно было подумать, что все здесь спало, или было мертво.

На церкви Святаго Игнатiя пробило два часа.

Вдругъ графъ услыхалъ тихiй шопотъ, потомъ светъ показался на старой стене противуположнаго дома, затрещали доски подъ чьими-то шагами, светъ все более и более приближался, осветилъ лестницу, старое железо, сваленное въ углу, кучу дровъ, маленькое закоптевшее оконце, выходящее во дворъ, бутылки направо и налево, корзинку съ тряпьемъ... и кто знаетъ еще съ чемъ?

Все тутъ было мрачно и отвратительно.

ея напоминали кудель, костлявыя скулы выдавались острыми углами, большiе уши почти стояли торчмя, серые глаза сверкали изъ подъ бровей.

Это было малорослое существо самаго зловещаго вида, одетое въ грязную юбку, обутое въ старые туфли. Сухiя руки были обнажены до локтей; одна рука держала лампу, а другая топоръ съ стальнымъ лезвiемъ.

Едва только это странное существо осмотрелось кругомъ, какъ отбросилось и вновь начало карабкаться, съ удивительною ловкостью, по ветхой лестнице.

Но было ужъ слишкомъ поздно: графъ прыгнулъ со шпагой въ руке и ухватилъ мегеру за подолъ платья.

- Мое дитя, злодейка! Где мое дитя? вскричалъ онъ. Затемъ последовала ужасная борьба. Опрокинутая женщина старалась укусить. Упавшая лампа горела на полу, и фитиль ея, мерцавшiй на сырой каменной плите, бросалъ дрожащее мерцанье на серый фонъ стены.

- Мое дитя! кричалъ полковникъ, или я убью тебя!

- Га! будетъ тебе дитя! злобно отвечала женщина. - О! это еще ничего!.. погоди... у меня хорошiе зубы... А! ты душишь меня!.. Гей! кто тамъ на верху... оглохли что-ли? Пустите меня... я скажу все!..

Силы ея, казалось, истощались и она сдавалась. Вдругъ другая мегера, еще старше и свирепее, сбежала съ лестницы, крича:

- Вотъ и я!

Она была вооружена большимъ ножемъ и графъ, поднявъ глаза, увиделъ, что она хочетъ ударить его между плечъ.

Онъ уже считалъ себя погибшимъ.

Сумасшедшая, до сихъ поръ бывшая только зрительницей, вдругъ бросилась на старуху, съ крикомъ:

- Это она!.. вотъ она!.. ой я ее узнаю!.. она у меня не вырвется!

Въ ответъ на это, струя крови обагрила площадку; старуха перерезала горло несчастной.

Все это было деломъ одной минуты. Полковникъ имелъ время стать въ оборонительное положенiе - увидевъ это, обе мегеры быстро взобрались по лестнице и исчезли въ темноте.

Дымящаяся лампа потухала, и графъ воспользовался ея последнимъ светомъ для преследованiя убiйцъ. Но добравшись до средины лестницы, онъ опомнился: опасно было покидать выходъ изъ этого вертепа.

Онъ слышалъ предсмертное хрипенiе Христины, слышалъ какъ среди жертвой тишины капли крови падали съ ступеньку на ступеньку. Это было ужасно!

Внутри лачуги слышалось передвиганье мебели, что заставило графа опасаться, какъ бы обе женщины не вздумали уйдти въ окно.

Лучъ света, прорвавшись черезъ стеклянную дверь, далъ ему возможность разсмотреть два соседнiя окна, выходящiя на глухую улицу; эти окна были освещены. Въ ту же минуту грубый голосъ крикнулъ:

- Гей! что это такое здесь! дверь отворена? стой!.. стой!..

- Ко мне! закричалъ полковникъ, ко мне!

Черезъ минуту показался светъ

- Ко мне! повторилъ полковникъ.

Тяжелые шаги послышались на лестнице и бородатое лице ночнаго сторожа Земяга, въ огромной меховой шапке съ козлиной шкурой на плечахъ, показалось на верху лестницы, направляя светъ фонаря на графа.

- Кто тамъ? спросилъ онъ.

- Идите... мой другъ... идите...

- Извините, полковникъ, но тамъ внизу...

- Да, убитая женщина... а убiйцы тамъ!

Зелингъ, переступивъ последнiя ступени, и поднявъ высоко фонарь, осветилъ входъ. Это была площадка въ шесть футовъ, или более вышины, примыкавшая къ двери комнаты, въ которую скрылись женщины.

Бледность полковника удивила Зелинга, но онъ не смелъ его распрашивать; полковникъ спросилъ его:

- Кто живетъ здесь?

- Две женщины, мать и дочь; ихъ зовутъ въ квартале Две Жозели. Мать продаетъ говядину на рынке, а дочь свинину.

Графъ вспомнилъ тогда слова Христины, произнесенныя въ бреду. "Бедное дитя, они его убили!" У него закружилась голова, холодный потъ выступилъ на лице.

Въ это же мгновенiе попалась ему на глаза брошенные въ темноте за лестницей, маленькая юбка съ голубыми и красными полосками, маленькiе башмачки и что-то въ роде шапочки съ черной верхушкой. Онъ содрогнулся, закрылъ глаза, но непреодолимая сила точно тянула его посмотреть и удостовериться.... Онъ приблизился, дрожа всемъ теломъ, и приподнялъ это маленькое платьице дрожащей рукой.

Это было платье его ребенка! Несколько капель крови запачкали ему пальцы.

Прислонившись къ стене, долго оставался онъ, какъ-бы пораженный громомъ, съ остановившимися глазами, опущенными руками и полуоткрытымъ ртомъ. Затемъ вдругъ бросился къ двери, съ крикомъ ярости, перепугавшимъ Зелинга.

Слышно было, какъ затрещала въ комнате мебель, которую нагромоздили обе женщины, для защиты входа. Домъ потрясся въ своемъ основанiи. Графъ исчезъ въ темноте; потомъ послышались дикiе крики, проклятiя, хриплыя восклицанiя...

Во всемъ этомъ не было ничего человеческаго; это былъ бой дикихъ животныхъ, терзающихъ другъ друга среди берлоги.

Улица наполнялась народомъ. Соседи сбегались со всехъ сторонъ крича: Что тутъ такое? здесь режутся?

Вдругъ все утихло, и графъ показался, израненный ударами ножа, въ изорванномъ мундире, со шпагой, окровавленной до рукоятки; даже усы его были въ крови. Видно было, что онъ дрался какъ разъяренный тигръ.

Что скажу я еще?

зналъ все подробности дела, потому что присутствовалъ какъ свидетель въ Майнце, при тайномъ следствiи уголовнаго суда.

- Отнимите у человека нравственное чувство, и одинъ умъ его, которымъ онъ такъ гордится, не предохранитъ его отъ ужасныхъ страстей! говорилъ Зелингъ, окончивъ расказъ и задумчиво нюхая табакъ.

Изданiе О. В. Звонарева. С.-Петербургъ. типографiя I. Мордуховскаго, Офицерская Д. No 7--14. 1874.