Аттила России.
Часть вторая. Таинственные превращения.
Глава V

V

Опасения, высказанные государыней в разговоре с Паизиелло, день и ночь терзали ее неотступным призраком; чем старше становилась она, тем все больше и больше опасалась покушений на свою жизнь, заговоров, бунта. Это было всецело следствием той запугивающей тактики, которую вел по отношению к ней Потемкин. Ему приходилось несколько опасаться за свое собственное положение, так как из сердца императрицы его вытеснил Петр Васильевич Завадовский. И вот, чтобы казаться незаменимым, нужным, светлейший пускался на довольно темные дела: он сам сочинял заговоры и предупреждением и раскрытием таковых заслуживал высочайшую милость.

Но в последнее время его ничто не радовало. Потемкин впал в продолжительную хандру, которая так часто терзала его.

Главной причиной этих терзаний были воспоминания о Бодене, трагически окончившей свои дни в подмосковном сумасшедшем доме. В первое время после того, как он получил известие о ее смерти, Потемкин довольно легко отнесся к этой потере, даже больше - он облегченно вздохнул, словно с него свалился тяжелый гнет каких-то чар.

Но однажды он нечаянно забрел в ту часть своей картинной галереи, где были развешаны портреты Бодены во всех видах, позах и костюмах, до костюма нашей прародительницы Евы включительно; и при виде этих портретов его сердце резануло мучительное лезвие скорби, и он снова очутился во власти прежних чар, еще более тяжелых, еще более властных, еще более безнадежных...

Сначала Потемкин хотел сжечь эти портреты, чтобы отогнать навсегда всякое воспоминание о чаровнице-цыганке. Но у него не хватило сил на это, и отчаяние, раскаяние, сожаление всецело завладели им.

Когда он увидел Катарину Габриелли, то что-то в ее голосе своими интонациями удивительно напомнило ему Бодену. Он стал присматриваться к артистке и увидел, что и в характере примадонны было много общего со смуглянкой-ведьмой: та же необузданность, та же прямолинейность, доходящая до дерзости, то же упрямство, задор...

Кончилось тем, что Потемкин стал серьезно ухаживать за дивой, что и подметил острый взгляд княгини Голицыной.

-- Не могу вам описать, синьора, как мучительно-сладко мне слушать ваш голос! - сказал Потемкин, идя однажды с певицей по зале к своей картинной галерее. - Когда вы начинаете петь, в моей душе встают воспоминания о былом счастье, навсегда скрывшемся для меня... И мне хочется закрыть глаза и только слушать, слушать вас, слушать ваш дивный голос...

-- А знаете ли, ваша светлость, что это - далеко не комплимент для меня! Неужели я настолько некрасива, что вам хочется слушать меня с закрытыми глазами?

-- Вы хороши, как день!

-- О, это тоже не комплимент, потому что и дни бывают в высшей степени отвратительными... в особенности здесь, в этом проклятом Петербурге...

-- Вы не только хороши, но и поразительно умны и находчивы!

-- То же самое твердил мне постоянно проклятый горбун, герцог Фердинандо Пармский!

-- Которому, как говорит молва, синьора Катарина Габриелли изменяла?

-- О, и сколько раз еще! Говоря откровенно, я совершенно не в состоянии быть верной поклоннику - кто бы он ни был! - долее трех месяцев. Говорю это для того, чтобы серьезно предостеречь вас, ваша светлость, от увлечения мною: все равно и вам, князь, я изменю так же, как и всякому другому. Это у меня в крови, ничего не поделаешь!

-- Как очаровательна в вас эта откровенность, синьора!

-- Разрешите мне преподать вам хороший совет? - вдруг спросила дива.

-- Пожалуйста, ангел мой.

-- Вам следует полюбить мою сестру Анну. Она так же красива, как я, немного моложе и много глупее, так что, пожалуй, в силу последнего способна хранить верность!

-- Просто готов взять да расцеловать вас!

-- Ну, нет, с этим вам придется подождать, князь! Так скоро дело не делается: я привыкла подвергать своих поклонников серьезному испытанию!

-- Я готов, синьора, испытывайте!

-- В состоянии ли вы, ваша светлость, принести мне маленькую жертву?

-- Даже большую, если понадобится!

-- Великолепно! В таком случае подарите мне тот очаровательный пейзаж, который висит вот там! - и Габриелли своим изящным и тонким розовым пальчиком показала на картину.

-- Какое мне дело до фамилии художника? Мне нравится картина, только и всего!

-- Еще бы не нравиться! Я лишь недавно заплатил голландскому купцу двадцать тысяч полновесных гульденов за нее!

-- Ну что же из этого? Однажды утром мой горбатый возлюбленный подарил мне в вознаграждение за мою нерушимую верность бриллиантовое колье ценностью в сто тысяч франков.

-- Он был просто идиотом, только и всего!

-- Я тоже так подумала. Но женщинам, а в особенности нам, бедным артисткам, гораздо более по душе щедрый идиот, чем скупой гений.

-- Через два часа картина будет у вас на квартире! - воскликнул Потемкин.

-- Доказательство, что вы и не идиот, и не скупы. Вас бы я могла любить!

-- Но не долее, чем три месяца?

-- Признаться - да! Я больше всего на свете люблю разнообразие. Вечно видеть около себя одного и того же человека - Господи, да этого достаточно, чтобы получить мигрень и зубную боль!

-- Так вот что: давайте условно заключим контракт на три месяца.

-- Условно? Ну а потом?

-- А потом мы можем продолжить его на тот же срок, если только вы, разумеется, не воспротивитесь этому!

-- По рукам! - с комической серьезностью воскликнула шаловливая дива.

-- Приезжайте ко мне ужинать сегодня вечером, и мы переговорим о деталях нашего контракта.

-- К сожалению, ваша светлость, это совершенно невозможно.

-- Но почему?

-- Потому что сегодня вечером французский посол маркиз де Жюинье, ужинает у меня.

-- В таком случае разрешите приехать и мне к вам!

-- О, нет, я не люблю никакого совместительства. Да и к чему? Нет, нет, завтра после театра.

-- Я буду ждать вас!

-- Я приеду, - пообещала Габриелли.

Катарина сдержала свое обещание. С того времени она стала признанной возлюбленной светлейшего. "Примадонна ассолюта" получила в подарок великолепно обставленный дом, и, кроме того, Потемкин давал ей пять тысяч рублей в месяц на булавки.

Когда императрица Екатерина узнала о заключенном контракте, она сказала своей камер-фрау Протасовой:

-- Я охотно прощаю Григорию эту безвкусицу. И знаешь почему? Потому что ее случайно тоже зовут Екатериной. Но мой вероломный Геркулес пресытится этой стрекозой меньше чем в три месяца, и сам будет просить меня, чтобы я отказала ей от службы. Я хорошо знаю этого гиганта: он может забавляться с карликами, но любить их - никогда. Позови-ка мне Завадовского!

Петр Васильевич Завадовский - по происхождению хохол - отличился в первую турецкую войну "штатскими заслугами" - ему, например, принадлежала редакция Кучук-Кайнарджийского договора. Тем не менее ему никогда бы не взлететь так высоко, если бы не Потемкин.

Екатерине, а та в свою очередь была в это время особенно требовательной. Окинув внимательным взглядом широкоплечего молодого человека, Потемкин послал Завадовского с записочкой к государыне. На другой день двор узнал, что в России одним фаворитом стало больше.

Посылая Завадовского, Потемкин предполагал, что тот привлечет к себе только мимолетный каприз императрицы. Но на этот раз он просчитался - прошел целый год, а Завадовский продолжал оставаться в милости. Когда же молодой человек раза два воспользовался своим влиянием вопреки интересам светлейшего, то Потемкин серьезно задумался о том, как бы устранить им самим взращенное зло. Впрочем теперь, слишком поглощенный своей новой пассией Габриелли, всесильный временщик решил отложить козни до более удобного времени.

Завадовский, вошедший в кабинет по зову императрицы, почтительно подошел и склонился на колени у ее ног.

брошью внутри и передай ее певице. Скажи, что я посылаю ей этот подарок потому, что узнала, что несколько дней тому назад она стала подругой моего друга Потемкина. Я не хочу, чтобы могли подумать, будто я способна ревновать своих друзей к продажным комедианткам. Так вот, передай ей этот ящичек и пригласи от моего имени на концерт.

Завадовский с недовольным лицом взял ящичек и отправился к диве.