| Автор: | Эттингер Э. М., год: 1872 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
VII
Время - лучший целитель. Нет таких ран, нет таких сердечных страданий, которые не затянулись бы, не смягчились бы под его благодетельным влиянием.
Проплакав пять месяцев подряд над могилой любимого фаворита, Екатерина II вдруг почувствовала, что ей слишком тяжело продолжать жить в этой скорби, что она еще слишком молода, чтобы оставаться без ласки, без любви, без нежного сочувствия.
Придумать достойного заместителя покойному - это было вполне в компетенции Потемкина, и когда ему было разрешено вернуться из Херсона, он первым делом стал тщательно осматривать офицеров, выбирая подходящих.
Он остановился сразу на двоих - на Петре Ермолове и Александре Мамонове. Под каким-то незначительным предлогом он послал их обоих к императрице, чтобы она сама решила, который из них больше подходит ей. Ей понравились оба, но она решила сначала остановиться на Ермолове.
Сейчас же Потемкин поспешил произвести поручика Ермолова в свои адъютанты; в качестве такового он имел доступ к императрице, а она через месяц произвела Ермолова в полковники и взяла к себе флигель-адъютантом. Ермолов переехал в те же комнаты, которые занимал до того Ланской. Государыня подарила ему для первоначального обзаведения сто тысяч рублей и дала для уплаты мелких долгов еще пятьдесят тысяч рублей.
Новый флигель-адъютант представлял собою тип самого обыкновенного армейского офицера. Он не был ни умен ни глуп, ни образован ни полный невежда, ни рыцарь ни проходимец. Вернее - всего понемножку. Конечно, быстрая перемена в его судьбе не могла не вскружить ему голову - "белый араб от радости взбесился!", добродушно говаривал Потемкин.
Это прозвище - "белый араб" - было дано Ермолову и утвердилось за ним благодаря Потемкину. Кличке нельзя было отказать в меткости: действительно, Ермолов был курчав, имел широкие скулы, толстые, чувственные губы и белые как снег зубы - словом, вполне арабчонок, если бы только не льняные волосы.
"Белый араб" недолго продержался в милости у государыни, но его падение было связано с целой цепью причин.
У Ермолова был дядя, некто Левашов, живший исключительно карточной и бильярдной игрой. Хотя его и считали шулером, но он тем не менее принадлежал к числу постоянных партнеров Потемкина.
Подругой жизни Левашова была весьма сомнительного поведения немка, начавшая свою карьеру на шоколадной фабрике в Кенигсберге, а потом ставшая "рабыней веселья", в качестве каковой она и прибыла пытать счастье в Петербург. Как ее звали на самом деле, никто не знал. В шикарном квартале ее звали "Гелией", в квартале средней руки - "черноглазой Машкой", в рабочем - "Минной Ивановной". Отличаясь крайней беспорядочностью жизни, она то пировала под именем Гелии с дворянчиками из не особенно богатых, то, пропив все свои туалеты, делила в качестве Минны Ивановны трудовую косушку рабочего. После того как она несколько раз совершила подобные нис- и восхождения, побывала два-три раза в больнице, посидела несколько раз в кутузке за назойливые приставания к прохожим, судьба столкнула ее с полковником в отставке Левашовым, и она переехала к нему на постоянное житье.
В прошлой карьере у Гелии-Машки-Минны было одно отличительное достоинство: не умея никогда сберечь ни одной копейки для себя, она с одинаковым шиком "пускала по ветру" как бедного рабочего, так и богатого помещика. В крайнем случае она довольствовалась и малым, но не было такого большого, которого хватило бы на ее потребности. Нечего и говорить, что скромного бюджета Левашова не хватало на ее жизнь. До того времени он просто играл не особенно чисто, теперь же пустился ла откровенное, профессиональное шулерство.
Однажды, явившись к Потемкину, он притащил с собой также и свою Гелию.
-- Вот, ваша светлость, прекрасная Леда, которая ощипала уже не одного лебедя и разорила не одного Юпитера! - сказал он, представляя князю свою сожительницу.
Та бесстыдно улыбнулась при этом и показала два ряда таких жемчужно-белых зубов, которые особенно нравились светлейшему.
-- А ну-ка, покажись! - сказал он и стал бесцеремонно вертеть Гелию, осматривая ее по всем статьям, словно лошадь. - Ничего! Товарец добрый! - заключил он в результате.
Сели играть. Потемкин пожелал играть в кости и уже это не понравилось Левашову: в кости не сплутуешь. К тому же ему сильно не везло: он стал горячиться и проиграл все, что у него было.
-- Ваша светлость, изволите продолжать играть в кредит? - спросил он.
-- Нет! - спокойно отрезал князь.
-- Тогда я могу предложить следующее: я поставлю на карту свою подругу, а вы - некоторую сумму, в какую ее оцените...
-- Хорошо, но назначь сам.
-- Нет! - сухо отрезал Потемкин.
-- Тогда давайте играть. Выиграю - деньги мои, ну, а проиграю...
-- Тогда что?
-- Что ж тогда? Останется только пулю в лоб пустить!
-- Ничего не имею против!
Стали бросать кости. Первый бросал Потемкин и выкинул семнадцать очков. Он уже втайне торжествовал, но Левашов выкинул очком больше.
-- Я проиграл! - равнодушно заметил князь. - Угодно вам продолжать игру?
-- С удовольствием!
На этот раз проиграл Левашов: кучка золота уплыла так же быстро, как и появилась.
-- Ну, что же, попытаем еще раз! - сказал он.
-- На тех же условиях?
-- На тех же, ваша светлость!
Опять кинули кости, и опять судьба отвернулась от Левашова: он проиграл.
-- Ну, что же, - безнадежно сказал он, - все пропало, мне остается только уйти...
-- Как уйти? - крикнула Гелия. - Нет, голубчик, ты должен исполнить свое обещание и застрелиться!
-- Обещаний, сударь, на ветер не дают, - сухо прибавил Потемкин.
Левашов грустно посмотрел на Гелию, достал из кармана заряженный пистолет, засунул дулом в рот и спустил курок.
Гелия разразилась презрительным хохотом. Потемкин позвонил и приказал убрать труп, что было немедленно исполнено.
-- Ну а ты, красавица, останешься у меня до утра! - спокойно сказал светлейший.
-- До утра? А потом?
На следующее утро он сказал ей:
-- Ну-с, красавица, а теперь убирайся, да поскорее! Такое подлое, развратное существо, как ты, опасно держать у себя слишком долго!
-- Как "убирайся"? - начала было кричать Гелия, но Потемкин позвонил и приказал выбросить ее за дверь, что и было буквально исполнено.
Когда Ермолов узнал обо всем этом, он кинулся к Потемкину и принялся кричать на него, угрожая всеми карами и громами, как небесными, так и земными.
Потемкин взял его за шиворот и собственноручно выбросил из дверей во двор; он мог безопасно пойти на это, так как более чем когда-либо был нужен императрице: это было время горячего обсуждения византийского проекта.
-- Ваше величество, я явился с просьбой немедленно прогнать Ермолова!
-- Почему? Что такое случилось?
-- Он ведет себя со мною неподобающим образом. Только что он наговорил таких дерзостей, что я был принужден собственноручно выбросить его за дверь.
-- Как жаль! - задумчиво сказала государыня. - Он такой смешной, такой забавный...
-- Ну, да, конечно... Хорошо, через три дня я его удалю!
-- Извините, ваше величество, я не стану ждать и трех часов. Моя честь должна получить удовлетворение немедленно!
-- Вы забываете, князь, с кем вы говорите?
-- Нет, нисколько. Я
-- Но нельзя же быть таким нетерпеливым!
-- В делах чести, ваше величество, отлагательства быть не может!
-- Как угодно будет вам, ваше величество, но тогда сегодня я попрошу отпустить меня на покой!
-- В деле чести - нет...
-- Ну что с тобой поделаешь! Ладно, будь по-твоему! Через полчаса Ермолов получил от императрицы в подарок сто тысяч рублей и предписание немедленно выехать из Петербурга. Через два часа он мчался по московскому шоссе.