Духовное господство (Рим в XIX веке). Часть первая.
VIII. Нищий.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Духовное господство (Рим в XIX веке). Часть первая. VIII. Нищий. (старая орфография)

VIII.
Нищий.

Восемнадцать лет минуло с того рокового вечера, когда черный-черный, как оборотень, патер крался через пиаццу Ротонды, для совершения безбожного дела, и мы возвращаемся снова на ту же площадь, где, прислоненный к одной из колонн Пантеона, стоял, завернутый в свой дырявый, плащ, некий нищий...

Не была на этот раз темная декабрская ночь, были ненастные февральские сумерки.

Нижняя часть лица нищого была спрятана под закинутую на плечо полой плаща, но и того, что виделось, было достаточно, чтоб угадать одну из тех физиономий, которые, виденные раз, остаются в памяти за всю жизнь: римский нос разделял два голубые глаза, способные удивить льва, а плечи, хотя и покрытые лохмотьями, доказывали, что человека, имеющого их, не легко было бы оскорбить безнаказанно, и не один скульптор не отказался бы заставить его позировать для торса. {Ремесло натурщика весьма почтенно в Риме, классической земле искусств.}

Легкий удар по плечу пробудил нищого от созерцательной неподвижности. Он обернулся, и с ласковым видом молвил пришедшему:

- Вы здесь, брат.

И точно, по сходству, казался братом Муцио тот, кого он назвал этим именем. То был Аттилио, наш приятель, который к словам первого прибавил:

- Вооружен ты?

- Вооружен?!... как-то презрительно переспросил нищий: - а зачем? Я вооружен гневом и местью за мое отнятое достояние, за похищенное мое наследство... Ты думаешь, я это позабыл? Нет, я также все это помню, как ты не забудешь свою Клелию, как не забыть мне моей... Эх! да и зачем любовь нищему, отверженцу общества?... Кто поверит, что в груди, покрытой тряпками, может так биться сердце, способное чувствовать?

- А однакож, вставил Аттилио: - та прелестная форестьерка, я знаю наверное, что тебя любит, на сколько может любить женщина...

Муцио смолкнул и поник головою, и Аттилио, отгадывая поднявшуюся бурю в душе своего друга, дотронулся легонько до его руки и шепнул:

- Vieni!

И Муцио последовал за ним, не вымолвив ни слова.

А между тем уже спала ночь, накрывшая своим темным покровом вечный город; на смолкнувших улицах, прохожие поредели; тени дворцов и монументов смешались с тьмой, и только мерные и тяжелые шаги иностранных патрулей раздавались еще в тишине наступившей ночи.

Патеров в эти часы встречается немного, они спокойствие предпочитают риску: тепленькая спаленка для них предпочтительнее темной улицы: в ночное время римския улицы не безопасны, а патеры, как известно, в отношении самих себя, особенно животолюбивы.

- Покончим ли мы когда с этими птицами? спросил развеселившийся Муцио.

- О, да! воскликнул Аттилио: - покончим и скоро!

Разговаривая таким образом, друзья незаметно дошли до одного мрачного здания, очевидно тюрьмы. Они остановились у боковой двери, недалеко от главного входа. Вошли, миновали узкий корридор, поднялись по лесенке и очутились в комнате, предоставленной начальнику караула; все убранство её состояло из скамьи и нескольких стульев; на скамье несколько бутылок, несколько стаканов и мерцавшая лучерна. Там, усадив гостей, сержант начал первый:

- Выпьем по стаканчику орвието {Вино, выделывающееся в окрестностих Орвието.}, товарищи, что в холодную ночь пользительнее благословений самого папы... И он подвинул пузатую флягу, оплетенную тростником.

- Так, значит, сюда свели они Манлио? осведомился Аттилио, едва пропустив первый глоток.

- Сюда, как я тебе и дал тотчас же знать, ответил Дентато, драгунский сержант: - а было то прошлою ночью, эдак близ одиннадцати, и засадили его в секретную, точно важного преступника... Слышно, что его хотят поскорее спихнуть в цитадель св. Духа, так-как эта тюрьма только переходная.

- И известно, по чьему приказанию был он арестован? спросил снова Аттилио.

- Еще бы! по приказанию фаворита и кардинала-министра. Так говорят, и еще прибавляют, вставил сержант: - что его эминенция простирает могущественную руку свою не столько за отцом, сколько за дочкой - жемчужиной Трастеверии...

Приливом бешенства задохнулся Аттилио при этих словах:

- А как мы теперь его высвободим? с заметным нетерпением спросил он.

- Высвободить!? но нас слишком мало, чтоб попытка удалась, ответил Дентато.

По прошествии нескольких минут молчания, Дентато заговорил снова:

- Так-как ты решился попытать счастия сегодня же ночью, то необходимо обождать по крайней мере до полночи: тогда смотрители и тюремщики, нагрузившись возлияниями, отойдут ко сну. Мой лейтенант отпросился поблизости к какой-то своей Лукреции и до разсвета, конечно, тоже не вернется...