Духовное господство (Рим в XIX веке). Часть первая.
XV. Палаццо Корсини.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Духовное господство (Рим в XIX веке). Часть первая. XV. Палаццо Корсини. (старая орфография)

XV.
Палаццо Корсини.

"Рыбка сама наклевывается", подумал развращенный прелат, потирая руки при виде трех вошедших к нему женщин. "Провидение (вот какой смысл придают подобные люди идее провидения) на этот раз", продолжал он разсуждать сам с собою: "служит мне лучше всех негодных моих наемщиков".

Думая так, он бросал время от времени плотоядные взгляды на прекрасную девушку, погубить которую составляло его страстное желание.

- Где ваша просьба? спросил он сухо просительниц, с таким видом, как будто ему только из этой просьбы придется узнать, с кем он имеет дело и по какому поводу, хотя он узнал своих посетительниц при самом их входе.

- Что же, подадите ли вы мне наконец вашу просьбу? повторил он снова, заметив что после его первого вопроса женщины молчали, как убитые. Тогда Аврелия выдвинулась вперед и подала ему бумагу.

Кардинал со всеми внешними признаками озабоченности, углубился в чтение просьбы, потом, оставив ее, обратился к Аврелии. "Это вы сами и есть?" сказал он, показывая вид, что других женщин он даже не замечает. "Вы жена этого смельчака Манлио, который позволяет себе скрывать в своем доме государственных преступников и врагов его святейшества?" Слова эти произнес он тем строгим и торжественным тоном, каким обыкновенно говорятся увещания неисправимым преступникам.

- Жена Манлио, не эта синьора, поспешила сказать Сильвия: - а я; особа эта пришла со мною только для того, чтобы засвидетельствовать перед вашею эминенциею, что она с детства знает всю нашу семью и может подтвердить клятвою, что никто из нас никогда не вмешивался в политическия дела. Донна Аврелия подтвердит вам, продолжала горячо Сильвия: - что Манлио - человек безукоризненно-честный.

- Безукоризненно-честный, подхватил кардинал, притворяясь раздраженным. - Но если он так безукоризненно честен, то что заставило его прятать у себя еретика и государственного преступника? И как же это ваш безукоризненно-честный муж решился на бегство из тюрьмы, воспользовавшись для этого конечно средствами преступными, а не безукоризненными?" За этими словами последовало непродолжительное молчание, во время которого в голове Клелии, сохранившей наибольшее хладнокровие и присутствие духа, быстро пробегала мысль: "Бегство! значит, он уже не у них в когтях более?" Мысль эта так ее обрадовала, что все лицо её озарилось мгновенно радостью и она инстинктивно прошептала вслух: бегство!

- Да, он бежал, проговорил с разстановкою прелат, отгадывая чувства, родившияся в душе Клелии: - но радоваться вам тут еще нечему. Далеко он не убежит. Избежать законной кары - не так-то легко удается. Манлио - безумец. Вместо того, чтобы отвечать только за пристанодержательство, он окончательно погибнет от совокупности преступлений за свою дерзкую попытку насильственно вырваться из государственной тюрьмы.

Эти резкия и страшные слова подействовали на бедную Сильвию, как удар грома. Услыхав их, она смертельно побледнела, зашаталась и, протянув руки к своей ненаглядной Клелии, упала без чувств в её объятия.

Эта неожиданная сцена нисколько не встревожила Прокопио; мало того, он решил мысленно извлечь из нея себе пользу. Для этого он позвонил, и когда на зов его пришли люди, приказал им отвести женщин в другую комнату, и стараться всеми мерами привести скорее в чувство женщину, находившуюся в обмороке.

"Ви не выйдете из моего дворца, не заплатив мне за мое безпокойство тем, чего я так долго добиваюсь", подумал он, оставшись один и, потирая от удовольствия руки, потребовал к себе немедленно Джиани. Джиани тотчас же явился, так-как он находился в одной из комнат палаццо, зная, что его услуги могут во всякое время понадобиться кардиналу.

- Подходите-ка поближе, сеньор, весело сказал Прокопио, и Джиани уже по этому приступу (сеньором кардинал называл его только в исключительных случаях), догадался, что ему предстоит интимное поручение.

- Провидение нам услужило сегодня лучше, чем это съумели бы сделать вы, со всею вашею опытностью и расторопностью... продолжал с улыбкою кардинал.

- Кто же смеет сомневаться, что ваша эминенция рождена под счастливой звездой и должна во всем иметь успех, замолвил Джиани, кланяясь и сгибаясь, как угорь.

- Н-да! Теперь, следовательно, когда провидение (слово провидение не сходило с нечистых уст прелата) устроило главную часть дела, - на твоей обязанности выполнить другую. Прежде всего распорядись, чтобы с женщинами обращались как можно лучше. Потом - их надо отвести в задния комнаты, знаешь? Оттуда, под предлогом вызова их к объяснению с монсиньором Игнацио (читатель знает уже эту почтенную личность), их надо развести по разным комнатам. Когда же оне успокоятся от всяких подозрений, мне нужно будет видеться наедине с Клелиею... Понял ли?..

- Все будет исполнено, как желает ваша эминенция, поклонился Джиани.

Кардинал, зажмурясь, провел рукою по своему подбородку, и дал знак Джиани, чтобы он оставил его одного. Джиани безмолвно и с почтительным поклоном ретировался. Развратный кардинал проводил его полустрогой, полуснисходительной улыбкой, но едва он остался один, как вошедший человек доложил ему, что его желает видеть какая-то синьора англичанка.

- Проси же, проси ее, быстро проговорил Прокопио: - просто манна сегодня падает на меня с неба, подумал он, и снова провел себе сладострастно рукою по подбородку. Лицо его, покрытое темными пятнами - следами разврата, между которыми проглядывала желто-зеленая кожа, как у хамелеона - приняло самодовольное выражение.

- Чему я обязан счастием, забормотал он: - видеть под своею кровлею снова вас, в той самой комнате, которую вы некогда уже удостоивали своим посещением? Ах! с тех пор, как вы уже ее более не украшали собой, я на нее стал смотреть, как на печальную пустыню...

"Как извивается эта змея", думала про себя Джулия (это была она), пока прелат витийствовал и сев в кресла, сказала: - ваша эминенция попрежнему любезны, за что я вам немало благодарна. Я бывала тогда часто, как вы знаете, потому, что снимала копии с ваших превосходных картин. После же того, как все копии были сняты, я не видела оснований снова сюда являться.

- Оснований! оснований! Как холодно вы выражаетесь, заставляя меня скорбеть от такой холодности. - Право, синьора Джулия, я бы имел право обидеться тем, что вы находите, что нет никакого основания посещать людей, искренно нам преданных. Вы, с вашей красотой, кроме того, имеете полнейшее основание появляться всюду. Вас везде ожидает почет и поклонение.

Произнося эти и подобные медовые фразы, дон-Прокопио в то же время, как бы нечаянно, подвигал свои кресла к креслам гостьи, чтобы в ней как можно приблизиться. Маневр его, впрочем, не удавался, так-как при каждом движении его кресла, гостья отодвигала свое на такое же разстояние, так что два эти кресла напоминали собою две волны, постоянно стремящияся в одну сторону и никогда несливающияся.

Наскучив неудачным двиганьем стульев, прелат очевидно что-то придумал новое и с решительным видом встал и подошел к Джулии.

- Да сидите же, бога ради, спокойно, строго перебила она его: - или я сейчас же уйду. И она тоже поднялась, поставив между собою и прелатом, в виде защиты, кресло...

Кардиналу эта поза очевидно не особенно понравилась, он с досадою опустился снова в кресла; Джулия тоже села и сухо сказала:

- Я посетила вас по важному делу, знайте это, так-как я уже сообщила вам, что не считаю для себя удобным какие бы то ни было посещения вашего палаццо без особенно важных оснований для этого. Я пришла к вам, получить от вас сведения об одном семействе, которое меня интересует, о семействе скульптора Манлио, которое проходило к вам.

- Приходило-то оно, точно приходило, проговорил неохотно Прокопио: - но теперь оно уже ушло.

- И давно уже ушло оно? спросила Джулия голосом, в котором сквозило недоверие.

- Нет, нет, недавно... только что... минут пять...

- Значит, теперь оне уже не в палаццо? переспросила гостья.

- Конечно, уже не в палаццо, твердо солгал прелат.

Джулия недоверчиво покачала головою, медленно поднялась с места и, едва удостоив поклоном негодяя-кардинала, удалилась из залы.

* * *

встретить таких личностей, которых можно смело сравнить по доблестям с типами наших предков, отцов первобытного Рима.

Как нация - Англия эгоистична и властолюбива; история её представляет не мало преступлений, задуманных и приведенных в исполнение во имя этих пороков - в среде своего народа и среди народов чуждых.

Для того, чтоб удовлетворить своей ненасытной жажде золота и владычества, Англия загубила и замучила в своих железных тисках не мало чуждых национальностей, но едвали кто нибудь решится отрицать, чтобы в общем ходе человеческого прогресса - значение её не было громадно. Англия посеяла семена того сознания личного человеческого достоинства, во имя которого каждый уважающий себя человек является сильным, гордым и непреклонным, лицом к лицу с самыми прихотливыми требованиями тех, кто, по собственному признанию, сотворен для опеки над миром себе подобных... Благодаря своему постоянству и отваге, англичане съумели соединить у себя правительственный порядок с полною свободою личности и самоуправлением. Остров их сделался святилищем и неприкосновенным приютом для всякого еесчастия. Деспот на нем, рядом с последним из своих подданных, политическим изгнанником, в равной мере пользуется гостеприимством, ради одного того, что они оба - люди.

В Англии вперине раздалось слово - об освобождении черных, которое после гигантской борьбы восторжествовало недавно и по ту сторону океана - между соплеменниками англичан, на новом материке. Даже начавшееся возрождение Италии могло удасться отчасти только благодаря Англии, так-как в 1860 году, в мессинском проливе - Англия первая произнесла мужественное слово невмешательства.

первого торжественного провозглашения прав человека. Уничтожением варварского рабства на Средиземном море, мы тоже обязаны Франции. Страна эта долгое время умела стоять во главе европейской цивилизации, - но теперь, увы! она это свое величие утратила! Ныне, ползая перед истуканом призрачного величия, она разрушает то самое великое дело, созидать которое - было важнейшею задачею её прошлого.

Некогда Франция гордо провозглашала и стремилась водворить повсюду свободу мира; теперь она же сама стремится ее повсюду истреблять и уничтожать.

Она отрицается и отчуровывается ныне от Разума, - олицетворенного ею некогда в образе божества. Теперь она - не признание разума, и её солдаты, дети её земли, становятся добровольно жандармами главного жреца мрака и невежества.

Будем же хоть надеяться, что настоящее Франции - изменятся. Будем утешаться тем, что мы снова увидим Францию в прежнем блеске, когда две великия нации - встанут дружно и вместе во главе и на стороже мирового прогресса.