Гете, Вилланд и Шиллер изображенные Госпожею Сталь.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Гете, Вилланд и Шиллер изображенные Госпожею Сталь.

Гете, Вилландъ и Шиллеръ изображенные Госпожею Сталь.

Клопштокъ не имелъ творческаго воображенiя {Въ 8 книжке Вестника нынешняго года (стран. 305) читатели видели возраженiе одного Немецкаго писателя на сiе мненiе Госпожи Сталь.}. Великiя мысли и благородныя чувства заключалъ онъ въ прекрасныхъ стихахъ, - а не былъ, такъ сказать, артистомъ. Изобретенiя или вымыслы его слабы, и въ краскахъ нетъ полноты и силы, которыя мы любимъ находить въ Поэзiи и во всехъ искусствахъ, обязанныхъ, сообщать вымысламъ силу природы. Клопшпокъ носится въ идеале; Гете никогда не теряетъ земли изъ виду и достигаетъ однакожъ до высочайшихъ соображенiй. Есть въ уме его сила, которую чувствительность не могла ослабить. Гете могъ бы одинъ представить въ себе всю Немецкую словесность, не отъ того, чтобы не было гораздо превосходнейшихъ писателей, въ некоторыхъ отношенiяхъ; но въ немъ соединяются отличнейшiя черты Немецкаго ума: и никто не достоинъ столько замечанiй по особенному роду воображенiя, на которое ни Италiанцы, ни Англичане, ни Французы не могутъ объявить никакого требованiя.

Гете писалъ во всехъ родахъ, и разсмотренiе его сочиненiй займетъ насъ въ другомъ месте; но личное познанiе того человека, который имелъ величайшее влiянiе на отечественную литтературу, подастъ лучшую идею и о самой словесности.

Гете имеетъ чрезвычайный умъ въ разговоре, и вопреки всемъ противнымъ мненiямъ, разумъ умеетъ разговаривать. Были и будутъ примеры великихъ, но молчаливыхъ умовъ: застенчивость, несчастiе, презренiе, или скука бываютъ не редко причиною сего молчанiя; но вообще обширность понятiй, и жаръ душевный приносятъ побужденiе сообщаться съ другими; и те люди, которые не хотятъ, чтобы другiе судили о нихъ по словамъ, не заслуживаютъ можетъ быть и того, чтобы другiе имели вниманiе къ ихъ мыслямъ. Когда умеешь ввести Гете въ разговоръ, не льзя ему не удивляться; красноречiе его напитано мыслями; въ его шуткахъ есть въ одно время великая прiятность и философiя, внешнiе предметы действуютъ на его воображенiе, какъ у древнихъ на воображенiе артистовъ; и со всемъ темъ разсудокъ его имеетъ съ излишкомъ зрелость нашего времени. Ничто не разстроиваетъ силы его головы; и самыя неудобства его характера, нравность (humeur), замешательства, принужденность, идутъ какъ облака мимо горной высоты, на которой стоитъ его генiй.

Что наслышались мы о разговоръ Дидерота, то можетъ дать некоторую идею о разговоре Гете; но судя по сочиненiямъ перваго, есть великое разстоянiе между сими двумя человеками. Дидеротъ порабощенъ уму своему; Гете повелеваетъ самымъ талантомъ своимъ. Дидеротъ имеетъ много принужденнаго отъ желанiя удивить собою; въ Гете видно презренiе успеха до такой степени, которая необыкновеннымъ образомъ нравится, даже и тогда, какъ досадуетъ на его безпечность. Дидеротъ, не имея въ сердце Веры, прибегаетъ къ филантропiи, чтобы заметить, одну силу другою. Гете согласится скорее быть горькимъ, нежели подслащеннымъ {Здесь выраженiе Автора можетъ, по справедливости, показаться страннымъ. П.}. Но первое дело его быть таковымъ точно, каковъ онъ есть отъ природы; а безъ сего качества что есть въ человеке достойнаго привлекать участiе другаго?

Гете не имеетъ уже того стремительнаго жару, котораго творенiемъ былъ Вертеръ; но пылкость его мыслей еще можетъ все оживлять. Кажется, будто жизнь не прикасалась къ нему, и что онъ изображаетъ ее только какъ живописецъ; теперь онъ дорожитъ более теми картинами, которыя для насъ пишетъ, нежели теми движенями, которыя происходятъ въ его сердце: время сделало его зрителемъ. Когда онъ бралъ еще деятельное участiе въ игре страстей, когда онъ страдалъ самъ душею - тогда его творенiя действовали сильнее.

Какъ всякой талантъ определяетъ свою собственную пiитику, то Гете утверждаетъ теперь, что авторъ долженъ быть спокоенъ даже и тогда, какъ онъ пишетъ сочиненiе пламенное, или страстное, и что Артистъ долженъ сохранять свое хладнокровiе, чтобы действовать сильнее на воображенiе читателей: можетъ быть не такъ мыслилъ онъ въ молодыхъ летахъ своихъ; можетъ быть тогда генiй повелевалъ ему, а не онъ повелевалъ Генiю; можетъ быть онъ чувствовалъ тогда, что въ сердце человеческомъ такъ мгновенно изящное и Божественное, что вдохновенiе свыше Поэта, который въ ту минуту, когда о немъ судитъ, теряетъ его.

При первой встрече находишь съ удивленiемъ нечто холодное, и даже нечто жестокое въ сочинителе Вертера; но когда онъ согласится обращаться свободно, отъ движенiя его воображенiя изчезаетъ въ мигъ то первое замешательство, которое чувствовалъ. Этотъ человекъ имеетъ разумъ всемiрный, и отъ того безпристрастный; ибо въ его безпристрастiи нетъ равнодушiя: двоякое бытiе, двоякая сила, двоякое просвещенiе его въ одно время озаряетъ во всякой вещи объ стороны вопроса. Когда идетъ дело о томъ, чтобы мыслить, ничто его не удерживаетъ, ни обстоятельства времени, ни его собственные навыки, ни его сношенiя: онъ пускаетъ прямо, орлиный взоръ свой на те предметы, которые осматриваетъ. Естьли бы онъ имелъ случай действовать въ политическомъ свете; естьли бы дела раскрыли его душу: то въ характере его было бы гораздо более решительности, твердости и патрiотизма {Более решительности и твердости можетъ быть, но более патрiотизма? Разве дипломаты, политики и другiе Государственные люди имеютъ вообще более патрiотизма, нежели приватныя или частныя лица? Кажется, что решенiе сего вопроса остается задачею, не смотря на мненiе Гжи. Сталь. И.}; но разумъ его не парилъ бы съ такою свободою выше всехъ понятiй о вещахъ; страсти или пользы личныя определили бы для него положительную дорогу {И могли бы следственно повредить патрiотизму: это самое не подтверждаетъ перваго мненiя Автора. И.}.

Гете любитъ какъ въ сочиненiяхъ, такъ и въ речахъ своихъ разрывать положенныя имъ самимъ основы, отводитъ отъ возбужденныхъ имъ движенiй, испровергаетъ кумиры, выставленные имъ на удивленiе. Когда въ своихъ вымыслахъ онъ заманиваетъ сердце къ известному характеру, скоро обнаруженныя имъ неосновательности отвлекаютъ отъ сего характера. Онъ располагаетъ пiитическимъ мiромъ, какъ завоеватель мiромъ действительнымъ, и полагаетъ себя въ силахъ вносить, подобно Природе, истребительный духъ въ собственныя творенiя свои. Естьли бы онъ не былъ человекъ достойный, то можно бы страшиться такого рода превосходства, которое выше всего возносится, унижаетъ и возстановляетъ, трогаетъ и осмеиваетъ, утверждаетъ и сомневается попеременно, и всегда съ одинакимъ успехомъ.

Я сказала, что Генiй владеетъ одинъ всеми главными свойствами Немецкаго духа; все въ немъ соединяются въ высочайшей степени: великое глубокомыслiе, тонкая прiятность, которая, проистекая изъ воображенiя, отличается отъ прiятнаго ума въ обществахъ неподражаемою истиною; наконецъ, чувствительность иногда мечтательная, но по тому самому способная привлекатъ читателей, которые ищутъ въ книгахъ способа разнообразить судьбу ихъ жизни, и требуютъ, чтобы Поэзiя служила имъ вместо истинныхъ произшествiй. Естьли бы Гете былъ Французъ, то можно бы заставить его говорить безъ умолку отъ утра до вечера: все писатели, современники Дидерота, приходили въ его разговорахъ почерпать для себя мысли и доставляли ему всегдашнее наслажденiе, удивляясь его разуму. Въ Германiи никто не умеетъ тратить въ разговоре своего дарованiя; и немногiе люди, между самыми отличнейшими, имеютъ навыкъ спрашивать и отвечать; не смотря на то, Гете имеетъ влiянiе чрезвычайное. Есть множество людей въ Германiи, которые найдутъ въ адрессе письма следы великаго Генiя, естьли адрессъ имъ написанъ. Удивленiе къ Гете составляетъ родъ собратства, котораго адепты узнаютъ другъ друга по знаку словъ. Когда иностранцы хотятъ ему удивляться, ихъ отвергаютъ съ презренiемъ, естьли только приметятъ изъ ихъ словъ то, что они позволяютъ себе разбирать творенiя, которыхъ достоинство однакожъ еще виднее въ разсмотренiи. Человекъ не можетъ возбудить такого фанатизма, не имея великихъ способностей для добра и зла; ибо одна великая: сила во всехъ родахъ доводитъ до того страха, изъ котораго родится любовь.

Изъ Немцовъ, которые, писали во Французскомъ родъ, одинъ Виландъ имелъ даръ творческiй; и хотя онъ всегда подражалъ иностраннымъ словесностямъ, однакожъ оказалъ великiя услуги отечественной литтературе, доведя языкъ до большаго совершенства, a стихотворенiя, для большей легкости и большей гармонiи.

Было въ Германiи множество писателей, которые старались следовать за Французской литературой века Людовика XIV; Виландъ первый умелъ ввести съ успехомъ литтературу XVIII века. Въ прозаическихъ творенiяхъ онъ имеетъ некоторыя отношенiя къ Вольтеру, a въ поэзiи къ Арiосту. Но сiи отношенiя, совсемъ произвольныя, не мешаютъ ему иметь свойство Немецкаго духа. Виландъ гораздо учонее Вольтера; и онъ занимался древними более всехъ поэтовъ во Францiи. Какъ пороки, такъ и качества Виланда не позволяютъ ему иметь въ его творенiяхъ прiятность и легкость Французскую.

Въ своихъ философическихъ романахъ, въ Агатоне, Перегрине Протее, онъ приступаетъ вдругъ къ разбору, къ разсужденiю, къ Метафизике, и поставляетъ себе долгомъ примешивать къ тому, что мы называемъ обыкновенно цветами; ибо во всехъ вещахъ противоположности бываютъ разительны, но противоположныя крайности утомительны.

Чтобы подражать Вольтеру, надобно иметь ту насмешливую и философскую безпечность, которая делаетъ ко всему равнодушнымъ, и для которой только важно уметь изъяснить ту безпечность остроумнымъ образомъ. Никогда Немецъ не можетъ шутить съ тою блестящею свободою; умъ его привязывается къ истине; онъ хочетъ знать, хочетъ изъяснить все вещи; и даже тогда, какъ онъ склоняется къ предосудительнымъ мненiямъ, тайное раскаянiе задерживаетъ его на пути противъ собственной воли. Эпикурейская философiя не согласна съ Немецкимъ духомъ. Немцы сообщаютъ и ей догматическiй характеръ, a сiя философiя пленяетъ только въ легкой форме: вооружи ее правилами, она не угодитъ никому въ свете.

Стихотворныя сочиненiя Виланда имеютъ более прiятности и оригинальности, нежели прозаическiя его творенiя. Оберонъ и другiя Поэмы наполнены красотами и воображенiемъ. Сему великому писателю пеняютъ, что онъ говорилъ о любви не съ довольною строгостiю, и такъ должны судить о немъ Германцы, которые, по примеру своихъ предковъ, имеютъ еще уваженiе къ женщинамъ. Но какъ много ни позволялъ себе Виландъ въ игре воображенiя, надобно отдать ему справедливость, что онъ имеетъ истинную чувствительность. Конечно его намеренiе осмеивать любовь более или менее предосудительно. Но важный характеръ, данный ему природою, не позволялъ его шуткамъ далеко простираться, онъ уподобляется тому пророку, который, вместо проклятiя, раздавалъ благословенiя; съ начала обнаруживается въ немъ духъ иронiи, a подъ конецъ чувство умиленiя.

Разговоръ Виланда имеетъ великую прiятность, именно отъ того, что природныя его качества противоречатъ его философiи. Сiе противоречiе можетъ вредить ему, какъ писателю, но делаетъ его общество отменно прiятнымъ, принося ему остроумiе: онъ имеетъ живость; онъ энтузiастъ, и, какъ все люди съ творческимъ умомъ, молодъ и подъ старость, но самъ хочетъ быть скептикомъ, и досадуетъ на техъ, которые прибегаютъ къ его прекрасному воображенiю, чтобы победить его сомненiя. Хотя онъ разположенъ отъ природы къ снисходительности, однажожъ онъ нетерпеливъ, и вспыльчивъ, будучи не доволенъ иногда собою, иногда другими: не доволенъ собою, ибо онъ хочетъ дойти въ образе выраженiя мыслей до той степени совершенства, до которой не допускаютъ ни слова, ни вещи, и не хочетъ ограничиваться теми неполными чертами, которыя въ искусстве разговора прiятнее всякаго совершенства; не доволенъ другими, ибо весьма трудно согласить излишне вольный образъ его мыслей съ распаленными его чѵвствами. Въ немъ виденъ Немецкiй поэтъ и Французскiй философъ, которые попеременно сердятся одинъ за другаго; но когда онъ бываетъ и въ сердце, легко съ нимъ обращаться, и разговоръ его, богатый мыслями и познанiями, могъ бы служить матерiею для разговора многихъ умныхъ людей въ разныхъ родахъ.

Новые писатели, которые не терпятъ въ Немецкой литтературе никакого иностраннаго влiянiя, были несправедливы противъ Виланда: его творенiя, и въ богатомъ, но грубомъ языке своемъ, далъ стихамъ гибкость музыкальную и прелестную. Правда, что для его отечества безвыгодно иметь подражателей Виландовымъ творенiямъ, народная оригинальность лучше; и Немцы, признавая въ немъ великаго мастера, должны были желать, чтобы онъ не имелъ последователей.

Шиллеръ былъ человекъ съ редкимъ генiемъ и съ честнейшимъ добродушiемъ: симъ двумъ качествамъ надлежало бы быть неразлучными по крайней мере въ писателяхъ. Мысль можетъ только стоять тогда на ряду съ поступками, когда она пробуждаетъ въ насъ образъ истины; ложь еще отвратительнее въ сочиненiяхъ, нежели въ обращенiи. Поступки, даже обманчивые, остаются только поступками: и всякой знаетъ, какъ судить о нихъ, или какъ ихъ ненавидеть; но творенiе ума есть только пышный наборъ пустыхъ словъ, когда она произтекаетъ не отъ искреннаго убежденiя.

Нетъ въ мiре поприща прекраснее ученаго, когда писатель идетъ по немъ подобно Шиллеру. Правда, что есть въ Германiи столько важности и прямодушiя, что тамъ можно только иметь совершеннейшее понятiе о характере и обязанностяхъ каждаго званiя... A Шиллеръ между всеми удивлялъ еще дарованiями и добродетелями любви къ словесности. Естьли бы онъ решился не издавать никогда своихъ творенiи, то онъ писалъ бы ихъ, съ такою же тщательностiю; и никакое уваженiе, выведенное изъ успеха, или моды, или предразсудка, или другихъ обстоятельствъ, ему чуждыхъ, не могло побудить его измениться въ своихъ творенiяхъ; ибо его творенiя показывали его самаго; оне выражали его душу, и онъ не постигалъ возможности переменить выраженiе, когда внутреннее чувство не переменялось. Безъ сомненiя, Шиллеръ имелъ самолюбiе. Естьли не льзя безъ него любить славу, то не льзя и обойтися безъ сего побужденiя для некоторой деятельности ума. Но есть великая разница въ следствiяхъ между привязанностiю къ тщеславiю и любовiю къ славе: одна старается выманить похвалу, a другая желаетъ победить ее; одна сомневается въ себе, хитритъ и обманываетъ мненiе. Другая, надеясь только на природу, имеетъ полное уверенiе, что все ей понравится. Наконецъ, выше усердiя къ славе, есть другое чистейшее побужденiе: любовь къ истине, которая обращаетъ писателей въ жрецовъ-воиновъ, стоящихъ за благородное дело: имъ принадлежитъ право хранить чистое и святое пламя; ныне слабыя женщины не могутъ, какъ древле, укрывать его своею рукою.

Какое прекрасное зрелище, когда невинность неразлучна съ генiемъ и откровенность съ могуществомъ! Понятiю о доброте сердца вредитъ несправедливая мысль, что она есть слабость; на когда добросердечiе соединяется съ великою силою ума и просвещенiя, оно объясняетъ намъ, какимъ образомъ говоритъ Священное Писанiе, что Богъ сотворилъ человека по своему образу. Шиллеръ для перваго шагу въ свете нанесъ себе некоторый вредъ излишнею вольностiю воображенiя; но съ мужественною зрелостiю летъ возвратилъ ту безпорочность, которая проистекаетъ изъ высокихъ мыслей. Никогда онъ не входилъ въ сношенiя съ порочными склонностями; жилъ, творилъ, действовалъ, какъ будто бы злые люди не существовали; и когда представлялъ ихъ въ своихъ творенiяхъ, видно было, что неверныя черты его не имели бы столько увеличеннаго, естьли бы онъ зналъ ихъ короче. Злодеи представлялись его воображенiю какъ физическое зло, и можетъ быть во многихъ отношенiяхъ они не имеютъ въ самомъ деле умственной, или духовной природы; навыкъ порока обратилъ ихъ душу въ существо только движимое развратными побужденiями.

Шиллеръ былъ лучшiй другъ, лучшiй отецъ, лучшiй супругъ; нетъ добродетели, которой бы не имелъ сей тихiй и кроткiй человекъ, воспламененный только дарованiемъ; любовь къ свободе, почтенiе къ женщинамъ, энтузiазмъ къ изящнымъ искусствамъ, усердiе къ Божеству, одушевленный Шиллеромъ генiй, и въ разборе его сочиненiй не трудно указать, къ какой именно добродетели относятся его мастерскiя творенiя. Говорятъ давно, что разумъ можетъ все заменить; верю этой возможности въ техъ сочиненiяхъ, где торжествуетъ одно искуство; но для того, что бы изобразить человеческую природу въ ея буряхъ и въ ея безднахъ, воображенiе недостаточно, надобно иметь душу, испытавшую потрясенiя бури, но успокоенную небесною тишиною.

знаменитыхъ людей. Онъ читалъ хорошо на Французскомъ языке, но говорилъ дурно. Съ жаромъ защищало преимущество нашей драматической системы передъ всеми другими; онъ не отказался со мной спорить, и не заботясь ни мало о затрудненiи и медлительности, съ которыми онъ изъяснялся на Французскомъ языке, не боясь мненiя слушателей, несогласныхъ съ его образомъ мыслей, говорилъ только по убежденiю своего ума. Съ начала я опровергала его Французскимъ оружiемъ - живостiю и шутками; но скоро заметила въ речахъ Шиллера столько мыслей сквозь препятствiя словъ; такъ удивилась я простоте сего характера, который заставилъ великаго генiя вступить въ бой безъ помощи и съ недостаткомъ словъ для объясненiя своихъ мыслей; такаго скромнаго и безпечнаго человека нашла въ немъ относительно къ собственнымъ его успехамъ, столь гордаго и ревностнаго защитника того, что казалось ему истиною, что съ того часа я посвятила ему сердечное мое уваженiе.

Не въ старыхъ еще летахъ постигнутый отчаянною болезнiю, онъ имелъ ту отраду, что жена и дети, достойныя его привязанности въ нимъ, усладили для него последнiе часы жизни. Одна прiятельница, Съ часу на часъ покойнее, мужами, и не утешился ли свиданiемъ съ друзьями, насъ еще ожидающими?