Парламентские речи

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Парламентские речи (старая орфография)

Впервые перевел на рус. яз. Евг. Аничков

Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. III, 1905.

Милорды, предмет, впервые представленный теперь на ваше усмотрение, хотя он и нов для этой Палаты, далеко не нов для всей страны. Я думаю, что он уже вызывал на самое серьезное размышление лиц разных категорий, раньше чем на него обратило внимание это законодательное учреждение, которое, однако, одно только и могло, в данном случае, помочь делу. Я чужой не только самой этой Палате, но даже почти что всем её членам в отдельности. Тем не менее, будучи в некотором смысле связан с пострадавшим графством, я буду просить вас, господа лорды, и даже домогаться от вас, чтобы мои замечания были выслушаны. Я должен сознаться, что вопрос этот меня глубоко интересует.

Входить в разсмотрение подробностей было бы излишне: Палата уже достаточно осведомлена; совершены всевозможные преступные деяния, почти доходившия до смертоубийства. Владельцы прядильных станков, ненавистных мятежникам, и все другия лица, которые подозревались в тесном общении с ними, были подвергнуты всевозможным оскорблениям и насилиям. За то короткое время, что я недавно провел в Ноттингамшире, не проходило дня без известия о новом акте насилия; а в тот самый день, когда я покидал графство, мне сообщили, что еще сорок станков было сломано, как раз накануне вечером, и, как всегда, не вызвав никакого сопротивления или ареста.

Таково было состояние графства и таковым, я имею основание думать, оно осталось и до сих пор. Но если приходится признать, что такия преступные деяния достигли самых тревожных размеров, едва ли можно не согласиться со мной, что обстоятельства, вследствие которых они возникли, представляют собою положение вещей безпримерно горестное: самое упорство этих несчастных людей в их поступках, казалось ему ясно показывает, что только крайняя нужда могла толкнуть значительное количество людей, вообще честных и трудолюбивых. к совершению подобных излишеств, опасных как для них самих, так и для их семейств и общин. В то время, о котором я говорю, и города и графства были заполнены огромным количеством войск; полиция была на ногах, магистратура созвана; но все эти мероприятия, военные либо гражданския, не привели ни к чему. Не было ни одного случая, чтобы был арестован хоть один истинный виновник, взятый на месте преступления, против которого было бы выставлено очевидное по своей доказательности обвинение. Однако, полиция, хотя и безполезная, далеко не была бездеятельна, Напротив, целый ряд преступников подвергся заточению; все это люди несомненно провинившиеся, но-эта несомненная их вина - их бедность; это люди, провинившиеся в том, что у них есть дети, содержать которых, благодаря условиям нынешних времен, они не в состоянии. Владельцы названных станков понесли очень крупные убытки. Машины эти были для них источником больших выгод. Они избавляют от необходимости нанимать многих рабочих, остающихся вследствие этого без куска хлеба. Особенно, при

условии пользования одним определенным образцом станков, один человек может исполнить работу нескольких, предоставляя им, таким образом, умирать с голоду. Надо, однако, заметить, что работа, совершенная подобным способом, по качеству хуже; она уже не находит сбыта на месте и должна быть направляема исключительно для вывоза. В торговом обиходе она известна под именем "паутинной работы". Оставшиеся без дела рабочие в ослеплении своего невежества, вместо того, чтобы радоваться такому улучшению в этом полезном для человечества ремесле, признали себя принесенными в жертву усовершенствованиям механизма. В безумии своих сердец, они подумали, что поддержание существования трудоспособных, но бедных ремесленников гораздо важнее, чем обогащение отдельных личностей посредством таких ухищрений, которые выкидывают работника на улицу и обезценивают его труд. Несомненно, что хотя вообще введение улучшенных машин, даже при теперешнем состоянии торговли, могло бы быть выгодно хозяевам без вреда для рабочих, тем не менее в настоящих условиях производства, когда продукты его гниют на складах без надежды на вывоз и при значительном уменьшении спроса, как на работу* так и на рабочих, описанные мною ткацкие станки совершенно естественно ведут только к одному увеличению бедствия и усилению недовольства разочаровавшихся страдальцев. Но истинная причина всех этих бедствий, а отсюда и безпорядков лежит глубже. Когда нам говорят, что эти люди образовали сообщество для уничтожения не только своего благосостояния, но и самих средств к нему, можем ли мы забыть, что сделала это ведь, в сущности, не что иное, как наша горькая политика, разрушительная война этих последних восемнадцати лет! Это она уничтожила их благосостояние, ваше благосостояние, всеобщее благосостояние. Это - политика, родившаяся вместе с положением "нет больше великих государственных умов". Она пережила мертвецов, чтобы лечь печатью проклятия на живущих, и так в третье и четвертое поколение! Эти люди ведь никогда раньше не ломали своих ткацких станков; они работали на них, пока они не становились негодными к употреблению; даже более чем негодными, - пока они не превращались в непреодолимые препятствия для работы, а стало быть и для приобретения насущного хлеба. Что же тут мудреного, что в такия времена, как теперь, когда банкротство, злостное мошенничество и наглый обман встречаются на каждом шагу даже в таком общественном положении, которое, право, господа лорды, немного ниже вашего, самая низшая, хотя когда-то и самая полезная часть населения могла забыть свой долг, при своем бедственном положении, ставши, однако, все таки менее преступной, чем кто либо из представителей высших классов. Но вот пока знатный виновник находит средства обходить закон, придумываются новые, вящшия наказания, разставляются новые убийственные ловушки для этой несчастной физической силы, которая доголодалась до преступления! Эти люди хотели взрыхлить поле, но заступ оказался не в их руках. Они готовы. были даже просить милостыню, но никто не подавал её. Их собственные средства к существованию были отняты, не к чему было приложить труд свой. Так можно ли удивляться произведенным ими насилиям, как бы мы ни оплакивали их и не осуждали?

подвергнуться наказанию. Но я надеялся, что меры, предложенные правительством Его Величества на ваше, господа лорды, решение, в основе своей будут примирительными; или, если на это никак нельзя надеяться, то пусть по крайней мере будет признано необходимым особое предварительное разследование или обсуждение. Мне казалось, что мы не будем призваны сразу, не изучив подробно всех обстоятельств, а потому и без твердых оснований, перейти к массовым приговорам и к подписанию смертных приговоров, слепо изданных. Положим, что эти люди не имели никаких оснований жаловаться; положим, что их недовольство было так же безпричинно, как и недовольство самих предпринимателей, что они были достойны еще худшей доли, - но какая глупость, какая безсмыслица сказалась в способах подавления безпорядков! Что это? Неужели войска были вызваны только для того, чтобы над ними смеялись? И зачем вообще было вызывать войска? Оставивши в стороне разницу во времени года, они ведь только пропарадировали летним походом, как хотелось маиору Стерджену. В самом деле, все мероприятия, и гражданския, и военные, оказались не чем иным, как именно воспроизведением проекта маиора и Раррадской корпорации. Столько маршировок и взад и вперед!.. Из Ноттингама в Бульвель, из Бульвеля в Банфорд, из Банфорда в Мансфильд! А когда, наконец, отряды дошли до места своего назначения "со всей важностию и помпой, со всем, что сопутствует славной войне", они пришли только для того, чтобы стать свидетелями нанесенных убытков и засвидетельствовать бегство насильников, чтобы собрать "spolia opima" в виде поломанных станков и затем вернуться назад на свои квартиры, при насмешках старых баб и радостных криках детей. Ну, что же? Хотя в свободной стране и желательно, чтобы войска наши не были бы угрозой, особенно для нас самих, я не могу признать политичным, что их поставили в смешное положение. Меч самый скверный из всех аргументов, оттого он должен быть и последним. В данном случае он был первым аргументом, оставшись, впрочем, в ножнах. Теперешняя мера, правда, обнажит его, однако, если бы наше заседание имело место в самом начале безпорядков, если бы недовольство этих людей и их хозяев (потому что и хозяева также имели причины быть недовольными) были взвешены и справедливо обсуждены, я твердо верю, что были бы найдены меры для удержания рабочих и для успокоения графства. Теперь графство одновременно страдает и от находящихся там праздных солдат и от голодающого населения. Почему нам было навязано такое бездействие, что только теперь палата оффициально извещена об этих волнениях? Все это происходило в 130 милях от Лондона. Однако мы "люди добрые были так уверены, что зреет наше величие" и мы возседали, радуясь нашим внешним триумфам посреди домашних невзгод. Но, ведь, все города, которые вы взяли, все армии, которые отступали перед вашими вождями, все это жалкая причина для самоуслаждения, когда на вашей родине люди идут друг на друга и ваши драгуны должны быть посылаемы против своих сограждан. - Вы называете этих людей чернью отчаянной, опасной и невежественной, и вы, кажется, думаете, что единственный способ успокоить "Bellua multorum capltum" это срубить несколько ненужных голов. Но даже чернь можно гораздо лучше вернуть к благоразумию некоторым взаимодействием твердости и примирения, чем совершенно лишним раздражением и усиленными наказаниями. Ясно ли мы отдаем себе отчет в том, насколько мы обязаны этой самой черни? Ведь эта чернь работает на ваших полях и прислуживает в ваших домах; она управляет вашими кораблями и из нея набирается ваше войско; оттого именно она-то и дает вам возможность угрожать всему миру; но зато она же, когда пренебрежение её интересами и её бедствия повергнут ее в отчаяние, может и угрожать вам! Вы называете народ чернью, но вы не должны забывать, что чернь всегда выразительница народных чувств. Я считаю своим долгом заметить вам, что вы с удивительной поспешностью бросаетесь на помощь вашим политическим союзникам, а обездоленных вашей собственной страны вы оставляете попечению только Провидения... или прихода. Когда португальцы страдали под игом франции, сколько рук протянулось к ним, сколько рук оказалось щедрыми, от широких даров богача до скромной лепты вдовицы; сколько жертв приносилось для того, чтобы вновь отстроить их разрушенные деревни и наполнит их пустые житницы? И.вот в этот то самый момент, когда тысячи заблудшихся, но глубоко несчастных соотечественников, изнывают в борьбе со всеми превратностями и голодом, неужели ваша благотворительность, начавшаяся с чужих краев не должна была бы сосредоточиться у себя дома? Гораздо меньшия суммы, всего только десятая доля пожертвованного в Португалию, даже если эти люди (чего я никак не могу допустить без особого разследования) не могли бы вернуться к своему ремеслу, сделало бы совершенно ненужною нежную заботливость штыка и плахи. Но очевидно наши друзья обременены слишком большими иностранными обязательствами, чтобы допустить возможность помощи у себя дома, хотя никогда помощь эта не была необходимее более, чем теперь. Я объехал театр военных действий на Пиринейском полуострове, я побывал в нескольких наиболее угнетенных провинциях Турции, но нигде под гнетом самого деспотического и изменнического правительства я не видел такой горестной бедноты, как со времени моего возвращения в самое сердце этой христианской страны. И каковы же средства, которые вы предлагаете? После месяцев бездействия и стольких же месяцев деятельности еще гораздо худшей, чем бездействие, - вот выступает великое лекарство - это все исцеляющее зелье всех государственных врачей от времен Дракона вплоть до наших дней. Пощупав пульс и покачав головой над больным, прописав ему этот обыденный рецепт: теплую водицу и кровопускание, - теплую водицу вашей смехотворной полиции и кровопускание ланцетом вашего войска, - эти врачи воображают, что сделали свое дело. Но им остается еще одно: наблюдать, как конвульсии больного превращаются в смерть, естественное последствие политических Санградо. Я оставляю в стороне вопиющую несправедливость и несомненную безполезность билля. Но разве нет в наших статутах достаточных наказаний, разве так мало крови в нашем уголовном кодексе, что теперь ее должно быть пущено уже целым фонтаном, бьющим к небу, как будто для того, чтобы вопиять против вас? Как проведете вы ваш билль в жизнь? Разве можете вы превратить в тюрьму целое графство? Вы хотите воздвигнуть плахи на всех полях и вешать людей, как копченую рыбу? Или вы хотите (и вам нет другого исхода при осуществлении этого мероприятия) казнить каждого десятого, объявить графство на военном положении, разогнать все население и уничтожить все кругом вас? Вы хотите, может быть, возстановить Шервудский лес в его прежнем состоянии, как место для королевской охоты и притона для объявленных вне закона беглецов? И это меры, предлагаемые для голодающого и отчаявшагося населения? Когда смерть оказывается единственным избавлением, которое вы им даете, неужели вы воображаете, что ваши драгуны сделают их спокойными? Или то, чего не могли сделать ваши гренадеры, совершат ваши палачи? Если вы действуете законодательными формами, где очевидность их пользы? Те, кто отказались засвидетельствовать преступные деяния, когда единственным наказанием за них была ссылка, едва ли захотят показывать на суде, выносящем теперь смертные приговоры. При всем моем уважении к благородным лордам, сидящим напротив меня, я думаю, что небольшое разследование, некоторое изучение предмета и их заставит изменить свое намерение. Эта излюбленная государственная мера, так часто творившая чудеса и не раз пригодившаяся и за это последнее время - вылеживание дела в канцелярии, - здесь особенно уместна. Когда делается предложение об освобождении и смягчении, вы ведь всегда колеблетесь, вы обсуждаете целые годы, вы даете делу вылежаться и тщательно испытываете относительно него умы людей. А билль о смертных приговорах должен пройти, как-то не покладая рук, без мысли о последствиях. Судя по всему тому, что я слышу и что я видел, я вынес глубокую уверенность, что провести билль при всех теперешних обстоятельствах, без всякого предварительного разследования и без прений, значит прибавить несправедливость к слепому гневу и варварство к преступному бездействию. Авторы этого билля должны гордиться тем, что они унаследовали славу того афинского законодателя, узаконения которого были написаны не чернилами, а кровью, Но представьте себе, что билль прошел. Вообразите себе одного из этих людей таким, каким я их видел, - он отощал с голоду, его грызет отчаяние, он равнодушен к жизни, которую вы, господа лорды, может быть, оцените сейчас стоимостью станка для вязания чулок. Вообразите себе этого человека, окруженного детьми, для которых он не в состоянии достать кусок хлеба, даже рискуя своей жизнью; вот теперь ему угрожает быть взятым от семьи, которую он так недавно содержал мирным ремеслом своим и которую теперь не по своей вине он содержать более не может. Вообразите себе его, а их десять тысяч таких, из которых вам предстоит избрать себе жертвы, - вот его тянут к суду, вот на него сыпятся новые бедствия; однако недостает еще двух вещей, чтобы посадить его в тюрьму и осудить его. По моему мнению, это двенадцать мясников на местах присяжных заседателей и Джефрей в креслах судьи.

Милорды! Вопрос, который предстоит разрешить теперь палате, обсуждался уже так часто, так полно и с таким искусством, и может быть никогда раньше он не подвергался такому мастерскому разсмотрению, как в сегодняшний вечер. Трудно поэтому прибавить тут еще новые аргументы за или против; и с каждым возобновлением прений устранялись препятствия, возражения отбрасывались, и многие из прежних оппонентов эмансипации католиков, наконец, склонились к необходимости удовлетворить петиционеров. При такой уступчивости возникло, однако, новое возражение: теперь, говорили нам, не время, или теперь неподходящее время, или для этого еще много времени впереди. До известной степени и я согласен с тем, что теперь не время, но я думаю, что время для этого прошло. Гораздо лучше было бы для страны, если бы католики уже обладали известной долей наших привилегий, если бы их дворянство имело соответственный вес в наших собраниях. Тогда нам уже не пришлось бы теперь обсуждать их нужды. Право, лучше было бы.

                    Non tempore tali

разве это не странно? Мы сошлись для обсуждения не Бога, которому мы поклоняемся, потому что в этом мы все согласны; не короля, которому мы подчиняемся, потому что ему мы все одинаково верны; но того, каково собственно различие в богослужебных церемониалах, какой минимум, и, заметьте, отнюдь не максимум веры (потому что именно максимум может быть поставлен в вину католикам), какой избыток благочестия своему Богу делают наших соотечественников неспособными служить своему королю.

Очень много было говорено и здесь, и там, за дверьми палаты, о церкви и государстве; эти почтенные слова слишком часто проституировались для самых жалких интересов партий. Мы не должны поэтому вновь без меры повторять их; я думаю, что здесь мы все приверженцы церкви и государства, - церкви Христовой и государства Великобритании. И, конечно, не государства исключительности и деспотизма, а церкви веротерпимой, и не воинствующей, которая сама оказалась бы повинной во всем том, что говорилось против римского вероисповедания, и даже в большей степени, потому что католики только настаивают на её благодати (и даже это сомнительно), а наша церковь, или вернее наши священники, не только отказывают католикам во всех благодеяниях духа, но и во всех по-ею-сторонних, земных благах. В этих самых стенах или, вернее, в тех стенах, где тогда собирались лорды, великий лорд Петерборо заметил, что он стоит за конституционного короля и за конституцию в этом парламенте, но ни в коем случае не считает это собрание парламентом Бога или религии. На разстоянии целого столетия эти слова не потеряли силы. В самом деле, пора оставить, наконец, эти споры о маленьких подробностях, эту лилипутскую софистику о том, "с какого конца разбивать яйца".

Противники католиков могут быть разделены на два разряда: с одной стороны тех, которые уверяют, будто у католиков и теперь слишком много прав, и затем других, высказывающих мнение, что низшим классам во всяком случае нечего домогаться. Одни из них говорят нам, что католики все равно никогда не будут довольны, другие, - что они и так слишком счастливы. Последний парадокс достаточно опровергается как настоящей петицией, так и предшествующей: тогда можно было бы сказать, что и негры не желали получить свободу. Это, конечно, немножко неловкое сравнение; негров вы ведь уже выпустили на волю без всякой петиции с их стороны и несмотря даже на множество противоположных петиций со стороны их хозяев. Но я не могу не заметить, что тогда мне приходится еще более пожалеть о католическом крестьянстве, на этот раз уже за то, что ему не довелось родиться черным. Но вот, говорят, католики довольны или по крайней мере должны были бы быть довольными; я постараюсь коснуться некоторых обстоятельств, которые так чудесно способствуют их благополучию. Им не разрешается свободно отправлять свои религиозные требы в регулярной армии, но солдат-католик тем не менее обязан присутствовать при протестантском богослужении, и оттого если его часть расположена не в Ирландии или Испании, то ему вовсе не представляется случая пойти в свою собственную церковь. Разрешение полкам ирландской милиции иметь католических священников было дано как особая милость и не ранее как после многолетних домогательств, несмотря на то, что акт, прошедший еще в 1793 году, уже давал им это право. Но разве католики обезпечены настоящим образом даже в Ирландии? Разве имеет там право католическая церковь приобрести хоть клок земли для постройки храма? Нет, все места богослужения их воздвигнуты на арендованной или уступленной светскими людьми земле, и договоры эти легко могут быть уничтожены и часто подвергаются нарушениям, как только какое нибудь незаконное желание или простой каприз лэндлорда встречает противодействие. Двери церкви закрываются тогда перед прихожанами. Это случалось множество раз; но всего более яркий пример этого мы находим в городе Ньютон-Барри, в Вексфордском графстве. Не имея настоящого храма, католики нанимали две риги; оне были соединены вместе, и таким образом получилось помещение для общественной молитвы. Но в это время как раз против этого здания жил чиновник, ум которого был крайне заражен теми предразсудками, которые, как это видно из протестантских, лежащих перед нами на столе петиций, однако, нисколько не свойственны более разумной части населения. И вот, когда однажды католики по обыкновению собрались в воскресенье совершенно тихо и без всякого злого умысла для служения своему и вашему Богу, они нашли двери здания запертыми, при чем им тут же было объявлено, чтобы они немедленно разошлись (это сказали им один местный чиновник и один член магистратуры), иначе им будет прочтен акт о возмущении и собрание разогнано штыками! На это католики в 1806 году подали жалобы правительственной власти и в частности секретарю Замка. Ответом им (ответом, но не удовлетворением) было письмо этого последняго к полковнику с просьбой, если возможно, избежать подобных крутых мер. Незачем останавливаться слишком долго на самом этом факте, но из него совершенно ясно, что раз католическая церковь не имеет прав покупать землю для постройки на ней храмов, законы для защиты её интересов не имеют никакого значения" Католики не обезпечены от произвола любого "взъерошенного маленького чиновника", которому вздумается "выкидывать свои фантастическия штуки перед Всевышним", оскорбляя своего Бога и нанося ущерб себе подобным. Каждый школьник, каждый лакейчик (а такие нередко на нашей службе заседали в коммиссиях), у которого на плече вместо узелка оказался эполет, может производить подобные и даже худшие фокусы против католиков в силу той самой власти, которая дана ему государем с целью защищать своих соотечественников до последней капли крови и не делая при этом никакого различия между протестантами и католиками.

Пользуются ли ирландские католики всеми благами суда присяжных? Ни в коем случае; они не будут ими пользоваться до тех пор, пока им не будет дана привилегия выбираться в шерифы и их помощники. Наглядный пример этому представляет то, что случилось во время последней сессии в Эннисгиллене. Один иомен обвинялся в убийстве католика по имени Макворнаг; трое свидетелей, заслуживающих доверия и никем не опровергнутых, показали, что они видели, как подсудимый зарядил ружье, прицелился, выстрелил и убил этого Макворнага, Этот случай был обстоятельно разследован судьей; но_у приговор этому оправданному, но не оправдавшемуся убийце, и, таким образом, хоть на время постарался отнять у него право убивать католиков.

Соблюдаются ли, однако, хоть те законы, которые изданы в пользу католиков? Они сводятся на нет как в мелких, так и в важных случаях. По недавнему закону, католические священники допущены в тюрьмах; но вот в Ферманаганском графстве старший судья назначил отставленного пастора, обойдя этим закон и не обращая внимания на самые настойчивые возражения весьма почтенного члена магистратуры, по имени Флетчера. Таково законодательство, таково правосудие для счастливых, свободных и всем довольных католиков!

В другом месте уже подымался вопрос о том, почему богатые католики не делают пожертвований для воспитания священников? Потому что вы им этого не позволяете. Все подобные попытки осложнены всевозможным вмешательством, обидным, произвольным, дорого обходящимся вмешательством Оранжской хоммиссии по делам благотворительности. Что же касается до Майнутской коллегии, то ни в каком случае кроме, как при её основании, когда один благородный лорд (Кэмден), тогда стоявший во главе ирландской администрации, действительно заинтересовался её усовершенствованием, а также во время управления одного благородного герцога (Бедфорда), который, как и его предки, всегда был другом свободы и человечества и не признал в такой мере себялюбивую политику исключения католиков из числа себе подобных, за этими исключениями, ни разу за все время своего существования это заведение не получало сколько нибудь значительной поддержки. Правда, было время, когда католическое духовенство находилось в несколько лучшем состоянии. Это было тогда, когда шла речь об унии, этой унии, которая без него не могла быть проведена. Тогда помощь его была необходима, чтобы добиться адресов от католических графств. И вот тогда католическое духовенство было обласкано и всячески ублажаемо; ему льстили и оказывали почести, давая понять, что для него теперь все сделает уния. Но прошел этот момент и вновь католические священники были покрыты презрением и им осталось лишь прозябать в прежней темноте.

в умах католика. Самое сено, которое ставится на лугу, самый жир или сало быка либо барана, которые необходимы коллегии, должны быть оплачены и подсчитаны чуть ли не под клятвенным ручательством. Правда, нельзя с достаточной силой настаивать на подобной экономии в мелочах в такое время, когда одни только насекомые, расхищающия казначейство, ваши Гзиты и Чиннери, эти "золотые жуки", могут избежать пристального надзора министров. Но когда сессия за сессией католики видят, как их жалкое пропитание, кусок за куском, отнимается от них среди оживленных споров и при самом очевидном недоброжелательстве, стремящемся наложить печать на их щедрость, разве при таких обстоятельствах не могли бы католики воскликнуть словами Пранора:

Раздать все это целому народу.

Отсюда, право, мы с Иваном квиты.

"Жиль Блаза"; но кто сделал их нищими, кто обогатился грабежом их предков? Разве не должны вы помочь нищему, когда это отец ваш довел его до сумы? Но если вы вообще хотите помочь ему, разве вы не можете сделать это не бросивши и ваш грош прямо в лицо? Ввиде контраста с этой нищенской благотворительностью давайте однако посмотримте на протестантския школы. Им вы недавно назначили 41,000 фунтов стерлингов. Вот какие суммы идут на их содержание; а кем пополняются оне? Монтескье заметил по поводу английской конституции, что её прототип можно найти у Тацита в том месте, где историк говорит о германцах и прибавляет: эта великолепная система взята из лесу; так же точно, говоря о протестантских школах, можно заметить, что эта великолепная система заимствована у цыган. Эти школы пополняются, как полки янычар во время большого набора при Амурате или цыганские таборы наших дней, - путем кражи детей. Они пополняются детьми, отнятыми или заманенными богатыми и знатными протестантами от их католических соседей; это очень знаменательно. Как это делается, будет всего яснее на примере. Сестра господина Карти (католического джентльмэна с довольно значительным состоянием) умирает, оставив двух девочек; оне немедленно и назначаются в прозелитки; их отправляют в школу в Кульгрени. Их дядя, узнавши об этом обстоятельстве, случившемся в его отсутствие, немедленно потребовал возвращения своих племянниц и объявил, что обезпечит их; в этом требовании ему однако было отказано, и только после пятилетней борьбы, после вмешательства одного очень важного лица мог этот джентльмэн, католик, добиться освобождения своих ближайших родственниц от заботливости благотворительной школы. Вот каким путем получаются немногие прозелиты, которые воспитываются вместе с протестантскими детьми, вовсе не нуждающимися в благотворительности. И как их учат! Им дается в руки катихизис, состоящий, я полагаю, из 45 страниц, на которых три вопроса, касающихся протестантской религии. Один из этих вопросов таков: - в чем заключалась протестантская вера до Лютера? - Ответ: - в Евангелии. Все остальные 44 ¹/₂ страницы осуждают отвратительное идолопоклонство папистов! Позвольте мне спросить наших пасторов и учителей, таково ли должно быть религиозное воспитание юношества? Это ли Евангельская религия времен предшествующих Лютеру? Религия, проповедующая.на земле мир и в человецех благоволение"? Ангелами или дьяволами должно сделать такое воспитание? Лучше куда угодно послать их, чем учить таким доктринам; пошлите их хоть на острова Тихого океана, где они, может быть, более по человечески научатся быть каннибалами; человек, поедающий убитого, менее гадок, чем преследующий живых людей. Вы называете это школою? Я бы назвал это навозною кучею, где ехидны разводят птенцов, чтобы они, когда у них прорежутся зубы и созреет яд, пошли бы, злобные и ядовитые, разить католиков. Я спрашиваю вас, чья же это доктрина, - английской церкви или английских священников? Нет, наиболее просвещенные английские священники, конечно, другого мнения. Что говорит Пэлей? "Я не вижу причины, почему люди различных религиозных убеждений не могут сидеть на тех же скамьях, вести прения на том же совете и сражаться в тех же рядах совершенно так же, как они могут обсуждать спорные вопросы естественной истории, философии и этики". Можно, конечно, возразить на это, что Пэлей не был строго ортодоксален. Об его ортодоксальности мне ничего неизвестно, но кто может отрицать, что он был украшением и церкви, и человечества, и христианства?

отношения дает возможность сборщику податей высоко переоценивать доходность, а ведь мы знаем, что в Ирландии в очень многих местах единственные протестанты, это - сборщики податей и их семьи.

Среди множества причин возмущения слишком многочисленных, чтобы их можно было перечислить, есть одна, касающаяся милиции, которую никак нельзя обойти молчанием; я разумею существование среди честных людей Оранжских постоев. Чиновники, конечно, не станут этого отрицать. Каким образом существование этих постоев может способствовать миру и согласию? При таких условиях люди совершенно разрознены в обществе, хотя и входят в одни и те же ряды. Как можно допускать подобную общую систему постоянного преследования; или можно вообразить себе, что такая система может или должна сделать людей довольными? Если бы это могло случиться, это противоречило бы человеческой природе; тогда эти люди были бы действительно достойны только того, чтобы стать теми рабами, какими вы их сделали. Все приведенные мною факты основаны на самых достоверных и авторитетных сведениях; иначе ни здесь, ни вообще где бы то ни было я бы не позволил себе требовать их признания. Если они даже и преувеличены, то их все-таки настолько много, что с ними необходимо считаться. Мне можно, конечно, возразить, что я никогда не был в Ирландии, но на это я отвечу, что знать об Ирландии никогда не бывавши там так же легко, как для некоторых, повидимому, оказалось возможным родиться там, получить там воспитание и долго проживать, оставаясь при этом в полном неведении о самых насущных и лучших интересах этой страны. Есть однако лица, уверяющия, что католики уже получили слишком много снисхождений. Посмотрите, кричат они, как много мы для них сделали. Мы дали им для образования целую коллегию, мы разрешаем им пищу и одежду, мы не мешаем им пользоваться всеми стихиями, мы позволяем им сражаться за нас до тех пор, пока они могут отдавать нам свою жизнь и члены своего тела; и все-таки они не довольны. Какие же это великодушные и справедливые жалобщики? Если отнять всю софистику, то к этому, и только к этому, сводятся все ваши аргументы. Мои противники напоминают мне историю об одном барабанщике, который получил приказание отодрать одного своего приятеля. Его просили пороть повыше - и он порол, его просили пороть ниже - и он порол, ему было сказано пороть посередине - и он порол; но и выше, и ниже, и по середине - его приятель продолжал кричать и жаловаться до тех пор, пока барабанщик, усталый и взбешенный, не бросил плеть и не воскликнул: "чорт бы тебя побрал, никак тебе не угодить, по какому месту ни пори!" Совершенно так же и вы, - вы пороли католиков и высоко, и низко, и здесь, и там, и, увы, они никогда не оставались этим довольны. Правда, время, опыт и усталость, сказывающаяся даже в варварских поступках, научили вас пороть их немножко нежнее. Но вы все-таки продолжаете класть их на кобылу и будете поступать так до самых тех пор, пока плеть не будет вырвана из ваших рук и не обратится против вас самих и вашего потомства.

из сочувствия к евреям, это заслуживает полного внимания, но, как вылазка против католиков, что это, как не восклицание Шейлока по поводу замужества дочери: "я лучше бы желал, чтоб мужем ей был человек из племени Варравы, чем кто-нибудь из христиан".

Я думаю, что католик - христианин, и таково мнение даже того, кому естественно давать предпочтение - евреям.

У доктора Джонсона (которого я признаю отнюдь не меньшим авторитетом, чем милейшого апостола нетерпимости, доктора Дюидженана) есть замечание о том, что всякий, считающий в наше время церковь в опасности, кричит: "горим во время потопа". Это более, чем метафора, потому что остатки этих допотопных людей сохранились между нами с их криками об огне на устах и мозгами, подмоченными водой. Они вносят

воображения. Они вечно видят огонь, трепещущий у них перед глазами, особенно, когда глаза эти закрыты (каковы они уж очень давно у лиц, на которых я намекаю). Это непременный симптом болезни этих бедных инвалидов (любой доктор скажет вам это, господа лорды). Какой ревень, какие травы или "какой же слабительный напиток может изгнать эту игру воображения!" - Немыслимо. Болезнь неизлечима. У них настоящая Caput insanabile tribus Anticyris.

что разум, гуманность, политика, справедливость или простой здравый смысл может возразить на все нелепости их съумасшедшого воображения. Это люди, переставившие известную пословицу о горе, родившей мышь, - они мыши, изнывающия в потугах родить гору.

Чтобы вернуться к католикам, представим себе, что ирландцы действительно довольны своим положением; вообразим себе их действительно способными к такой чудовищности, как нежелание освобождения - разве мы не должны были бы желать этого для нас самих? Разве нечего выиграть и нам самим от их эмансипации? Сколько потрачено средств, сколько потеряно талантов благодаря системе исключительности? Вы уже знаете, чего стоит ирландская помощь; в настоящее время защита Англии поручена ирландской милиции. В то самое время, когда голодающий народ наш возстает со всей жестокостью отчаяния, ирландцы верны своему долгу. Но вы не можете полностию воспользоваться всеми благами той силы, которую вы так охотно противополагаете разрушению, до тех пор, пока повсюду не возбуждена одинаковая энергия распространением повсюду одинаковой свободы. Ирландия совершила уже очень многое, но она сделает гораздо больше. Вот сейчас единственный настоящий успех за все эти долгие годы непрестанных бедствий был достигнут ирландским генералом; правда, он не католик; будь он католик, он не достиг бы занимаемого им поста; я думаю, однако, что едва ли его религия извратила бы его способности или отняла бы у него патриотизм, хотя в этом случае он, конечно, победил бы только стоя в рядах армии, которой ему самому никогда не пришлось бы командовать.

Он тем не менее, там заграницей, сражается за дело католиков; здесь его благородный брат отстаивал их интересы с красноречием, которое я не стану обезценивать скромной данью моих панегириков; третий из его родственников, столь же не похожий на них, как и вообще не сравнимый с ними, воевал со своими братьями католиками в Дублине путем циркуляров-эдиктов, прокламаций, арестов и вооруженных разсеяний толпы - и вообще всем гадким скопищем жалкого вооружения, какого могут желать лишь военно-наемные стражники правительства, одетого в гнилые доспехи своего обветшалого законодательства. Вы, господа лорды, без сомнения раздадите новые почести одновременно и спасителю Португалии и тому, кто разогнал делегатов. Действительно, странно было бы делать различие между нашей внешней и внутренней политикой. Если католическая Испания, верная Португалия и не менее католический и верный король одной из Сицилий (которую вы между прочим у него, однако, отняли) нуждается в помощи, - немедленно идут в поход войско и флот, отправляются посланники и субсидии, и это очень часто для того, чтобы выдержать довольно горячий бой, вести более или менее неудачно переговоры и всегда неизменно очень дорого платить за наших союзников, папистов. Позвольте мне спросить вас, разве вы не ведете, например, войну за освобождение Фердинанда VII_t который несомненно глупец, а следовательно, по всей вероятности, и ханжа? Неужели же вы больше цените иностранного государя, чем ваших собственных соотечественников, которые, конечно, не глупцы, потому что они знают ваши интересы лучше, чем вы сами, которые вовсе не ханжи, потому что они платят вам добром за зло, но которые, конечно, находятся в худшем положении, чем тюрьма узурпатора, потому что нравственные оковы несравненно тяжелее телесных?

вы и дети ваших детей, когда Унии больше на будет. Прощай, Уния, так называемая "Lucus a non lucendo", Уния, потому что она ничего не соединяет, Уния, с первых шагов нанесшая удар независимости Ирландии и в конце концов могущая принести к её полному отложению от этой страны. Если это можно назвать Унией, то это Уния волка и его добычи; хищник поедает свою жертву и таким образом они приходят к единству. Так поглотила Великобритания парламент, конституцию и независимость Ирландии, и не соглашается изрыгнуть хоть одну привилегию, хотя бы это было на блого её собственного поглотившого и ненасытного политического тела.

Теперь, господа лорды, раньше, чем сесть, я попрошу гг. министров Его Величества позволить мне сказать несколько слов, конечно, не об их достоинствах, это было бы лишним, но о степени уважения, каким они пользуются среди населения этого королевства. В этих стенах в самых велеречивых выражениях уже говорилось об этом, при чем поведение гг. министров сравнивалось с поведением гг. лордов этой половины палаты.

Его Величества было бы напрасным трудом. Популярность эта немножко похожа на ветер, о котором никогда не знаешь, откуда он и куда он уходит; они чувствуют это, они этому радуются и гордятся этим. Ведь, право, при всей их скромности, в какую самую отдаленную часть королевства могут удалиться гг. министры, чтобы избегнуть самой торжественной встречи? Если они направятся в центральные графства их будут приветствовать промышленники, с петлями на шее, которые недавно были относительно них вотированы; они протянут руки, полные петиций, но будут призывать благословение неба на головы тех, кто так просто и в то же время так искусно отстранил все их несчастия как в этом, так и в лучшем мире. Такие же признаки полного сочувствия ожидают гг. министров повсюду; они ожидают их и в Шотландии от Глазго до Джон о Трота. Если же они предпримут путешествие от Портпатрика до Донагади, они сразу упадут в объятия четырех миллионов католиков, сердца которых должно навеки привязать к ним сегодняшнее голосование. Вернувшись в метрополию, если им удастся без неприятных ощущений миновать Тэмпль Бар с его жадными нишами, им никак не избежать приветствий цеховых мастеров и еще более бурных, но не менее искренних рукоплесканий обанкротившихся купцов и держателей ничего не стоящих более ценностей. Пусть они также посмотрят на армию; сколько венков не лавровых, но зато виноградных заготовлено для героев Вальхерена? Правда, мало свидетелей их достоинств в этом отношении осталось в живых; но зато какие "тучи свидетелей", принадлежащих к этой нарядной армии, которую они так великодушно и так благочестиво отправили в путь, вышли из её рядов, чтобы присоединиться к благородной армии "мучеников". И не беда, если на пути своего триумфального шествия они увидят столько же булыжников, сколько и войско Калигуллы при подобном же триумфе, прототипе ихняго; не беда, если они не заметят этих знаков воспоминания, которые благодарный народ воздвигает в честь своих благодетелей. Может быть, не один верстовой столб будет носить на себе голову сарацина ради сходства её с победителями при Вальхерене; зачем картины тому, для кого всегда готова каррикатура? Зачем жалеть о недостатке статуй тому, кто и без того так часто видел свое изображение? Но популярность наших министров не ограничивается вот этими островами; есть другия страны, где проводимые ими меры, и прежде всего их отношение к католикам, должны сделать их в высшей степени популярными. Если их любят здесь, то во Франции их боготворят. Нет мероприятия, которое бы было более противно целям и чувствам Бонапарта, как эмансипация католиков, и ничто не отвечает более его намерениям, как все то, что до сих пор проводилось, проводится и, я боюсь, что и будет дальше проводиться по отношению к Ирландии. Что такое Англия без Ирландии и что такое Ирландия без католиков? На основах вашей тирании надеется Наполеон построить свою собственную тиранию. Угнетение католиков настолько мило, настолько любезно его сердцу, что без сомнения (как он недавно дал это понять, возстановив с нами сношения) следующая почта привезет в эту страну целые пуды севрской посуды и голубых ленточек (то и другое в большом почете в наши дни); голубые ленточки Почетного Легиона д-ру Дюигенену и его министерским ученикам. Такова эта достойная популярность, результат этих необыкновенных экспедиций, так дорого стоящих нам, столь безполезных для наших союзников и столь бедственных для народа. Результат воображаемых побед, почетных, как нам говорят, для британского имени, но разрушительных для лучших интересов британского народа. И прежде всего такова расплата за отношение министров к католикам.

решительным образом подаю голос за предложение герцога.

Господа лорды! Петиция, которую я намереваюсь представить палате - такова, что, по моему мнению, она требует от вас особого внимания. Хотя она и подписана всего только одним человеком, в ней содержатся такия данные, которые (если они не будут опровергнуты) должны быть особенно тщательно разследованы. Изложенные петиционером неудовольствия отнюдь не воображаемы и не себялюбивы. Это не есть его личное неудовольствие, потому что его разделяет целое множество людей. Завтра же любой человек как в этих стенах, так и вне их, может подвергнуться такому же оскорблению и такому же отказу в исполнении своего священного долга: в возстановлении настоящей конституции этого королевства на праве петиций к парламенту о реформах. Петиционер, господа лорды - человек, долгая жизнь которого вся ушла на борьбу за свободу подданных против все возраставшого и возрастающого до сих пор пагубного влияния; этому влиянию должны быть поставлены преграды; как бы ни смотреть на политические взгляды петиционера, едва ли может возникнуть вопрос о честности его намерений. Даже теперь под бременем лет и тех болезней, которые свойственны его возрасту, но все еще несравненный по таланту и твердый духом - "frangas non flectes" - он получил еще несколько ран, воюя против общей испорченности. Новое неудовольствие, на которое он жалуется, нанесет ему, может быть, новую рану, но отнюдь не безчестие. Петиция подписана Джоном Картрайтом: с тем оскорблением, которое составляет сущность его петиции к вам, господа лорды, ему пришлось встретиться при законном преследовании необходимых реформ представительства страны, что составляет лучшую услугу, которую можно оказать, как парламенту, так и народу. Петиция составлена в твердых, но почтительных выражениях - языком человека, помнящого о своем собственном достоинстве, но в то же время, я уверен, не забывающого о своем уважении к этой палате. Петиционер заявляет всем тем, кто англичанин по чувству столько же, сколько и по крови и по рождению, между прочим следующее: 21 января 1813 года, в Хэддерсфильде, он и шесть других лиц, услышавших о его приезде и находившихся при нем лишь для того, чтобы выказать ему уважение, были схвачены представителями гражданской и военной власти и несколько часов подряд содержались под стражей, вследствие грубой и оскорбительной инсинуации относительно личности вашего петиционера со стороны распоряжавшагося офицера. Затем он, петиционер, должен был предстать перед чиновником магистратуры и только тогда получил свободу, когда разсмотрение его бумаг ясно показало, что никаких не только справедливых, но и законных оснований для преследования против него не имеется. Однако, несмотря на обещание и даже приказание со стороны председателя магистратуры выдать вашему петиционеру копию с приказа об его аресте, под разными предлогами этого до сих пор не было сделано. Имена и общественное положение всех участников этого дела вы найдете в петиции. Чтобы не злоупотреблять вашим временем, я не буду касаться всех остальных пунктов, хотя некоторые из них, может быть, и еще более важны. Я однако самым искренним образом прошу вас, господа лорды, обратить ваше внимание на общее содержание этой петиции: права этих почтенных свободных граждан были нарушены во имя парламента и народа; вот почему обратиться теперь прямо к палате, обратиться к вашему чувству законности, а не к какому нибудь низшему учреждению значит выказать вам свое уважение. Какова бы ни была судьба петиции, я лично испытываю чувство некоторого удовлетворения, хотя бы к нему и примешивалось сожаление; я чувствую удовлетворение в том, что имею возможность открыто говорить здесь против преград, поставленных при осуществлении самого законного- и необходимого долга гражданина: стремления к парламентским реформам путем петиций. Я вкратце сообщил жалобу петиционера, им самим изложенную гораздо более подробно. Я надеюсь, что вы, господа лорды, позаботитесь о его охране и следующем ему удовлетворении. Не одному ему, но, в лице его, и всему народу, нанесено оскорбление этим противопоставлением нелепой и беззаконной военной и гражданской силы праву людей обращаться с петициями к своим собственным представителям.

* * *

петиция, а речь; тут нет просьбы и поэтому нечего было принимать, сказал он. Но к чему тут просьба, если понимать это слово в прямом смысле? Не могут же господа лорды допустить, чтобы человек обращался с просьбой к себе подобным, как к Богу? Ему остается только сказать, что хотя в некоторых местах этой петиции и содержатся довольно резкия выражения, тем не менее в ней нет ничего такого, что было бы неприемлемо для палаты; по отношению к господам лордам употреблены самые почтительные выражения. Он уверен поэтому, что господа лорды будут настаивать на принятии этой петиции.