Беппо
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Беппо

СОЧИНЕНІЯ ЛОРДА БАЙРОНА

"Беппо" былъ написанъ въ Венецiи, въ октябре 1817 года, и прiобрелъ большую известность тотчасъ же по его появленiя въ светъ въ мае следующаго года. По письмамъ лорда Байрона видно, что онъ въ то время не предавалъ ему большого значенiя, не подозревая, что открылъ этимъ разсказомъ новый путь, на которомъ его генiю предназначено было одержать блистательнейшiя изъ его победъ. "Я написалъ юмористическую поэму", пишетъ онъ г. Муррею, "въ роде прелестныхъ поэмъ Уистль-Крафта, основанную на венецiанскомъ анекдоте, который мне показался весьма забавнымъ. Названiе ея Беппо - уменьшительное Іосифъ; тутъ есть и политика, и драма."

                              I.

          Известенъ всемъ - не сомневаюсь въ томъ

          Католиковъ классическiй обычай:

          За несколько недель передъ постомъ

          Они толпой всехъ классовъ, безъ различiй.

          Будь хоть богачъ, иль въ званiи простомъ.

          Съ спасительной, какъ думаю я, целью

          Бегутъ отдаться общему веселью;

          Готовясь къ покаянiю, спешатъ

          Где, въ вихре песенъ, музыки и пляски,

                              II.

          Скользятъ и вьются бешеныя маски.

          Лишь только ночь свой пологъ развернётъ-

          И чемъ темней, темъ лучше - наступаетъ

          Пора, которой мужъ со страхомъ ждётъ

          И съ трепетомъ любовникъ ожидаетъ,

          Ханжа кривитъ улыбкою свой ротъ,

          И, скромности оковы разбивая,

          Шалитъ открыто юность огневая.

          Разгулъ и плескъ! На языке у всехъ

          Запасъ остротъ и неподдельный смехъ;

          И звукъ руладъ, и шопотъ страстной пары

          Сливаются съ аккордами гитары.

                              III.

          Пестреютъ вкругъ одежды разныхъ странъ,

          Костюмовъ фантастическiя краски,

          Нарядъ жидовъ и грековъ и римлянъ,

          И арлекиновъ прыгающихъ маски,

          И подъ чалмой прелестныя турчанки,

          И - наконецъ - нескладный, хмурый янки.

          Нарядовъ тьма; лишь въ этотъ маскарадъ

          Не разрешается носить одинъ нарядъ:

          Смотрите, не являйтесь, Бога ради,

          На карнавалъ въ монашескомъ наряде.

                              IV.

          Нетъ, лучше вовсе будь безъ панталонъ,

          Иль тернiемъ обвей себя для танца,

          Чемъ возмутить людей со всехъ сторонъ

          Намёкомъ на одежду францисканца.

          Тогда не пощадитъ тебя законъ,

          И будешь ты - какъ ни былъ бы ты важенъ -

          Въ аду на угли красные посаженъ,

          Где грешника изъ адскаго котла

          Ничья рука спасти бы не могла -

          И... лишь посредствомъ денежнаго вклада,

          Тебя, быть можетъ, выпустятъ изъ ада.

                              V.

          Вы можете одеться по картинке,

          Какой угодно только; такъ не разъ

          На лондонскомъ тряпичномъ старомъ рынке

          Иной колетъ, лишь изъ однехъ проказъ,

          Искали вы для вечера иль бала.

          Въ Италiи жъ подобныхъ местъ не мало,

          Но - ужъ таковъ волшебной речи складъ -

          Названья ихъ какъ музыка звучатъ;

          А въ Англiи кварталъ найдёмъ едва-ли,

          Который бы "Piazza" называли.

                              VI.

          Темъ праздникамъ названье: карнавалъ -

          "Прощайся съ мясомъ" значитъ въ переводе.

          Понятенъ смыслъ: лишь только постъ насталъ,

          О мясе и не думаютъ въ народе;

          Но одного лишь я не понималъ:

          Зачемъ же постъ съ его трапезой тощей

          Встречается весёлостью всеобщей?

          Не потому ли самому мы пьёмъ,

          Бокалы наши дружно наполняемъ,

          Когда друзей въ нутъ дальнiй провожаемъ?

                              VII.

          Наступитъ постъ - и мяса больше нетъ;

          Все сорокъ дней вкушая лососину,

          Хоть злостью приправляйте свой обедъ;

          А соусы? - о нихъ нетъ и помину.

          О, путники! не разъ отъ этихъ бедъ,

          Застигнуты негаданно дiэтой,

          Вы бранью разражались (брани этой

          Я съ музою не стану повторять),

          Не забывая гневно объявлять:

          "Не можемъ мы (вамъ всё одни пиры бы!)

          Есть безъ приправъ, безъ сои этой рыбы.

                              VIII.

          Охотникамъ до соусныхъ приправъ

          Решаюсь дать советъ такого рода -

          И думаю, что я останусь правъ:

          Сбираясь въ путь, во всякiй месяцъ года

          И пряностей, и соусы Горвея,

          Чтобъ не сидеть голодными, говея,

          Иначе же - поклясться въ томъ могу -

          Вы, где-нибудь, на чуждомъ берегу,

          Безъ собственнаго повара - поверьте -

          Умрёте отъ голодной страшной смерти.

                              IX.

          Я только лишь католикамъ внушалъ,

          Какъ соблюдать обычай древнiй Рима;

          Но той дiэтой вовсе не путалъ

          Я чужестранца, едущаго мимо,

          И чтобы онъ постовъ не соблюдалъ -

          Спешу предупредить: для протестантовъ,

          Для всехъ больныхъ, для прихотливыхъ франтовъ,

          И... и для дамъ, охотинцъ до причудъ,

          Не существуетъ вовсе рыбныхъ блюдъ,

          И кто проклятiй страшныхъ не боится,

          Впадая въ грехъ, пусть вовсе не постится,

                              X.

          оно не бывалъ

          Такъ безконечно веселъ и потешенъ,

          И шуменъ итальянскiй карнавалъ,

          Такъ оживлёнъ и несдержимо бешенъ,

          Какъ посреди венецiанскихъ залъ:

          Не мало тайнъ интриги маскарадной

          Тамъ покрывалъ разгулъ толпы нарядной

          И ни одинъ ловился жгучiй взглядъ

          Подъ страстные напевы серенадъ...

          И такъ, прошу последовать за мною

          Въ Венецiю, рождённую волною.

                              XI.

          Ахъ, красота венецiянскихъ женъ!

          Ихъ быстрый взглядъ, улыбки ихъ, приманки!...

          Припоминалъ я образы мадоннъ,

          При взгляде на лицо венецiянки.

          Когда она выходитъ на балконъ -

          Вы, отдаваясь прелести обмана,

          Въ ней видите Венеру Тицiана -

          Иль, наконецъ, ея прелестный видъ

          Напомнитъ вамъ, лишь только въ новомъ фоне,

          Одно изъ лицъ картинъ Джiорджiоне -

                              XII.

          Где краски правды жизненной полны.

          Когда зайдёте вы въ дворецъ Манфрнни,

          То, множествомъ картинъ окружены,

          Вы, можетъ-быть, одной его картине

          Останетесь покорны и верны -

          И станетъ вамъ всего она дороже.

          Такъ некогда со мною было то же,

          А почему? - тому разгадки нетъ.

          То просто былъ жены его портретъ;

          Но какъ онъ созданъ!... Творческая сила

          Земной любви въ нёмъ образъ воплотила.

                              XIII.

          Да, той любви, которой мiръ живётъ,

          Любви людской, встречаемой на деле!

          И веришь тутъ, что только жизнь даётъ

          И что мечта до нихъ не доростётъ...

          Въ картине той, которую бъ желали

          Вы унести, которую бъ украли,

          Когда бы страхъ иль стыдъ не помешалъ,

          Чудесный образъ тотъ напоминалъ,

          Что вамъ давно черты знакомы эти,

          Но что ужь вновь не встретить ихъ на свете.

                              XIV.

          Тотъ образъ намъ знакомъ когда-то былъ

          Въ дни юности, на подвиги готовой,

          И юноша искать его любилъ

          На лицахъ девъ, при каждой встрече новой,

          Когда онъ въ тишине боготворилъ

          Созданiя, безъ имени, безъ тела,

          Которыхъ жизнь создать намъ не хотела,

          Которыхъ мы не встретимъ никогда,

          Какъ техъ плеядъ, пропавшихъ безъ следа,

          Растаявшихъ дыханiемъ эфира

          И ставшихъ невидимками для мiра.

          Действительно, венецiянки видъ

          Напоминаетъ кисть Джiорджiоне,

          Особенно, когда она стоитъ

          Одна передъ решоткой на балконе.

          Ведь красота сильнее поразитъ,

          Когда мы къ ней стоимъ не очень близко!

          И вотъ тогда, склонясь къ решотке низко,

          Таинственно раздвинувъ складки шторъ

          И вкругъ себя бросая томный взоръ,

          Венецiянка кажется прекрасна,

          Что не всегда бываетъ безопасно.

                              XVI.

          Затемъ, что взоръ невольный вздохъ родитъ,

          Вздохъ пробуждаетъ тайныя желанья,

          Желанье наконецъ заговоритъ

          И: перейдётъ въ любовное посланье,

          Съ посланьемъ же Меркурiй полетитъ,

          Охотникъ до подобныхъ порученiй,

          А тамъ - не миновать и приключенiй,

          Свиданья, вечный страхъ и, наконецъ,

          Разбитыя ревннвцемъ, съ жаждой мщенья,

          И головы, и клятвы увлеченья.

                              XVII.

          Шекспиромъ былъ давно изображенъ

          Типъ этихъ женщинъ въ чудной Дездемоне.

          Въ Италiи до нынешнихъ времёнъ -

          Въ Венецiи роскошной и въ Вероне -

          Вы встретите подобныхъ много женъ,

          Съ той разницей - мы думать можемъ смело -

          Что ихъ мужья не следуютъ Отелло,

          Что все мужья прекрасной той страны,

          Какъ чёрный мавръ, для женщинъ не страшны,

          И женъ душить едвали-бъ захотели

          За-то, что те поклонниковъ имели.

                              XVIII.

          Но если кто въ нихъ ревность и найдётъ,

          То свойства очень мирнаго, и ныне

          Изъ нихъ никто подушки не возьмётъ,

          Нетъ! беззаботный, ветренный народъ

          Въ несчастiй иную приметъ меру,

          И если въ женъ мужья теряютъ веру,

          Изъ нихъ никто не будетъ пораженъ

          Открытою неверностiю женъ,

          Но каждый мужъ супруге отомщаетъ

          Лишь только темъ, что самъ ей изменяетъ.

                              XIX.

          Случалось ли гондолу видеть вамъ?

          Я опишу подробно: лодка эта

          Съ навесомъ и резьбою по угламъ,

          Безмолвная, вся трауромъ одета,

          Какъ тёмный гробъ, несётся по волнамъ.

          За вёслами сидятъ два гондольера,

          И вёселъ ихъ расчитанная мера

          Едва слышна... Несётся странный гробъ,

          И разгадать не въ силахъ былъ ни кто бъ

          О томъ, что въ тишине его творится,

          Что подъ его навесомъ говорится.

          И день, и ночь гондолы вкругъ скользятъ,

          Шныряютъ вдоль Рiальто, по каналамъ,

          И у театровъ труппы ихъ стоятъ,

          Открытыя всемъ путникамъ усталымъ;

          Но, какъ гондолы мрачно ни глядятъ,

          Закутавшись угрюмо въ балдахины,

          Ихъ мрачными считать намъ нетъ причины,

          Затемъ-что и въ гондоле мы порой

          Встречали жизнь, и смехъ и пиръ горой.

          Такъ часто мы съ процессiя печальной

          Спешимъ, смеясь, въ карете погребальной.

                              XXI.

          Но я ещё разсказъ не начиналъ.

          Летъ за сорокъ тому назадъ открылся

          Въ Венецiи блестящiй карнавалъ

          И ряженый народъ зашевелился.

          Однажды, разодета, какъ на балъ,

          Одна венецiянка пожелала

          Какъ имя ей - не могъ я угадать,

          А потому хочу её назвать

          Лаурою. Названiе Лауры

          Удобнее для рифмы и цезуры.

                              XXII.

          Она была не очень молода,

          Но ужъ никакъ старухой не смотрела,

          Иль дамой, у которой никогда,

          При отношеньяхъ нежныхъ самыхъ, смело

          Нельзя спросить о возрасте. Года

          Подобныхъ дамъ покрыты строгой тайной

          И ни за что - ни прямо, ни случайно -

          У нихъ (таковъ упрямый женскiй родъ!)

          Не выпытать: "который же вамъ годъ?"

          Оне молчатъ съ терпенiемъ великимъ,

          Что, впрочемъ, мне всегда казалось дикимъ.

                              XXIII.

          Не такова была Лаура - нетъ,

          Ещё года лицо ея щадили,

          Была светла. Лауру находили

          Красавицей, когда, являлась въ светъ,

          Неслись за ней восторженныя речи

          (Съ красавицей въ толпе прiятны встречи)

          И потому-то было такъ светло

          Всегда ея высокое чело,

          Улыбка съ устъ ея не исчезала

          И всякаго, казалось, награждала.

                              XXIV.

          Замужнихъ дамъ покойнее дорога,

          Затемъ-что на грешки подобныхъ дамъ

          Везде сквозь пальцы смотримъ мы, не строго;

          Но если же - со страхомъ передамъ -

          Замужствомъ не прикроетъ грехъ девичiй,

          То ждутъ её позоръ и вечный стыдъ,

          Когда она сама не поспешитъ

          Свои дела, какъ будетъ можно,

                              XXV.

          Лауры мужъ, по званью моряка,

          Скитался по морямъ и по чужбине;

          Когда же, возвратясь издалека,

          И имъ овладевала тамъ тоска,

          Жена его на вышку поднималась,

          Откуда ей всё море открывалось

          И судно, на которомъ мужъ приплылъ

          Купецъ-морякъ, торгующiй съ Алеппо,

          По имени Джузеппе, или Беппо.

                              XXVI.

          Съ его лица загаръ не пропадалъ

          Но красоту едва-ль въ немъ уменьшалъ

          Его густой, коричневый румянецъ;

          Онъ, какъ морякъ, ни сколько не терялъ

          Отъ этого суроваго загара,

          Лаура же, хоть не была горда,

          Непобедимою считалася всегда,

          Была для всехъ, какъ светъ её ославилъ,

          Женою самыхъ строгихъ, строгихъ правилъ.

          Съ последней ихъ разлуки много летъ

          Прошло, но всё домой не ехалъ Беппо.

          Какъ, почему его такъ долго нетъ -

          Судили большей частiю нелепо.

          "Онъ утонулъ!" решилъ сначала светъ,

          Потомъ же остроумно порешили,

          Что отъ долговъ бежалъ онъ; даже были

          Охотники побиться объ закладъ:

          Вернётся ль онъ когда-нибудь назадъ?

          Тотчасъ же объ закладъ спешатъ побиться!

                              ХХVIII.

          Печально очень было, говорятъ,

          Супруговъ разлучавшихся прощанье,

          Что это ихъ последнее свиданье.

          (Предчувствiя подобныя страшатъ,

          Какъ сонъ воображенiе больного;

          Испытывать ихъ вовсе мне не ново).

          Предчувствiе печальное унёсъ

          Съ собою мужъ, и затаилъ онъ горе,

          Плывя въ Адрiатическое море.

                              XXIX.

          Лаура плачетъ, въ трауръ наряжалась,

          Вдругъ потеряла вовсе аппетитъ

          И спать одна решительно боялась:

          Едва где только ставень заскрипитъ,

          Ей чудится то воръ, то привиденье:

          Ей целый день нигде покоя нетъ.

          И вотъ она, во избежанье бедъ

          И чтобъ чего не сделалось съ ней хуже,

                              XXX.

          Лаурою былъ выбранъ для услугъ -

          А женщины искусны такъ на это -

          На время то, пока ея супругъ,

          Домой не возвращался, новый другъ,

          Одинъ изъ техъ, все дамы на которыхъ

          Глядятъ съ негодованьемъ въ чистыхъ взорахъ,

          А втайне ихъ не прочь и полюбить.

          Богатый графъ, мотавшiй денегъ груду.

          О нёмъ такое мненье было всюду.

                              XXXI.

          Онъ музыку и танцы изучилъ,

          И по-французски бойко говорилъ,

          И даже по-тоскански безъ ошибки.

          Последнимъ онъ особенно дивилъ

          (Въ Италiи - спешу предостеречь я -

          И - постановки оперной знатокъ -

          Къ певцамъ онъ былъ неумолимо строгъ.

          Ту арiю всегда встречай хмуро,

          Когда кричалъ онъ въ креслахъ: "siccatura!"

          Онъ изрекалъ пiесамъ приговоръ

          Молчанiемъ иль громкимъ крикомъ: "bravo";

          Дрожалъ оркестръ, страшась за свой позоръ,

          Когда, смотря налево и направо,

          Иной фальшивой нотой возмущённый;

          И дрожь овладевала примадонной,

          Когда, трудясь надъ выводомъ руладъ,

          Встречала вдругъ его лукавый взглядъ;

          Чтобъ онъ хоть провалился подъ Рiальто.

                              ХХXIII.

          Онъ былъ поэтъ, романсы распевалъ,

          Острилъ подъ-часъ находчиво и метко,

          И самъ импровизировалъ нередко;

          Достоинство картины понималъ

          И даже слылъ за ловкаго танцора:

          Въ Италiя подобной славы скоро

          Что итальянецъ вовсе не танцоръ.

          Итакъ, онъ слылъ за льва въ известномъ круге

          И даже былъ герой... въ глазахъ прислуги.

                              ХХXIV.

          Находкой редкой - въ этомъ я уверенъ:

          Чемъ холодней онъ женщину любилъ,

          Темъ долее ей оставался веренъ,

          И потому ни разу не смутилъ

          Въ нёмъ билось сердце вовсе не такое,

          Которое, принявъ любовь въ себя,

          Само затрепетало бы, любя.

          Онъ былъ любовникъ школы очень странной -

                              XXXV.

          Вотъ почему печальная жена

          Вдругъ увлеклась такимъ героемъ слепо

          И мужу не осталася верна.

          И сколько жь летъ Лаура ждать должна?

          Она могла считать себя вдовою,

          И мужъ ея досужею молвою

          Давно, давно ужъ былъ похоронёнъ;

          То долженъ мертвецомъ для всехъ казаться,

          Или, по-крайней-мере, имъ считаться.

                              XXXVI.

          Притомъ для заальпiйскихъ женъ -

          Уже давно почти вошло въ законъ -

          Прости ихъ Богъ! - иметь и по два мужа.

          Не знаю верно, кемъ былъ занесёнъ

          За Альпы тотъ прелестнейшiй обычай,

          И повсеместно въ обществе терпимъ,

          Где никого не трогало, что имъ

          Между двумя вторичный

          Которымъ первый тотчасъ нарушался.

                              XXXVII.

          "побочный" мужъ прослылъ

          Подъ именемъ вульгарнымъ "чичисбея";

          Но это имя прежде онъ носилъ...

          Тотъ модный бракъ, нисколько не робея,

          Къ испанцамъ даже доступъ получилъ.

          Моря переплывая и озёра,

          Все страны эта мода заразитъ.

          Но Англiи пускай не посетитъ,

          Иначе, тамъ отъ язвы этой моды

                              XXXVIII.

          Хотя всегда съ почтеньемъ я гляжу

          На юныхъ девъ - лукавить для чего же -

          Я откровенно всё-таки скажу:

          Когда за ней я въ обществе слежу

          Иль съ глазу на глазъ съ нею повстречаюсь.

          Обрисовать я этимъ не стараюсь

          Я говорю: всехъ дамъ свободный тонъ

          И эта речь, текущая свободно,

          Пленятъ, сведутъ съ ума кого угодно.

                              XXXIX.

          Какъ хороши! - но такъ оне пугливы,

          Такъ часто опускаютъ глазки внизъ

          И краскою алеютъ, точно сливы,

          Что вы отъ нихъ всегда бы отреклись.

          И словно ждутъ, что имъ подскажетъ мама -

          И ихъ занятья, лепетъ, робкiй взглядъ

          Напомнятъ вамъ спелёнанныхъ ребятъ.

          Притомъ отъ миссъ межь англiйскимъ народомъ

                              XL.

          И такъ названье: cavalier servente -

          Везде употребительное слово -

          Лишь значитъ: мужъ заштатный или франтъ,

          Какъ постоянно - это ихъ талантъ -

          Быть продолженьемъ шлейфа милой леди,

          Прiятно улыбаться на обеде,

          Отыскивать гондолу, экипажъ,

          Носить за ней перчатки, шали, шляпки

          И въ магазинахъ купленныя тряпки.

                              XLI.

          Какъ ни была бъ Италiя страшна

          Люблю тебя, роскошная страна,

          Люблю смотреть на кисти винограда,

          Въ полдневный зной у вскрытаго окна

          Вiющихся въ несвязанныхъ размерахъ.

          Где лозы прихотливо заплелись,

          Зелёной бахромой спадая внизъ:

          Такъ на холсте, натянутомъ на рамахъ,

          Малюютъ виноградникъ въ мелодрамахъ.

          Люблю скакать безъ устали верхомъ

          Въ осеннiй день, не спрашивая грума,

          Лежитъ ли плащъ дорожный за седломъ,

          Боясь, что солнце спрячется угрюмо

          Передо мной вся въ зелени аллея;

          И путь свой перерву я не жалея,

          Когда возовъ увижу длинный рядъ,

          Везущихъ спелый, красный виноградъ;

          Съ навозомъ бы попались намъ повозки.

                              XLIII.

          Любилъ я, солнце, весело смотреть

          На твой закатъ, уверенный заране,

          И, не скрываясь въ утреннемъ тумане,

          Какъ и всегда не перестанешь греть.

          Нетъ, не напомнитъ намъ твой взоръ приветный

          Взоръ пьяницы мертвящiй и безцветный,

          Не вспомню я о зареве огней,

          Съ болезненнымъ мерцанiемъ горящихъ

          Въ чаду паровъ, надъ Лондономъ висящихъ.

                              XLIV.

          Ты каждый слухъ чаруя и балуя,

          Напоминать гармонiей привыкъ

          Волшебный звукъ святого поцалуя,

          Съ устъ женщины сбежавшiй въ сладкiй мигъ.

          Онъ но похожъ на нашъ языкъ гортанный.

          Сравню ль его съ наречьемъ нашихъ странъ,

          Иль съ разговоромъ хмурыхъ англичанъ,

          Которые не могутъ выражаться,

                              XLV.

          Люблю ещё - и кто же слабость ту

          Мне не проститъ? - прелестныхъ итальянокъ;

          Равно ихъ всехъ люблю за красоту:

          Ихъ чёрныхъ глазъ и жаръ, я теплоту,

          Въ которыхъ страсть горитъ съ улыбкой кроткой

          И важныхъ дамъ съ классической походкой;

          Люблю ихъ взоръ, вамъ говорящiй вдругъ,

          И той природы девственныя ласки,

          И техъ небесъ полуденныя краски.

                              XLVI.

          О, красота! ты Ева той страны!

          Чьи образы безсмертью преданы?

          Не ты ль его съ богами породнила,

          Которые завидовать должны

          Его твореньямъ? Чья же, чья же лира

          Нетъ, ни одинъ певецъ не воспоётъ

          Твоихъ чудесъ, твоихъ живыхъ красотъ -

          И все слова безсильны и не новы,

          Пока живутъ созданiя Кановы.

          "Всё въ Англiи люблю я" - такъ въ Калэ

          Я говорилъ - "и даже недостатки!"

          Оставшись веренъ этой похвале,

          Люблю ея правительство, порядки,

          Пока ее имеютъ англичане -

          Права пера въ литературномъ стане,

          Люблю типографическiй станокъ,

          Котораго стеснить никто не могъ,

          Лишь только бъ онъ оканчивался скоро -

                              XLVIII.

          Люблю налогъ, который не тяжелъ,

          И огонёкъ, пылающiй въ камине,

          И пиво я люблю ещё доныне;

          Люблю, покаместъ дождикъ не пошелъ,

          Хорошую пагоду; а погода

          Бываетъ хороша въ теченье года

          И такъ, люблю Британiи права,

          Ея гражданъ солидность и свободу

          И не совсемъ весёлую природу;

                              XLIX.

          Ея проекты, подати, реформы

          И митинги, которыми хотимъ

          Себя уверить съ очень давнихъ поръ мы,

          Что мы - народъ свободный; мной любимъ

          И лёдъ, и холодъ леди нашей чинной,

          И вашъ холодный северный туманъ - ,

          Ну, словомъ - всё въ отчизне англичанъ,

          Какъ есть теперь, или какъ прежде было,

                              L.

          Но возвращусь къ разсказу. Мне давно о

          Пора окончить это отступленье,

          Къ тому жь, въ глазахъ читателя оно

          Читателю совсемъ не суждено

          Такъ подчиняться авторскимъ капризамъ;

          И, склонный къ неожиданнымъ сюрпризамъ,

          Онъ непременно требуетъ отъ насъ

          Который нервы трогалъ бы - а это

          Ведь не всегда по силамъ для поэта.

                              LI.

          Когда бъ я могъ, читатели, для васъ

          Когда бъ я могъ взобраться на Парнасъ,

          Где заседаютъ музы, вдохновляя

          Иныхъ певцовъ!... О, что бы за разсказъ -

          Хоть греческiй иль ассирiйскiй даже -

          И отдалъ бы книгопродавцамъ въ пленъ

          Богатое собранье пёстрыхъ сценъ,

          Чувствительныхъ весьма, сантиментальныхъ,

          Съ присутствiемъ героевъ идеальныхъ.

          Но я певецъ - увы - не безъ греха!

          Мне места нетъ на славномъ Геликоне:

          Я рифму подбираю для стиха,

          Какая попадётся въ лексиконе -

          О критикахъ не думая заране,

          Меня предать готовыхъ грозной брани,

          И даже я нередко на пути

          Предполагалъ до прозы низойти;

          И я останусь веренъ этой моде.

                              LIII.

          Съ Лаурой графъ жилъ мирно и въ ладу;

          Почти шесть летъ ихъ связь не прерывалась,

          И ссора между ними начиналась,

          Но не служила, впрочемъ, къ ихъ вреду,

          И ревностью навеянная ссора

          Всегда кончалась очень, очень скоро.

          Чтобъ маленькая ссора или блажь,

          Ревнивый гневъ, иль что-нибудь такое,

          Не нарушали изредка покоя.

                              LIV.

          Назвать ихъ можно было безъ пристрастья,

          Счастливою на столько, что пустой

          Иной капризъ не нарушалъ ихъ счастья:

          Она пленяла зрелой красотой,

          Казалися легки и не суровы.

          Светъ ихъ щадилъ, и лишь порой ханжа

          Ихъ въ чёрту посылалъ, но, сторожа

          Всехъ юношей, попавшихъ въ сеть къ Амуру,

                              LV.

          Да, молодость любовь имъ сберегла.

          Любовь и юность - всюду неразлучны;

          Ведь безъ любви и юность не тепла,

          Одна любовь въ дни юности могла

          Насъ оживлять, смиряя жизни ропотъ;

          Одну любовь не улучшаетъ опытъ,

          Печальный опытъ многихъ трудныхъ летъ.

          Того огня, что юность оживляетъ,

          Насъ ревностью своею забавляетъ.

                              LVI.

          Былъ карнавалъ. Строфъ тридцать шесть назадъ

          Лаура, приготовивъ свой нарядъ,

          Заняться поспешила туалетомъ.

          Такъ делалъ, вероятно, мой собратъ,

          Заботясь о задуманномъ наряде,

          Я одного при этомъ не сказалъ:

          Въ Италiя длиннее карнавалъ.

          На лица всехъ онъ маски надеваетъ

          И шесть недель съ толпы ихъ не снимаетъ.

          Лаура нарядилась не спеша.

          Подобныхъ женщинъ редко встретишь въ мiре.

          Она была свежа и хороша,

          Какъ херувимъ... на вывеске въ трактире,

          Какъ первая виньетка на журнале,

          Где модныя картинки открывали

          Мы подъ обёрткой тонкаго листка,

          Затемъ, чтобъ ни единая строка

          Не пачкала бюстъ стройный, иль фигуру.

                              LVIII.

          Они пошли въ Ридотто. Это залъ,

          Где люди пьютъ, танцуютъ, веселятся;

          Который бы напомнилъ, можетъ-статься -

          Хоть въ меньшемъ виде только - нашъ воксалъ,

          Съ той разницей, что тамъ героевъ бала

          Дождливая погода не пугала.

          Мы встретились бы съ пёстрою толпой,

          Которая - замечу въ назиданье -

          Гораздо ниже нашего вниманья.

                              LIX.

          "пёстрою толпою" мы всегда

          Часть публики известной называемъ,

          Въ собранiяхъ которой никогда

          Друзей своихъ и близкихъ не встречаемъ -

          Друзей, которымъ всюду безъ труда

          Толпа - совсемъ иное: подчиниться

          Она всегда готова моднымъ львамъ,

          Капризамъ ихъ, веленьямъ и словамъ

          Избранниковъ однихъ

          Чемъ светъ великъ? - темно названье это!

                              LX.

          Такъ было прежде въ Англiи - въ те дни,

          Когда являлись дэнди въ модномъ свете:

          Иною расой франтовъ на паркете

          И доживаютъ жизнь свою въ тени...

          Избранники и демагоги моды!

          Не разъ къ вамъ безпощадны были годы,

          Такъ погибаетъ слава на земле:

          Отъ войнъ, любви, и - что гораздо хуже -

          Отъ зимняго ненастья и отъ стужи.

                              LXI.

          Рукой могучей севернаго Тора

          Онъ съ армiей своей былъ побеждёнъ,

          Стихiями осиленъ былъ безъ спора.

          Такъ храбрый китоловъ, со всехъ сторонъ

          Такъ новичёкъ со страхомъ разрываетъ

          Грамматики учебникъ роковой,

          Наполеонъ палъ жертвой боевой -

          А счастiе?... Но замолчу здесь строго,

                              LXII.

          Фортуны власть надъ нами велика.

          Безсмертная, отъ дела не старея,

          Намъ счастье раздаетъ ея рука

          Съ Фортуной я не кончилъ счетъ пока:

          Она мой путь не много украшала,

          Но все жъ меня надежда не кидала,

          Что, наконецъ, за тяжкiй рядъ невзгодъ

          Я буду ждать... а потому-то ныне

          Ни слова не скажу я о богине.

                              LXIII.

          Разсказъ мне не даётся, словно кладъ:

          Но въ томъ размеръ условный виноватъ,

          Котораго никакъ не уломаю.

          Бросать его - ужъ поздно; радъ, не радъ

          Я подчинюсь капризному примеру,

          Но ежели въ грядущiе года

          Съ нимъ, наконецъ, я справлюсь - о! тогда,

          Почтивъ его своей последней тризной,

          Я изберу размеръ не столь капризный.

          Они пошли въ Ридотто - и туда

          Самъ думаю отправиться я скоро,

          Чтобъ несколько развлечься, господа,

          Средь бальныхъ танцевъ, пляски, разговора,

          Черты лица подъ тёмной пеленою;

          А такъ-какъ скука странствуетъ за мною

          Не торопясь, то, посетивши балъ,

          Её, пожалуй, я бы перегналъ

          А въ полчаса мы много сделать можемъ.

                              LXV.

          А между-темъ Лаура въ залъ вошла.

          Лицо ея улыбкою сiяло.

          Шептала съ темъ, темъ головой кивала;

          Когда жъ Лаура долго не могла

          Быть въ духоте - по одному лишь взгляду

          Графъ приносилъ ей тотчасъ лимонаду;

          Костюмъ своихъ блистательныхъ подругъ,

          Заметила, и даже не безъ вздоха,

          Что все оне одеты очень плохо.

                              LXVI.

          Та локоны фальшивые имела,

          На третьей - безобразнейшiй тюрбанъ,

          Четвёртая - какъ саванъ побелела

          И застилалъ глаза ея туманъ,

          Шестая говоритъ провинцiялкой,

          Седьмая, у которой по плечу...

          Но - "видеть ихъ я больше не хочу,

          Чтобы оне, какъ привиденья Банко,

          " - решила итальянка.

                              LXVII.

          Пока она осматривала залъ

          И масокъ разноцветные наряды,

          Её встречали ропотомъ похвалъ;

          И только женщинъ многихъ возмущалъ

          (Оне вдругъ стали пасмурны и хмуры)

          Восторгъ мужчинъ предъ красотой Лауры,

          Которой видъ, улыбка, светлый взоръ

          "И этого" - сказали втайне дамы -

          "Ей извинить не можемъ никогда мы."

                              LXII.

          Что жъ до меня касается, то я

          Негодованье въ сердце затая.

          Что для страны всегда казалось срамомъ,

          Волнуетъ постоянно и меня;

          И еслибъ я былъ облечёнъ темъ саномъ,

          Всё говорить, что въ голову придётъ,

          Тогда бы я затеялъ новый родъ

          Проповедей - и проповеди эти

          Известность получили бы на свете.

          И такъ, пока Лаура въ зале шла,

          Шутя, смеясь направо и налево,

          Не думая, что для подругъ была

          Причиною и зависти, и гнева,

          Пока она въ блестящей зале бала

          Вокругъ себя поклонниковъ сбирала,

          То съ этимъ объяснялася, то съ темъ,

          Какой-то незнакомецъ между-темъ

          И несколько - признаться нужно - страннымъ.

                              LXX.

          Тотъ незнакомецъ туркомъ былъ одетъ,

          Съ лицомъ почти-что бронзоваго цвета.

          Не знаю я. Поклонникъ Магомета

          За многоженство, можетъ-быть, приветъ

          И вызоветъ, но только мудрено намъ

          Завидовать его гаремнымъ женамъ,

          И, четырёхъ имея въ доме женъ,

          Наложницъ можетъ, если есть охота,

          Держать всегда ad libitum, безъ счёта.

                              LXXI.

          Онъ лица ихъ скрываетъ подъ покровомъ,

          И женщина считаетъ за позоръ

          Съ мужчиною обмолвиться хоть словомъ,

          Хотя бъ онъ былъ родня ей съ давнихъ поръ;

          Когда-нибудь завидовать мы стали.

          Обычаю восточному верны,

          Бездействовать всю жизнь оне должны,

          Кормить детей, купаньемъ нежить кожу

                              LXXII.

          Имъ не знакомы книжная печать

          И толки о последней, покой драме;

          Остротами не думая блистать,

          Но если бъ светъ проникъ туда - какъ знать?--

          И начался расколъ во всёмъ гареме,

          Кто бъ справился съ красавицами теми?

          Но къ счастiю, что въ ихъ среде пока

          "синяго чулка"

          И юноши румянаго, съ которымъ

          Оне могли бъ заняться книжнымъ вздоромъ.

                              LXXIII.

          Имъ не знакомъ торжественный рифмачъ,

          Ручной зверёкъ, поэзiи палачъ,

          Терзающiй нашъ слухъ безчеловечно,

          Стихами называющiй свой плачъ

          И хныканье, кривляка на Пегасе,

          И юношей, задумавшихъ "творить",

          Посредственность, желающая быть

          Прославленной, известной для чего-то,

          Имея смыслъ и силу идiота.

          Имъ не знакомъ оракулъ-стихоплётъ,

          Хвалящiй то, что стоитъ поруганья,

          Жужжащiй дни и ночи на пролётъ

          И мучающiй насъ безъ состраданья

          Иль наглостью, цинизмомъ грязной брани,

          И съ жадностью глотающiй въ тумане

          Печальную известность; наконецъ,

          Такихъ поэмъ бездарнейшiй певецъ,

          Когда бъ ещё гораздо были хуже.

                              LXXV.

          Не признанныхъ талантовъ роль жалка:

          Они напоминаютъ почему-то

          Лоскутьями обвешеннаго шута.

          Ихъ разгадать - задача не легка;

          Но самаго отчаяннаго фата,

          Котораго встречали мы когда-то

          Терпимее любой журнальный враль

          Съ коллекцiей бумажныхъ насекомыхъ,

          Живущихъ и въ журналахъ, и въ альбомахъ.

                              LXXVI.

          Изъ тёмной касты пишущихъ педантовъ.

          Васъ, Роджерсъ, Вальтеръ-Скоттъ и Томасъ Муръ,

          Васъ съ обществомъ подобныхъ фигурантовъ,

          Не смешивалъ ещё никто въ народе.

          Такъ пусть они, тупые по природе,

          Гоняясь за чужою остротой,

          Проходятъ безъ следовъ передъ толпой,

          Для мальчиковъ и дамъ литературныхъ.

                              LXXVII.

          Нетъ, мусульманкамъ съ детскихъ ихъ пелёнъ

          Неведомы, по счастью, люди эти,

          Османамъ, посещающимъ мечети;

          Но если бы издать такой законъ,

          (Я въ свой проектъ имею много веры)

          Чтобъ на востокъ пошли миссiонеры

          Вводить въ гаремахъ книжный нашъ языкъ,

          Тогда наверно бъ мы пришли къ богатымъ

          И несомненно важнымъ результатамъ.

                              LXXVIII.

          Для девъ его никто не сочиняетъ

          Религiозныхъ повестей, поэмъ,

          И лекцiй имъ профессоръ не читаетъ

          Хотя о метафизике. Затемъ

          И за теченьемъ звездъ не наблюдаютъ,

          Не предаются вздохамъ при луне

          И чистой математикой оне

          Не занимались въ школе педагога,

                              LXXIX.

          А почему его благодарю?--

          Особыя причины есть на это;

          Я ничего теперь не говорю

          Но, можетъ-быть, когда я возгорю

          Желанiемъ - для прозы бросить лиру -

          Я напишу объ этомъ вамъ сатиру.

          Я склонность къ ней ужъ чувствую давно,

          На склоне летъ тотъ смехъ насъ оживляетъ,

          Который думать чаще заставляетъ.

                              LXXX.

          Веселья и невинности года!

          Въ нашъ чёрствый векъ, начавшiй безъ стыда

          Всё разрушать, въ припадке отрицанья,

          Мы не отыщемъ вашего следа.

          Но, всё-равно! я остаюсь вамъ веренъ

          Что времена счастливыя опять

          Придётся намъ когда-нибудь встречать,

          И я теперь - о, сладкiя мгновенья!--

          Пью горькiй джинъ за ваше возвращенье.

          А турокъ на Лауру всё глядитъ,

          Не сводитъ глазъ съ нея ни на минуту,

          И взоръ его, казалось, говоритъ:

          "Я на тебя смотрю, а потому-то

          " Подобный взоръ смутитъ

          Иную робкую, пугливую натуру,

          Но не смутилъ нисколько онъ Лауру.

          Случалось ей уже не въ первый разъ

          Выдерживать огонь подобныхъ глазъ,

          Она встречала взгляды иностранца.

                              LXXXII.

          Ночь пронеслась и близокъ былъ разсветъ...

          И въ этотъ часъ любительницамъ бала

          Покаместъ дня ещё не наступало,

          Скорей кидайте балъ или банкетъ.

          При освещеньи люстры вы блистали,

          Когда жъ потухнутъ лампы въ бальной зале

          Тогда у васъ румянецъ пропадётъ,

          И яркiе лучи дневного света

          Вдругъ обличатъ все тайны туалета.

                              LXXXIII.

          Я по баламъ шатался и упрямо

          Сиделъ всю ночь и ждалъ явленья дня,

          Чтобъ посмотреть, найдётся ли тамъ дама,

          Которая, (кто жъ обвинить меня

          Безъ страха встретитъ лучъ дневного света?

          Я много зналъ красивыхъ девъ и женъ,

          Но лишь одной былъ только пораженъ,

          Которой щеки такъ же были алы

                              LXXXIV.

          Я имени ея не назову,

          Не потому, что имя это - тайна,

          Но для чего жъ бросать его въ молву,

          Какъ светлый сонъ, мелькнувшiй наяву?

          Но, можетъ-быть, её вы и встречали

          На лондонскомъ или парижскомъ бале,

          Где вы бывали верно иногда;

          Румянецъ щёкъ, который безъ испуга

          Поспорилъ бы съ румянымъ утромъ юга.

                              LXXXV.

          Лаура, безъ сомненья, поняла

          До той поры, когда исчезнетъ мгла

          И день начнётъ сквозь окна прорываться.

          А потому немёдленно была

          Готова въ свой отель вернуться съ бала.

          Графъ шелъ за нею, - былъ уже позднiй часъ,

          Но ожидало ихъ на этотъ разъ

          Препятствiе (не редкiе примеры):

          Съ гондолой ихъ исчезли гондольеры.

          Все гондольеры - точно какъ у насъ

          Извощики передъ дверьми собранiй -

          Толкаются, теснятся каждый разъ

          Среди пинковъ и самой крупной брани,

          Приходится смирять нередко страже,

          Но и при ней они не могутъ даже

          Удерживать разнузданный языкъ,

          Къ которому едва-ли кто привыкъ;

          Я не введу въ разсказъ свой, безъ сомненья.

                              LXXXVII.

          Но, наконецъ, гондолу отыскавъ,

          Поехали вдоль тихаго канала

          Объ обществе и о костюмахъ бала,

          Съ злословiемъ свой смехъ перемешавъ.

          Когда жъ они къ палаццо подплывали,

          И въ лестнице, купавшейся въ канале,

          Лаура взоръ случайно подняла;

          Вдругъ передъ нею - случай очень страненъ -

          Опять стоитъ всё тотъ же мусульманинъ.

                              LXXXVIII.

          "Слушайте, синьоръ,

          Поступки ваши требуютъ ответа

          И вызываютъ насъ на разговоръ.

          Зачемъ вы здесь? Иль, наконецъ, всё это

          Нечаянность? Но съ-этихъ-поръ

          А иначе я самъ обязанъ буду

          Заставить васъ... вы можете понять..."

           - "Мне нечего, синьоръ, вамъ объяснять -

          Ответилъ турокъ тутъ не безъ улыбки -

          "Здесь никакой, поймите, нетъ ошибки.

                              LXXXIX.

          "И эта дама, графъ - моя жена!"

          Известьемъ неожиданнымъ не мало

          Но где бъ британка въ обморокъ упала

          И памяти лишиться бы должна,

          Тамъ итальянка съ тайною мольбою

          Въ одну минуту справится съ собою,

          Флаконовъ, оттиранiй роковыхъ,

          Разрезанныхъ шнуровокъ на корсете,

          Какъ вообще случается на свете.

                              ХС.

          И что сказать могла она? ни слова!

          Но иноземца вежливо спешитъ

          Графъ пригласить - хоть это было ново -

          Войти въ ихъ домъ. Онъ турку говоритъ:

          "Чтобъ избежать публичнаго содома,

          Мы обо всёмъ перетолкуемъ дома,

          Себя не выставляя напоказъ

          Для сотни любопытныхъ слишкомъ глазъ,

          Иначе же дадимъ мы пищу разомъ

          "

                              ХСІ.

          Они вошли въ палаццо. Имъ несутъ

          Душистый кофе, сделанный заране.

          Известно намъ: напитокъ этотъ чтутъ

          Хотя его они различно пьютъ.

          Межь-темъ Лаура, скрывъ своё смущенье,

          Воскликнула: "Ахъ, Беппо! безъ сомненья

          Ты не язычникъ? тотъ же, какъ всегда?

          Где жь ты скитался долго? Почему же

          Я столько летъ де слышала о муже?

                              ХСІІ.

          "Не туркомъ ли вернулся ты назадъ?

          Ахъ! правда-ль будто турки все едятъ

          Не вилками, а пальцами?... Мой Боже!

          Такую шаль видалъ ли кто наврядъ:

          Не мне ль ёё привёзъ ты изъ чужбины?

          Не разрешаетъ туркамъ Магометъ?...

          И какъ ты могъ, скажи мне, столько летъ

          Жить безъ... А я, Maria Santa, я же...

          Но ты такъ желтъ, что, право, страшно даже.

          "Ахъ, Беппо, борода къ тебе нейдётъ...

          Сбрей бороду, пожалуйста, скорее.

          Съ чему она? чтобъ насмешить народъ?

          Илъ ты забылъ, что, какъ и прежде грея,

          А твой костюмъ... прошу я, Бога ради,

          Не выходи теперь въ такомъ наряде...

          Ведь у людей ужасно злой языкъ...

          И для чего жь ты волосы остригъ?

          Не сосчитать твоихъ седыхъ волосъ-то!"

                              XCIV.

          Какъ Беппо отвечалъ своей жене -

          Не знаю точно я, но - между нами -

          Онъ на берегъ былъ выброшенъ волнами

          И очутился вдругъ въ той стороне,

          Где будто бы стояла прежде Троя,

          Настала жизнь неволи и труда;

          Но онъ бежалъ къ пиратамъ на суда

          И, добровольно ставши ренегатомъ,

          Жилъ хорошо и сделался богатымъ.

          Разбогатевъ съ избыткомъ, началъ онъ

          Подумывать о родине далёкой,

          Съ которой былъ такъ долго разлучёнъ -

          И о стране родной тоски глубокой

          Всё къ ней влекло его неудержимо.

          Случилось разъ - корабль испанскiй мимо

          Техъ самыхъ местъ въ Корфу шёлъ съ табакомъ;

          На тотъ корабль пробравшися тайкомъ

          Отправился искать удачи Беппо.

                              XCVI.

          Онъ на корабль испанскiй перенёсъ

          Свои богатства... Богу лишь известно,

          Они добыты честно иль нечестно?

          Но бегство это Беппо удалось.

          Онъ говорилъ: "лишь только Провидьнье

           меня тогда!" Но это мненье

          Я разделю едва ль когда-нибудь.

          И такъ корабль пустился быстро въ путь

          Безъ всякихъ бедъ, крушенiй и погони,

                              XCVII.

          Въ Корфу онъ прибылъ. Беппо въ тотъ же часъ

          Съ своимъ добромъ селъ на другое судно,

          Где называлъ себя на этотъ разъ

          И поступить иначе... Напоказъ

          Онъ выставилъ товаръ свой для продажи

          И торговалъ, никемъ не узнанъ даже.

          Такъ, избежавъ несчастiй и засадъ,

          Чтобъ вновь примкнуть къ забытому имъ кругу

          И снова отыскать свою супругу.

                              XCVIII.

          Жена его радушно приняла,

          Но тотчасъ же чалму съ него сняла -

          И день одинъ ходилъ онъ въ графскомъ платье;

          Толпа друзей приветлива была

          И стала ездить къ Беппо на обеду,

          Хозяина, который всякiй разъ

          Готовилъ имъ какой-нибудь разсказъ;

          Но хоть гостей беседа развлекала,

          Въ разсказы те я верю очень мало.

          Быть-можетъ, Беппо точно испыталъ

          Не мало бурь и белъ въ иные годы,

          Но, наконецъ, и онъ покой узналъ

          И вспоминать любилъ свои невзгоды,

          И не въ ладахъ... Мне, кстати, говорили,

          Что онъ и графъ - прiятелями жили.

          Но конченъ листъ, нетъ места для пера,

          И мой разсказъ кончать давно пора.

          Но сталъ писать - и вышелъ вонъ изъ меры.

                                                                                Д. Минаевъ.

1. В. Любича-Романовича. (Беппо. Венецiянская повесть. Вольный переводъ изъ сочиненiй Байрона.) "Сынъ Отечества", 1842, ч. II, No 4, отд. IV, стр. 1--36.

"Современникъ", 1863, т. 97, No 8, отд. I, стр. 401--438. Здесь переводъ напечатанъ въ исправленномъ виде.