| Автор: | Байрон Д. Г., год: 1807 |
| Категория: | Стихотворение |
| Входит в сборники: | Часы досуга (сборник стихов) Стихотворения Байрона в переводе Н. А. Брянского |
| Связанные авторы: | Брянский Н. А. (Переводчик текста) |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Отроческие воспоминания.
ОТРОЧЕСКІЯ ВОСПОМИНАНЬЯ
(Childish Recollections).
"Что это было все я не могу не помнить,
И было дорого такъ сердцу моему".
Макбетъ.
Когда недугъ медлительный томитъ
И въ жилахъ кровь страданьемъ леденитъ,
Когда здоровье, тая съ каждымъ днемъ,
Уносится весеннимъ ветеркомъ,--
Тогда и умъ, болезненно стесненъ
Не только мукамъ тела обреченъ:
Нетъ! Призраки ужасные толпой
Его страшатъ развязкой роковой,
И онъ за жизнь готовъ вести борьбу,
Хоть нетъ надеждъ предотвратить судьбу.
Но облегчаетъ дивной силой васъ
Воспоминанье въ этотъ грозный часы
Зоветъ те дни, когда кипела кровь,
И съ Красотой пленяла насъ Любовь;
Картину светлыхъ, отроческихъ дней...
Какъ въ летнюю грозу проглянетъ вдругъ
Сквозь пологъ тучъ неясный солнца кругъ
И тускло надъ равниною блеститъ
И дождевыя капли золотитъ,--
Такъ въ дни, когда грядущее темно,
Былое вновь во мне озарено
Воспоминанья солнцемъ; въ немъ ужъ нетъ
Живого блеска прежнихъ юныхъ летъ,
Все жъ надъ умомъ оно царитъ моимъ,
Сливая настоящее съ былымъ.
Упорной, неотвязчивой мечтой
Все та же мысль овладеваетъ мной,
И образы фантазiи встаютъ
И властно такъ въ свой мiръ меня зовутъ,
Стремясь къ темъ днямъ далекимъ унести,
Которымъ я давно сказалъ: прости!
Вотъ те места> где вдохновлялся я,
Утраченные мной навекъ, друзья.
Ихъ вспоминать не въ силахъ я безъ слезъ;
Иные, съ верой въ блескъ и мощь наукъ,
Себя замкнули въ этотъ тесный кругъ
И, состязуясь въ ревности своей,
Уже достигли высшихъ степеней...
Такъ образы несметные толпой
Мне оживляютъ взоръ усталый мой.
О Ида! ты, - науки светлый храмъ!
Я былъ въ тебе когда-то светелъ самъ!
Я вижу ясно твой высокiй шпицъ,
Я снова тамъ, въ кругу знакомыхъ лицъ.
Какъ живо все! Я слышу, какъ сейчасъ,
Весь этотъ шумъ ребяческихъ проказъ;
Среди аллей, въ тени деревъ густыхъ,
Я вижу вновь товарищей моихъ,
Места былыхъ мечтанiй и беседъ,
Друзей, враговъ минувшихъ школьныхъ летъ;
Забылъ я рознь, но дружбы не забылъ...
Приветъ друзьямъ, враговъ же - я простилъ.
Любя другихъ, я счастливъ былъ тобой!...
Вы, узы дружбы светлыхъ юныхъ летъ,
Когда въ душе следа притворства нетъ,
И каждый сердца юнаго порывъ
Не знаетъ лжи, свободенъ и правдивъ,
Когда скрывать неведомо сердцамъ
Къ друзьямъ любовь и ненависть къ врагамъ...
Да, чуждые всей мудрости отцовъ,
Не знали мы блестящихъ, лживыхъ словъ;
Ведь юноше, въ комъ живъ душевный жаръ,
Неведомъ лицемерья тонкiй даръ;
Когда жъ пора стать мужемъ, наконецъ,
Ему внушитъ заботливый отецъ
Всю мудрость лжи, какъ надо скрытнымъ быть,
Уметь молчать, прiятно говорить,
Со старшими согласнымъ быть во всемъ...
За эту ложь награда ждетъ потомъ!
Кто жъ не согласенъ мысль свою сдержать,
Чтобы карьере темъ не помешать?
И духъ его глубоко возмущенъ.
Прочь эту тему! Жаломъ колкихъ словъ
Не мне срывать личину лжи съ льстецовъ;
Другимъ певцамъ оставимъ ядъ сатиръ,
Мою же песнь иной пленяетъ мiръ.
Одинъ лишь разъ въ ней вспыхнулъ злобный жаръ,
Врагу въ ответъ готовился ударъ;
Когда жъ тотъ врагъ изъ страха иль стыда,--
Не знаю я, - но скрылся навсегда,
Предупрежденный другомъ, можетъ быть,
Я тотчасъ же решилъ ему простить;
Мой слабый врагъ мне только жалокъ былъ,
И злобу я невольно позабылъ.
Подвергнутъ былъ еще удараиъ лозъ
Въ моихъ стихахъ неведомый Помпозъ.
Нашъ выскочка мне страха не внушалъ
Но палку самъ пусть чувствуетъ капралъ
Еще порой, въ избытке юныхъ силъ,
Надъ слабостями Гранты я шутилъ.
И больше мне не суждено грешить:
Навекъ умолкнетъ вскоре песнь моя,
И мирнымъ сномъ усну въ могиле я.
Приветъ тебе, веселый нашъ кружокъ.
Я, лидеръ твой, тобой гордиться могъ;
Мои проделки ты со мной делилъ,
Я былъ твой другъ и твой советчикъ былъ;
Не страшны были резвости твоей
Ни мантiя, ни хмурый взглядъ очей
Педанта-выскочки, который къ намъ
Вошелъ невеждой грубымъ въ Иды храмъ-
Взаменъ того, кто былъ всему душой,
Минувшихъ летъ наставникъ дорогой.
О Пробусъ, гордость Иды!... Ахъ, зачемъ
Ты для нея теперь на веки немъ?
Мы съ нимъ читали древнихъ мастеровъ,
Онъ страхъ внушалъ и вместе съ темъ любовь;
И вотъ, свершивъ свой долгiй, честный трудъ,
Онъ отдохнуть нашелъ себе прiютъ.
Ахъ, вновь его я имя произнесъ!
Презренье молча, пусть его клеймитъ,
Пусть будетъ всеми онъ навекъ забытъ,
Я больше имъ мой стихъ не оскверню,
Ему вполне я отдалъ дань мою.
Среди тенистыхъ вязовъ и ракитъ
Прекрасной Иды зданiе стоитъ;
Съ любовью смотритъ светлый храмъ наукъ
На сень лесовъ, на ширь полей вокругъ,
Какъ въ нихъ резвится, шумный и живой,
Въ свободный часъ питомцевъ юныхъ рой.
Разсыпавшись къ любимымъ уголкамъ,
Рядъ разныхъ игръ вмигъ затеваютъ тамъ.
Вотъ те бегутъ... кто первый? кто быстрей?..
И, не страшась полуденныхъ лучей
Съ веселымъ крикомъ, красны какъ кумачъ,
Ударомъ ногъ швыряютъ кверху мячъ;
А эти все уйти туда спешатъ,
Где воды Бренты светлыя журчатъ;
Чтобы спастись отъ солнечныхъ лучей;
Вонъ те завидели издалека
Идущаго вдоль нивы простака
И рядъ остротъ пускаютъ парню вследъ,
И никому отъ нихъ пощады нетъ,
Случалось такъ, что на местахъ проказъ
Слагалась даже летопись не разъ:
"Здесь съ парнями былъ принятъ нами бой,
Онъ выигранъ жестокой былъ ценой;
Здесь нашъ отрядъ числомъ былъ побежденъ;
Здесь жаркiй бой былъ вновь возобновленъ".
И вотъ, въ разгаръ веселья шалуновъ,
Звучитъ вдали вдругъ колокола зовъ;
Такъ незаметно часъ забавъ пройдетъ,
Наука вновь въ свой мирный храмъ зоветъ.
Нетъ громкихъ фразъ на пышныхъ плитахъ тамъ,
Лишь записи чернеютъ по стенамъ;
Смотрите, здесь глубоко рядъ именъ
Питомцевъ всехъ на векъ запечатленъ;
Однимъ - недавно, для другихъ - равно;
Ихъ имена жить долго будутъ тутъ,
Когда отецъ и сынъ давно умрутъ;
Быть можетъ эта надпись для иныхъ -
Единственный надгробный камень ихъ,
Межъ темъ какъ поростутъ въ земле чужой
Могилы ихъ безвестныя травой...
Вотъ рядъ именъ столь близкихъ съ юныхъ дней:
Мое и всехъ былыхъ моихъ друзей...
Еще смешатъ проказы наши техъ,
Кто, въ свой чередъ здесь заместилъ насъ всехъ,
Кто былъ порядку строго подчиненъ,
Кому начальства голосъ былъ законъ,
И кто теперь порядокъ тотъ ведетъ,
Забравъ бразды правленья въ свой чередъ.
Но иногда, подъ стоны зимнихъ вьюгъ,
Они проказы наши вспомнятъ вдругъ:
"Такъ вотъ какая въ наши времена
Велась съ юнцами этими война!
Ничемъ нельзя ихъ было удержать!..
Здесь Пробусъ, помнимъ, рознялъ драчуновъ,
А здесь сказалъ приветъ прощальныхъ словъ...
Разъ ночью вдругъ они ушли гулять,
И не решился ихъ Помпозъ искать..."
Есть срокъ всему; о нихъ,какъ и о насъ,
По именамъ лишь вспомнятъ въ позднiй часъ,
Еще немного летъ - и въ тьме временъ
О нашемъ царстве мифъ похороненъ...
Кидаю я последнiй долгiй взглядъ
На то, что было много летъ назадъ...
Друзья, васъ нетъ! Но слышу я вашъ кликъ
И плачу я, хоть плакате не привыкъ,
Въ блестящемъ мiре пошлой суеты,
Среди забавъ и шумной пустоты
Лишь одного забвенья я искалъ
(Все что, утратилъ, то забыть желалъ).
Напрасно все! Когда, среди суетъ,
Какой нибудь товарищъ школьныхъ летъ
Я сердцемъ вновь веселый отрокъ былъ!
Я забывалъ весь шумный, пышный кругъ,
Когда былъ найденъ детства милый другъ.
Красы улыбки - (мне-ль, увы, не знать
Какъ сердцемъ силе страсти уступать!)
Красы улыбки, полныя огня,
Едва въ тотъ часъ могли пленять меня:
Я съ другомъ былъ! Съ взволнованной душой
Я рощи Иды виделъ предъ собой,
Я виделъ вновь себя въ кругу друзей,
Въ тени густой знакомыхъ мне аллей...
Такъ прежнихъ чувствъ душа моя полна,
Такъ дружбою любовь побеждена.
Но почему съ волненьемъ столь живымъ
Я обращаюсь къ школьнымъ днямъ моимъ?
Ужель меня въ восторгъ такой привелъ
Обычный детства светлый ореолъ?
Нетъ, сердце такъ трепещетъ потому,
Что дружба дорога вдвойне тому,
Скитальцемъ сталъ навекъ въ стране чужой.
О Ида! светлый лучъ въ моей судьбе!
Мой домъ, мой мiръ, мой рай - въ одной тебе!
Суровой смертью я еще съ пеленъ
Отцовской нежной ласки былъ лишенъ.
Ужель наставникъ можетъ заменить
Любовь отца и имъ ребенку быть?
Иль то, что съ детскихъ летъ я могъ быть гордъ,
Узнавъ, что я - богатый, знатный лордъ?
Сестра меня ласкала ли, любя?
Какъ безотрадно-грустенъ отдыхъ мой!
Не вижу я нигде души родной!..
И вотъ, какъ часто въ мимолетномъ сне
Я ихъ спешу прижать къ груди моей
Я слышу много ласковыхъ речей,
Я въ радости глаза мои открылъ,--
Но то, увы, не брата голосъ былъ...
Хотя кругомъ кипитъ людской потокъ,
На дождь венковъ вокругъ меня гляжу,
Но для себя цветка не нахожу...
Что жъ делать мне? Въ толпе чужой искать
И я спешу, чтобъ облегчить мне грудь,
Питомцамъ Иды руку протянуть.
Алонзо! лучшiй изъ моихъ друзей!
Могу гордиться дружбою твоей!
Могу прославить ею лишь себя!
Ты въ юности такъ много обещалъ,
И, если ты надежды оправдалъ,
Ты долженъ быть поэтами воспетъ,
Сердечный другъ и первый въ списке техъ,
Кто далъ мне столько счастья и утехъ!
О, какъ наука насъ къ себе влекла!
Какъ наша жажда знанiя росла!
Везде всегда ты вместе былъ со мной.
Бросать ли мячъ - ты мой помощникъ былъ,
И туторъ нашъ насъ вместе находилъ;
Съ тобой въ союзе въ крикетъ я игралъ,
Бывало, прыгнувъ въ воду на скаку,
Переплывалъ съ тобою я реку;
И, неизменно дружные во всемъ,
Какъ близнецы, являлись мы вдвоемъ.
О Давусъ, вестникъ радости живой!
Ты - первый нашъ проказникъ и шутникъ,
Каламбуристъ столь острый на языкъ!
Какъ, помню я, ты нравиться хотелъ,
Однако въ мигъ опасный, роковой
Ты сердцемъ былъ безтрепетный герой,
Не шуточный примеръ тобой былъ данъ:
Въ одной изъ свалокъ кто-то изъ крестьянъ,
Былъ страшный мигъ - онъ взялъ ужъ на прицелъ,
(Межъ темъ съ другимъ я занятъ былъ борьбой
И не видалъ угрозы роковой).
Тутъ вырвался у всехъ невольный крикъ
Схвативъ ружье, ударъ остановилъ
И дикаря на землю повалилъ.
Чемъ я могу за подвигъ отплатить?
Ужель въ стихахъ тебя благодарить?
Пусть это сердце кровью истечетъ!..
Ты многаго могъ ждать бы отъ меня,
О Ликусъ! Ты - светлей и краше дня!
Коль дань отдать достоинствамъ твоимъ,
Ты проявлялъ, смиряя пренiй шумъ,
Спартанца мощь, Афинянина умъ,
И, если даръ тотъ расцвететъ въ тебе,
То лавръ твоей готовится судьбе.
Какъ много обещать намъ долженъ онъ!
Когда раздастся смелый голосъ твой,
Какъ будутъ пэры жалки предъ тобой!
Свободный умъ, источникъ светлыхъ силъ,
А Эврiалъ ужели мной забытъ?
Въ немъ древнихъ, славныхъ предковъ кровь кипитъ.
Хоть разойтись со мной пришлось ему,
Но все жъ онъ дороге сердцу моему;
И вновь согрето дружескимъ огнемъ.
Ведь нашей ссоре зависть лишь виной,
Онъ помирится, прежнiй другъ, со мной!
Ты - красоты высокiй идеалъ,
Но не тебе въ палатахъ возседать,
Иль славы въ бранныхъ подвигахъ искать;
Оставивъ ихъ въ уделъ земнымъ сердцамъ,
Душою ты стремишься къ небесамъ.
Но твой языкъ не знаетъ слова: лгать;
Потокъ приветствiй, вычурный поклонъ,
Весь царедворца лживо-льстивый тонъ -
Въ тебе негодованье лишь зажжетъ,
Семейнымъ счастьемъ будешь ты согретъ,
Где лишь любовь, где ненависти нетъ,
Ты - всемъ примеръ, друзьямъ - ты идеалъ;
Лишь рабъ тщеславья лучшаго бъ искалъ.
Съ его открытой, честною душой;
Она светла, нетъ пятнышка на ней;
Онъ былъ одинъ изъ преданныхъ друзей.
Въ одинъ и тотъ же день вошли мы въ классъ,
И вместе мы курсъ кончили наукъ;
Въ успехахъ былъ соперникъ мне мой другъ,
Но намъ пришлось ихъ поровну делить,
Мы не могли другъ друга победить;
Обоимъ намъ всегда рукоплескалъ.
Какъ независтливъ честный былъ Клеонъ!
Свой лавръ делить со мной готовъ былъ онъ;
Но, сознаюсь, мне сердце говоритъ,
Друзья мои! О призракъ юныхъ дней!
Последнiй вздохъ фантазiи моей
Те дни спешитъ съ любовью начертать,
Которыхъ мне ужъ больше не видать.
Ты утешенье въ горести даешь!
Передо мной вся юность расцвела,
И детскiй лавръ вкругъ моего чела;
Вотъ Пробусъ хвалитъ мне мой первый стихъ,
Вотъ первой речи памятный успехъ...
Я Пробусу обязанъ больше всехъ!
Какой я благодарностью пылалъ
Къ нему въ тотъ мигъ! О славе какъ мечталъ!
То лишь ему обязанъ этимъ я.
О, если бъ я моею лирой могъ
Подняться выше этихъ бледныхъ строкъ,
Ему бы я отдалъ души порывъ!
Но для чего ему ненужный стихъ?
Ему ль искать похвалъ себе пустыхъ?
Сынами Иды онъ благословленъ,
И въ каждомъ сердце встретитъ отзвукъ онъ;
Къ чему жъ тогда толпы продажной кликъ?..
Не кончилъ я моихъ любимыхъ грезъ,
Последнихъ словъ еще не произнесъ;
Я многихъ не назвалъ еще друзей
Но пусть замолкнетъ отзвукъ дней былыхъ,
Последнiй мой, столь милый сердцу стихъ!
Умолкну я.. О, какъ отрадно мне
Мечтать о дняхъ минувшихъ въ тишине!
Могу мечтать о прошломъ только я;
Да, лишь къ нему стремлюсь моей душой,
Оно стоитъ, какъ призракъ, предо мной.
О Ида! светочъ средь житейскихъ волнъ!
Пусть чтитъ тебя питомецъ юный твой
И плачетъ, разставаяся съ тобой;
Быть можетъ въ жизни, въ дни суровыхъ грезъ,
Ему не лить нежнее этихъ слезъ!...
Остатокъ жалкiй прежнихъ юныхъ силъ.
Вы, чьи друзья, какъ рой цветовъ весны,
Давно осенней бурей сметены,--
Вы вспомните о юности своей,
Скажите мне, ужель ея приветъ
Вамъ не затмитъ последующихъ летъ?
Ужель тщеславье дать способно вамъ
Такой благой, целительный бальзамъ?
Улыбкою ль приветной королей,
Добытымъ ли убiйствами венкомъ,
Иль блескомъ звездъ, иль золотымъ шитьемъ
(Игрушками для стариковъ-детей)
О нетъ! Раскрывъ дрожащею рукой
Страницы книги жизни прожитой,
Глядите вы на мрачные листы,
Где только дни младенчества чисты,
Где съ правдой вы простились навсегда,--
И строки те, съ сердечною тоской,
Пятнаете раскаянья слезой...
Благословите жъ дивный свитокъ тотъ,
Где Истины для васъ открытъ былъ храмъ,
Где Дружба улыбалась юнымъ днямъ...
Н. Брянскiй.
Примечания
Въ моихъ стихахъ неведомый Помпозъ;
Нашъ выскочка мне страха не внушалъ,
Но палку самъ пусть чувствуетъ капралъ.
"Помпозъ" - д-ръ Вотлеръ; см. выше, стр. XXXVI: "На перемену директора". Впоследствiи, подготовляя новое изданiе "Часовъ досуга", Байронъ хотелъ заменить эти стихи следующими:
"Я грубый образъ некогда чертилъ
И сходство въ немъ напрасно видеть мнилъ;
Съ теченьемъ летъ ошибку я свою
Теперь, конечно, ясно сознаю.
После удаленiя д-ра Дрэри на вакантное место явилось трое кандидатовъ: Маркъ Дрэри, Ивенсъ и Ботлеръ. Школа разделилась на партiи; Уайльдмэнъ стоялъ во главе сторонниковъ Дрэря, а Байронъ держался въ стороне. Тогда одинъ изъ товарищей, желая привлечь его въ свою партiю, сказалъ Уайльдмэну: "Я знаю, Байронъ къ намъ не пристанетъ, потому что не захочетъ быть вторымъ; но если ты уступишь ему лидерство, то онъ, наверное, будетъ нашъ". Уайльдмэнъ такъ и сделалъ, и Байронъ сталъ во главе "дрэристовъ". Вотъ почему онъ и говоритъ, обращаясь къ своему кружку:
Къ стиху: "О Пробусъ, гордость Иды!" Байрономъ сделано было примечанiе: "Д-ръ Дрэри". Этотъ способнейшiй и прекраснейшiй человекъ оставилъ свою должность въ марте 1805 г., пробывъ въ Гарроу 35 летъ, изъ которыхъ последнiя 20 - директоромъ. Эту обязанность онъ исполнялъ съ честью для себя и съ пользою для обширнаго учебнаго заведенiя, во главе котораго онъ стоялъ. Похвалы здесь излишни, такъ какъ безполезно было бы перечислять те его качества, которыя ни въ комъ не возбуждали сомненiя. Освободившееся съ его уходомъ место сделалось предметомъ сильной борьбы между тремя соискателями. Объ этомъ я могу только сказать:
Si mea cum vestris valuissent vota, Pelasgi,
Non foret ambiguus tanti certaminis haeres.
Ему вполне и отдалъ дань свою.
тома. Привлекать вниманiе публики къ ничтожеству - значило бы навлечь на себя справедливый упрекъ; а другая причина, хотя и не одинаковаго значенiя, видна изъ следующихъ стиховъ Попа:
Способенъ ли понять сатиру Споръ?
На муху кто подниметъ ли топоръ?" (Прим. Байрона).
Быть можетъ, эта надпись для иныхъ -
Единственный надгробный камень ихъ.
Ничемъ нельзя ихъ было удержатъ.
Описывая впоследствiи обычное препровожденiе времени въ Гарроу, Байронъ говорятъ: "постоянная игра въ крикетъ, катанье на лодкахъ, шумъ, беготня и всевозможныя проделки... Однажды онъ сорвалъ занавеси съ оконъ въ зале и на вопросъ Ботлера о причине этой дерзости отвечалъ: "Оне затемняютъ комнату".
Алонзо! Лучшiй изъ моихъ друзей.
Лордъ Клэръ.
Джонъ-Сесиль Таттерсалль, впоследствiи пасторъ церкви Христа въ Оксфорде, ум. 1812.
О, Ликусъ! Ты светлей и краше дня!
Джонъ Фитцъ-Гиббонъ, второй графъ Клеръ (1792--1851), бывшiй впоследствiи губернаторомъ въ Бомбее". "Я всегда любилъ его больше всехъ вещей мужского рода на земле", - говоритъ Байронъ. "Когда я слышу слово: "Клэръ", - у меня еще и теперь бьется сердце; я всегда буду писать это слово съ чувствами 1803--4--5 годовъ". Въ бумагахъ поэта сохранилось одно письмо Клэра, съ упреками, написанное въ школе; на свободномъ листке этого письма Байронъ приписалъ: "Это и еще другое письмо писано въ Гарроу моимъ тогдашнимъ всегдашнимъ любимымъ другомъ, лордомъ Клэромъ, когда мы оба были еще школьниками; оно написано вследствiе какого-то детскаго недоразуменiя - перваго и последняго между вами. Недоразуменiе длилось не долго, и я храню это письмо только затемъ, чтобы показать его Клэру и вместе съ нимъ посмеяться, вспоминая нашу первую и последнюю ссору". Съ Клэромъ Байронъ потомъ случайно встретился въ Италiи, въ 1821 г.
А Эврiалъ ужели мной забытъ?
Джоржъ-Джонъ, пятый графъ Делаваръ, см. выше.
Эдуардъ-Ноэль Лонгъ, утонувшiй вместе съ своимъ полкомъ въ 1809 г. при кораблекрушенiи на пути въ Лиссабонъ.
Вотъ первой речи памятный успехъ.
Въ Гарроу ученики, между прочимъ. должны были произносить публичныя речи. "Я всегда отличался более качествами оратора, нежели поэта", говоритъ Байронъ въ своемъ "Дневнике", "и мой великодушный правитель, д-ръ Дрэри, былъ убежденъ, что я сделаюсь ораторомъ, такъ какъ у меня была и легкость речи, и прiятный голосъ, и ораторскiй жаръ, и способность къ декламацiи. Я помню, что моя первая речь вызвала со стороны удивленнаго д-ра Дрэри необычныя (онъ былъ на это скупъ) и неожиданныя похвалы передъ всей аудиторiей".