Очерк

Автор:	Байрон Д. Г., год: 1905
Категория:	Стихотворение
Входит в сборник:	Произведения Байрона в переводе О. Н. Чюминой
Связанные авторы:	Чюмина О. Н. (Переводчик текста)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Очерк (старая орфография)

Байрон. Библиотека великих писателей под ред. С. А. Венгерова. Т. 1, 1904, Т. 2, 1905

Родясь на чердаке, на кухне взрощена

И к барыне взята - служить при туалете,

При помощи услуг, державшихся в секрете,

Оплаченных ценой неведомой - она

К господскому столу допущена оттуда,

К соблазну прочих слуг ей подающих блюдо.

Храня спокойный вид, берет она прибор,

Что ею же самой был чищен до сих пор.

Остер язык её, и лжи - запас богатый;

Какие ж на себя взяла она труды?

Единственной малютки воспитанье!

И так старалась ей привить она познанья,

Что выучить самой ей удалось склады.

Как в грамоте велик успех её нежданный -

Наглядно доказал нам пасквиль безъимянный.

Урок пойти бы мог питомице во вред,

Но сердцу юному был светлый ум - охрана;

Он не поддавшийся влиянию обмана,

Стремился истине скрываемой во след.

Ум юный одержал победу над соблазном,

Он не был низостью доныне ослеплен,

Опутан льстивостью и ложью заражен,

Потворством - опьянен, смущен - примером грязным.

Богата знанием, презрения к тому

Не ведала она, кто ниже по уму.

Она и в счастии была самой собою,

Талантом не кичась и не гордясь красою;

И зависть не могла в ней сердце возмутить,

A чистота - внушить суровость ей, - доныне.

Но непорочностью подобная святыне,

Прощенья одного не ведает она,

Виною, чуждой ей, в душе возмущена;

Ей кажется, что все должны быть с нею схожи,

Враг зла, она добру не будет другом тоже:

Там, где раскаянье - прощается вина.

Но ненавистным мне займемся вновь предметом,

Достойным образом в поэме мной воспетом.

Она царицею явилась в том кругу,

Где видеть до сих пор привыкли в ней слугу.

Мать - ради дочери трепещет перед нею,

Дочь - из за матери пред ней склоняет шею.

И если ранними привычками - (звено,

Ей величайшее могущество дано:

Для проявленья смертоносной воли,

Когда она в дома вползает, как змея,

И тиною болот отмечен след её;

Когда она в него вливает яд постыдно -

Дивиться-ль, что она - исчадье тьмы и зла -

Род Пандемониума всюду создала;

Куда вползла она - все гибнет без возврата,

Её намеки вскользь - искусные мазки,

Всегда сгущают тень скандала мастерски.

Смесь истины и лжи, улыбок и глумленья,

В сплетенье хитрости - чистосердечья нить,

Злой умысел души ожесточенной скрыть.

Безчувственна сама, она глумится злобно

В душе своей над всем, что чувствовать способно.

Непроницаемы черты и лжив язык

Из камня - взор её, и как пергамент - лик.

Сквозь жилы на лице кровь желтая под кожей

На грязь застывшую становится похожей.

Сеть жилок на лице - подобье паука,

Чтоб дух и плоть её изобразить - мне надо

Цвет соответственный заимствовать y гада.

Взгляните на лицо. Как в зеркале, до дна

В нем тайна всей души её отражена.

И можно было бы сгустить их без опаски.

Она поденщиком природы создана,

Когда дарован был час отдыха природе,

И как созвездье Пса на нашем небосводе -

Ни слез, ни мысли нет в тебе - за исключеньем

Лишь наслаждения свершенным преступленьем.

Но близок день: сильней чем наносить властна -

Ты испытать сама страдание должна

И глухи будут все к отчаянным призывам.

Проклятье счастия разбитого, как гнет,

С двойною силою пусть на тебя падет.

Как людям, так себе - пусть в нравственной проказе -

Да будет мысль твоя - к тебе обращена,

Враждою черною к тебе самой полна,

Чтоб сердце жесткое расплавившись истлело

И с оболочкою душа слилась всецело.

На постланном тобой тернистом вдовьем ложе.

Когда о милости взывать ты станешь тоже -

О жертвах с ужасом ты вспомни в этот час!

Умри, - но и гния, пропитан ядом сильным,

Для той, с кем я любя связал свою судьбу,

С кем разлучить меня пыталась ты из мщенья,

Пусть имя жалкое твое, для поношенья

Навек пригвождено к позорному столбу,--

Теперь и в будущем - предмет людских проклятий.

Два стихотворения: "Прости" и "Очерк", из которых первое написано 17, а второе - 29 марта 1816 г. (а напечатаны оба в один и тот же день - 4 апреля), относятся к разводу Байрона и обозначают собою критическую эпоху в его жизни и репутации. Разделяющий их промежуток в 12 дней объясняет резкую разницу в их тоне и настроении: в течение этого короткого времени обнаружились такия обстоятельства, под влиянием которых патетическое, хотя и не лишенное критики, примирение поэта с своей судьбою сменилось крайним раздражением, злобной ненавистью и жаждой мести. Современные поэту критики единодушно и строго осуждали его за "Очерк". Мнения их о первом стихотворении были далеко не одинаковы. Мур сознается, что сначала, и даже несколько лет спустя после развода, он скорее склонен был осуждать "Прости", как произведение "актерское", как "показное излияние чувств", но что впоследствии, читая в дневнике Байрона подробный рассказ обо всех обстоятельствах развода, он почувствовал всю правдивость "прилива нежных воспоминаний, под влиянием которых поэт, сидя ночью в своем одиноком кабинете, написал эти строфы, орошая бумагу слезами".

Написав это стихотворение, Байрон, однако, не сохранил его про себя: он показал его Муррею и разослал оттиски "посвященным" лицам. "Я только что получил", писал ему Муррей, - "прилагаемое письмо от г-жи Марии Грэм, которой я послал ваши стихи. Это письмо показывает, что о нас думают в самых отдаленных уголках, и дает мне право повторить, что я вас никогда не забуду. Да благословит вас Бог, лорд. ".

Оба стихотворения были напечатаны первоначально не для публики, но скоро стали общим достоянием вследствие самовольных перепечаток, и затем явились: "Прости" - в собрании стихотворений 1816 г., а "Очерк" в III-м томе "Сочинений". 1819 г. Байрон, без сомнения, имел целью показать "посвященным:" - как друзьям, так и врагам, что он не покорился молча своей участи: но он вовсе не желал вводить в свою интимную жизнь первого встречного читателя, и если это случилось, то только вследствие "усердия не по разуму" со стороны кого-нибудь из друзей или по злобе какого нибудь недоброжелателя. Оба стихотворения явились впервые в свет в торийской газете "Champion", издателем которой был Джон Скотт, человек талантливый, но "моралист по профессии". Случилось это 14 апреля 1816 г. Следует заметить, что Ода с французского была напечатана в "Morning Chronicle" 15 марта, а 7 апреля в газете "Examiner" появились блестящие, но недостаточно патриотические стихи о звезде почетного Легиона. Сопоставляя эти даты, Скотт прибавил, что "для надлежащей оценки подобных политических произведений необходимо иметь в виду соответствующую им практику в отношении нравственности" и семейной жизни. Вообще, в "музыке человеческой жизни" существуют известные пропорции. Многие факты этой грустной истории нам не безызвестны; но им не место в газете. К счастью, они стали довольно известны всем, по крайней мере, - в Лондоне, а иначе они и совсем не дошли бы до нас, но раскрывать их значило бы - оказать неуважение к известным огорчениям и страданиям... Что же удивительного в том, что лавреат бывшого императора, ненавистник Бурбонов, панегирист "звезды храбрых" и "радуги свободы", оправдывает свою политическую ересь личною развращенностью, нечеловеческими пороками, нечеловеческими жалобами, нечеловеческою бранью%".

Уордсворт, которому Скотт прислал этот No своей газеты, с негодованием "отделал" журналиста: "О лорде Б. я скажу только одно слово: этот человек - съумасшедший. Стихотворения, относящияся к его личным делам, вызывают с моей стороны не столько негодование, сколько жалость. Второе стихотворение - прямо из Бедлама. Вы сами, повидимому, до некоторой стороны обольщаетесь достоинствами поэзии лорда Б. и разбираете жалкие стихи "Прости" черезчур уже почтительно. По содержанию они неприятны, а по исполнению никуда не годятся. "Пускай я очернен виною" и пр. - можно ли написать более жалкий куплет?. Хорошо, один только стих: "Мое безумство можно ль знать?" Ваша критика сама себя опровергает, и достойна внимания только потому, что в ней выразилось отношение человека здравомыслящого и почтенного к представителю "оппозпции", который оступился, упал и попал под удары".

Таким образом, Байрон не только сделался, как заметил Маколей, "искупительной жертвой", принесенной периодически пробуждающемуся среди английской публики чувству благонравия, но, как это видно по характеру нападений, его политические противники воспользовались этим случаем для того, чтобы наказать поэта за оскорбление, нанесенное им английскому патриотизму.

"Champion", продолжался другими изданиями: все газеты, одна за другой, перепечатывали оба стихотворения, - некоторые с оговоркой, что эти стихи собственно не предназначались автором для публики, но так как они уже явились в печати, то позволительно их еще раз воспроизвести. "Courier" (18 апр. 1816) ограничился напечатанием только одного "Прости", о котором отозвался в очень сочувственных выражениях и привел заявление "одной прекрасной корреспондентки" (г-жи Сталь?), что "если бы её муж написал ей такое прощание, то она сейчас же побежала бы к нему и бросилась бы в его объятия" (je n'aurais pu m'у tenir un instant). "Times" посвятил обоим стихотворениям целую передовую статью, в которой, выражая "крайнее изумление и сожаление", что они написаны Байроном, доказывал, что поэт "унизил литературу и злоупотребил преимуществами своего общественного положения, обратив их в орудие мести в отношении к существу низшему и притом - женщине". "Examiner" напечатал длинную статью в защиту Байрона; к нему примкнули некоторые другие органы вигов; с другой стороны, торийский "Antigalican Monitor", также перепечатавший оба стихотворения Байрона, язвительно заметил, что "если все, сказанное поэтом, справедливо, то оказывается, что виги вовсе не так непорочны, какими они желали бы выставить себя перед целым светом".

Таким образом, полемика, возбужденная стихотворениями Байрона, получила чисто-партийный характер. Главным виновником этого литературного скандала был, конечно. Скотт, издатель "Champion". Байрон отнесся к нему без злобы и в 1821 г., получив известие о том, что он убит на дуэли, писал Боульсу: "Бедняги Скотта уж нет больше. Он умер смертью храброго, а в жизни был всегда дельным человеком". Байрон принял также (анонимно) участие в подписке, устроенной сэром Джемсом Мэкинтошем, Мурреем и др. в пользу семьи Скотта, оставшейся без средств.