Первов Павел: Монтескье (Литературная характеристика)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Первов Павел: Монтескье (Литературная характеристика) (старая орфография)

МОНТЕСКЬЕ

С ХАРАКТЕРИСТИКОЙ

"Пантеон Литературы".

1892.

стоит её творец. Обновить понятия почти уже значить обновить общественный склад: за реформой в умах неизбежна реформа в практической жизни.

Когда говорят о литературном движении, подготовлявшем французскую революцию, то неизбежно упоминают три имени: Вольтера, Руссо и Монтескье {Шарль де-Секонда, барон ла-Бред и де-Монтескье родился в 1689 г. и умер в 1755. Получивши воспитание в духовной конгрегации Оратории, сначала он занимался естественными пауками и был судьею в Бордо. Задумав вместе с Бюффоном составить "физическую историю древняго и нового мира", он так увлекся изучением истории, что ему посвятил всю последующую жизнь.}. Если роль последняго была менее блестяща, чем роль первых, за то она была не менее плодотворна.

"Персидския письма" появились в 1721 г. Никогда писатель не отвечал лучше на запросы времени, никогда не разоблачал такой искусной рукой желаний еще скрытых и мыслей еще смутных. Автор чувствовал всю шаткость учреждений, устаревших от времени, болел за ту испорченность, которая царила в обществе. Он решил анализировать зло и найти средство против него. Но описывая зло, он не замечал, что он только пропагандирует его, что самое произведение его представляет один из важных симптомов кризиса, который он хотел предотвратить. Последние годы пышного царствования Людовика XIV были временем усиленного благочестия. Но преследуя гугенотов и янсенистов, налагая на себя благочестие, на двор и подданных он мог наложить только лицемерие. Политика, извлеченная Боссюэтом из Св. Писания, была безсильна перед придворной моралью, извлеченной из мифологии. Людовик умер, и все Тартюфы обратились в дон-Жуанов. Регентство сбросило с себя всякия маски, вольнодумство прорвало все плотины, все стало предметом вопроса, спора, сомнения, насмешки. Дубоа внес разнузданность в политику, Джон Ло в общественную экономию. При всем том все лелеяли себя розовыми надеждами. Будучи дворянином и членом парламента, мечтая просвещать и блистать, стремясь к реформе и доверяя иллюзиям, Монтескье ищет для своих идей занимательной и гибкой формы, чтобы не оскорбить оффициальной стыдливости цензоров. Он выводит двух персов, которые, совершая путешествие по Европе, обмениваются письмами с своими приятелями. Внешнюю обстановку персидской жизни, картину деспотизма и восточных нравов Монтескье взял у тогдашняго модного путешественника Шардена. Но так как цель Монтескье - нарисовать картину испорченности своей родины, то местный колорит у него мало выдержан: гаремы являются скорее гасконскими, чем персидскими, полигамия скорее европейской, чем восточной. Романтическая подкладка этих писем очень фривольного характера, она в духе той эротической поэзии, на которую был такой большой спрос при веселом дворе регента. Но за то каким глубоким и полным иронии наблюдателем является автор! Он то осмеивает - и тогда дает перо в руки Рике, одному из выведенных им персов, то поучает - тогда он говорит устами другого перса, Узбека. Перед нами целая роскошная галлерея типов, достойных сатиры. Вот важный сеньер, который даже кашляет или ласкает своих собак оскорбительно для людей. Вот модный "руководитель" совести, который овладел не только душами, но и имуществом своих духовных овец. Вот жалкий писака, которому приятнее выносить палку на своих плечах, чем критику своих произведений. Вот смелый догматист, который в четверть часа решает по три моральных вопроса и по четыре исторических задачи. Но эти типы не перечтешь: их так-же много, как много в обществе уродливостей и смешных сторон. Монарх завидует простоте турецкого правления, министры блуждают без системы, парламенты лишены значения, сословия враждуют, семейные связи порваны, - вот что представляется Узбеку в общественной жизни. Не мало поражен перс и авторитетом папы, который может заставить верить во что угодно. Впрочем Монтескье не походит здесь на Вольтера; он обрушивается только на действительные безпорядки. Рознь между словом и делом, между моралью на устах и отсутствием её в жизни - вот цель, куда он мечет свои сатирическия стрелы. "Пока епископы в собрании", говорит он, "они устанавливают правила, а лишь только разошлись, стали придумывать исключения". Там дервиши (так перс называет монахов) дают три обета: повиновение, бедность и целомудрие, но исполняют только первый. Что касается общества, то тут полный индифферентизм к религии; люди живут в приливе и отливе: куда волна несет, там и вера. Раз поколебалась религиозная почва, не прочны и нравственные устои: роскошь и зрелища, игра и любовные интриги наполняют пустоту жизни. Особенно сурово Монтескье относится к женщинам и людям, составляющим себе карьеру с помощью любовных интриг. Он клеймит позором тех Ловеласов и Вельмопов, которые тщеславились своею распущенностью. Строго он относится и к литературе, которая только забавляла скучающую праздность или погружалась в буквоедство. Особенно достается поэтам, дававшим столько мишурного блеска предыдущему царствованию. Литература должна руководить и наставлять, а не забавлять. Не так сурово он относится к низшим классам общества: тут он находит любовь к труду, экономию и производительность. Все ремесленники соперничают друг с другом, но это соперничество есть один из двигателей национальной индустрии. По мере развития переписки, из "Писем" все более и более исчезает роман и условность, восточная мишура и сатирическая резкость: стрелы сатирики заменяются спокойным созерцанием историка моралиста. В "Письмах" Монтескье ставит большую часть вопросов и задач, в которые он углубился впоследствии. В "Письмах" тут и там разсеяны зерна тех идей, которые разрослись потом в обширное сочинение, доставившее всю славу Монтескье. Мы говорим о "Духе законов"/над которым Монтескье работал более 20 лет. Глубокая ученость, обширная начитанность, продолжительные путешествия дали ему огромный запас фактов и наблюдений. Он задумал сгруппировать все отдельные явления исторической жизни народов, чтобы открыть законы в развитии человеческих обществ. До него история была набором фактов, он хотел дать систему, в прихотливой смене событий найти неизменные принципы. Климат и религия, законы и примеры прошлого, нравы и обычаи - вот элементы, составляющие всякое человеческое общество. По общество не случайный набор предметов, а живой организм. Законы - нервы этого социального тела, они должны соответствовать природе и функциям органов, которые ими одушевляются; они зависят от таких элементов, которых человек не может изменить, а если меняет, то с боль шим трудом и очень медленно. Они должны соответствовать физическому виду страны, климату и почве, положению и величине её, образу жизни населения, степени свободы гражданской, религии и склонностям, богатству и числу жителей, их торговле, нравам и обычаям. Наконец они имеют отношение друг к другу, к своему происхождению, к цели законодателя, к порядку вещей,. на котором они основываются. Изучение всех этих отношений и есть изучение духа законов. Социальные учреждения, в глазах Монтескье, это душа людских обществ. Они сильны и здоровы - общество благоденствует; они слабы и испорчены - общество рушится. Нет учреждения, которое само по себе было бы лучше всех прочих. Самым лучшим и самым законным Монтескье называет то, которое больше всего соответствует характеру и преданиям народа. Вот с какой точки зрения изследует Монтескье различные виды управления, различая в каждом природу и принцип. Природа - это внешняя структура, форма; принцип - это те добродетели или страсти, на которые опирается управление. От природы правления зависят политические законы, а от принципа - гражданские и общественные в частности. Разрушение всегда начи нается с принципов. Справедливость создана привычкой, говорил Паскаль: привычка - это и есть мистическая основа авторитета законов. - Нет, возражал Монтескье: корень закона в природе.

Три формы правления различает Монтескье: республиканскую, монархическую и деспотическую. Начинает он с республиканской. Образец - Рим той эпохи, когда республика была еще городом, Афины и Спарта тех веков, когда греки были миром, а города их нациями. Сжатая территория, деление на классы, громадный численный перевес рабов над гражданами, дававший последним возможность посвящать свой досуг войне и политике, редкость торговых сношений и равность земельных участков, мешавшая сосредоточиванью богатств в однех руках, - вот элементы такого рода республики. Законы издает народ, т. е. собрание граждан; голоса - их воля. Но за то кроме голоса индивид не имел других личных прав: во всем остальном - в области верований, в семейной жизни, в каждом поступке индивид подчинен большинству голосов, которое и образует собою государственный закон. Такой порядок мыслим только там, где глубоко чувствуется общественная солидарность, где личный интерес приносится на алтарь общей жертвы. Поэтому-то Монтескье и приходит к выводу, что принцип республиканского правления есть добродетель, разумея под нею любовь к отечеству и его законам. Если добродетель - основа учреждений, то она одна только и способна их поддерживать, поэтому законы должны учить граждан этой добродетели и заставлять их поступать сообразно с нею. Из основного тезиса, что блого народа есть высший закон, вытекали верховная власть государства над семейством, обязательное воспитание детей, равномерный раздел земель, ограничение наследств, законы против роскоши и другия подавляющия личную свободу установления.

"каналами": так Монтескье называет посредствующия и подчиненные власти, которые умеряют капризную волю одного лица. Кроме дворянства и духовенства такою властью является корпорация чиновников, которая охраняет основные законы и напоминает о них монарху, когда он забывает о них. Подобная иерархия - необходимое условие монархического правления. Принцип монархии - честь, под которой разумеется любовь к монарху и к своим привилегиям. Не будучи в силах управлять собою, нация подчиняется одному главе, но это подчинение должно быть почетным, оно неразрывно с величием духа. Вытекающие из этого принципа законы, составляющие основную пружину монархии, должны поддерживать чувство чести и те прерогативы, на которых оно покоится. К таким законам относятся всякого рода привилегии, права старшинства, права наследства, запрещение дворянам заниматься торговлей и т. д. Опираясь на посредствующия власти, которые часто противоположны друг другу, монархия должна отличаться умеренностью. Исчезает умеренность, и тогда честь обращается в тщеславие, повиновение в рабство; служба личности заслоняет службу государству. Если государь любит свободные души, он будет иметь подданных; если-же он любит унижение, он будет иметь рабов. В последнем случае основные законы скоро рушатся, произвол портит придворных, придворные своим примером портят народ; монархия падает, обращаясь в народное правление или деспотическое. Чтобы предостеречь отечество от грозной беды, картину деспотизма Монтескье рисует самыми черными красками. Правда, этой картине нехватает жизни: взятая в пример политическая жизнь Персии и Турции мало ему была знакома. Сущность деспотизма прекрасно выразил Монтескье той знаменитой главой, в которой всего три строчки, но которая заключает в себе такой живой образ: "Когда дикари Луизианы хотят добыть плодов, они срубают дерево у самого корня и таким образом собирают плоды. Вот что значит деспотическое управление".

имущества, он определяет ее, как право делать то, что позволяют законы. Необходимое условие политической свободы - это умеренность правления, а такая умеренность является тогда, когда одна власть останавливает другую, - это и есть знаменитая теория разделения властей. Законодательную, судебную и исполнительную власть различает еще Аристотель, но Монтескье первый {Между прочим нельзя не указать на то, что Янзеном (Jannsen, Montesquieu's Theorie von der Dreiteilund der Gewalten im Staate auf ihre Quelle zurückgeführt, 1887 г.) доказано, что это учение о разделении властей изложено Свифтом, за 44 года до "Духа законов", в его "Discourse of the Contests and Dissensions between the Noblea and the Commons in athens and Rome".} так ярко и убедительно выставил необходимость системы разделения властей, что скоро из теории она перешла в практику.

местом: это часть, которую дает каждый гражданин из своего имущества, для того чтобы безопасно пользоваться остальною частью. Монтескье доказывает преимущества косвенных налогов, осуждает правительственные монополии и налог на соль. Но нигде Монтескье не развивает столько силы мысли, как в своих разсуждениях об уголовных законах. "Нельзя вести людей крайними путями", восклицает он вслед за Монтэнем: "изследуйте причины всякого рода распущенности, и вы всегда увидите, что она происходит от безнаказанности преступлений, а не от умеренности наказаний". Как, например, веет духом XVIII в. от той полной намеков главы, которая носит неожиданное заглавие: "Безсилие японских законов!" "Чрезмерные наказания могут испортить даже самый деспотизм!" Законодатель должен вести умы с помощью справедливой умеренности наказаний и наград, с помощью правил философии, морали и религии, с помощью правильного применения понятий о чести, должен внушать стыд... Вот философская идиллия, о которой мечтали в XVIII веке. Монтескье сурово порицает конфискации, осуждает lettres de cachet, восхваляя английское Habeas corpus. Он положил истинные основания для свободы мысли и пера. "Не за слова нужно наказывать", говорил он, "а за совершенные действия". Прежний режим не знал этой свободы, на практике она провозглашена только революцией. Он возстает против жестокого преследования реформаторов. Говоря об аутода-фе, которые еще не прекратились тогда в Испании и Португалии, Монтескье замечает, что все зло произошло от того убеждения, что нужно мстить за Божество. Наказанием для еретика должно быть отлучение от церкви, а если ересь вносит смуту в общество, то она относится к тем преступлениям, которые нарушают спокойствие граждан. Он рекомендует большую осторожность в преследовании магии и ересей. Монтескье боится религиозной пропаганды. Когда мы в праве принять и не принять новую религию, то мы не должны ее принимать.

Больше всего нападений вызвали соображения Монтескье о влиянии климатов на законы. В странах плодородных, говорит Монтескье, устанавливается единоличное управление, а в странах безплодных - правление многих лиц. Холодный климат производит больше силы и самоуверенности, меньше подозрительности и лукавства. Располагая слишком малым числом наблюдений, он делает здесь слишком большие обобщения, приписывая первичным и мало доступным причинам то, что зависит от вторичных причин, т. е. нравов и страстей, предразсудков и инстинктов, - одним словом, от национального характера народов. Исходная точка Монтескье все-таки верна. Образ жизни зависит от нужд, говорит он, а нужды зависят от климата, а от образа жизни зависят законы. Одностороння у него и теория происхождения рабства, которое он приписывает свойствам климата, но за то в высшей степени гуманны и страстны его нападения на это позорное явление в истории человечества. Не менее красноречиво вооружается он против постоянных войн. Продолжая вооружаться, говорит он, мы будем бедны при всех богатствах вселенной: у нас скоро ничего не будет кроме солдат и сами мы станем татарами. Он ищет средства против зла и находит его во взаимном равновесии сил, так чтобы рядом с сильным государством был сильный-же сосед. Всякую войну Монтескье считает актом насилия; обязанность победителя - поправить нанесенную им беду: всякая победа - огромный долг перед человечеством. Сама природа, по мнению Монтескье, кладет предел завоеваниям: прочно завоевать можно только то, что можно ассимилировать.

большим монархическим государствам, и торговлю экономическую, свойственную буржуазным нациям, республикам и небольшим странам, виден тот феодальный дух, который находит еще противоречие между монархической честью и торговлей. Но его размышления об опасности спекуляций, о необходимости строго поддерживать законы о банкротствах, о тарифах и торговых трактатах, о протекционизме и свободе торговли - полны глубокого интереса и понимания. Получая огромные суммы с таможен в Кадиксе, испанский король, говорит он, является-очень богатым частным человеком в очень бедном государстве: его могущество было-бы больше, если-бы он получал ту же сумму со своих кастильских провинций. Торговлю Монтескье считает одним из самых важных факторов международного мира.

Круг обязанностей государства в отношении к своим членам, очерченный Монтескье, очень обширен. Государство должно дать всем гражданам обезпеченное существование, должно предупреждать промышленные кризисы, открывать профессиональные школы, содержать стариков, больных и сирот, и т. д. Все эти обязанности у Монтескье вытекают из того-же начала, как и иерархия сословий и система прерогатив, т. е. из феодального характера монархии. Вопросу о феодальных законах Монтескье посвятил большую часть своего труда, последовательно изучая происхождение феодальных податей, системы вассальных отношений и ленов, вопрос о военной службе свободных людей, о юрисдикции сеньоров, о переходе бенефиций в лены, о возникновении права старшинства, и т. д. Монтескье первый поставил изучение средних веков в ряду наиболее серьезных исторических проблем. Освещая законы историей и историю законами, он оставил своим последователям намеченное поле деятельности и дал им метод.

он хочет соединить с постоянным разнообразием. Он отлично знал читателя своего времени, ветреного и легкомысленного, постоянно перебегающого от одной мысли к другой. Отсюда эта обрывистость, эти постоянные рубрики и многочисленные оглавления. Но, с другой стороны, он не только заставляет читать, заставляет и мыслить: он несравненный мастер в деле открытия широких перспектив, которые заманивают и будят мысль. Бюффон упрекает его в мозаичности стиля, Вольтер - в том, что в его книге слишком много ума. Его стиль не только искусен, но и изворотлив. Нужно было обходить цензуру, сбить с толку Сорбону. Пропагандируя, например, английское государственное устройство, он должен был описывать его в общем виде, без технических терминов и собственных имен. О роскоши французского двора он говорит в главе, озаглавленной: "Фатальные последствия роскоши в Китае", и т. д. Но за то как ярка и легка его кисть там, где можно называть вещи по имени. Монтескье любит обобщения: в этом его величие и его слабость. Его примеры разсчитаны на общия заключения. У него нет ни хронологии, ни общей перспективы: все помещено на одном плане. Это - единство времени, место и действия, перенесенное с театра в сферу законов. Законы у него представлены не в историческом развитии, а как бы законченными и собранными со всех эпох. Правда, он прочно заложил фундамент и глубоко забил сваи, но он скрыл их с глаз. Республику или монархию он изучал и рисовал, как Мольер своего скупого или мизантропа, как Лабрюйер своих вельмож. Его общия идеи не результат чистого умозрения, не составленый а priori, а следствие фактов, которые он наблюдал. Тем более ему чести, что все эти факты вновь и вновь подтверждаются историей, что под каждой его картиной можно поставить имена и даты, так как каждая из них имеет тесное соотношение с действительностью.

"Дух законов" появился в 1748 г., без имени автора и напечатан в Женеве. Во Франции книга Монтескье сначала встретила не мало врагов: Гельвеций находил гигиену Монтескье слишком медленною, Вольтер видел в книге Монтескье соперницу своему "Опыту о нравах", иезуиты вооружились против проповеди религиозной терпимости, янсенисты язвительно нанали на книгу, которая, по их мнению, учит, что в монархии добродетель безполезна. За то итальянцы и англичане встретили ее с энтузиазмом. Король Сардинский заставлял читать ее своего сына, Фридрих Великий руководился ею в своих отношениях к покоренной Силезии, Вашингтон не раз справлялся с нею в вопросах об устройстве великой демократии, Екатерина II называла ее своим требником: её Наказ проникнут идеями Монтескье. Для Франции прежнего режима книга Монтескье была ярким зеркалом. Строгий сторонник монархии, Монтескье хотел исцелить болезни господствующого режима. Королевская власть рядом с привиллегированными сословиями, магистратура, стоящая на страже закона, дворянство, гордое своею честью, отсутствие монополий, отдаленных экспедиций и завоеваний, религиозная терпимость, гражданская свобода и умеренность, - вот по мнению Монтескье, идеал французской монархии. Но рисуя этот идеал, Монтескье не замечал, что время ушло уже, что принцип уже испорчен. Тюрго, Вержень, Неккер хотели воспользоваться рецептами, предложенными Монтескье, но события быстро и далеко опередили эти меры. Созвание генеральных штатов приглашало каждого француза высказать свои мысли о реформе государства; каждый образованный француз конца прошлого века имел у себя в библиотеке Монтескье, Вольтера и Руссо. И вот каждый обращается к этим книгам и ищет у любимых авторов идей и оснований для поддержания этих идей. Но Вольтер, разрушая старое, мало давал нового. Руссо давал целую систему: ее можно было брать или не брать, но непременно целиком. Монтескье предлагал целый ряд систем, собранных со всей истории: у него было что выбрать. У Руссо было много учеников, но ссылались чаще на Монтескье. За Руссо стояла одна партия, а на Монтескье опирались многия партии. "Дух законов" сделался чем-то в роде Дигестов: все партии извлекали из него правила и прецеденты для поддержки своих желаний и претензий. Все с верху до низу подвергалось ломке и реформе. На каждом шагу приходилось иметь свой собственный план. Никогда примеры прошлого не играли такой выдающейся роли; ни одна тогдашняя книга не группировала так стройно, не рисовала так ярко этих примеров прошлого. Дворянство целиком и буквально держалось взглядов Монтескье на форму, опираясь на его убеждение, что монархическая свобода основана на привилегиях и делении сословий. Третье сословие заимствовало у Монтескье разделение властей и массу частных реформ. После ночи 4 августа монархия стала только утопией эмигрантов. С тех пор Франция целый век оправдывает дилемму Монтескье, что если падают привиллегии знати, духовенства и городов, то монархия обращается в народное правление или в деспотическое. Внушенная эмигрантами картина старинной монархии и возможных реформ, нарисованная пылким английским оратором Борком в его "Размышлениях" целиком взята у Монтескье. Но Монтескье, этот апологист монархии и прежнего режима, благодаря своим ученикам и последователям, превратился даже в пророка демократии и республики, построенной по образцу римской. Этот странный метамисихоз произошел, благодаря той форме, которую Монтескье придал своим идеям. Пытаясь воскресить древних, он воодушевлял их своею собственною душою, душою своего века. Классическая литература издавна привила на французской почве дух античных учреждений. Тот же голос, который побуждал Монтескье с такою любовью описывать античные учреждения, побудил французов возобновить эти учреждения. Историческое воображение Монтескье как раз пришлось в пору наследственному инстинкту французов. Они понимали древних, как понимал их Монтескье. Он описал, а они задумали реализировать; он анализировал законы, которые дают жизнь республике, они издали эти законы, не приняв в разсчет тех условий климата, нравов, народного характера, которые в системе Монтескье оказываются самыми существенными Монтескье смешал все времена и все республики, а они перенесли это идеальное законодательство через 20 веков, в совершенно другую страну, в сферу совершенно противоположной цивилизации. Это противно "Духу законов", но это дух века. Изолируя его правила, они путем диалектики выводили из них различные логическия последствия, из его идей сделали идеи абстрактные и всеобщия, отливши в их форму не что иное, как свои собственные страсти. Монтескье последовательно становился гражданином каждой нации, чтобы излечить каждую нацию от худшого из её предразсудков, от незнания самой себя, а его истолкователи сделали его гражданином целого мира, космополитическим законодателем. Террор думал принудить французов перейти от века Людовика XVI к веку Ликурга. Конституция III-го года республики, этот первый призыв к порядку и умеренности, проникнуты духом Монтескье, но перевороть, произведенный Бонапартом, снова изгнал этот дух из республики. Бонапарт тоже постоянно перелистывал книгу Монтескье: Code civile, редактированный Порталисом, горячим поклонником Монтескье, повторяет наставления последняго! Но если руководители движения и перестали следовать духу Монтескье, события все-таки продолжают идти как раз так, как они должны идти по мысли Монтескье. Все события, сопровождавшия переход от республики к империи и возвышение Бонапарта, удивительным образом предсказаны Монтескье. "Если у нации под республиканскими законами скрываются монархические нравы, говорит он, то война, начатая при республине, обязательно кончится монархией. Если армия будет зависеть от законодательного корпуса, то правление станет военным. Если республику сменит единоличный властитель, то его власть будет самою абсолютною". Как поразительно все это исполнилось! Как точны и верны исторические законы, выведенные Монтескье из прошлого и неизбежно применимые к будущему! Вся политика Бонапарта есть ничто иное, как повторение того, что известно у Монтескье в главе о римских завоеваниях. Картина Франции и Европы при Наполеоне - это точная копия с нарисованной Монтескье картины римской империи. Та же всеобщая погоня за славой, та же необходимость изумить народ, чтобы подчинить его, те же войны из-за честолюбия, то же искусство нападать на врага его собственным оружием, то же соединение народов, ничего не имеющих общого кроме повиновения. Как часто представлялись Наполеону колоссальные образы Александра Македонского и Карла Великого, эти любимые герои Монтескье, так ярко ими освещенные и так мощно возвеличенные. Реставрация дала власть тем поклонникам Монтескье, которые были изгнаны революцией. Франция увидала у себя опыт преобразованной монархии, о которой мечтал Монтескье. ТПатобриан и Бенжамен Констан стали теоретически развивать еще дальше идеи Монтескье о монархии, прилаживая их к новому порядку вещей. Тайлеран был большим поклонником Монтескье. На материке тут и там появились конституционные монархии. Монтескье перенес конституционные идеи из Англии на материк. Таким образом несколько глав его сочинения сделали свое дело особо, наметив особый путь в развитии человеческих обществ. Не малую услугу оказал Монтескье и самой исторической науке: он научил связывать факты, искать причин, объяснять законы историей и историю правами. Гизо - прямой преемник Монтескье.

Таков Монтескье. Это человек знания, размышления и здравого смысла; середина между Монтэнем и Паскалем, между верхом иронии и верхом разума, уничтожающого самого себя. Это честный человек, поставивший задачею жизни ознакомить людей с их положением, чтобы сделать его более выносимым. Его взгляды верны природе и истории, его метод истинно научный, его влияние было громадно.