Персидские письма.
Письма CLI - CLXI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Персидские письма. Письма CLI - CLXI (старая орфография)

ПИСЬМО CLI.

Солим к Узбеку

в Париж.

Дальнейшее молчание сделает меня таким же преступником как и прочие в серале.

Я был поверенным старшого евнуха, самого верного из твоих рабов. Предчувствуя близость смерти, он позвал меня к себе и сказал:

-- Я умираю с радостью, только мысль, что жены моего повелителя оказались преступными, огорчает меня. Да сохранит его небо от несчастий, которые я предвижу в будущем. О, если бы после моей смерти моя грозная тень могла их вернуть к долгу! Вот ключи от сераля. Иди и снеси их старшему из черных невольников. Но если он не будет достаточно бдителен, предупреди твоего господина.

Сказав это, он скончался на моих руках.

Я знаю о чем он писал тебе за несколько дней перед своей смертью. Твои письма еще не распечатаны, но я знаю они водворили бы порядок. Последнее твое письмо перехвачено, не знаю кем, по все идет не так, как бы следовало.

Между тем твои жены не знают удержу: после смерти старшого евнуха, оне как будто вообразили, что все им дозволено; только одна Роксана по прежнему скромна и послушна. Лица твоих жен утратили свойственную им в былое время скромность и сияют счастьем и довольством. Даже в самых мелочах я замечаю, до сих пор невиданную здесь, вольность. Твои рабы сделались небрежны в исполнении своих обязанностей.

Твои жены пробыла целую неделю в деревне, в одной из твоих наиболее уединенных дач. Говорят, что сопровождавший их невольник был подкуплен и что перед их приездом туда он спрятал на даче двух молодых людей, которых и выпускал, как только мы уходили к себе. Старый евнух, заменяющий старшого, настоящий дурак, верит всему, что ему ни говорят.

Это вероломство выводит меня из себя и если ты найдешь меня способным управлять сералем, то обещаю тебе, если не добродетельных, то по крайней мере верных жен.

Из Испаганского сераля, в 6 день месяца Ребиаб, 1719 г.

ПИСЬМО CLII.

Нарзит к Узбеку.

в Париж.

Роксана и Зелис пожелали поехать в деревню: и я не счел нужным им в том отказать. Как ты счастлив, Узбек, имея таких верных жен и таких бдительных невольников! Я управляю местом, где царствует добродетель. Будь спокоен: твоя воля будет исполнена.

Здесь случилось происшествие, сильно огорчающее меня. Армянские купцы, недавно приехавшие в Испагань, привезли твое письмо, я послал за ним невольника, а по дороге письмо у него украли. Напиши скорее, так как я уверен, что в такое тревожное время, ты захочешь сделать необходимые распоряжения.

Из сераля Фатьма, в 6 день месяца Ребиаб I, 1719 г.

ПИСЬМО CLIII.

в Испаганский сераль.

Тебя я избираю управлять сералем и поручаю тебе самое дорогое для меня на свете - отомстить за меня. Вступи в свою новую должность, но забудь милосердие и жалость. Я приказал моим женам слепо повиноваться тебе. Тебе я буду обязан спасением моей чести и моим спокойствием.

Возврати мой сераль таким, как я его оставил. Но начни уничтожением преступников, и заставь дрожать тех, кто намеревался им быть. За твою услугу я награжу тебя, чем только пожелаешь.

Из Парижа, в 4 день месяца Шабана, 1719 г.

ПИСЬМО CLIV.

Узбек к своим женам

в Испаганский сераль.

Да падет это письмо на вас, как молния небесная! Солим мною назначен старшим евнухом не для того, чтобы охранять вас, но чтобы наказать вас за ваши преступления, и весь сераль должен ему подчиниться. Он разберет сделанные вами преступления и впредь будет держать вас так строго, что вы невольно пожалеете о вашей свободе, если не жалеете своей добродетели.

Из Парижа, в 4 день месяца Шабан, 1719 г.

ПИСЬМО CLV.

Узбек Нессиру

в Испагань.

Как счастлив тот, кто зная цену тихой и спокойной жизни, живет в своей семье, и не знает другой страны, кроме той, где он явился на свет Божий.

Я живу в варварском климате, далеко от всего дорогого моему сердцу. Тоска овладела мною: мне тяжело и только ревность, закравшаяся в мою душу, внушает мне подозрения, ненависть и сожаления.

Ты давно знаешь меня, Нессир: ты всегда читал в моем сердце, как в своем собственном. Ты наверное бы пожалел меня, если бы знал мое плачевное положение. Иногда я целых шесть месяцев ожидаю вестей из моего сераля; я считаю часы, минуты, мое нетерпение еще более удлиняет их и когда долго жданное письмо наконец приходить, я не решаюсь его вскрыть и боюсь, что полученная весть нанесет мне удар в тысячу раз хуже самой смерти.

Какая бы ни была причини, побудившая меня покинуть родину, но, Нессир, я не могу более оставаться в этом ужасном изгнании. Все равно, я умру здесь с тоски! Сколько раз я уговаривал Рику вернуться на родину, но он не соглашается и удерживает меня здесь под тысячью предлогами. Он, кажется, совсем забыл свою родину или, лучше сказать, совсем забыл меня, так мало обращает он внимания на мои просьбы.

Как я несчастен! Я стремлюсь на родину, где, быть может, меня ожидает еще большее несчастье! К чему? Я отдам себя во власть моих врагов, но это еще не все: возвратясь в сераль, я должен разспросить о том, что там произошло без меня, и если я найду там преступных что будет со мной? Одна мысль об этом пугает меня и я прихожу в отчаяние.

Я запрусь в стенах гораздо страшнее для меня, чем для женщин, охраняемых в них: мои подозрения останутся со мною и даже в моей постели, в их объятиях, я не найду покоя. Даже в эту минуту, столь неудобную для размышлений, моя ревность не оставит меня в покое.

Если-бы люди, сердце которых никогда не знавало любви, знали мои мучения, они перестали бы роптать на свою судьбу.

ПИСЬМО CLVI.

Роксана к Узбеку

в Париж.

Какой ужас, страх и мрак царствуют в серале; кровожадный тигр дает волю своей свирепости. Он подверг пытке двух белых невольников, но не узнал ничего. Большую часть наших рабов он продал и принудил нас сменить служивших нам. Захи и Зелис подверглись ночью оскорблению; он не побоялся даже поднять на них руку. Он держит нас взаперти, в наших комнатах и, хотя мы совершенно одне, но он велит нам носить покрывала. Нам запрещено говорить, а писать было бы преступлением. Мы можем только плакать.

Новые евнухи поступили в сераль, и не отходят от нас ни днем ни ночью. Своим притворным или настоящим недоверием, они нарушают наш сон. Но меня утешает мысль, что это продлится не долго и что эти неприятности прекратятся вместе с моей жизнью, а она не будет продолжительна, жестокий Узбек; я не переживу этих оскорблений.

Из Испаганского сераля, во 2-день месяца Магаррама, 1720 г.

ПИСЬМО CLVII.

Захи к Узбеку

в Париж.

О, небо! Варвар оскорбил меня, поднял на меня свою святотатственную руку! Он применил ко мне самое позорное наказание, которым наказывают только детей.

Сначала я была поражена стыдом, потом, почувствовав боль, огласила своим криком своды сераля. Я просила пощады у ничтожнейшого из людей, но он был неумолим. С этой минуты, я возненавидела его. Его присутствие, его взгляды выводит меня из себя. Когда я остаюсь одна, я могу хоть плакать, но в его присутствии гнев овладевает мною, я чувствуя свое безсилие, я впадаю в отчаяние.

Тигр осмеливается мне сказать, что он действует по твоему приказанию. Когда он произносит имя того, кого я люблю, я не могу более жаловаться, я могу только умереть. Я с покорностью переносила твое отсутствие и силою моей любви сохранила мою лю бовь. Ночи, дни, минуты, все принадлежало тебе. Моя любовь возвышала меня над другими, а твоя заставляла меня уважать. Но теперь... нет, я не могу более переносить этого унижения. Если я невинна, приезжай скорее. Если же я виновна, вернись, чтобы я могла умереть у твоих ног.

Из Испаганского сераля, во 2-й день месяца Магаррама, 1720 г.

ПИСЬМО CLVIII.

Зелис к Узбеку

в Париж.

На разстоянии тысячи лье, ты признаешь меня виновной, и наказываешь меня! Ты допускаешь, чтобы ничтожный евнух поднял на меня свою руку! Он говорит, что действовал по твоему приказанию: тиран оскорбляет меня, а не его орудие.

Мне все равно, ты можешь удвоить свою жестокость с тех пор, как я не могу более тебя любить спокойно. Ты падаешь все ниже и ниже, но поверь, эта жестокость не даст тебе счастья" Прощай.

ПИСЬМО CLIX.

Солим к Узбеку

в Париж.

Всемогущий повелитель, мне жаль тебя и себя: никогда ни один даже верный слуга не впадал еще в подобное отчаяние. Я боюсь даже написать тебе о постигшем тебя несчастий.

не принесшей тебе никакой пользы?

Забудь мои прежния услуги и смотри на меня, как на изменника; накажи меня за преступления, которым я не мог помешать.

Роксана, прелестная Роксана... о небо! кому довериться? Ты подозревал Зелис и вполне доверял Роксане: но её добродетель была не более как маска. Я застал ее в объятиях молодого человека. Увидя, что все открыто, он бросился на меня и ударил меня два раза кинжалом. На шум сбежались евнухи, и окружили его: он долго защищался и многих поранил. Он хотел проникнуть в комнату Роксаны, чтобы, как он говорил, умереть на её глазах. Но, наконец, он уступил и упал без чувств к нашим ногам. Не знаю, следует ли ожидать твоих приказаний. Ты поручил мне отомстить и я отомщу.

Из Испаганского сераля, в 8-й день месяца Ребиаб 1, 1720 г.

ПИСЬМО CLX.

в Париж.

Я решился: твои неприятности прекратятся: я отомщу.

Я предчувствую уже тайную радость: твоя душа и моя успокоятся: мы уничтожим виновников преступления, и наказание будет так жестоко, что даже невинные побледнеют.

Вы, не знающия своих чувств, и возмущающияся даже против коих собственных желаний, вечные жертвы стыда и скромности, почему не могу я вас ввести в этот несчастный сераль и поразить вас готовящейся в нем пролиться кровью.

ПИСЬМО CLXI.

Роксана к Узбеку в Париж.

Да, я обманула тебя! Я подкупила твоих евнухов: я посмеялась над твоей ревностью и съумела сделать из твоего страшного сераля приют наслаждений и удовольствий. Я умру: яд разольется по моим жилам; зачем жить, когда единственного человека, удерживавшого меня здесь, уже нет на свете?! Я умираю, но моя тень улетит вместе с ним.

Как мог ты думать, что я так легковерна и поверю, что я для тебя что-либо иное, кроме игрушки твоих прихотей? Нет, я могла вынести рабство, но я всегда оставалась свободной. Мой ум всегда был независим.

этим именем назвать мою покорность Тебе. Ты удивился не найдя во мне восторгов любви; но еслибы ты знал меня, то нашел бы в моей душе только страстную ненависть. Но ты долго верил в мою любовь. Мы оба были счастливы: ты считал меня обманутой, а я обманывала тебя.

Этот язык, по всей вероятности, удивляет тебя. Неужели, огорчив тебя, я еще заставлю тебя любоваться моей смелостью? Но, дело сделано, яд сжигает меня, силы меня покидают, и перо падает из моих холодеющих рук... Я чувствую, как ослабеваю... даже моя ненависть делается слабее... умираю.

Из Испаганского сераля, в 8 день месяца Ребиаб 1, 1720 г.

Конец II-го и последняго тома.