Персидские письма.
Письма CLXI - CL

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Монтескьё Ш. Л., год: 1721
Категории:Юмор и сатира, Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Персидские письма. Письма CLXI - CL (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Письмо CLXI.

Рика к Узбеку

в ***.

Вот письмо, полученное мною от одного ученого: оно наверное покажется тебе очень странным.

Милостивый государь.

"Шесть месяцев тому назад я получил в наследство от дяди шестьсот тысяч ливров и прекрасно меблироварный дом. Приятно обладать богатством, когда умеешь им распоряжаться. Я не охотник до удовольствий и почти всегда сижу в своем кабинете. Здесь вы найдете настоящого любителя древности".

"Но в настоящее время я разстался с этими драгоценными редкостями. Несколько дней тому назад я продал мой серебрянный сервиз, чтобы купить себе глиняную лампу известного философа стоика. Я избавился от зеркал, которым дядя покрыл почти все стены своих комнат, чтобы купить небольшое попорченное зеркальце времен Виргилия; я с наслаждением вижу свое отражение там, где отражался Монтуанский лебедь. Но это не все. Я купил за сто луидоров пять или шесть медных монет, бывших в ходу две тесячи лет тому назад. Теперь в моем доме нет ни одной мебели, которая бы не была сделана до падения империи. У меня есть небольшой кабинетик драгоценных и дорого стоющих манускриптов (рукописей) и хотя их очень трудно читать, но я читаю их гораздо охотнее, чем печатные, которые не так правильны и к тому же доступны всем. Не смотря на то, что я почти никуда не выхожу я ужасно люблю изучать древние пути, времен Римлян. Недалеко от меня, есть один путь, проложенный Гальским проконсулом. 200 лет тому назад. Отправляясь на дачу, я всегда прохожу по нем, не смотря на то, что он удлиняет мой путь на целый лье и к тому же гораздо хуже почтовой дороги. Но что меня бесит, так это то, что на нем поставили верстовые столбы. Они приводят меня просто в отчаяние и я желал бы видеть на их месте древния колонны.

Если вы знаете какую нибудь персидскую рукопись, то, прислав ее мне, доставите мне большое удовольствие; я заплачу вам за нее все, что только вам будет угодно и кроме того дам еще рукопись моего сочинения, которая вам покажет что и я не безполезный член в литературной республике. Между прочим вы найдете в ней диссертацию, где я доказываю, что венок, венчавший некогда победителей был дубовый, а не лавровый; кроме того, вас верно займет еще и другая рукопись, в которой я доказываю, основываясь на ученых догадках, заимствованных у самых знаменитых греческих авторовь, что Камбиз был ранен в левую ногу а не в правую; потом в третьей довожу до всеобщого сведения, что маленький лоб считался у Римлян красотой, Я пришлю вам еще один том in-4о в пояснения стиха шестой книги Энеиды Виргилия. Все это вы получите не ранее как через несколько дней, а теперь я посылаю вам только этот отрывок древне-греческого мифолога, не бывшого еще в печати и которого я откопал в пыли библиотеки.

Одно важное дело призывает меня: необходимо возстаноивть прелестный отрывок из Плиния, искаженный переписчиками пятого столетия".

Остаюсь и проч....

На одном острове, недалеко от Оркадских, родился ребенок; его отцом был Эол, бог ветра, а матерью - одна нимфа из Каледонии. Разсказывают, что считать он выучился по пальцам и что с четырех лет, он стал так хорошо различать металлы, что раз даже уличил свою мать, давшую ему медное кольцо вместо золотого.

Когда он вырос, отец научил его запирать ветры в бурдюки, которые он и продавал путешественникам; но так как торговля шла плохо, то он ее бросил и пустился странствовать в сопровождении слепого бога случая.

Путешествуя он узнал, что в Бетике всюду сверкает золото, вот он и отправился туда. Сатурн, царствовавший в той стране припал его ласково, но когда тот покинул землю, сын Эола стал громко кричать на всех перекрестках:

-- Жители Бетики, вы считаете себя богатыми, потому что обладаете золотом и серебром, но вы заблуждаетесь. Мне жаль вас. Послушайтесь меня, бросьте эту страну: переселяйтесь в область фантазии и я обещаю вам сокровища, которые поразят даже вас самих. С этими словами он открыл свои бурдюки и стала" раздавать свои товары желающим.

На другой день он пришел на тот-же перекресток и снова принялся кричать:

-- Жители Бетики, хотите разбогатеть? Вообразите себе, что я богат, да и вы тоже. Воображайте себя каждое утро, что ваше состояние удвоилось в ночь; потом встаньте и если у вас есть кредиторы то заплатите им тем, что вы вообразили и им посоветуйте сделать тоже самое.

Так повторялось несколько дней.

-- Жители Бетики, я советывал вам воображать и вижу теперь, что вы этого не сделали; в таком случае я приказываю это вам. тут он хотел их оставить, но благоразумие остановило его. Я узнал, что некоторые из вас так гадки, что спрятали свое золото и серебро. Пускай себе серебро, но золото!... золото!... Ах, это возмущает меня... Клянусь моими священными бурдюками, что если они не принесут его мне, я их строго накажу. Затем он прибавил убедительно: неужели вы думаете, что я этого требую, чтобы спрятать эти презренные металлы? В знак моей невинности я всегда возвращал вам половину, когда вы приносили его ко мне.

На другой день он говорил уже другим голосом, ласково и льстиво:

-- Жители Бетики, я узнал, что вы спрятали часть ваших сокровищ в чужия земли: прошу вас, верните их, вы этим доставите мне большое удовольствие.

Несмотря на то, что сын Эола говорил с людьми не расположенными смеяться, они все же были вынуждены отвернуться, чтобы не разсмеяться ему в лицо. Это не укрылось от него, но, несмотря на то, он собрался с духом и снова обратился к ним с просьбою:

-- Я знаю у вас много драгоценных камней; во имя Юпитера, избавьтесь от них. Если вы не можете этого сделать сами, я помогу вам. Если вы послушаетесь меня, вы увидите, как вы разбогатеете!! Я обещаю вам в награду, наилучшее из того, что находится в моих бурдюках.

Наконец он влез на подмостки и начал твердить уверенным голосом:

-- Жители Бетики, я сравнил вас какие вы в настоящую минуту, с тем, что вы были до моего приезда сюда и вижу, что вы стали самый богатый народ на свете. Но чтобы докончить ваше обогащение, позвольте мне взять у вас половину того, что вы имеете.

При этих словах сын Эола взмахнул крыльями и улетел, оставив в изумлении слушателей.

На другой день он снова явился и начал так: - Вчера я заметил, что моя речь не понравилась вам. В таком случае забудьте ее. Правда половина слишком много; чтобы достигнуть назначенной мною цели, можно прибегнуть к другому способу. Соберем все наши сокровища вместе; это сделать не трудно, так как они не слишком велики. И тотчас же три четверти из них исчезли.

Из Парижа, в 8 день месяца Шабана, 1720 г.

ПИСЬМО CXLII.

Рика Натаниилу Леви, еврейскому врачу

в Ливорно.

Ты спрашиваешь меня, что я думаю об амулетах и талисманах. Почему ты обращаешься с этим вопросом именно ко мне?

Ты еврей, а я магометанин, следовательно мы оба суеверны. Я постоянно ношу более двух тысяч изречений из Алкорана; к моим рукам привязаны имена двух сот дервишей.

Но, несмотря на то, я не осуждаю тех, кто не верит в силу некоторых изречений. Я ношу эти священные амулеты по привычке и к тому же чем они хуже колец и прочих украшений? Но ты, ты веришь всей силой своей души в их таинственную силу и без них, ты бы умер от страха.

Что ты ждешь от этих изречений? Какое они имеют отношение к ветру, чтобы успокоивать бури; к пороху, чтобы умерять его силу?

Ты скажешь мне, что известное обаяние не раз помогало выигрывать сражение; а я скажу тебе, что нужно быть слепым, чтобы не видеть, что победы одерживаются благодаря местоположению, храбрости солдат и опытности командиров.

Неужели ты думаешь, что смерть в этих случаях являющаяся в тысячи видах, не действует панически на толпу? Неужели ты станешь утверждать, что в стотысячной армии не найдется ни одного робкого человека? Неужели ты думаешь, что робость, страх не переходить от одного к другому?

Все знают, и чувствуют, что мужчины, как и все создания стремящияся сохранить свою жизнь, страстно любят ее: это общий закон и что тут искать, почему в частном случае человек боится её лишиться!

Некоторые священные книги всех народов полны сверхестественным; но в этом нет ничего удивительного и чтобы это понять, необходимо удостовериться почему тысячи естественных причин имеют следствием сверхестественное.

Я не стану более распространяться, Натаниил, мне кажется об этом не стоит и говорить так серьезно.

Из Парижа, в 20 день месяца Шабана, 1720 г.

P. S. Когда я кончил письмо, я вдруг услышал, что на улице продают письмо провинциального доктора к Парижскому (здесь печатают и продают всякия глупости и, что страннее всего, находятся покупатели). Я счел нужным послать его к тебе так как оно имеет отношение к нашему разговору.

ПИСЬМО ПРОВИНЦИАЛЬНОГО ДОКТОРА К ПАРИЖСКОМУ СОБРАТУ.

В нашем городе находился больной страдавший безсонницей тридцать пять дней. Доктор, лечивший его, прописал ему опиум, но он не решался его принять.

Наконец он сказал врачу:

-- Милостивый государь, я знаю человека, не занимающагося медициной, по обладающого безчисленным множеством средств против безсонницы. Позвольте послать за ним, и если в эту ночь я не буду спать, то снова обращусь к вашей помощи.

По уходе врача, больной велел опустить занавесы и сказал своему слуге.

-- Пойди к г. Анису, и попроси его ко мне.

Г. Анис тотчас-же явился.

-- Дорогой г. Анис, я умираю, я не могу спать; нет ли в вашей лавочке Е и G, или несколько благочестивых книг составленных Д. О. I. (Досточтимыми отцами Иезуитами), которых вы не могли продать?

-- Сударь, ответил мне книгопродавец, у меня есть Cour Sainte, отца Коссена, в шести частях; я их вам пришлю и желаю, чтобы оне помогли вам. Если вы хотите сочинения досточтимого отца Родригеза, испанского Иезуита, я доставлю их вам, по поверьте мне, держитесь лучше отца Коссена, и я уверен, что с Божьей помощью, вы почувствуете облегчения.

Наконец принесли Cour Sainte, стряхнули с него пыль, и сын больного принялся за чтение. Уже на второй странице больной почувствовал действие лекарства и все присутствующие почувствовали слабость. Через минуту уж все захрапели, исключая больного, но в скором времени и он забылся.

На другой день, рано утром, явился доктор.

-- Ну что, принял больной прописанный мной опиум?

Ответа нет. Жена, дочь, маленький мальчик, все в восторге показывают ему на сочинение отца Коссена. Он просит, чтобы ему объяснили, и ему отвечают:

Вот это сочинение усыпило моего отца. И затем ему объяснили как это произошло.

Этот случай поразил врача и он задумался над ним. Размыслив, он решил, что следует изменить методу лечения и испытать действие духа. Основываясь на этом, он устроил совершенно новую аптеку, как вы и видите из перечисления главных лекарств.

Слабительное. Возьмите три листа Логики Аристотеля на греческом языке: два листа богословского схоластического договора наиболее острого, как напр. Скота; четыре Парацельса, один Ависена, шесть Аверросса, три Парфира, столько же Плотина, и столько же Ямилихия. Дайте этой смеси настояться в продолжении суток и лотом принимайте по четыре раза в день.

Слабительное более сильное. Возьмите десять постановлений совета, относительно Буллы и учреждения ордена иезутов, очистите их в паровой ванне, смягчите каплей резкой влаги, попавшейся в общественный стакан и все это доверчиво, проглотите.

Рвотное. Возьмите десять проповедей, дюжину панихид, все равно чьих, только не до-Нима; собрание новых опер, пятьдесят романов, тридцать новых дневников. Все это положите в колбу с длинным горлом, оставьте пробродить, дня два и, затем очистив песком, принимать. Если же не поможет, то:

Другое более сильное: Возьмите мраморный листок бумаги, служивший переплетом для сборника произведений французских иезуитов; долейте водой и дайте постоять минуты три: затем согрейте ложку этой настойки и примите.

Самое простое средство для излечения астмы: Прочтите все произведения досточтимого отца Мембура, бывшого иезуита, стараясь останавливаться только в конце каждого периода, и мало по малу вы почувствуете облегчение.

Средство для предохранения лошадей от чесотки, гниения стрелки и шелудей: Возьмите три категории Аристотеля, две метафизическия степени, одно разделение, шесть стихов Шапелена, одну фразу, взятую из писем аббата СенъСирама. Напишите все это на клочке бумаги, потом сложите его и прикрепив к ленте, носите на шее.

Miraculum chimicum, de violenta fermentatio ne cum fumo, igné et flamma. Miscue quesnellianem infusionem cum infusione lallemaniana; fiat fermentatio cum magna vi, impetu et tonitru acidis pugnantibus, et indicem penetraatibus alcalinos sales; fiat evaporatio ardentium spirituum. Pone liquorem fermentatum in alambico; inde extrahes, et nihil inventes nisi caput mortuum.

Senitivum. - Recipe Molinae, ano dyni Chartas dtias. Escoboris relaxativi paginas sex; Vasquii emollientis folium unum; infunde in aquae communis libras iiij, ad consomptionem dimidiae partis: rolentur et exprimantur, et, in expessione, dissolve Bouni detersivi et Tamburini abluentis folia iij. Fiat clyster.

In Chloro sim, quam vulgus pallidos colores, aut febrim amatoriam, appellat. Revipe Aretinifiguras iiij; R. Thomae Sanchii de matrimonio folia ij; infundatur in aquae communis libras quinque. Fiat ptisana aperiens.

Вот лекарства с необыкновенным успехом употребляемые нашим врачем. По его словам, он нарочно не употребляет редких средств, чтобы не разорить своих больных, как напр. посвященную кому нибудь эпиграмму, не заставившую никого зевать, слишком короткое предисловие, пастырское послание епископа, и произведение янсениста, презираемое янсенистом или восхваленное иезуитом. Он уверяет, что эти лекарства только поддерживают шарлатанов, к которым он чувствует непреодолимую антипатию.

ПИСЬМО CXLIV.

Узбек к Рике.

Несколько дней тому назад, я встретил за городом, в доме моих знакомых, двух очень знаменитых здесь ученых. Они мне очень понравились. Разговор с первым можно озаглавить так: То, что я сказал тебе, верно, потому что я сказал тебе это. А разговор с другим так: То, чего я не говорил, не правда, так как я этого не говорил.

Первый мне очень понравился: так как упрямство человека до меня не касается, но если он делается дерзок, то это становится для меня неприятным. Первый защищает только свое мнение; он прав, так как это его собственность. Второй же нападает на мнения других, а это принадлежит уже всем:

Дорогой Рика, тщеславие приносит мало пользы тем, кто обладает им в большей дозе, чем следует.

Эти люди стремятся нравиться во что бы то ни стало. Они хотят быть выше других, а между тем не могут даже и сравниться с другими.

Скромные люди, придите в мои объятия! Вы радость и утешение жизни! Вы, и сами того не подозревая, богаче и лучше всех. И когда мысленно я сравниваю вас с людьми самонадеянными, которых я вижу везде, я невольно свергаю их с пьедесталов и повергаю к вашим ногам.

ПИСЬМО CXLV.

Узбек к ***.

Умный человек всегда бывает неприятен в обществе. Он мало с кем говорит; и скучает в неподходящем к нему кругу. Немыслимо, чтобы он не высказал своего неудовольствия, оттого-то у него и много врагов.

Уверенный в том, что может понравиться, когда только захочет, он редко прибегает к тому.

Он почти всегда небрежно относится к своему состоянию, так как всегда надеется, благодаря своему уму, приобрести другое.

Между тем, как обыкновенный человек всюду старается из влечь выгоду.

Но если уж просто умный человек так мало пользуется выгодами своего положения, то что сказать об ученых?

Каждый раз, как только об этом заговорят, я вспоминаю письмо одного из них к своему другу.

Вот оно.

"Каждую ночь я наблюдаю в тридцати футовые очки за огромными телами, вращающимися над нашими головами, а когда я хочу отдохнут, то беру небольшие микроскопы и наблюдаю за насекомыми.

Я не богат, и у меня только одна комната; я не могу в ней развести даже огня, так как тут находится мой термометр, теплота подняла бы в нем ртуть.

В прошлую зиму, я думал, что умру от холода, и хотя мой термометр стоял на точке замерзания, но я не двигался с места. Меня утешает мысль, что я один знаю точное измерение температуры прошлого года. Я имею мало сообщений с людьми, и не знаю почти никого. В Стокгольме, в Лейпциге и еще в Лондоне есть люди, которых я никогда не видел и по всей вероятности никогда не увижу, но с которыми я нахожусь в переписке, и даже не пропускаю ни одной почты.

Несмотря на то, что я никого не знаю в квартале, в котором я живу, я пользуюсь такой дурной славой, что вынужден даже переменить место жительства.

Все приняли её сторону, а жена мясника бросила камень в меня и в находящагося при этом доктора L... и он получил сильный удар в лобную и затылочную кости, сильно потрясший его мозг.

С тех пор у кого бы ни пропала собака, все говорят, что она попала ко мне в руки. Одна женщина, потеряв своего малютку, по её словам любимого из всех её детей, пришла ко мне и, не найдя его у меня, обвинила меня даже перед судом. Мне кажется, я никогда не избавлюсь от злобных нападок этих женщин.

Остаюсь и прочее...

В древности всех ученых обвиняли в колдовстве. Я и не удивляюсь тому. Каждый думал сам по себе: я развил мои способности, как только было возможно, между тем, какой нибудь ученый знает гораздо больше меня, тут дело не обошлось без колдовства.

Если ученый напишет какую нибудь статью, если он по своему характеру благороден и прямодушен, против него начнутся тысячи гонений. Мало того его преследователи не ограничатся этими оскорблениями: как только его произведение появится в печати - начнутся бесконечные ссоры. А как их избегнуть? Он высказал свое мнение и подтвердил его письменпо. Не знал же он, что за двести лье отсюда, кто-то высказал совсем противоположное. Но война началась.

Еще если бы у него оставалась надежда, что современем на него обратят внимание, но нет! его уважают только те, кто занимается тою же наукой, что и он. Философ всегда с презрением относится к историку, да и тот отплачивает ему тем-же.

Что же касается до тех, кто решительно ничем не запинается, то те бы желали, чтобы весь род людской погиб в забвении, как современен погибнут они сами.

Из Парижа, в 26 день месяца Шагхана, 1720 г.

CXLVI.

Узбек к Реди

в Венецию.

Давно уже сказано, что и справедливость и честность должны быть главными качествами великого министра. Частный человек может жить в неизвестности: его знают только его знакомые, но министр, поступающий против чести, имеет стольких судей, сколько свидетелей находятся при этом. Смею-ли я сказать? Главное зло, приносимое министром не в том, что он разоряет свой народ и вредит своему государю, но, по моему, в том, что он подает дурной пример.

Ты знаешь, я долго путешествовал по Индии. Я видел там народ по природе великодушный, но развращенный дурным примером правителя, начиная с последняго подданного и кончая самым знатным. Я видел, как по природе великодушный, добрый и верный народ вдруг превратился в самый последний;

Оправдывая свои дурные поступки, они осуждали законы и называли необходимость несправедливостью и лукавством.

Я видел, как нарушались самые святые договоры, как отвергались семейные правила. Я видел алчных должников, гордящихся своей притворной бедностью, недостойные орудия законов, делающих только вид, что платят и не платящия вовсе и наносящия удар прямо в грудь своих благодетелей. Я видел людей еще хуже; видел как они покупали за безценок, или лучше сказать собирали на земле дубовые листья и отдавали их на поддержание жизни вдов и сирот.

Я видел, как во всех сердцах загоралась жажда к богатству. Я видел, как образовался союз для обогащения не честным трудом и промышленностью, но разорением государя, государства и граждан. Я видел, как честный гражданин, живший в это ужасное время, ложась спать, говорил себе каждый вечер:

-- Сегодня я разорил семью и завтра сделаю тоже.

Какое преступление может быть хуже преступления министра, развратившого свой народ, испортившого самые великодушные души, и затемнившого даже самую добродетель?

Что скажет потомство, когда ему придется краснеть за своих отцов? Что скажет будущий народ, когда он сравнит железо своих предков с золотом виновников своих дней? Я не сомневаюсь, что дворянство откажется от безчесчащого их титула, и оставить настоящее поколение в ужасном ничтожестве, до которого оно дошло.

Из Парижа, в 11 день месяца Рамазана, 1720.

ПИСЬМО .

Старший евнух к Узбеку

в Париж.

Так дольше продолжаться не может. Твои жены вообразили себе, что твое отсутствие дает им возможность делать безнаказанно что только им придет в голову. Тут происходят ужасные вещи и я сам дрожу при мысли о том, что я должен сообщить тебе.

Совершенно случайно я перехватил письмо, которое я посылаю тебе; я так и не мог узнать, кому оно предназначалось.

Вчера вечером какой-то юноша прогуливался в саду сераля а когда его начали ловить, перелез через ограду и скрылся. Прибавь к этому еще то, что я не знаю и поверь мне тебе изменили. Ожидаю твоих приказаний.

Если ты не отдашь в мою власть всех жен, то я не отвечаю тебе ни за одну из них и мне придется постоянно сообщать тебе подобные же грустные вести.

Из Испаганского сераля, в 1 день месяца Регеб, 1717 г.

CXLVIII.

Узбек к старшему евнуху

в Испаганский сераль.

Этим письмом уполномочиваю тебя действовать с безграничной властью над всем сералем; распоряжайся так-же самовластно, как бы я сам. Страх и ужас да сопутствует тебе. Переходи из комнаты в комнату и вноси с собою наказание и кару; да содрогнется все окружающее тебя. Допроси сераль; начни с рабов, не щади мою любовь. Все должно преклониться перед тобою. Открой самые сокровенные тайны; очисти это ужасное место и водвори в нем изгнанную добродетель, так как с этой минуты ты отвечаешь головой за их малейший проступок. Я подозреваю, что присланное тобою письмо адресовано Зелис; изследуй это повнимательнее.

ПИСЬМО CXIX.

Нарзит к Узбеку

в Париж.

Могущественный повелитель, старший евнух скончался: так как я старше всех невольников, то и занял его место, пока ты сам не назначишь кого-либо другого.

Вчера один из невольников прибежал ко мне в полночь и сообщил, что в сераль забрался какой-то молодой человек. Я встал, обошел все комнаты и пришел к тому убеждению, что это им пригрезилось Припадаю к стопам твоим, всемилостивейший владыко, и умоляю положиться на мое рвение, опытность и преклонные лета.

Из Испаганского сераля, в 5 день месяца Геммади 1, 1718 г.

ПИСЬМО CL.

Узбек к Нарзиту

Несчастный! В твоих руках мой приказ действовать быстро и энергично, Малейшее промедление может навлечь непоправимое несчастье, а ты бездействуешь!..

Происходят ужасные вещи: быть может половина моих невольников заслуживает смерти. Посылаю тебе письмо, присланное мне старшим евнухом перед смертью. Если бы ты распечатал присланный ему пакет, то нашел бы в нем кровавые повеления. Прочти их и помни, что если ты их не исполнишь, то поплатишься головой.

Из ***, в 25 день месяца Шальваля, 1718 г.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница