Джэни Эйр.
Часть первая.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть первая. Глава II. (старая орфография)

ГЛАВА II.

Я отчаянно сопротивлялась - это было совершенно новое явление, которое еще более укрепило Бесси и Аббот в их дурном мнении обо мне. Дело в том, что я была вне себя. Я сознавала, что возмущение этой одной минуты навлечет на меня неслыханные наказания, но я дошла до крайней степени отчаяния и, подобно многим мятежным рабам, твердо решила идти на пролом.

-- Держите ее за руки, ведь она точно дикая кошка.

-- Стыдитесь, стыдитесь, мисс (барышня)! - повторяла горничная. - Что за неприличие! поднять руку на молодого барина, сына вашей благодетельницы! вашего молодого господина!

-- Господина! Какой он мне господин? Разве я служанка?

-- Нет; вы хуже служанки, потому что вы ничего не делаете, вы не зарабатываете даже своего пропитания. Сядьте здесь и сидите смирно и подумайте хоть немного о своей испорченности.

Оне привели меня тем временем в комнату, указанную м-рс Ряд, и усадили на стул. Моим первым побуждением было сейчас же вскочить с места, но четыре руки держали меня как в тисках.

-- Если вы не будете сидеть смирно, вас надо будет привязать к стулу, - сказала Бесси. - Мисс Аббот, одолжите мне свои подвязки, мои она мигом разорвет.

Аббот отвернулась, чтобы снять с себя упомянутую часть своего туалета. Оне, действительно, собирались привязать меня. Это был бы новый, ужасный позор. Мое возбуждение моментально улеглось.

-- Не делайте этого, - закричала я, - я буду сидеть спокойно!

В подтверждение своих слов я ухватилась обеими руками за стул.

-- Так то лучше, - сказала Бесси; убедившись, что я действительно смирилась, она перестала меня держать. Скрестив руки, обе девушки стояли предо мною, устремив на меня мрачный и полный недоверия взгляд, как будто сомневаясь в моем здравом разсудке.

-- Никогда раньше с ней этого не бывало, - проговорила, наконец, Бесси, повернувшись к Аббот.

-- В ней всегда сидел бес, - последовал ответ. - Я не раз говорила барыне свое мнение об этом ребенке, и барыня со мной соглашалась. Это продувная девчонка, я еще не видала девочки её возраста, в которой было бы столько скрытности.

Бесси ничего не ответила на эти слова; через минуту она обратилась ко мне.

-- Ведь вы должны были бы знать, барышня, - сказала она, - что вы всем обязаны м-рс Рид, ведь она вас содержит. Если она отвернется от вас, вам придется итти в сиротский дом.

Я ничего не могла возразить на эти слова; они не были, впрочем, новостью для меня. Эти вечные упреки в моей зависимости от м-рс Рид отдавались в моих ушах, как однообразный и смутный припев, очень мучительный, но лишь на половину понятный мне. Вслед за Бесси заговорила Аббот:

-- Вы вовсе не должны себя считать ровней барышням и молодому барину только потому, что барыня по доброте своей воспитывает вас вместе. У них со временем будет большое состояние, а. у вас ничего не будет. Поэтому вы должны всегда оставаться скромной и почтительной и стараться быть им приятной.

-- Все это мы говорим вам для вашей же пользы, - прибавила Бесси более мягким голосом. - Вы должны стараться быть полезной другим и доставлять им больше удовольствия, тогда, может быть, этот дом и станет для вас родным. По если вы будете так вспыльчивы и дерзки, барыня откажется от вас, я в этом уверена.

-- Кроме того, - сказала мисс Аббот, - Бог накажет вас. Он может поразить вас смертью во время одной из ваших безумных выходок, куда вы попадете тогда? Пойдемте, Бесси, оставим ее здесь; я бы ни зачто не хотела иметь такое сердце, как у нея. Советую вам помолиться, мисс Эйр, когда вы останетесь одна, потому что если вы не раскаетесь, какое-нибудь чудовище может явиться через камин и унести вас.

Оне ушли и заперли за собою дверь.

Красная комната предназначалась для приезжих. В ней редко спал кто-нибудь, я могу даже сказать за исключением тех случаев, когда случайный наплыв гостей в Гэтесхид-Галле вызывал необходимость открыть все имевшияся в доме комнаты. А между тем это был один из самых больших и великолепных покоев во всем огромном доме Посреди комнаты стояла кровать, поддерживаемая массивными колонками красного дерева и вся утопавшая в драпировках из темно-красной шелковой материи; два больших окна, на которых шторы всегда были спущены, наполовину скрывались под складками того же тяжелого шелка; на полу мягкий красный ковер заглушал шаги; стол, стоявший у кровати, был покрыт малиновой скатертью, стены обиты светло-коричневой материей с нежным розовым рисунком; платяной шкап, туалетный стол, стулья - все было из темного полированного красного дерева. На этом темном фоне ослепительно ярко выделялась на кровати груда тюфяков и подушек, накрытых дорогим белоснежным покрывалом. Не менее резко выделялось огромное, покрытое белым чехлом, мягкое кресло, вместе со скамейкой для ног стоявшее у изголовья кровати; мне оно представлялось каким-то волшебным троном.

В этой комнате было холодно, потому что ее редко топили; в ней было тихо, так как она лежала далеко от детской и людских; в ней было мрачно и страшно, потому что я знала, что в нее никогда никто не заходит. Только по субботам появлялась в ней служанка, чтобы смахнуть с мебели и зеркал накопившуюся в течение недели пыль; да от времени до времени заходила м-рс Рид для того, чтобы осмотреть потайной ящик в шкафу, содержавший важные документы, шкатулку с её драгоценностями и небольшой портрет её покойного мужа. Эти последния слова и объясняют тайну красной комнаты, то очарование, которым она была окружена и вследствие которого оставалась необитаемой, несмотря на свою величину и роскошное убранство.

Со дня смерти м-ра Рид прошло девять лет; в этой комнате он испустил дух; здесь его тело покоилось на смертном одре; отсюда гроб с его останками вынесли, чтобы похоронить в семейном склепе - и с того дня ни одна посторонняя нога не переступала через порог этой комнаты.

Низкий стул, на который, уходя, усадили меня Бесси и грубая, злая мисс Аббот, стоял недалеко от белого мраморного камина; перед мною возвышалась кровать; направо от меня стоял огромный, темный платяной шкап, полированная поверхность которого слабо светилась в полумраке; налево находились завешанные окна; большое зеркало между ними отражало в себе все мрачное величие этой огромной кровати и комнаты. Я была не совсем уверена, что мои тюремщицы заперли дверь на замок, и когда я, наконец, решилась двинуться с места, я прежде всего направилась к двери, чтобы убедиться, заперта ли она. Увы! ни одна тюрьма не могла быть заперта крепче. Возвращаясь на свое место, я остановилась перед зеркалом. Мой взгляд невольно приковался к нему, стараясь проникнуть в самую глубь его. Все в этой обманчивой глубине казалось холоднее и мрачнее, нежели в действительности, а странная, маленькая фигура, смотревшая на меня из зеркала, с лицом и руками, белизна которых резко выступала из мрака, с глазами, безпокойно двигавшимися от ужаса среди полной неподвижности всего окружающого - производила впечатление настоящого привидения. Мне вспомнились те крохотные сказочные существа, полу-эльфы, полу-кобольды, которые в рассказах Бесси всегда являлись из глубины поросших папоротником лощин и мрачных, непроходимых болот и неожиданно показывались взорам заблудившагося путника. Я вернулась на свое место.

На меня напал суеверный страх; но в эту минуту он еще не вполне овладел мной; кровь во мне еще кипела; я вся еще была полна безсильной ярости возмутившагося раба; мне надо было справиться с бурным напором мятежных мыслей о прошлом раньше, чем я могла дойти до полного сознания моего безотрадного настоящого.

Дикая тирания Джона Рид, высокомерное равнодушие его сестер, ненависть его матери, пристрастное отношение слуг - все это поднялось в эту минуту из глубины моего возмущенного мозга, как грязный осадок подымается из глубины мутного колодца. За что я должна была вечно страдать, за что меня всегда презирали, всегда обвиняли, всегда осуждали? Почему все, что я делала, было не так? Почему всякая моя попытка приобрести чью-либо благосклонность была безполезна и безуспешна? Упрямую и себялюбивую Элизу уваягали. К дерзкой, сварливой Джорджиане, которая вечно была не в духе, все относились снисходительно. Её красота, её розовые щеки и золотистые локоны приводили всех в восхищение и, казалось, заранее обещали прощение всем её недостаткам. Джону никогда никто не противоречил, его никогда не наказывали, хотя он калечил голубей, убивал молодых цыплят, науськивал собак на овец, срывал все ягоды с виноградных лоз и обламывал почки самых дорогих цветов в оранжерее; он называл свою мать "милой старушкой", подчас подсмеивался над смуглым цветом её лица, похожим на его собственный, не обращал ровно никакого внимания на её желания, нередко рвал и портил её шелковые платья; и все таки он был "ея дорогим любимцем". Я же всячески остерегалась совершить какую-нибудь оплошность, старалась добросовестно исполнять все свои обязанности; но меня называли дурной и несносной, надутой и хитрой с утра до вечера.

возстать против него, чтобы защититься от его дикого насилия.

"Это несправедливо! несправедливо!" - говорил мне мой разсудок, которому постоянное, мучительное напряжение придало несоответствующую моему возрасту способность разсуждать; непомерно развитая во мне энергия стала мне подсказывать самые необыкновенные способы избавиться от мучительного, невыносимого гнета - мне приходило в голову бежать из этого дома, или, если-бы бегство не удалось, не принимать больше никакой пищи и умереть таким образом голодной смертью.

Как ужасно было состояние моей души в этот пасмурный день! Мой мозг был полон возмущения и сердце полно горечи! Все чувства во мне боролись, но в этой борьбе я бродила в потемках, в неведении. Я искала и не находила ответа на вопрос, неумолчно раздававшийся в моей душе - за что я столько страдала. Теперь, на разстоянии - я не хочу сказать скольких лет - ответ мне вполне ясен.

не любила. Они не были обязаны относиться с любовью к существу, которое ни с кем из них не могло сойтись; существу, совершенно отличному от них, чуждому им по характеру, способностям и склонностям; существу безполезному для них, неспособному служить их интересам или содействовать их удовольствиям; существу зловредному, полному возмущения против их поступков и презрения к их взглядам. Я знаю, что если бы у меня был характер более живой, безпечный, деспотический, наружность более привлекательная, то - при всей моей зависимости и отсутствии преданных мне друзей - м-рс Рид охотнее терпела бы меня у себя, её дети выказывали бы мне больше сердечности, а слуги были бы менее склонны делать меня козлом отпущения в детской.

Дневной свет стал мало-по-малу исчезать из красной комнаты; наступал вечер, и темные сумерки сменили пасмурный день. С лестницы до меня доносился стук дождя по стеклам окон, ветер завывал в трубе и шумел деревьями в аллее, тянувшейся за домом. Мне становилось все холоднее и холоднее, мужество покидало меня. Мое обычное состояние духа, в котором соединялись самые разнообразные чувства - унижения, сомнения в самой себе, безпомощности и уныния - снова овладело мною. Меня называли злой, и, может быть, оно, действительно, так и было; ведь явилась же у меня мысль покончить с собой. Это была несомненно-преступная мысль. Разве склеп под алтарем Гэтесхидской церкви представлял такое привлекательное место? Я знала, что в этом склепе, был похоронен м-р Рид. Эта мысль навела меня на воспоминания о нем, воспоминания, вызывавшия во мне теперь невольный ужас. Я не могла помнить м-ра Рид; но я знала, что он был мой родной дядя - единственный брат моей матери - что он взял меня к себе в дом, когда я осталась круглой сиротой, и что в последния минуты своей жизни он взял с м-рс Рид обещание, что она будет меня содержать и воспитывать, как своих собственных детей. М-рс Рид, может быть, находилась в убеждении, что она сдержала это обещание; и она его, пожалуй, действительно сдержала постольку, поскольку это согласовалось с её характером. Но могла ли она любить существо, совершенно чуждое ей и не связанное с ней, после смерти м-ра Рид, никакими узами. Это должно быть было чрезвычайно тягостное чувство - сознавать себя связанной вынужденным обещанием заменить родителей чужому ребенку, которого она не могла любить, и переносить постоянное присутствие этого чуждого ей существа в её собственном тесном семейном кругу.

Странное представление зародилось в моем мозгу. Я никогда не сомневалась, что если бы м-р Рид был жив, он относился бы ко мне с любовию и добротой; и теперь, сидя одна в таинственной красной комнате, где по стенам начинали расползаться ночные тени, переводя взгляд с огромной белой кровати на едва светящееся в темноте зеркало и обратно - я начала перебирать в памяти все, что слышала когда-либо о покойниках, встревоженных в глубине своих могил нарушением их предсмертной воли и возвратившихся на землю для того, чтобы наказать вероломных клятвопреступников и отомстить за оскорбленных и угнетенных. И мне представилось, что дух м-ра Рид, возмущенный несправедливостями, которые выпали на долю дочери его сестры, может покинуть свое обиталище - в церковном склепе, или, может быть, в неведомом загробном мире - и предстать передо мной в этой комнате. Я осушила слезы и подавила рыдания из опасения, чтобы эти выражения моего горя не пробудили какого-нибудь голоса из другого мира, который обратился бы ко мне со словами утешения, или не вызвали из мрака окруженного сиянием лица, с состраданием и участием наклоняющагося надо мной. Это представление, столь утешительное в воображении, привело бы меня в ужас, если бы оно осуществилось; и я употребила все усилия, чтобы помешать этому, всем напряжением своей воли я постаралась остаться твердой и не дать воли отчаянию, овладевшему мною. В эту минуту полоса исхода скользнула по стене. Был ли это луч лунного света, проникший сквозь щель в шторе окна? Нет; лунный свет неподвижен, а этот свет колебался. Я не сводила с него глаз; вдруг он скользнул со стены на потолок и задрожал над моей головой. Теперь мне ясно, что эта полоса света была, по всей вероятности, не что иное, как отблеск от фонаря, с которым кто-то прошел по лужайке; но тогда, когда мое воображение и без того было подготовлено ко всяким ужасам, нервы были напряжены от возбуждения, я подумала, что этот луч света явился предвестником какого-нибудь видения из иного мира. Мое сердце громко колотилось, кровь бросилась мне в голову, в ушах зашумело; я приняла это за шелест крыльев; мне казалось, что что-то стоит около меня; что-то давило меня, я задыхалась; самообладание совершенно покинуло меня. Я бросилась к двери и начала отчаянно стучать. Снаружи послышались шаги, ключ в замке щелкнул, и Бесси и мисс Аббот вошли в комнату.

-- Мисс Эйр, вы больны? - сказала Бесси.

-- Что за ужасный шум! я не могу еще придти в себя от него! - воскликнула Аббот.

-- Почему? Что случилось? Вы разве видели что-нибудь? - спросила опять Бесси.

-- О! я видела свет, и мне показалось, что привидение идет! - я схватила Бесси за руку, и она не отнимала её.

-- Она нарочно подняла этот шум! - объявила Аббот с гримасой отвращения. - И что за крик! Если бы у нея что-нибудь болело, то это было бы еще извинительно, но она просто хотела, чтобы все сбежались сюда. Я знаю её скверные, хитрые выдумки!

-- Что это значит? - раздался повелительный голос, и в корридоре, шумя платьем, появилась м-рс Рид; ленты её чепца развевались.

-- Оставьте ее! - был единственный ответ. - Выпусти руку Бесси, Джэни; такия средства тебе не помогут, можешь быть в этом уверена. Я ненавижу хитрость, особенно в детях; моя обязанность показать тебе, что хитростью ты ничего не поделаешь. Ты. останешься здесь часом дольше, чем было раньше решено, да и тогда я тебя освобожу только под условием безусловного послушания и полного спокойствия.

-- О! тетя, сжальтесь надо мной! Простите меня! Я не могу этого переносить - накажите меня как-нибудь иначе! Я умру, если...

-- Молчи! Эти бешенные порывы в тебе отвратительнее всего. - Мой характер без сомнения, внушал ей чувство отвращения. Она совершенно искренно видела во мне соединение страстной, злой, низкой души и сильно развитого лицемерия.

Я слышала, как она заперла дверь и ушла. После её ухода, должно быть, со мной сделался нервный припадок, и я лишилась чувств.