Джэни Эйр.
Часть вторая.
Глава XV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джэни Эйр. Часть вторая. Глава XV. (старая орфография)

ГЛАВА XV.

Срок, назначенный до моей свадьбы, подошел к концу. В течение этого месяца я ни в чем не изменила своего обычного образа жизни; я попрежнему оставалась гувернанткой Адель, не смотря на все протесты м-ра Рочестера. Весь день проходил в занятиях с ней. М-р Рочестер терпеливо ждал до вечера, но ровно с ударом семи часов он посылал за мной. Эти вечерние часы были единственными, которые мы проводили вместе. Теперь только несколько часов отделяют меня от той минуты, когда я покину Торнфильд, чтобы начать новую жизнь. Все приготовления к свадьбе и отъезду кончены. Мне, по крайней мере, нечего больше делать; мои чемоданы, уложенные, запертые, перевязанные, стоят у стены моей маленькой комнатки; завтра в это время они будут далеко отсюда, по дороге в Лондон, так же, как и я, или вернее говоря, мистрис Рочестер, особа, которой я еще не знаю. Остается только укрепить на них карточки с адресом; вот оне лежат на комоде, четыре маленьких прямоугольника. М-р Рочестер сам написал на каждом из них адрес: "М-рс Рочестер, - отель, Лондон". Я не могла заставить себя прикрепить их к чемоданам. М-рс Рочестер! Она не существовала; она родится только завтра, после 8 часов утра; я не могу решиться передать ей все свое имущество, пока не буду уверена, что она действительно явилась на свет. Достаточно того, что в соседней комнате, против моего туалетного стола, предназначенные для нея наряды, вытеснили мое черное шерстяное платье и соломенную шляпу, привезенные еще из Ловуда; не мне принадлежит этот великолепный подвенечный наряд платье цвета жемчуга и воздушный вуаль. Я затворяю дверь той комнатки, чтобы не видеть странного, наводящого на мысль о мертвецах, одеяния, от которого в этот вечерний час на меня веет чем-то призрачным. "Оставайся там, белый призрак", говорю я; "я вся горю, как в лихорадке; я слышу, за окном шумит ветер; я выйду в сад и попробую охладить свое пылающее лицо".

Не одна только суета предсвадебных приготовлений вызвала во мне это лихорадочное возбуждение; не одно ожидание крупной перемены в моей судьбе - новой жизни, которая начнется для меня с завтрашняго дня; несомненно, эти оба обстоятельства имели свою долю влияния на то тревожное, возбужденное состояние духа, которое в этот поздний час гнало меня все дальше и дальше, в самую глубь темного парка. Но была еще третья причина, действовавшая на меня сильнее тех двух.

Странное, безпокойное чувство щемило мне сердце. Случилось нечто, что было мне совершенно непонятно; никто, кроме меня, не видал этого и не знал об этом; это произошло в прошлую ночь. М-ра Рочестера в ту ночь не было дома; он и теперь еще не вернулся. Дела вызвали его в два или три небольших поместья, которыми он владел, в тридцати милях от Торнфильда - дела, которые он непременно должен был сам привести в порядок перед предполагаемым отъездом из Англии. Я ждала теперь его возвращения, горя нетерпением поделиться с ним своей тревогой и получить от него объяснение той загадки, которая меня так волновала.

Я направилась в фруктовый сад, ища в нем защиты от ветра, который весь день, не переставая, дул с юга, не принеся, впрочем, ни одной дождевой капли. Он не только не утих с наступлением ночи, но порывы его становились все бешеннее, рев сильнее; под напором его деревья со стоном гнулись в одну сторону, едва успевая выпрямлять свои стволы. По небу от конца до конца неслись одна за другой тяжелые, серые тучи; в течение всего этого июльского дня на нем ни разу не было видно ни одного голубого клочка.

Мне было приятно бродить по темному парку, борясь с напором ветра и подставляя свое пылающее лицо бурному воздушному потоку, ревевшему в необозримом пространстве. Я остановилась; в эту минуту луна выглянула из-за туч и, показав на одно мгновение свой кроваво-красный, как бы затуманенный легкой дымкой диск, снова скрылась в темной массе облаков. Ветер на минуту утих около Торнфильда; но издали доносился его протяжный, жалобный вой. Страшно было слышать во мраке ночи этот ужасный вой, и я побежала дальше.

Бродя по саду, я по временам наклонялась и собирала яблоки, в огромном количестве валявшияся на земле под деревьями. Затем я стала отделять спелые от неспелых, внесла их в дом и положила в кладовую. Потом я направилась в библиотеку, чтобы убедиться, горит ли огонь в камине; я знала, что, несмотря на летнее время, в этот темный, неуютный вечер м-ру Рочестеру будет приятно найти веселый огонь в камине по возвращении домой. Да, камин был затоплен, и огонь ярко горел в нем. Я придвинула его кресло к камину, поставила около него стол; я спустила занавесы на окнах и приготовила свечи. Но когда я покончила со всеми этими приготовлениями, мною овладело еще большее безпокойство; я не могла сидеть на месте, не могла оставаться в комнате. Маленькие часы на камине и большие в сенях одновременно пробили десять часов.

-- Как поздно, - подумала я. - Я побегу к воротам. Луна показывается от времени до времени; при свете её мне будет видна часть дороги. Он может приехать каждую минуту, и встретить его на дороге - значит избавить себя от нескольких лишних минут ожидания.

Ветер шумел листьями деревьев, возвышавшихся по обе стороны ворот; насколько мне видна была дорога, направо и налево от ворот, она была пуста и безлюдна. По временам, когда луна показывалась, на нее падала тень от быстро проносившихся мимо туч; но вслед затем она опять тянулась, точно длинная, бледная лента, на которой не видно было ни одного движущагося пятнышка.

Глядя на дорогу, я почувствовала, как слезы навертываются у меня на глазах - слезы разочарования и нетерпения. Мне стало стыдно, и я их вытерла. Я продолжала стоять в нерешимости на месте; луна теперь совершенно скрылась, густые облака окончательно заволокли небо; становилось все темнее и, наконец, полил дождь.

-- О, если бы он приехал! Я хочу, чтобы он приехал! - воскликнула я, охваченная грустным предчувствием. Я ждала его к чаю; теперь уже совершенно темно; что же могло его задержать? Не случилось-ли чего-нибудь? Происшествие последней ночи снова встало предо мною. Я объяснила его себе теперь, как предвестник несчастия.

-- Домой я не могу теперь вернуться, - сказала я себе; - я не могу сидеть спокойно у камина в то время, когда он в такую погоду находится в дороге. Я предпочитаю утомить свои ноги, чем измучить свое сердце; я пойду к нему на встречу.

Я пустилась в путь; я шла быстро; не успела я пройти четверть мили, как до меня донесся топот копыт; всадник приближался полным галопом; рядом с ним бежала собака. Прочь все дурные предчувствия! Это был он, верхом в сопровождении Лоцмана. Он увидал меня, потому что луна снова пробилась наружу и торжествующе плыла теперь среди окружавших ее облаков. Я побежала к нему на встречу.

-- Вот она! - воскликнул он, протягивая мне обе руки и наклоняясь на седле. Я взяла его руки и с его помощью вскочила к нему на седло.

-- Но что случилось, Джэни, что ты в такой поздний час вышла ко мне на встречу? Произошло какое-нибудь несчастье?

-- Нет; но мне казалось, что вы никогда не вернетесь. Я не могла сидеть дома, поджидая вас, особенно в такой дождь и бурю.

-- Да, в дождь и бурю! Да ведь с тебя течет, как с морской царевны; накинь на себя мой плащ; мне кажется, ты лихорадишь, Джэни: у тебя щеки и руки горят, как в огне. Скажи мне, случилось что-нибудь необыкновенное?

-- Теперь ничего; я больше не чувствую ни страха, ни тоски.

-- Значит, ты испытывала и то, и другое?

-- Да, немного; но я разскажу вам все мало-помалу; и я думаю, что вы только посмеетесь над моими страхами.

В эту минуту мы подъехали к террасе дома, и я сошла с лошади. Джон увел ее, а м-р Рочестер, последовав за мной в сени, сказал мне, чтобы я поторопилась переодеться и сойти к нему в библиотеку. Через пять минут я была в библиотеке. Я застала м-ра Рочестера- за ужином.

Я села около него, но сказала, что не могу теперь есть.

-- Потому что тебе предстоит путешествие, Джэни? Неужели мысль о поездке в Лондон лишает тебя аппетита?

-- Я сегодня совершенно не отдаю себе отчета в том, что мне предстоит, и я едва сознаю, какие мысли у меня в голове. Вы кончили ужинать?

-- Да, Джэни.

Я позвонила и велела убрать со стола. Когда мы снова остались одни, я подложила угольев в камин, пододвинула низкое кресло к креслу м-ра Рочестера и уселась около него.

-- Скоро полночь, - сказала я.

-- Да; у тебя все готово к завтрашнему дню?

-- Все, сэр.

-- И у меня тоже. Я устроил все свои дела; и мы покинем Торнфильд завтра через полчаса после того, как вернемся из церкви.

-- Очень хорошо.

-- Как странно ты улыбнулась при этих словах "очень хорошо"! Как у тебя горят щеки! и какой странный блеск в глазах! Ты здорова, Джэни?

-- Кажется, здорова.

-- Кажется? В чем дело? Разскажи мне, что с гобою.

-- Я не могу, сэр; никакия слова не в состоянии передать того, что я чувствую. Я бы хотела, чтобы этот час никогда не кончился; кто знает, что готовит нам судьба в следующий час.

-- Ты мрачно настроена, Джэни. Ты слишком возбуждена, или переутомилась.

-- А вы, сэр, чувствуете себя спокойным и счастливым?

-- Спокойным? - нет; но счастливым - до глубины души.

Я посмотрела на него, чтобы прочесть на его лице выражение счастья; оно было взволнованно.

-- Доверься мне, Джэни, - сказал он: - облегчи свое сердце, освободи его от гнетущей тяжести, поделившись ею со мной. Чего ты боишься? Новой среды, в которую попадешь? или новой жизни, которая тебя ждет?

-- Нет.

-- Ты приводишь меня в недоумение, Джэни; в твоем взгляде и голосе столько грустной покорности - это смущает и тревожит меня. Я прошу тебя объяснить мне, что с тобою.

-- Так слушайте же. Последнюю ночь вас не было дома.

задето чем-нибудь?

' - Нет. - Теперь часы начали бить полночь. Я подождала, пока замрет последний серебристый звон маленьких каминных часов и хриплый бой больших часов в сенях, и затем продолжала:

-- Весь вчерашний день я была очень занята и чувствовала себя очень счастливой - меня вовсе не смущает, как вы думаете, новая среда и прочее. Напротив: я нахожу неизмеримое счастье в надежде жить всегда с вами, потому что я люблю вас. Вчера я верила в Провидение и верила, что жизнь сложится счастливо для вас и для меня. Если вы помните, был прекрасный день. После чая, я гуляла по террасе, думая о вас. И в этих думах вы были так близки ко мне, что я почти не чувствовала вашего отсутствия. Я думала о жизни, которая ожидала меня - о вашей называют этот свет юдолью печали - мне в нем все улыбалось, все представлялось в самых радужных красках. С заходом солнца стало сразу холодно, и небо покрылось облаками; я вошла в дом. Софи позвала меня наверх взглянуть на подвенечное платье, только что принесенное; под ним в картонке лежал ваш подарок - великолепный подвенечный вуаль, который вы, с чисто княжеской щедростью, выписали из Лондона. Я улыбнулась, разворачивая его, и подумала о простеньком тюлевом вуале, который я сама себе купила. Когда совершенно стемнело, поднялся ветер; он дул весь вечер - не так, как сегодня, с бешеным ревом - но с жалобным завыванием, наводившим еще больший ужас. Я хотела, чтобы вы были дома. Я зашла сюда, в эту комнату, но вид вашего пустого кресла и нетопленного камина нагнал на меня еще большую тоску. Долго после того, как я легла в постель, я не могла заснуть - мною овладело какое-то непонятное возбуждение. Ветер продолжал завывать, но по временам сквозь его вой до меня доносился какой-то другой, жалобный звук; я сначала не могла разобрать, исходит-ли он из дома, или откуда-нибудь извне его; но звук этот все повторялся, так же заунывно и протяжно; в конце концов, я решила, что это где-нибудь вдали воет собака. Я была рада, когда этот звук прекратился. Когда я, наконец, заснула, меня во сне преследовало то же представление о темной и бурной ночи. Я испытывала то же желание видеть вас, быть с вами, в вместе с тем у меня было вполне ясное сознание какой-то преграды, разделяющей нас. Я шла по незнакомой дороге: глубокий мрак окружал меня, дождь мочил меня; я несла на руках маленького ребенка - крохотное существо, слишком слабое, чтобы самому ходить; оно дрожало в моих объятиях и жалобно плакало. Мне казалось, сэр, что вы шли по той же дороге, значительно впереди меня; я напрягала все свои силы, чтобы догнать вас, употребляла сверхчеловеческия усилия, чтобы окликнуть вас и попросить остановиться; но мои ноги были точно скованы, и ни один звук не выходил из моего сдавленного горла; вы же между тем уходили все дальше и дальше от меня. - И эти сны угнетают тебя еще теперь, Джэни, когда я с тобой? Маленькое, нервное дитя! Забудь о воображаемых опасностях и помни только о действительном счастии!

-- Да, когда я кончу свой рассказ; но выслушайте меня до конца.

-- Я думал, Джэни, что это все. Я думал, что твоя грусть вызвана тяжелым сном!

Я покачала головой.

-- Что! разве есть еще что-нибудь? Но я не хочу верить, чтобы это было что-либо важное. Я заранее предупреждаю тебя, что твой рассказ встретит полное недоверие с моей стороны. А теперь продолжай.

_ч

-- Я видела еще другой сон: мне снилось, что Торнфильд-Голль превратился в мрачную развалину, приют летучих мышей и сов. От всего великолепного здания осталась лишь одна стена, очень высокая и казавшаяся очень непрочной. Я шла в светлую лунную ночь по обросшему травой пространству, ограниченному этой стеной; я поминутно натыкалась то на мраморный, камин, то на обломок упавшого карниза. В объятиях я все еще держала незнакомое, маленькое дитя, закутанное в шаль; я не могла его никуда положить; как ни устали мои руки, как тяжесть его ни препятствовала моим движениям "" - я все должна была его держать. Вдали на дороге я услыхала топот лошадиных копыт; я была уверена, что это вы; а вы много лет тому назад уже покинули Торнфильд и уехали в далекия страны. Торопливо, не обращая внимания на опасность, я стала взбираться на стену, горя желанием поймать хотя бы один ваш взгляд; камни катились из под моих ног, ветки плюща, за которые я хваталась, обрывались, ребенок в ужасе цеплялся руками за мою шею, крепко сжимая ее; наконец, я добралась до верхушки стены. Я увидала вас; вы казались темной точкой на освещенной луною дороге, с каждой минутою становившейся все меньше. Ветер дул с такой силой, что я едва держалась на ногах. Я уселась на одном из выступов стены и стала успокаивать плачущого ребенка; вы в эту минуту повернули за угол; я наклонилась вперед, чтобы бросить на вас последний взгляд; стена поддалась, я потеряла равновесие; дитя выскользнуло из моих рук; я потянулась за ним, упала и проснулась.

-- Ну, Джэни, это все, ты кончила?

-- Да, кончила вступление, сэр; самый рассказ начнется только теперь. Когда я открыла глаза, меня ослепил какой-то свет. А, значит, уже разсвело, подумала я. Но я ошиблась; это был свет свечи. Я предположила, что Софи вошла ко мне в комнату. На туалетном столе стояла свеча, а дверь в маленькую комнатку, куда я, ложась спать, повесила подвенечное платье и вуаль, была открыта; оттуда слышался шорох. Я спросила: "Софи, что вы там делаете?" Никто не отвечал, но какая-то фигура явилась на пороге; она взяла со стола свечу, подняла ее кверху и начала осматривать висевшее на стене платье. "Софи! Софи!" позвала я снова - ответа не было. Я приподнялась на кровати, я наклонилась вперед; сначала удивление, потом испуг овладели мною; но вслед затем кровь застыла в моих жилах. М-р Рочестер, это не была Софи, ни Лия, ни м-рс Фэрфакс; это не была - я была в этом уверена и теперь уверена - это не была даже та странная женщина, Грэс Пуль.

-- И однако, это должна была быть одна из них, прервал меня м-р Рочестер.

-- Опиши ее, Джэни.

-- Это была высокая и полная женщина, с густыми темными волосами, распущенными и. висевшими вдоль спины. Я незнаю, что на ней было надето; это было что то белое и узкое; но было ли это платье, рубашка, или саван - я не могу сказать.

-- Ты видела её лицо?

-- Вначале нет. Но вот она сняла вуаль с гвоздя; она держала его высоко в руках, долго смотрела на него и затем, набросив его себе на голову, повернулась к зеркалу. В эту минуту я ясно увидала в темном зеркале отражение её лица и фигуры.

-- Она показалась мне ужасной, страшной - о, сэр, я никогда не видала лица, подобного этому! Это было какое-то кровавое лицо... это было дикое лицо. Я бы хотела забыть эти дико вращающиеся, налитые кровью глаза и ужасные, багрово-синия, распухшия черты!

-- Привидения бывают обыкновенно бледны, Джэни.

-- Это привидение, сэр, было багровое; губы распухшия и почерневшия; лоб весь в морщинах; черные брови, высоко поднятые над совершенно зверскими глазами. Сказать вам, кого она мне напомнила?

-- А! И что она делала дальше?

-- Сэр, она сняла вуаль со своей головы, разорвала его на двое, бросила на пол и стала топтать ногами.

-- А затем?

-- Она раздвинула занавесы у окна и; выглянула в сад; может быть, она увидала приближение разсвета, потому что, взяв свечу, она направилась к двери. У моей кровати она остановилась; её сверкающие глаза устремились на меня - она приблизила свечу к моему лицу и потушила ее перед моими глазами. Я видела еще, как её ужасное лицо наклонилось над моим, затем я потеряла сознание; во второй раз в жизни - только во второй раз - я лишилась сознания от ужаса.

-- Никого, было уже светло. Я встала, освежила лицо и руки холодной водой, выпила стакан воды и убедилась, что я, хотя и слаба, но не больна. Я решила никому, кроме вас, не говорить об этом видении. Теперь, сэр, скажите мне, кто и что была эта женщина?

-- Создание через-чур возбужденной фантазии; это несомненно. Мне надо будет очень беречь тебя, мое сокровище: нервы, подобные твоим, не созданы для сильных волнений.

-- Сэр, что касается этой ночи, то мои нервы здесь были не причем; это было действительное происшествие, все, что я вам рассказала, в самом деле случилось.

-- А твои предшествовавшие сны? Эти тоже были действительные происшествия? Торнфильд-Галль развалина? Нас разделяют непреодолимые преграды? Я покидаю тебя, не простившись с тобой, не сказав тебе ни одного слова, не обняв тебя?

-- Разве я собираюсь покинуть тебя? Уже наступает день, который соединит нас неразрывно, а раз мы будем соединены, эти воображаемые ужасы больше не повторятся; я ручаюсь за это.

-- Воображаемые ужасы! Я бы хотела верить, что это была лишь игра воображения; я теперь хочу этого еще больше, чем раньше, так как даже вы не можете объяснить мне загадку этого ужасного ночного посещения.

-- А разве я не могу тебе объяснить этого, Джэни, значит, это все померещилось тебе.

-- Сэр, я сказала себе то же самое, встав сегодня утром; но когда я обвела глазами комнату, стараясь найти потерянное мужество и успокоение при виде знакомых, дорогих мне предметов, я вдруг увидала - на ковре - нечто, что уничтожило все мои сомнения - вуаль, разорванный надвое сверху до низу!

Подумать только о том, что могло произойти!

Он глубоко перевел дух и так сильно прижал меня к себе, что я едва могла дышать. После долгого молчания он снова заговорил более веселым тоном:

-- Теперь, Джэни, я объясню тебе все это. То, что ты видела, было полусном, полудействительностью; я не сомневаюсь в том, что в твою комнату вошла женщина; и эта женщина была - это должна была быть - Грэс Пуль. Ты сама называешь ее странной, и после всего, что ты знаешь о ней, ты имеешь полное основание называть ее так. Что она сделала со мной и с Мэзоном? В состоянии, среднем между сном и бодрствованием, ты заметила, как она вошла и что делала; но твой лихорадочный возбужденный мозг придал ей- внешность, которой она вовсе не имела: длинные, распущенные волосы, распухшее, темное лицо, чрезмерно высокий рост были лишь игрой твоего воображения, результатом ночного кошмара; она со злостью разорвала вуаль - это правда, и это похоже на нее. Я читаю в твоих глазах вопрос, почему я держу такую женщину у себя в доме; когда мы будем женаты, я тебе все объясню; но не теперь. Ты удовлетворена, Джэни? Ты согласна с моим объяснением тайны?

Я подумала, и действительно, оно показалось мне единственно возможным; я не была удовлетворена, но в угоду м-ру Рочестеру старалась казаться удовлетворенной. Во всяком случае я теперь успокоилась. Уже давно пробило час, и я встала, чтобы уйти.

-- Кажется, Софи с Адель в детской? - спросил он, когда я взяла свечу.

-- В кроватке Адели найдется достаточно места и для тебя. Ты должна проспать эту ночь с ней, Джэни; вполне понятно, что происшествие, о котором ты мне рассказала, разстроило твои нервы, и я боюсь, что ты не буде^- спать, если останешься одна. Обещай мне лечь в детской.

-- И запри накрепко дверь изнутри. Разбуди Софи под предлогом попросить ее, чтобы она тебя разбудила завтра рано утром, потому что до восьми ты должна успеть одеться и позавтракать. А теперь, отбрось все мрачные мысли и все тревоги, дорогая Джэни. Ты слышишь? буря утихла и ветер лишь слегка шелестит деревьями, дождь перестал барабанить по крыше; взгляни сюда, - он раздвинул занавесы у окна, - наступила чудная ночь!

Погода, действительно, изменилась. Полнеба было совершенно чисто; ветер, изменивший свое направление, разсеял облака, и они отступали с востока на запад длинными серебристыми полосами. Луна мирно сияла.

-- Ночь ясна и спокойна, сэр; и я тоже.

-- И пусть тебе не снятся больше горе и разлука, а только счастье и радость.

Это пожелание исполнилось лишь наполовину: я в самом деле не видала во сне горя и печали, но я не видала и радости, потому что я вовсе не спала. Держа маленькую Адель в объятиях, я наблюдала счастливый сон детства - такой спокойный, безмятежный и невинный - и ждала наступления утра. Кровь безпокойно билась в моих жилах, и как только солнце встало, я встала вместе с ним. Я помню, что маленькая Адель во сне крепко уцепилась за меня руками в ту минуту, когда я хотела ее оставить; я помню, что я целовала ее, освобождая её маленькия ручки, обхватившия мою шею. Я рыдала над нею в каком-то непонятном волнении и, наконец, ушла, боясь, чтобы мои рыдания не смутили её сон.