Зеленый карлик.
Глава 5

Секрет

Зеленый карлик

5

Оставим на время лорда Сен-Клера и леди Чарлсуорт и посмотрим, что делает полковник Перси, пока против него готовится заговор. Полковник занимал большой и роскошный особняк на площади Дим-Дим - в то время фешенебельном районе города, хотя сейчас это любимое обиталище крючкотворов-законников, унтер-офицеров, авторов, не имеющих покровителей, и прочих прощелыг и шаромыжников. Дом полковника, вкупе с дорогостоящим штатом прислуги, экипажами и прочим, содержался отчасти на счет владельца, отчасти на его выигрыши за бильярдом и карточным столом, отчасти же - на средства ростовщиков, щедро ссужавших полковника деньгами в расчете на его будущее наследство. В доме этом, под вечер того дня, о котором шла речь в предыдущей главе, в великолепной парадной гостиной, обставленной со всем изяществом, какое могут измыслить вкус и богатство, сидел в одиночестве полковник Перси. Блестящий офицер самым штатским образом раскинулся на обтянутой шелком софе. Томный взгляд и бледность лица свидетельствовали о бурно проведенной ночи, меж тем как пустой графин со стаканом на столике поблизости говорили о том, что полковник прибег к вину как к средству развеять апатию - попытка, впрочем, не удалась. Он лежал, прижав ладони к высокому аристократическому лбу, как вдруг распахнулось окно и в комнату вскочил человек в рыжих кудрях и рваных невыразимых^[980].

- Скотина! - сказал Перси, вздрогнув, с громким проклятием. - Как вы смеете бесцеремонно врываться ко мне в дом! Как смеете вообще ко мне приближаться после того, как вы со мной обошлись!

Такой прием ничуть не обескуражил неукротимого пришельца, в котором читатели наши, без сомнения, узнали героя ослов и тележки. Он, напротив, шагнул вперед с улыбкой на лице и, схватив полковника за руку своей костистой лапой, ответил:

- Как дела, шалунишка? Боюсь, у вас не все так ладно, как могли бы пожелать ваши лучшие друзья: эта бледность и лихорадочно горячая рука говорят о многом.

- Будьте вы прокляты! Вы самый наглый мерзавец из всех, кто заслужил пеньковый галстук! - отвечал Перси, свободной рукой нанося незваному гостю удар в лицо с такой силой, что другого, несомненно, сбил бы с ног - однако рыжий крепыш только заржал, словно полковая лошадь. - Будьте вы десять тысяч раз прокляты, говорю я вам! Клянусь телом и душой, как вы посмели явиться сюда один и без оружия?

- Что я сделал тебе, о император плутов?

- Что ты мне сделал, животное? Разве не заплатил я тебе взятку в двести гиней, чтобы ты помешал капитану Уилеру участвовать в состязании, заняв его место со своей мерзопакостной ослиной тележкой? Разве не дал я тебе еще пятьдесят гиней аванса, чтобы ты позволил мне выиграть? И разве ты, сто раз поклявшись в верности, не нарушил все свои клятвы и тем самым не лишил меня двадцати тысяч фунтов, потому что именно такую сумму я поставил на свою победу?

- Ну а если и так, - отвечал джентльмен с волосами цвета морковки, - разве вы сами на моем месте не сделали бы то же самое? Ваши двести пятьдесят фунтов уютно лежали у меня в кармане, и вдруг - то ли на беду, то ли на счастье, это уж как вам будет угодно, - против меня заключили свыше сорока пари. Я принял их все и в целях самозащиты вынужден был сделать все возможное для победы! Но послушайте, - продолжал он, - я вовсе не о том пришел говорить. Я явился к вам с целью попросить взаймы несколько сотен фунтов. Все полученное на прошлой неделе, до последнего фартинга, я потратил на выпивку и разные другие вещи.

Требование это было высказано спокойным, самоуверенным тоном, словно самая разумная просьба на свете. Этого полковник Перси уже не вынес. Дрожа всем телом и смертельно побледнев от ярости, он выхватил из кармана заряженный пистолет и выпустил в наглеца всю обойму. Как и прежде, ответом ему был лишь сатанинский смех. Пули отлетали от головы рыжего пройдохи, а одна рикошетом задела полковника, оцарапав его до крови. Вторично потерпев неудачу, Перси отшвырнул оружие и в бешенстве заметался по комнате.

- Что я за глупец! - воскликнул он. - К чему напрасно тратить силы? Мог бы и раньше догадаться, этого демона не возьмешь ни огнем, ни пулей! Он только смеется над моими бесплодными усилиями!

- Ха-ха-ха! - загремел его мучитель. - Верно, Шельма, так присядь, и поговорим наконец разумно.

Перси, выбившись из сил, машинально рухнул в кресло.

- С’Дохни, - произнес он, успокаиваясь. - Вы не человек. Клянусь жизнью, вы истинный демон, злой дух во плоти! Обычный человек не мог остаться в живых после таких градин.

С’Дохни (так звали бесстыжего обманщика) ничего не ответил, но, поднявшись с места, подошел к буфету или серванту, уставленному бутылками с вином и проч., и сперва осушил стаканчик, затем налил другой и, держа его в руке, приблизился к Шельме… то есть я хочу сказать - Перси.

- Глотни, очаровашка, - молвил он, поднося стакан к губам полковника. - Попробуй это лекарство, не то, чего доброго, в обморок свалишься. Нужно малость успокоить твое бедное сердечко.

Полковник в то время еще не был пьяницей; едва пригубив, он вернул стакан С’Дохни, и тот единым духом проглотил оставшуюся жидкость. Разговор стал более оживленным. Злоба полковника, видимо, поутихла, как только тот убедился, что толку от нее не будет, ибо он не в силах причинить вреда своему противнику. Впрочем, не менее половины фраз, что адресовали они друг другу, состояли из проклятий и богохульств. С’Дохни требовал дать ему в долг двадцать фунтов, Перси отказывался, уверяя, что у него не наберется такой суммы. С’Дохни пригрозил, что донесет властям о неких преступных махинациях, в которых был замешан полковник. Угрозы возымели желаемое действие: Перси немедля отстегнул бриллиантовую запонку и, швырнув ее на пол, с ругательствами приказал «взять ее и убираться».

Закоренелый негодяй, посмеиваясь, подобрал драгоценность, вслед за чем опрокинул еще стаканчик и удалился через открытое окно. Уходя, он сказал:

- Прощай, Шельма! В эту минуту у меня в каждом жилетном кармане лежит банковских билетов на две тысячи фунтов.

- Каналья! - сказал полковник, захлопывая окно. - Хоть бы земля разверзлась и поглотила его… или гром небесный убил бы на месте адово отродье!

Высказав эти благочестивые пожелания, Перси вновь бросился на диван, откуда его согнал неприятный посетитель.

Следующие два часа полковника никто не беспокоил, а по истечении этого времени в дверь тихонько постучали.

- Входи, скотина, кто бы ты ни был! - крикнул Перси.

Дверь бесшумно отворилась, и появился ливрейный лакей.

- Что тебе еще надо, мерзавец? - свирепо осведомился его хозяин.

- Всего лишь доложить вашему высокоблагородию, что прибыл зеленый карлик. Страшно запыхался и говорит, что должен сообщить важные сведения.

- Зеленый карлик? Проводи его в библиотеку. Скажи, что я сию минуту приду.

* * *

Едва лорд Сен-Клер покинул будуар леди Эмили, как туда вступил ее дядя, маркиз Чарлсуорт. Это был высокий и статный пожилой джентльмен, лет шестидесяти - семидесяти. Седые кудри, тщательно завитые и напудренные, обрамляли обветренное лицо с резкими чертами, орлиным носом и своеобразным выражением - по этим признакам внимательный наблюдатель сразу распознал бы в нем старого вояку, даже не будь при том военных сапог и громадной шпаги.

- Так-так, Эмили, - сказал он, приветствуя племянницу, бросившуюся ему навстречу. - Как чувствуешь себя сегодня, радость моя? Боюсь, тебе скучно сидеть здесь совсем одной.

- Ах нет, дядя! - отвечала она. - Мне вовсе не нужно общество. Книги, музыка и рисование довольно меня развлекают.

- Это хорошо, но, сдается, сегодня ты была не совсем одинока. Разве полковник не приехал тебя навестить?

- Нет, - ответила леди Эмили. - Отчего вы спрашиваете, дядя?

- Я видел во дворе прекрасную лошадь и решил, что это его. Если нет, скажи, пожалуйста, что за гость к тебе приходил?

Вопрос был неожиданный. Леди Эмили, впрочем, не растерялась и немедленно сделала то, что, возможно, сочтут не вполне подобающим для героини романа, а именно - сочинила маленькую ложь.

- А! - сказала она небрежно. - Должно быть, это лошадь мистера Ластринга. Он подмастерье обойщика, сегодня привез кое-какие ткани, что я купила на днях в лавке у его хозяина. А теперь, - продолжила она, желая перевести разговор на менее щекотливые темы, - расскажите, дядюшка, что вы делали нынче в городе?

- Что ж, - ответствовал он. - Перво-наперво я пошел во дворец Ватерлоо просить аудиенции у герцога. Беседа наша продолжалась два часа, а после его светлость пригласил меня остаться к обеду. Там я увидел герцогиню - она была, как обычно, мила и приветлива. Спрашивала о тебе очень доброжелательно и велела передать, что будет рада, если ты на несколько недель приедешь в Витрополь.

- Чудное создание! - воскликнула Эмили. - Я ее люблю, как никого на свете, кроме только вас, дядюшка, и, быть может, еще одного-двух человек. А малыша вы видели?

- Да.

- Хорошенький?

- Ничего удивительного! А как зовется милое дитя?

- Артур, кажется.

- Какого оно нрава, приятного?

- Право, не знаю. Должно быть, упрямого. Устроило настоящую битву с нянькой, когда та пыталась вывести его из комнаты после обеда. У тебя есть еще вопросы об этом маленьком бесенке?

- Пока нет. Что вы делали потом, когда ушли из дворца?

- Заглянул в таверну Верховных Духов, распил бутылочку вина с майором Стерлингом. Оттуда пошел в казармы, нужно было обсудить одно дело с офицерами моего полка. Покончив с этим, я отправился к мистеру Клеверу и купил кое-что для моей любимой племянницы, чтобы ей было чем украсить себя в день свадьбы, который, я надеюсь, очень скоро наступит.

Маркиз вынул из кармана шкатулочку, и когда ее открыли, в ней оказалось изумительное бриллиантовое ожерелье, а к нему серьги, перстни и броши. Все это маркиз бросил на колени леди Эмили. Поблагодарив его за дорогой подарок, она уронила слезинку, думая о том, как собирается ослушаться своего доброго дядюшки.

Дядя заметил и сказал:

- Ну-ну, душа моя, не надо разводить сырость. Полковник - отличный малый. Может, шальной немного, ну да женитьба его быстро излечит.

Последовало долгое молчание. Дядя и племянница, судя по задумчивым лицам, погрузились в печальные размышления. Наконец первый продолжил разговор следующими словами:

- Через несколько дней, Эмили, мы должны на время расстаться.

- Как так? - воскликнула леди Эмили, бледнея, поскольку мысли немедля обратились к полковнику Перси.

- Да вот, душа моя, - отвечал маркиз, - пришли известия, что ашанти собирают войска. Герцог по этому случаю считает необходимым увеличить численность своей армии. Несколько полков уже отправили в подкрепление, и в том числе девяносто шестой. Я как командир должен, разумеется, ехать тоже. Потому герцогиня Веллингтонская и приглашает тебя погостить - она по доброте своей считает, что в мое отсутствие тебе будет очень скучно и одиноко в замке Клайдсдейл. Надеюсь, ты примешь приглашение, душа моя?

- Конечно, - отвечала леди Эмили слабым голосом.

Сердце у нее сжалось при мысли о том, какую лживую роль она играет перед любящим, заботливым опекуном, с кем ей предстоит разлучиться, быть может, навеки.

Объявили ужин. После окончания трапезы леди Эмили, сославшись на небольшую головную боль, пожелала дяде спокойной ночи и с тяжелым сердцем удалилась к себе, в небольшую комнатку в западной башне. Заперев дверь, она села и задумалась о решительном шаге, который намеревалась предпринять. После долгих и глубоких размышлений она пришла к выводу, что перед нею всего два пути, а именно: подчиниться дяде, предав возлюбленного и сгубив на всю жизнь собственное счастье, или ослушаться маркиза, остаться верной Сен-Клеру и бежать с ним, как обещала.

Кто может ее винить, если, оказавшись пред таким выбором, она предпочла второй путь и решилась подвергнуться всем случайностям побега, чем в бездействии дожидаться бед, какими грозило промедление? Едва приняла она это решение, замковый колокол возвестил о наступлении рокового часа полуночи. В каждом ударе его, торжественном и звучном, взволнованному воображению леди Эмили чудился грозный глас, призывающий ее немедленно отправиться в путь. Когда затихло последнее глухое эхо, сменившись глубочайшей тишиной, леди Эмили вскочила с кресел, где сидела недвижно, как статуя, и закуталась в просторную накидку с капюшоном, какие в те времена часто носили витропольские дамы, - этот предмет одежды служил одновременно вуалью, шляпой и плащом.

В таком одеянии леди Эмили бесшумно выскользнула из комнаты и вместо парадной лестницы направила свои стопы к винтовой лесенке в башне. Лесенка вела в безлюдный зал, откуда сводчатая арка ворот выходила прямо в парк. Войдя тихонько в зал, беглянка заметила в лунном свете, струившемся сквозь решетки окон, темную фигуру человека у ворот, через которые нужно было пройти. Леди Эмили нельзя было назвать философом, и внезапная встреча сильно ее испугала, напомнив предание о злой фее, будто бы обитавшей здесь. Страхи ее, однако, вскоре развеялись - леди Эмили услышала позвякивание ключей под аккомпанемент ворчливого мужского голоса.

- Не пойму, - бормотало себе под нос видение. - Не пойму, с чего этот свинский фонарь погас; редкий случай, чтобы мне оказаться в этой собачьей дыре в полночь да без света. С последней пинты рука дрожит, и замочную скважину не найти никак…

Леди Эмили узнала в говорившем слугу, чьей обязанностью было запирать ворота замка, прежде чем отойти ко сну. Отчаянное положение внезапно подсказало верное средство, учитывая затуманенный рассудок подвыпившего человека. Плотнее завернувшись в плащ, леди Эмили вышла на середину зала и заговорила, как могла, властно:

Хитрость подействовала мгновенно. Слуга с криком ужаса уронил на пол ключи и кинулся бежать со всей скоростью, на какую способны были его ноги. Леди Эмили без помех отодвинула засов, и задуманный побег свершился. Легкой и стремительной поступью, словно выпущенная на волю лань, бросилась она через озаренную луной лужайку к назначенному месту встречи.

Холодный печальный ветер гулял под высокими каштанами, когда леди Эмили вступила под их раскидистые ветви, нетерпеливо поджидая возлюбленного. Неверный свет то струился сквозь просветы в листве, когда порыв ветра внезапно отклонял в сторону все ветви разом, то, когда ветер затихал и ветви возвращались в прежнее положение, разбрасывал по усыпанной листьями тропинке тысячи серебристых бликов среди переменчивых теней. Временами казалось, будто сотни привидений скользят меж могучих стволов и манят полупрозрачными руками, исчезая, как только подойдешь ближе. То и дело облачко вдруг набегало на луну, и тогда в непроглядной тьме поскрипывание ветвей, шелест листьев и дикое завывание ветра соединялись в единый тоскливый звук, от которого ужасом наполнилось бы и самое отважное сердце.

Полчаса леди Эмили медленно бродила под деревьями, дрожа на холодном ветру, то и дело останавливаясь и прислушиваясь - не раздадутся ли шаги? Наконец она услышала рокочущий звук, производимый как будто колесами кареты. Звук приближался, стал уже отчетливо слышен стук копыт, и вдруг все стихло. Прошло пять тревожных минут - кругом тишина. Леди Эмили напряженно прислушивалась. Она начала уж думать, что слух ее обманул, как вдруг шорох сухих листьев в темноте возвестил о чьем-то приближении. Леди Эмили узнала походку - никто, кроме Сен-Клера, не ступал так величаво и по-военному уверенно. Беглянка полетела стрелой, и в следующий миг лорд Рональд прижал ее к груди. После первых безмолвных приветствий он сказал приглушенно, еле слышно:

- Пойдем, любимая, нельзя терять ни секунды. Тишина и быстрота необходимы для нашей безопасности.

В конце аллеи их дожидался экипаж. Возлюбленный помог леди Эмили усесться и горячо пожал ручку, которой она опиралась на его ладонь, шепнув тем же приглушенным голосом, что будет следовать за каретой верхом.

- Хорошо, милорд, - прошептала Эмили, нежно отвечая на пожатие.

Он закрыл дверцу, вскочил на коня, стоявшего тут же, и приказал трогаться. Четыре колеса и шестерка лошадей умчали прекрасную беглянку прочь. Вскоре замок опекуна остался далеко позади.

Менее чем за час они одолели четыре мили пути, отделявшие их от Витрополя, проскакали по широким улицам города, тихим и пустынным в этот час, и оказались на большой дороге, что вела на север через обширный лес. После двух часов скачки сквозь густой мрак лесной чащи экипаж свернул с главного тракта на боковую тропу, что вилась среди тесно обступивших ее дубов и пальм, вязов и кедров. Ветви возносились ввысь, теряясь в полумраке, поддерживая темный полог ночи, словно листву, и ни единый луч не указывал дорогу запоздалому путнику.

Наконец, к большой радости леди Эмили, деревья стали редеть. Карета выехала на открытое пространство, где высилась в сиянии лунного света полуразрушенная башня. Ползучие растения увивали зубчатые стены, побеги плюща изящно оплели каменные проемы окон, в которых стекло давно уж осыпалось. Карета остановилась перед чугунными воротами мрачного здания. Леди Эмили содрогнулась.

- Печальное место для ночлега, - сказала она себе. - Но чего мне бояться? Несомненно, Сен-Клеру лучше судить о том, где нам следует делать остановки.

Лакей отворил дверцу и помог леди Эмили выйти из кареты, поскольку граф еще не подъехал. Вслед за тем слуга принялся стучать в ворота, требуя, чтобы их впустили. Оглушительный грохот заржавленного дверного молотка странно тревожил глубокую торжественную тишину, что царила в нетронутой чащобе, и будил глухое эхо среди унылых развалин. После долгой паузы послышался скрип и скрежет отодвигаемого засова. Створки ворот медленно распахнулись, открывая взорам фигуру, как нельзя более гармонирующую со всем вокруг. То была старуха, сгорбленная под бременем лет. Лицо ее, морщинистое и иссохшее, хранило постоянно недовольное выражение, меж тем как маленькие красные глазки сверкали дьявольской злобой. В одной трясущейся руке она держала связку ржавых ключей, в другой - чадящий факел.

- Эгей, Берта! - приветствовал ее лакей. - Я привез тебе гостью. Проводи-ка ее в верхние покои - остальные, я думаю, непригодны для жилья.

- Да уж, откуда бы? - сварливо прошамкала старая карга. - Если в них никто не спал вот уж больше шестидесяти долгих лет! А зачем ты сюда привез эту раскрашенную куколку? Сдается, не к добру ветер дует.

- Молчи, ведьма! - ответил слуга. - Не то язык отрежу!

Обращаясь к леди Эмили, он продолжил:

- Надеюсь, вы извините, сударыня, что вам пока будет прислуживать такая камеристка. Было бы время, хозяин непременно нашел бы кого-нибудь получше.

- Идите за мной, прекрасная госпожа, спаленку-то свою посмотрите.

Наша героиня тотчас выполнила просьбу или, вернее, приказ и последовала за безобразной каргой через анфиладу нежилых комнат, где пахло сыростью да ветер вздыхал так дико и тоскливо, что сердце слушателя невольно отзывалось безотчетной грустью. Наконец они пришли в небольшую комнату. Кровать с выцветшим бархатным пологом, несколько кресел, стол и старомодный платяной шкаф придавали ей если и не уютный, то по крайней мере обжитой вид.

Старуха сказала, поставив свечу на стол:

- Нет, не стану! - огрызнулась старая чертовка. - Заняться мне больше нечем, в самом деле?!

С этими нелюбезными словами она вышла или, точнее, потащилась прочь.

После ее ухода леди Эмили, что вполне естественно, погрузилась в невеселые думы. Скрытность и обман в прошлом, безрадостное настоящее и неведомое будущее - все повергало ее в глубокую печаль. Мало-помалу, впрочем, образ Сен-Клера засиял, подобно солнцу, над хмурым горизонтом и развеял горькие мысли.

«Скоро он будет здесь, - думала леди Эмили, - и тогда эта мрачная башня покажется мне краше королевского дворца».

плащ. Шляпа с перьями затеняла его благородные черты.

- Вы пришли наконец-то! - воскликнула леди Эмили. - Как вы долго! Я почти начала бояться, что вы заблудились в этом ужасном лесу.

- Прекрасное создание! - отвечал он, и от звуков его голоса ее словно пронзило электрическим током. - Я отдал бы все, чем владею на этой земле, лишь бы и в самом деле быть предметом вашей сердечной заботы. Но, увы, боюсь, ваше сочувствие адресовано тому, кто, пока я жив, не услышит более ваш серебристый голосок. Взгляните, прекрасная леди, и узнайте, в чьей власти вы оказались!

С этими словами он отбросил и плащ, и шляпу. Взору оцепеневшей от ужаса девушки предстал не ее возлюбленный Сен-Клер, а его соперник, полковник Перси! Лишь смертельная бледность, залившая лицо леди Эмили, и судорожно стиснутые руки выдавали, какие чувства промелькнули в ее душе при его неожиданном появлении.

- Ну-ну, приободритесь! - продолжал полковник с издевательской усмешкой. - Лучше сразу смириться, ибо я клянусь всем, что есть на свете земного и небесного, святого или грешного, ваш обожаемый художник, ваш романтический стрелок из лука никогда больше не увидит вашего лица!

- всего только жалкий прихлебатель при знатном родственнике!

- Это он вам наплел, - возразил Перси. - Да будь он хоть лордом, хоть последним рисовальщиком, на сей раз я его перехитрил. Видно, у моей кареты колеса были лучше смазаны и бежали резвей. Я выиграл скачки и увез великолепный трофей! Пускай теперь вопит: «На помощь, Сен-Клер!» - его соплеменникам в клетчатых юбках не найти этого мрачного убежища.

- Бесчестный злодей! - сказала леди Эмили в гневе. - Вы поступили низко и подло, вы пустились на хитрости, недостойные джентльмена, иначе я никогда не поверила бы вашему обману!

- Гм!.. - отвечал полковник. - Я не из тех щепетильных болванов, что считают честь за какого-то божка и поклоняются ей, словно идолу. Наушники, шпионы, лжесвидетели - у меня все идет в дело, лишь бы это помогло добиться великой цели.

- Полковник Перси, - промолвила леди Эмили, - ибо нет для вас наименования отвратительней, чем ваше собственное имя! Намерены вы держать меня в этой башне или отправите обратно, в замок Клайдсдейл?

- Значит, я останусь здесь до тех пор, пока смерть или другой, более счастливый случай освободит меня. Все мучительства, какие способно измыслить человеческое злодейство, не заставят меня выйти замуж за того, кто пал столь низко, кто открыто отвергает владычество чести и слепо следует лишь своим порочным наклонностям.

- Отлично, прекрасная проповедь! - заметил полковник, насмешливо скривив губы. - Но, прекрасная ценительница чести, вся ваша решимость не помешает мне заключить вас под стражу за вопиющее нарушение законов того самого божества, которое вы так красноречиво восхваляете. Скажите, милая леди, как согласуется с требованиями чести ваш поступок, ведь вы обманули своего любящего старенького дядюшку и сбежали среди ночи с малознакомым авантюристом?

Этой насмешки леди Эмили не вынесла. Мысль о страданиях дяди при известии о ее бегстве вмиг разрушила видимость гордого достоинства, которую пыталась она противопоставить наглым издевательствам нежеланного поклонника. Пленница уронила голову на руку и горько разрыдалась.

- Эти хрустальные капли, - сказал полковник, ничуть не растроганный ее отчаянием, - говорят о том, что будет не так уж трудно смягчить ваше упрямое сердце. Если бы я мог задержаться хоть на один день, уверен, я сумел бы образумить мою прекрасную королеву! К несчастью, жестокая необходимость вынуждает меня уехать, не откладывая. Еще до рассвета я должен быть в Витрополе, а день уже занялся над восточными холмами. Прощайте! - продолжил он более серьезным тоном. - Прощайте, леди Эмили! Дело предстоит жаркое, и, быть может, сабля какого-нибудь чернокожего бунтовщика вскоре избавит вас от искреннего, хоть и отвергнутого влюбленного, а мир - от того, кто слывет меж людьми злодеем.

- Пфе! - отвечал он смеясь. - Вы думаете, я этого боюсь? Нет, моя совесть, если она когда-нибудь у меня была, давно увяла. Я не верю в бессмертие, а смерть для меня - всего лишь краткое название вечного сна. Еще раз - прощайте!

С такими словами полковник схватил ее руку, лихорадочно поцеловал и уехал.

Бледные проблески рассвета пробились через узкое оконце в тюрьму леди Эмили, осветив лицо и всю фигуру узницы. Она лежала, вытянувшись на потертом бархатном диванчике, куда бросилась, обессилев от усталости, являя собой трогательную картину красоты, преследуемой несчастьями. Волосы ее беспорядочными локонами рассыпались по белоснежной шее и плечу, глаза были закрыты, длинные темные ресницы, влажные от слез, недвижно лежали на щеке, и лишь изредка новая слезинка дрожала на них. Лицо, всегда цветущее румянцем, после бессонной ночи было бледнее алебастра. Одну руку она подложила под голову, другая придерживала складки темной мантии, отчасти скрывавшей пленницу.

Прошло какое-то время, и, несмотря на ужас своего положения, разлученная, быть может, навсегда со всем, что было ей дорого в этом мире, оставшись в заброшенном замке в полном одиночестве, не считая злобной старой Берты, леди Эмили погрузилась в глубокий сон. Милосердное забытье ненадолго избавило ее от страданий, а мы пока обратимся к другим предметам.

980

То есть в панталонах. Викторианская стыдливость требовала заменять это слово эвфемизмами - обычай, над которым дети Бронте регулярно потешались в своих произведениях.