Пираты Мексиканского залива.
Часть вторая. Род графов Торре-Леаль. XIV. История Паулиты

Часть вторая. Род графов Торре-Леаль

XIV. ИСТОРИЯ ПАУЛИТЫ

Мой отец, бедный каменщик, зарабатывал себе на жизнь тяжелым трудом. У него было две дочери - я и моя сестра, моложе меня на четыре года. Мы жили бедно, но отец всеми силами поддерживал свою семью и очень любил жену и детей. Никогда мы не видели его пьяным. Воскресные вечера он проводил дома, рассказывая мне сказки или играя с моей сестренкой. Все соседи завидовали матери, что у нее такой муж. А он только и мечтал о том времени, когда я вырасту и бог поможет ему справиться с нуждой.

Мне было семь лет, а моей сестренке - три, когда однажды в субботу отец пришел домой очень веселый и сказал матери:

- Анхела, завтра я поведу тебя с девочками на праздник в Койоакан.

- Неужели? - воскликнула мать. - Доченька, - позвала она меня, - беги сюда, завтра мы пойдем с отцом на праздник в Койоакан.

Я никогда не выходила из дому и даже не знала, что такое праздник, а мать тоже давно нигде не бывала. Мы обе так обрадовались, так обрадовались, что отец растрогался до слез, он обнял нас и расцеловал.

- Бедняжки мои! - сказал он.

Я никогда не видела, чтобы отец плакал, и спросила его, сама чуть не плача:

- Отчего ты плачешь, отец?

- От радости, - ответил он, улыбаясь сквозь слезы, - от радости, Паулита, я рад тому, что вы так довольны.

- Конечно, мы очень довольны, Пабло, - сказала мать, обнимая его. - Только не плачь даже от радости, а то мне станет грустно. Сейчас я принесу тебе малышку, и ты успокоишься.

Мать взяла на руки сестренку, которая спала в своем углу, и протянула ее отцу, а он прижал девочку к себе, почти не видя ее сквозь слезы, застилавшие ему глаза.

- Не сердись, Лукас, что я так подробно рассказываю об этой ночи, но все эти воспоминания и сейчас вызывают у меня слезы. - Паулита вытерла глаза, а Лукас сам чуть не плакал.

Девушка продолжала:

- Потом отец, решив удивить мать, молча вытащил из-за пазухи платок и развернул его: там блестело несколько серебряных монет и одна золотая.

- Откуда это? - с радостной улыбкой спросила мать.

- Догадайся сама, - отвечал отец, подавая ей деньги.

Я никогда еще не видела золотой монеты и с восхищением вертела ее в руках.

- Ладно, эти ты заработал, - сказала мать, сосчитав серебряные монеты, - но та?

 Ту мне сам бог послал для вас. Вот слушай: кончил я работу и иду усталый домой, а по дороге встречаю людей, направляющихся в Койоакан, где, говорят, готовится веселый праздник в честь святого патрона. Иду я и думаю, какая жалость, что я так беден и не могу даже повести погулять мою бедняжку Анхелу и маленьких дочек, которые никогда еще ничего не видели. И стало мне грустно.

- Добрый мой Пабло, - говорит мама и ласково на него смотрит. А я прижимаюсь к отцу, который держит на коленях сестренку.

- Так вот, иду я, печальный, и вдруг слышу крики: «Остановите, остановите его!» Поднял я голову, а прямо на меня скачет красавец конь в богатой сбруе. Я ухватил его за узду, проклятый конь давай вырываться, но я держал узду крепко, пока не подбежал его хозяин, какой-то важный сеньор. Он сунул руку в карман и дал мне эту монету. Вот я и говорю, что ее послал бог, чтобы я мог порадовать вас прогулкой в Койоакан и купить фруктов и сластей для девочек.

Я была так счастлива, что, кажется, не согласилась бы поменяться с самой вице-королевой. До глубокой ночи, пока нас не сморил сон, мы без передышки говорили о завтрашней прогулке. Я донимала расспросами отца и мать, а потом пересказывала все сестренке. Ты представить себе не можешь, как радовались мои родители, гордясь, что могут доставить мне такое счастье. Наконец я заснула и всю ночь видела прекрасные сны.

- Помни, завтра надо встать рано, - сказал отец.

Напрасное напоминание: раза три я просыпалась среди ночи и спрашивала: «Пора? Пора?»

- Еще ночь, спи, - отвечала мать, и я снова засыпала.

Один раз я услыхала голос отца:

- Что сказала Паулита?

- Спрашивает, не пора ли вставать.

- Бедняжка, - сказал отец, смеясь, но тронутый моим волнением, - как она взбудоражена.

Под конец я так глубоко заснула, что мать едва добудилась меня.

Из Мехико мы, разумеется, отправились пешком, но в отличном настроении. Я, смеясь, бежала впереди или вела за руку сестренку, когда мать спускала ее на землю. Отец радовался и моему веселью, и удовольствию, сиявшему на лице матери. Ах! Лукас, какой добрый был мой отец.

Но вот мы пришли в Койоакан. Мне покупали все, чего я только ни просила: фрукты, сласти, игрушки, цветы. Это был самый счастливый день моей жизни. Началась процессия, и отец повел нас на кладбище, откуда лучше было видно. Со всех сторон жгли фейерверки, и взлетавшие ракеты пугали меня и сестренку.

- Пойдем отсюда, - сказал отец, - а то еще обожгут детей.

- Пойдем, - сказала мать, и мы уже собирались уходить, когда мимо пролетел пылающий шар, оторвавшийся от горевшего рядом огненного колеса. Меня осыпало искрами, я в ужасе бросилась бежать и почти в ту же секунду услышала крик отца. Оглянувшись, я увидела, что он, едва держась на ногах, закрывает лицо руками, а между пальцев у него струится кровь.

Мать тоже вскрикнула, бросилась к нему и усадила его на землю. Вокруг нас собрался народ.

- Что с тобой, Пабло? Пабло, ответь мне! - в тоске и тревоге кричала мать.

- Бомба угодила ему прямо в лицо, - говорили в толпе.

- Врача, священника! - кричали женщины.

Со всех сторон сбегались люди, узнать, в чем дело.

 - а теперь вот, обливаясь кровью, он лежит без сознания на земле, и мать, обезумев, рыдает над ним. Кругом столько незнакомых бледных лиц, крики: «Врача, священника!». Это было так страшно, так ужасно, я вижу все, как сейчас…

Отец пришел в себя, но стонал так жалобно, что сердце у меня разрывалось.

- Пропустите, я врач, - услыхала я, и какой-то человек, пробившись через толпу, встал на колени рядом с отцом.

- Убери руки, дружок, - сказал он, но отец по-прежнему стонал, не открывая лица.

- Сеньора, - сказал врач моей матери, - подержите ему руки, мне надо осмотреть рану.

Любопытные сгрудились вокруг нас, чуть не наступая на тело отца. Ему отвели руки от лица, и мать в ужасе закричала, а за ней следом и все остальные. Это было не лицо, а какое-то месиво из мяса и крови.

Врач внимательно осмотрел рану и произнес уверенно, без всякой жалости к отцу и к нам, в тревоге ожидавшим приговора:

- Смертельной опасности нет, но, без сомнения, он ослепнет навсегда.

Сердце у меня зашлось.

- Боже! - воскликнул отец, всплеснув руками. - Останусь слепым! Боже мой, боже! Кто же будет кормить мою жену и малюток!

Никто не мог слушать его без слез.

- Анхела, Паулита, - стонал несчастный. - Где вы?

- Мы здесь, Пабло, мы с тобой, - рыдая, отвечала мать.

- А девочки?

- Вот они, дай им руку.

Отец вытянул вперед руки и обнял всех троих.

- Анхела, Паулита, Лусия, никогда я вас больше не увижу. О, небо! Как же я смогу теперь прокормить вас!

- Успокойся, успокойся, Пабло. Тебе очень больно?

- Да, очень, но боль в ране пустое по сравнению с болью в сердце. Слепой! Слепой! Что же будет с вами? Никогда я больше не увижу вас…

Люди вокруг нас рыдали.

Тут, к счастью, появился сеньор священник. Отца уложили на носилки и отнесли в приходский дом. До сих пор я помню ласковые слова утешения, которые говорил нам священник.

и дети. Он звал нас поминутно, не веря, что мы рядом с ним.

На следующее утро его на носилках перенесли в Мехико. Как отличался этот путь от вчерашнего! Как изменилась наша судьба! После безоблачного счастья такое страшное горе!

- Полно, Паулита, - сказал он, - зачем ты рассказываешь мне эту печальную сказку…

- Это правда, Лукас, правда. Сейчас ты все узнаешь.