Белая лань (первый вариант)
(Старая орфография)

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Беккер Г. А., год: 1861
Примечание:Перевод Ек. Бекетовой
Категории:Рассказ, Легенды и мифы
Связанные авторы:Краснова Е. А. (Переводчик текста)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Белая лань (первый вариант)

 

Г. А. Бекеръ

Белая лань.

(La corza blanca).

Г. А. Бекеръ. Избранные легенды

(G. А. Becquer. Leyenchs escogidas)

Переводъ съ испанскаго Ек. Бекетовой.

С.-Петербургъ. Изданiе А. С. Суворина, 1895

Въ тысячу-трехсотыхъ годахъ, въ небольшомъ селенiи Аррагонской провинцiи, жилъ славный дворянинъ, по имени донъ Дiонисъ. Прослуживши королю долгое время въ войнахъ противъ неверныхъ, онъ удалился въ свой наследственный замокъ и тамъ спокойно отдыхалъ отъ военныхъ трудовъ, предаваясь веселому развлеченiю охоты.

Однажды, когда онъ охотился вместе со своеiо дочерью, прозванною Лилiей за свою красоту и необыкновенную белизну, - они такъ запоздали, преследуя зверя въ горахъ своихъ владенiй, что имъ пришлось расположиться на отдыхъ въ пустынномъ ущельи, по которому стремился горный ручей, надая съ утеса на утесъ съ тихимъ, нежнымъ журчаньемъ.

Донъ Дiонисъ пробылъ уже около двухъ часовъ въ этомъ прелестномъ уголке, расположившись на мягкой траве подъ тенью ольховой рощи и дружелюбно обсуждая со своими охотниками все событiя дня. Одинъ за другимъ, все присутствовавшiе разсказывали более или менее интересныя приключенiя, случавшiяся съ каждымъ во время охотничьей жизни. Вдругъ, съ вершины одного изъ самыхъ возвышенныхъ горныхъ склоновъ, послышался отдаленный звонъ, похожiй на звонки большого стада. Чередуясь съ лепетомъ ветра, колыхавшаго листья деревъ, онъ все приближался. И точно - это было стадо. Вследъ за звонками изъ густыхъ кустарниковъ выскочило штукъ сто белоснежныхъ ягнятъ, которые начали спускаться на противоположный берегъ ручья; за ними следовалъ пастухъ въ своей низконадвинутой шапке, защищавшей его отъ перпендикулярныхъ лучей солнца.

- Кстати о необыкновенныхъ приключенiяхъ, - воскликнулъ одинъ изъ охотниковъ, обращаясь къ своему господину: - вотъ вамъ пастухъ Эстебанъ, который съ некотораго времени сталъ еще глупее, чемъ Господь создалъ его, хотя и то было не мало; онъ можетъ васъ потешить разсказомъ о причинахъ своихъ постоянныхъ страховъ.

- Что-жъ такое случилось съ этимъ бедньмъ малымъ? - спросилъ донъ Дiонисъ съ любопытствомъ.

- Пустяки! - насмешливо отвечалъ охотникь. - Дело въ томъ, что хотя онъ и не въ великую пятницу родился, и перстомъ Божiимъ не отмеченъ, и съ чортомъ въ сношенiяхъ не состоитъ, какъ видно по его христiанскимъ привычкамъ, но, все-же, Богъ его знаетъ какъ и почему, одаренъ самой чудесной способностью, которою когда-либо обладалъ человекъ, кроме разве Соломона, понимавшаго, какъ говорятъ, даже языкъ птицъ.

- Какаяже это чудесная способность?

- Да вотъ какая: онъ клянется и божится всемъ на свете, что олени, разгуливающiе у насъ въ горахъ, сговорились не давать ему покоя, - и что всего лучше - что онъ не разъ заставалъ ихъ въ разговорахъ о немъ, слышалъ, какъ они совещались о томъ, какъ-бы его провести и одурачить, а когда это имъ удавалось, то слышалъ также, какъ они хохотали надъ нимъ во все горло.

Между темъ Констанцiя - такъ называлась прекрасная дочь дона Дiониса - подошла къ группе охотниковъ, и такъ какъ ей, повидимому, очень хотелось узнать необыкновенную исторiю Эстебана, - одинъ изъ охотниковъ подошелъ къ тому месту, где пастухъ поилъ стадо, и привелъ его къ своему господину. Смущенiе и замешательство беднаго малаго были такъ очевидны, что донъ Дiонисъ поспешилъ его ободрить и назвалъ на имени съ добродушной улыбкой.

Эстебанъ былъ парень летъ девятнадцати или двадцати, коренастый, съ небольшой головой, ущемленной между плечами, съ маленькими голубыми глазками, съ неопределеннымъ и тупымъ взглядомъ, свойственнымъ альбиносамъ. Носъ у него былъ курносый, губы толстыя и ротъ всегда открытый, лобъ низкiй, кожа белая, но загорелая отъ солнца; волосы падали ему на глаза и торчали вокругъ лица жесткими прядями, похожими на гриву рыжей лошади.

Таковъ приблизительно былъ Эстебанъ въ физическомъ отношенiи, что касается до нравственнаго, то можно смело утверждать, не встретивъ противоречiя ни съ чьей стороны, ни даже съ его собственной, что онъ былъ совершенно глупъ, хотя немножко себе на уме и не безъ плутовства, какъ и подобаетъ настоящему мужику.

Когда пастухъ оправился отъ своего смущенiя, донъ Дiонисъ снова заговорилъ съ нимъ, и самымъ серьезнымъ тономъ, притворяясь, что онъ необыкновенно интересуется подробностями приключенiя, разсказаннаго ему охотникомъ, обратился къ нему со множествомъ вопросовъ, на которые Эстебанъ отвечалъ уклончиво, какъ-бы желая избежать объясненiй по поводу этого происшествiя.

безъ некотораго безпокойства.

Прежде всего онъ несколько разъ подозрительно осмотрелся кругомъ, точно опасаясь, что его услышитъ кто-нибудь, кроме присутствовавшихъ, потомъ почесалъ затылокъ, вероятно, желая освежить свою память и собраться съ мыслями, и въ конце концовъ началъ такимъ образомъ:

- Дело въ томъ, сеньоръ, что я ходилъ недавно советоваться съ однимъ тарасонскимъ попомъ, и онъ мне сказалъ, что съ чортомъ шутки плохи и что въ такихъ делахъ ничемъ не поможешь. Остается только зашить себе ротъ, да молиться хорошенько святому Варфоломею, который ужъ знаетъ, чемъ доехать чорта, а затемъ махнуть рукой и положиться на волю Божiю, потому что Господь милостивъ и позаботится обо всемъ.

Я это все хорошенько запомнилъ и решилъ, что никому и ни за что не скажу больше ни слова про мое приключенiе; но сегодня такъ и быть разскажу, чтобы удовлетворить ваше любонытство. Ну, а если чортъ съ меня что стребуетъ за это и снова начнетъ меня дурачить въ наказанiе за мою болтовню - на то у меня Святое Евангелiе зашито въ рубашке, и съ его святою помощью мне еще въ прокъ пойдетъ испытанiе, какъ бывало и прежде.

- Однако, довольно! - воскликнулъ донъ Дiонисъ, теряя терпенiе отъ разглагольствованiй пастуха, грозившихъ никогда не кончиться; - будетъ тебе ходить вокругъ да около, приступай прямо къ делу.

- Я къ делу и иду, - спокойно отвечалъ Эстебанъ. Онъ громко закричалъ на своихъ ягнятъ, которыхъ все время не терялъ изъ виду, свистнулъ, чтобы собрать ихъ, потому что они было уже разбрелись по горе, снова почесался и сталъ разсказывать: - Вы, со своими постоянными разъездами, и разные охотники-контрабандисты, со своими саыострелами и западнями, не оставили въ живыхъ ни одного зверя на двадцать миль въ окружности, и, такимъ образомъ, съ некоторыхъ поръ дичь до такой степени перевелась въ этихъ горахъ, что теперь ни единаго оленя ни за что не встретить. Вотъ, сижу я разъ у насъ въ деревне на церковной пааерти, где обыкновенно собираемся мы после воскресной обедни, съ несколькими мужиками, работающими на Вератонской земле, и разговариваю объ этомъ. Одинъ изъ нихъ мне и говоритъ:

- Не понимаю, дружище, какъ случилосъ, что ты ихъ не встречаешь. Могу тебя уверить, что всякiй разъ, какъ мы ходимъ за дровами, непременно нападаемъ на ихъ следы. Да вотъ, три или четыре дня тому назадъ, не далее того, целое стадо - судя по следамъ, штукъ двадцать слишкомъ - вытоптало хлебное поле, принадлежащее монастырю ромеральской Богоматери. - А куда направлялись эти следы? - спрашиваю я у рабочихъ, желая узнать, могъ-ли я встретиться со стадомъ. - Да въ горное ущелье - отвечали они. - Я не пропустил мимо ушей этого сведенiя и въ туже ночь пошелъ и спрятался въ ольшаннике. Целую ночь я слышалъ, какъ ревели олени. То тамъ, то сямъ, то вдали, то вблизи звали они другъ друга; время отъ времени ветви шевелились за моей спиной, но, какъ я ни старался, не могъ увидать ни одного оленя.

Темъ не менее, когда разсвело и я повелъ ягнятъ на водопой, я увиделъ на берегу речки, въ некоторомъ разстоянiи отъ того места, где мы теперь находимся, и въ самой чаще ольшанника (куда даже въ полдень не проникаетъ ни одинъ солнечный лучъ), множество свежихъ оленьихъ следовъ и поломанныхъ ветвей. Вода въ ручье была немного мутна, но всего страннее то, что между следами зверей я заметилъ легкiе отпечатки маленькихъ ножекъ - такъ, съ половину моей ладони величиной, безъ преувеличенiя.

Тутъ пастухъ инстинктивно, какъ-бы прiискивая сравненiе, взглянулъ на ножку Констанцiи, которая виднелась изъ подъ ея платья, обутая въ хорошенькiй желтый сафьянный башмачокъ; вследъ за Эстебаномъ посмотрели въ туже сторону и донъ Дiонисъ, и некоторые изъ окружавшихъ его охотниковъ. Тогда девушка поспешила спрятать ножку, воскликнувъ самымъ естественнымъ тономъ:

- О, нетъ! къ несчастiю, мои ноги не такъ малы. Такiя ножки бываютъ только у волшебницъ, про которыхъ намъ разсказываютъ трубадуры.

- Но этимъ дело не кончилосъ, - продолжалъ пастухъ, когда Констанцiя замолчала. - Въ другой разъ, спрятавшись въ новую засаду, где непременно должны были проходить олени на пути въ ущелье, сталъ я ихъ поджидать. Около полуночи одолелъ меня сонъ - однако, не настолько, чтобы я не смотъ открыть глаза въ ту минуту, какъ мне почудилось, что ветки зашевелились кругомъ. Ну, вотъ, открылъ я глаза, поднялся какъ можно осторожнее, прислушался къ смутнымъ звукамъ, которые раздавались все ближе и ближе, и по ветру до меня явственно донеслись какiя-то непонятныя восклицанiя и песни, взрывы смеха и отдельные голоса, разговаривающiе между собою звонко и шумно, какъ болтаютъ деревенскiя девушки, когда возвращаются толпами отъ источника, съ кувшинами на головахъ, шутя и смеясь по дороге. Насколько я могъ заключить по близости этихъ голосовъ и треску ветвей, что ломались на пути, давая дорогу этимъ шалуньямъ, оне должны были спуститься изъ чащи въ низенькую ложбину, образуемую горой какъ разъ около того места, где я спрятался. Вдругъ, прямо за мной, дожалуй, еще ближе, чемъ вы теперь отъ меня, раздался свежiй и звонкiй голосокъ и громко закричалъ... уверяю васъ, сеньоры, это такъ-же справедливо, какъ-то, что я умру... такъ-таки и закричалъ:

Бегите прочь, подруги!

Здесь дурень Эстебанъ!

Тутъ присутствовавшiе не могли долее сдержать давно разбиравшаго ихъ смеха и, давъ волю своему веселью, разразились отчаяннымъ хохотомъ. Донъ Дiонисъ не могъ не принять участiя въ общемъ весельи, несмотря на свою напускную серьезность; онъ и его дочь первые начали смеяться и успокоились чуть-ли не после всехъ, особенно Констанцiя: всякiй разъ, какъ она смотрела на смущеннаго и неуклюжаго Эстебана, она приннмалась снова хохотать, какъ сумасшедшая, такъ что слезы навертывались ей на глаза.

Хотя пастухъ и не обратилъ особеннаго винманiя на впечатленiе, произведенное его разсказомъ, но онъ почему-то казался взволнованнымъ и озабоченнымъ, и, пока господа вдоволь потешались надъ его глупостью, онъ озирался съ очевиднымъ страхомъ и точно старался разсмотреть что-то такое между частыми стволами деревьевъ.

- Что съ тобою, Эстебанъ? - спросилъ одинъ изъ охотниковъ, заметивъ возростающее безпокойство беднаго юноши, который то устремлялъ испуганный взоръ на прелестную дочь дона Дiониса, то озирался кругомъ съ глупымъ, растеряннымъ видомъ.

- Что со мной? Да что-то очень странное! - воскликнулъ Эстебанъ. - Когда я услыхалъ те слова, которыя только что повторилъ вамъ, я быстро обернулся, чтобы увидеть того, кто произнесъ ихъ, и въ тоже мгновенiе изъ техъ самыхъ кустарниковъ, где я спрятался, выскочила белая, какъ снегъ, лань и, перепрыгивая огромными прыжками черезъ остролистники и мастиковые кусты, удалилась; за ней мчалось целое стадо ланей обыкновеннаго цвета. Все оне, не исключая и белой, которая ими предводительствовала, не кричали, спасаясь бегствомъ, какъ простыя лани, а громко хохотали, и я готовъ присягнуть, что ихъ смехъ и до сихъ поръ звучитъ у меня въ ушахъ - по крайней мере, я сейчасъ его слышалъ.

- Вотъ тебе и на! - воскликнулъ донъ Дiонисъ съ шутовскимъ видомъ. - Послушай, Эстебанъ, следуй советамъ тарасонскаго попа: не разсказывай про свои встречи съ оленями, любящими пошутить, не то въ самомъ деле чортъ отниметъ у тебя и ту каплю разума, что у тебя есть, а такъ какъ ты уже запасся Евангелiемъ и знаешь молитвы святому Варфоломею, то ступай къ своимъ ягнятамъ, которые уже разбрелись но ущелью. Если нечистая сила снова начнетъ приставать къ тебе, ты ведь знаешь, чемъ помочь: скорее "Отче нашъ" и эпитемью.

дочерью. Не успелъ онъ отойти четырехъ шаговъ, какъ уже началъ действовать пращой; собирая стадо.

Такъ какъ жаркiе часы уже успели пройти, и вечернiй ветерокъ начиналъ шевелить ольховые листья и освежать воздухъ, донъ Дiонисъ распорядился снова оседлать лошадей, которыя паслись въ соседней роще, и когда все было готово, приказалъ спустить своры и трубить въ рога. Охотники выехали густой толпой изъ ольховой рощи и продолжали прерванную охоту.

II.

Въ числе охотниковъ дома Дiониса былъ молодой человекъ, по имени Гарсесъ, сынъ стараго, преданнаго слуги, особенно любимый своими господами по случаю своего происхожденiя.

Гарсесъ былъ почти однихъ летъ съ Констанцiей и съ ранняго детства привыкъ предупреждать ея малейшiя желанiя, угадывать и исполнять ея легчайшiе капризы.

Онъ занимался на досуге изготовленiемъ острыхъ стрелъ для ея самострела изъ слоновой кости; онъ укрощалъ жеребцовъ, предназначенныхъ для молодой госпожи, и воспитывалъ для охоты ея любимыхъ гончихъ; онъ дрессировалъ ея соколовъ, которымъ покупалъ на кастильскихъ ярмаркахъ красныя шапочки, вышитыя золотомъ.

Изысканная услужливость Гарсеса и особенная благосклонность къ нему господъ доставили ему некоторую непопулярность среди остальныхъ охотниковъ, пажей и низшихъ слугъ дона Дiониса; по словамъ его завистниковъ, во всехъ его старанiяхъ предупреждать малейшiя прихоти госпожи сказывался его льстивый и подобострастный характеръ. Были, конечно, и такiе, которые отличались большей наблюдательностью или лукавствомъ и усматривали въ безконечныхъ ухаживаньяхъ услужливаго юноши некоторые признаки плохо скрываемой любви.

Если это и было справедливо, тайное пристрастiе Гарсеса оправдывалось съ избыткомъ несравненной красотой Констанцiи. Только каменная грудь и ледяное сердце могли оставаться невозмутимыми близь этой женщины, съ ея поразительной прелестью и редкой привлекательностью.

На двадцать миль въ окружности ее звали монкайской Лилiей, и она, действительно, заслуживала этого прозвища, потому что была такъ стройна, такъ бела и такъ золотокудра, какъ будто Господь создалъ ее, какъ и лилiю, изъ снега и золота.

Между темъ окрестныя сеньоры поговаривали втихомолку, что прекрасная хозяйка Вератонскаго замка не отличалась чистотой крови, равной своей красоте, и что, несмотря на свои золотыя косы и свою алебастровую кожу, она происходила отъ матери цыганки. Никто не могъ съ достоверностью утверждать, насколько справедливы были эти слухи, такъ какъ донъ Дiонисъ, действительно, велъ въ молодости довольно безпокойную жизнь и, прослуживши долгое время подъ предводительствомъ аррагонскаго короля (отъ котораго, въ числе прочихъ милостей, получилъ и свои Монкайскiя владенiя), отправился въ Палестину, где странствовалъ несколько летъ, после чего вернулся и поселился въ своемъ Вератонскомъ замке съ маленькой дочкой, родившейся, безъ сомненiя, въ чужестранныхъ земляхъ. Единственный человекъ, который могъ разсказать что-нибудь о таинственномъ происхожденiи Констанцiи, - такъ какъ сопровождалъ дона Дiониса въ его отдаленныхъ походахъ, - былъ отецъ Гарсеса; но онъ умеръ уже довольно давно, не проронивъ ни одного слова на этотъ счетъ даже своему собственному сыну, который несколько разъ спрашивалъ его объ этомъ съ величайшимъ любопытствомъ.

То сосредоточенный и печальный, то безпокойный и веселый нравъ Констанцiи, странная экзальтацiя ея мыслей, ея нелепыя причуды, ея таинственныя привычки и образъ жизни, даже та особенность, что глаза и брови у нея были черны, какъ ночь, между темъ какъ она сама была бела и белокура, какъ золото, - все это давало пищу сплетнямъ соседей. Даже самъ Гарсесъ, стоявшiй такъ близко къ ней, убедился, наконецъ, что въ его госпоже было что-то необыкновенное, и что она не походила на другихъ женщинъ.

Присутствуя вместе съ другими охотниками при разсказе Эстебана, Гарсесъ чуть-ли не одинъ изъ всехъ выслушалъ съ истиннымъ люборытствомъ подробности необычайнаго приключенiя. Хотя онъ не могъ удержаться отъ смеха, когда пастухъ повторилъ слова белой лани, но, все-таки, едва онъ успелъ выехать изъ рощи, въ которой все отдыхали, какъ уже началъ перебирать въ уме самыя нелепыя мысли.

- Конечно, вся эта исторiя съ говорящими ланями - чистейшая выдумка Эстебана, и самъ онъ сущiй идiотъ, - разсуждалъ про себя молодой охотникъ, следуя шагъ за шагомъ за конемъ Констанцiи, верхомъ на великолепномъ рыжемъ жеребце. Она также казалась немного разсеянной и молчаливой, и, отделившись отъ толпы охотниковъ, не принимала почти никакого участiя въ празднике. - Однако, кто знаетъ, можетъ быть, въ разсказахъ этого глупца есть доля правды? - продолжалъ размышлять юноша. - Бываютъ на свете вещи и постраннее этого; отчего-же не быть и белой лани, темъ более, что, если верить нашимъ деревенскимъ песнямъ, у самого святого Губерта, покровителя охотниковъ, была такая лань. О, если бы я могъ поймать живую белую лань и подарить ее моей госпоже!

Гарсесъ провелъ весь вечеръ, разсуждая и размышляя такимъ образомъ, а когда солнце стало скрываться за соседними холмами, и донъ Дiонисъ приказалъ своимъ людямъ собираться, чтобы вернуться въ замокъ, онъ незаметно отделился отъ общества и отправился на поиски за пастухомъ, углубляясь въ самую чащу и глушь горныхъ лесовъ.

Ночь почти настала, когда донъ Дiонисъ достигъ воротъ своего замка. Наскоро приготовили скромный ужинъ, и онъ селъ за столъ вместе съ дочерью.

есъ? - спросила Констанцiя, заметивъ, что ея верный слуга не находился на своемъ месте, чтобы служить ей, какъ обыкновенно.

- Мы не знаемъ, где онъ, - поспешили ответить другiе слуги. - Онъ разстался съ нами около ущелья, и съ техъ поръ мы его не видали.

Въ эту минуту вошелъ Гарсесъ, запыхавшiйся и усталый, но съ такимъ довольнымъ и сiяющимъ лицомъ, какое только можно себе представить.

- Простите меня, сеньора! - воскликнулъ онъ, обращаясь къ Констанцiи. - Простите, если я на минуту пренебрегъ своими обязанностями; но тамъ, откуда я прiехалъ во всю прыть моего коня, я также, какъ и здесь, старался только о томъ, чтобы услужить вамъ.

- Услужить мне? - переспросила Констанцiя: - я не понимаю, что ты хочешь сказать...

- Да, сеньора, услужить вамъ, - повторилъ молодой человекъ, - потому что я убедился, что белая лань, деыствительно, существуетъ. Кроме Эстебана, это утверждаютъ многiе другiе пастухи, которые клянутся, что видали ее не разъ. Съ помощью ихъ и уповая на Бога и на моего покровителя, святого Губерта, я надеюсь доставить ее въ замокъ раньше трехъ дней живую или мертвую!

- Поди ты со своими глупостями! - воскликнула Констанцiя съ насмешкой, между темъ какъ присутствовавшiе вторили ея словамъ более или менее сдержаннымъ смехомъ. - Выкинь ты изъ головы ночныя похожденiя за белыми ланями: ясно, что чортъ забавляется, смущая дураковъ, а если ты будешь упорствовать и погонишься за нимъ по пятамъ, онъ насмеется надъ тобой, какъ надъ беднымъ Эстебаномъ...

- Сеньора, - сказалъ Гарсесъ прерывающiiмся голосомъ, делая надъ собой усилiе, чтобы сдержать гневъ, возбужденный въ немъ насмешками окружающихъ, - сеньора, я никогда не встречался съ чортомъ и потому не знаю, какъ съ нимъ ладить. Но клянусь вамъ, что со мною насмешка удастся ему менее всего, потому что право пользоваться этой привилегiей я признаю только за вами!

Констанцiя отлично знала, какое впечатленiе произвела ея насмешка на влюбленнаго юношу; но, желая истощить его терпенiе до последней крайности, продолжала въ томъ же тоне:

- А что какъ ты прицелишься въ белую лань, да она ответитъ тебе насмешкой, вроде той, которой удостоился Эстебанъ, или расхохочется тебе въ носъ, и отъ звуковъ ея сверхъестественнаго смеха самострелъ вывалится у тебя изъ рукъ, и, прежде чемъ ты успеешь оправиться отъ своего испуга, она исчезнетъ быстрее молнiи?

- О, - воскликнулъ Гарсесъ, - что касается до этого, то ужь будьте уверены, что если она мне попадется на разстоянiе выстрела, такъ можетъ гримасничать не хуже фигляра и болтать, сколько ей угодно, не только по-романски, но даже и по-латыни, какъ мунильскiй аббатъ, а безъ стрелы ужь не уйдетъ.

Тутъ къ разговору присоединился донъ Дiонисъ и съ убiйственной серьезностью, сквозь которую прорывалась иронiя его словъ, сталъ награждать выведеннаго изъ терпенiя юношу самыми нелепыми советами - на тотъ случай, когда ему придется встретиться носомъ къ носу съ чортомъ, превратившимся въ белую лань.

При каждой новой шутке своего отца Констанцiя смотрела во все глаза на осмеяннаго Гарсеса и принималась хохотать, какъ сумасшедшая. Остальные поощряли насмешки, перемигиваясь съ нескрываемой радостью.

Эта сцена продолжалась втеченiе всего ужина. Легковерiе молодого охотника послужило обязательной темой для всеобщаго зубоскальства, такъ что, когда убрали со стола, и донъ Дiонисъ съ Констанцiей удалились въ свои покои, и все населенiе замка предалось отдыху, Гарсесъ долго оставался въ нерешимости, не зная, что ему делать, стоять ли твердо за исполненiе своего намеренiя, несмотря на насмешки господъ, или окончательно отъ него отказаться?

- Кой чортъ! - воскликнулъ онъ, выходя изъ своей нерешимости: - хуже того, что со мною было, ужь не можетъ быть, а если, напротивъ, то, что разсказывалъ Эстебанъ, справедливо... о, какъ я тогда буду наслаждаться своимъ торжествомъ!

Съ этими словами онъ снарядилъ свой самострелъ, положилъ на него крестное знаменiе, взялъ его на плечо и направился къ воротамъ замка, чтобы выйти на горную тропинку.

Какъ только Гарсесъ достигъ ущелья и настало то время, когда, по словамъ Эстебана, следовало ожидать появленiя ланей, луна начала медленно подниматься изъ за ближайшей горы.

есъ довольно долго ходилъ взадъ и впередъ, изучая поляны и соседнiя тропинки, расположенiе деревьевъ, неровности почвы, извилины реки и глубину водъ. Наконецъ, окончивъ это подробное изследованiе местности, въ которой находился, онъ спрятался на склоне горы, подъ высокими и темными ольхами, у подножiя которыхъ росли густые кустарники такой вышины, что могли свободно скрыть лежащаго на земле человека.

Река, вытекавшая изъ мшистыхъ утесовъ, стремилась по излучинамъ Монкайской горы и спускалась въ ущелье чуднымъ водопадомъ; после чего она катилась, омывая корни ивовыхъ деревьевъ, обрамлявшихъ ея берега, и протекала съ веселымъ журчанiемъ среди камней, оторванныхъ отъ горы, пока не впадала въ глубокiй бассеинъ около того места, где прiютился охотникъ.

Тополи съ серебристыми листьями, нежно трепетавшими отъ легкаго дуновенья, ивы, склонившiяся надъ прозрачной водой, въ которой оне мочили концы своихъ печальныхъ ветвей, и узловатые остролистники, по стволамъ которыхъ вились и ползли каприфолiи и голубые вьюнки, - составляли густую лиственную стену вокругъ спокойнаго речного бассейна. Ветеръ колыхалъ эту непроницаемую зеленую беседку, бросавшую вокругъ свои дрожащiя тени, и по временамъ пропускалъ сквозь листву мимолетный лучъ света, который сверкалъ на поверхности глубокихъ и неподвижныхъ водъ, подобно серебряной молнiи.

Притаившись въ кустахъ, прислушиваясь къ малейшему шороху и не спуская глазъ съ того места, откуда должны были появиться лани по его разсчету, Гарсесъ тщетно и долго ждалъ. Глубочайшая тишина царствовала кругомъ.

Оттого-ли, что ночь, перешедшая уже за половину, давала себя чувствовать, или оттого, что отдаленное журчанье воды и проникающiй ароматъ лесныхъ цветовъ, вместе съ ласками ветра, привели его въ то сладкое оцепененiе, въ которое была погружена вся природа, - но только влюбленный юноша, перебиравшiй въ уме самыя радужныя мечты, сталъ чувствовать, что его мысли мало-по-малу путаются, а мечты принимаютъ все более и более неуловимыя и неоиределенныя формы.

Съ минуту онъ виталъ въ туманномъ пространстве, отделяющемъ реальный мiръ отъ области сновиденiя, и, наконецъ, глаза его сомкнулись, самострелъ выпалъ у него изъ рукъ, и онъ заснулъ глубокимъ сномъ

Уже около двухъ или трехъ часовъ храпелъ молодой охотникъ, наслаждаясь чуть ли не самымъ спокойнымъ сномъ своей жизни, какъ вдругъ онъ вздрогнулъ, открылъ глаза и селъ, еще не совсемъ очнувшись, какъ бываетъ съ человекомъ, внезапно пробудившимся отъ глубокаго сна.

Ему показалось, что вместе съ неуловимыми звуками ночи ветеръ доносилъ къ нему странный хоръ нежныхъ и таииственныхъ голосовъ, которые смеялись и пели на разные лады, каждый посвоему, сливаясь въ шумный и пестрый гулъ, похожiй на щебетанье птицъ, пробужденныхъ первымъ солнечнымъ лучомъ въ зелени деревьевъ.

Этотъ странный шумъ продолжался одно мгновенiе, и все опять стихло.

- Безъ сомненiя, мне снились те глупости, о которыхъ намъ разсказывалъ пастухъ, - решилъ Гарсесъ, спокойно закрывая глаза, твердо убежденный, что то, что ему почудилось, было легкимъ отголоскомъ сновиденiя, оставшагося въ его воображенiи после пробужденiя, какъ остается въ ушахъ воспоминанiе о мелодiи, когда уже замерли последнiе звуки песни. И, уступая непреодолимой лени, сковавшей его члены, онъ уже собирался снова опуститься на мягкую траву, какъ вдругъ опять прозвучало отдаленное эхо таинственныхъ голосовъ, и онъ услышалъ, какъ они пели, подъ шелестъ ветра и листьевъ и подъ журчанье воды:

                    ХОРЪ.

На башне высокой заснулъ часовой;

Къ стене онъ усталой приникъ головой.

Охотникъ стремился оленя найти,

Но, сномъ побежденный, уснулъ на пути...

Онъ спитъ и теперь до зари не проснется...

Все спитъ безпробудно средь горъ и долинъ -

О, следуй за нами, царица ундинъ!

Приди покачаться на гибкихъ ветвяхъ,

Приди ароматомъ фiалокъ упиться

И ночью волшебной въ тиши насладиться!

Мы все собрались у речныхъ береговъ,

Придиже скорее: ночь - царство духовъ!

черезъ кусты съ невероятной легкостью, причемъ некоторыя останавливались, точно прислушиваясь къ чему-то, другiя играли между собой, то скрываясь въ чаще, то снова появляясь на опушке. Все оне спускались къ спокойной реке.

Впереди своихъ товарокъ бежала белая лань, самая быстрая, легкая, подвижная и игривая изъ всехъ; она прыгала, резвилась, останавливалась и снова пускалась бежать съ такой легкостью,точно ея резныя ноги совсемъ не касались земли. Ея странная белизна сiяла фантастическимъ светомъ на фоне темныхъ деревьевъ. Хотя молодой человекъ и былъ расположенъ видеть нечто чудесное и сверхъестественное во всемъ, что его окружало, но, собственно говоря, отрешившись отъ минутной галлюцинацiи, помутившей его чувства и представившей ему музыку, шорохъ и говоръ, ни видъ ланей, ни ихъ движенiя, ни отрывочные крики, которыми оне, повидимому, звали другъ друга, не заключали въ себе ничего такого, чтобы не было знакомо охотнику, опытному въ такого рода ночныхъ похожденiяхъ. По мере того, какъ разсеевалось его первое впечатленiе, Гарсесъ сталъ сознавать это и, внутренно смеясь надъ своей доверчивостью и своимъ глупымъ страхомъ, занялся исключительно соображенiями о томъ, где должны были находиться лани, судя по тому направленiю, которое приняли. Сообразивши все, какъ следуетъ, онъ взялъ самострелъ въ зубы и, пробравшись ползкомъ среди кустовъ, спрятался шагахъ въ сорока отъ того места, где былъ прежде. Устроившись поудобнее въ своемъ новомъ убежище, онъ сталъ ждать, когда лани войдутъ въ реку, чтобы стрелять наверняка. Какъ только дослышался тотъ особенный шумъ, который производитъ разступающаяся и сильно всплескиваемая вода, Гарсесъ началъ понемножку приподниматься, соблюдая величайшую осторожность, опираясь на землю сначала руками, а потомъ коленомъ. Поднявшись на ноги и убедившись ощупью, что его оружiе было наготове, онъ сделалъ шагъ впередъ, вытянулъ шею изъ-за кустовъ, чтобы обнять взоромъ весь бассейнъ воды и натянулъ тетиву; потомъ огляделся, отыскивая взглядомъ цель, которую собирался наметить, и съ его устъ сорвался едва слышный, невольный крикъ изумленiя.

Луна, медленно поднимавшаяся надъ широкимъ горизонтомъ, была теперь неподвижна и точно висела посреди неба. Ея нежный светъ обливалъ рощу, сверкалъ на спокойной поверхности воды и окутывалъ все предметы точно голубой дыыкой.

Лани исчезли.

Вместо нихъ ошеломленный и даже испуганный Гарсе

Никогда, даже въ легкихъ и несвязныхъ утреннихъ сновиденiяхъ, столь богатыхъ пленительными и сладострастными образами, въ этихъ сновиденiяхъ, которыя такъ же неуловимы и блестящи, какъ тотъ светъ, что начинаетъ проникать сквозь белый пологъ кровати, - даже двадцатилетнее воображенiе не рисовало фантастическими красками такой сцены, какая представилась въ этотъ мигъ взору изумленнаго Гарсеса.

Освободившись отъ своихъ одеждъ и разноцветныхъ покрывалъ, которыя виднелись въ глубине, повешенныя на ветвяхъ деревьевъ или небрежно брошенныя на траву, красавицы носились по роще, образуя живописныя группы, входили и выходили изъ воды, разсыпая ее сiяющими брызгами на береговые цветы - точно дождь мелкой росы.

Вотъ одна, вся белая, какъ белоснежная шерсть ягненка, выставляетъ свою белокурую головку среди пловучихъ листьевъ водяного растенiя и сама кажется его полураскрытымъ цветкомъ, прикрепленнымъ къ гибкому стеблю, дрожащему въ глубине, стеблю, который скорее можно угадать, чемъ разсмотреть среди безконечныхъ сверкающихъ водяныхъ круговъ.

Другая, распустивши волосы по плечамъ, качается на ивовой ветке, повиснувъ надъ рекой, и ея маленькiя розовыя ножки проводятъ серебряную черту, касаясь гладкой водяной поверхности. Некоторыя еще лежатъ на берегу и закрываютъ свои голубыя очи, съ наслажденiемъ вдыхая ароматъ цветовъ и слегка содрогаясь отъ дуновенiя прохладнаго ночного ветра. Остальныя кружатся въ стремительной пляске, капризно сплетясь прекрасными руками, закинувъ назадъ головы съ томной грацiей и мерно ударяя ножками въ землю.

смехомъ въ лесномъ лабиринте; другiя плыли по реке, точно лебеди, разсекая воду высокой грудью; третьи ныряли въ глубину, исчезали на некоторое время и возвращались на поверхность съ однимъ изъ техъ чудныхъ цветовъ, что распускаются на дне глубокихъ водъ.

Взоръ ошеломленнаго охотника блуждалъ тамъ и сямъ, не зная, на чемъ остановиться, какъ вдругъ ему показалось, что въ зеленой беседке, какъ-бы служившей ей балдахиномъ, окруженная толпой особенно красивыхъ девушекъ, помогавшихъ ей освободиться отъ ея легкихъ одеждъ, - сидела дочь благороднаго дона Дiониса, сама несравненная Констанцiя - предметъ его тайныхъ обожанiй.

Переходя отъ изумленiя къ изумленiю, влюбленный юноша пока еще не осмеливался верить свидетельству своихъ чувствъ и продолжалъ думать, что находится подъ властью очаровательнаго и обманчиваго сновиденiя. И, все-таки, онъ напрасно старался себя уверить, что все, что онъ виделъ, было плодомъ его разстроеннаго воображенiя, потому что чемъ больше и чемъ внимательнее онъ разсматривалъ ее. темъ сильнее убеждался въ томъ, что это действительно была Констанцiя.

Сомневаться было невозможно; то были ея темныя очи, опушенныя длинными ресницами, едва достаточными для того, чтобы умерить блескъ ея глазъ; то были ея белокурые, огромные волосы, венчавшiе прелестный лобъ и ниспадавшiе золотымъ каскадомъ на белоснежную грудь и округленныя плечи; наконецъ, то была ея стройная шея, поддерживавшая томную головку, склоненную подобно цветку, изнемогающему подъ тяжестью росы; то были ея чудныя формы, снившiяся ему, можетъ быть, во сне, ея ручки, похожiя на горсть жасминовъ, ея маленькiя ножки, сравнимыя только со снегомъ, который не смогло растопить жадное солнце, такъ что на утро онъ продолжаетъ белеть среди зелени.

Когда Констанцiя вышла изъ рощицы безъ всякаго покрова, могущаго скрыть отъ глазъ ея возлюбленнаго сокровища ея прелестей, ея подруги снова запели чудную мелодическую песню:

                    

Светлыхъ эфирныхъ мiровъ,

Изъ отдаленной, волшебной обители

Мчитесь съ грядой облаковъ!..

          

          И надъ полянами.

          Тихо спускайтесь,

          Къ намъ собирайтесь!

                    * * *

Чашечки зеленыхъ цветовъ;

Ждутъ васъ давно колесницы блестящiя,

Рой золотыхъ мотыльковъ...

          Мчитесь, крылатые,

          

          Въ рощу слетайтесь,

          Къ намъ собирайтесь!

                    * * *

Вы, слизняки и улитки ползучiе,

Сыпьте надъ нами каскады гремучiе

          Между листочками,

          Пнями и кочками

          

          Къ намъ собирайтесь!

                    * * *

Вы, светляки, огоньки изумрудные

И золотые жуки,

Дети весны - мотыльки!..

          Въ лунномъ сiянiи,

          Въ сладкомъ молчанiи

          Тихо слетайтесь,

          

                    * * *

Духи ночные! ужь ночь благовонная

Звезды зажгла въ темноте;

Чарамъ волшебнымъ звезда благосклонная

          Вы, какъ светящiя

          Пчелки жужжащiя,

          

          Къ намъ собирайтесь!

                    

Часъ превращенiй, любимый безплотными,

Вместе мы все проведемъ...

Мчитесь, толпами слетясь беззаботными:

Мы призываемъ и ждемъ,

          

          Страстью томимыя!..

          Духи, слетайтесь,

          Къ намъ собирайтесь!

Гарсесъ не шевелился; но когда прозвучали последнiя слова этой таинственной песни, ревность больно уколола его сердце, и реки. Тотчасъ же все исчезло и испарилось,какъ дымъ, и, осмотревшись кругомъ, онъ увиделъ и услышалъ только встревоженное стадо робкихъ ланей, застигнутыхъ среди своихъ ночныхъ игръ и разбегающихся въ разныя стороны - кто въ чащу, кто въ горы.

- Каково! не говорилъ ли я, что все это одне чертовскiя фантасмагорiи! - воокликнулъ охотникъ. - Однако, къ счастью, на этотъ разъ чортъ немножко оплошалъ, такъ какъ оставилъ въ моихъ рукахъ лучшую добычу.

И точно: белая лань, желая спастись бегствомъ черезъ рощу, бросилась въ древесный лабиринтъ и, запутавшись въ целую сеть каприфолiй, тщетно старалась освободиться.

Гарсесъ прицелился въ нее изъ самострела, но только что онъ приготовился спустить стрелу, лань обернулась и остановила его, воскликнувъ звонкимъ чистымъ голосомъ:

- Гарсе

Молодой человекъ вздрогнулъ и на мигъ остановился въ нерешимости, но сейчасъ же уронилъ оружiе на землю, ужаснувшись при одной мысли, что могъ поразить свою возлюбленную.

Громкiй, резкiй смехъ вывелъ его изъ оценененiя; белая лань воспользовалась этими краткими мгновенiями и, высвободившись изъ цветочныхъ сетей, помчалась съ быстротою молнiи, смеясь надъ одураченрымъ охотникомъ.

- Постой же, проклятое сатанинское отродье! - проговорилъ онъ страшнымъ голосомъ, поднимая свой самострелъ съ невероятнымъ проворствомъ. - Раненько ты празднуешь свою победу и напрасно воображаешь, что я тебя не достану.

есъ, прислушиваясь къ этимъ жалобнымъ стенанiямъ. - Боже мой! а если это все правда?!

И, не отдавая себе отчета въ томъ, что происходитъ, вне себя, онъ бросился бежать, какъ безумный, въ ту сторону, куда послалъ стрелу и где слышались стоны. Наконецъ, онъ подбежалъ... Волосы его встали дыбомъ отъ ужаса; слова застыли въ горле; онъ долженъ былъ дрислониться къ дереву, чтобы не упасть. - Передъ нимъ умирала Констанцiя, сраженная его рукой, плавая въ собственной крови, среди колючаго горнаго терновника.