| Автор: | Годвин У. |
| Категория: | Роман |
Книга первая
ГЛАВA VIII
Ничто не было так далеко от намерений мистера Тиррела, как подобное завершение его замыслов. Освободившись от страха перед вмешательством экономки, мистер Тиррел тотчас же круто изменил свое поведение. Он приказал, чтобы мисс Мелвиль оставалась безвыходно у себя в комнате, и лишил ее всякой возможности сообщить о своем положении кому бы то ни было за пределами его дома. Он приставил к ней служанку, на которую мог всецело положиться и которая, будучи раньше осчастливлена любовным вниманием сквайра, видела в тех преимуществах, которыми пользовалась в усадьбе Эмили, присвоение прав, скорее принадлежащих ей самой. Сквайр, в свою очередь, делал все, что было в его силах, для очернения доброго имени молодой леди и внушал своей челяди, что предосторожности эти необходимы, чтобы воспрепятствовать ей бежать к его соседу и тем окончательно ввергнуть себя в пучину гибели.
После того как мисс Мелвиль провела двадцать четыре часа в заточении и можно было с некоторым основанием предположить, что она смирилась духом, мистер Тиррел счел уместным отправиться к ней, чтобы объяснить причины теперешнего обращения с ней и указать ей единственный путь, на котором ее может ожидать перемена к лучшему. Как только Эмили увидела его, она повернулась к нему с таким решительным видом, какого, пожалуй, не имела ни разу в жизни, и обратилась со следующими словами:
Это вы, сэр? Прекрасно! Мне нужно было видеть вас. Говорят, я заперта по вашему приказанию. Что это значит? Какое право имеете вы держать меня пленницей? Чем я обязана вам? Ваша мать оставила мне сто фунтов. Разве вы когда-нибудь предлагали увеличить мое имущество? Да если бы и предложили, мне этого не нужно. Я не хочу жить в лучших условиях, чем дети других бедных родителей. Как и они, я могу сама себя содержать. Я предпочитаю свободу богатству. Я вижу, вы удивлены решимостью, которую я проявляю. Но разве я могу позволить растоптать себя? Я покинула бы вас раньше, если бы миссис Джекмен не уговорила меня и если бы я не была о вас лучшего мнения, чем вы заслуживаете, судя по теперешнему вашему поведению. Но теперь, сэр, я намерена оставить ваш дом сию же минуту и настаиваю на том, чтобы вы не пытались удержать меня.
Сказав это, она поднялась и направилась к дверям, в то время как мистер Тиррел стоял ошеломленный ее душевной твердостью. Однако, видя, что еще мгновенье - и она будет вне пределов досягаемости, он спохватился и потащил ее назад.
- Это еще что за новости! Потаскуха! Ты думаешь, что одержишь надо мной верх своим бесстыдством? Садись! Удовлетворись этим. Так тебе угодно знать, по какому праву я держу тебя здесь, да? По праву собственника. Этот дом мой, и ты в моей власти. Сейчас здесь нет миссис Джекмен, чтобы увезти тебя. Да. Нет и Фокленда, чтобы затеять из-за тебя ссору. Будь я проклят, если я не перехитрил тебя и не пустил на ветер все твои затеи. Ты думаешь, я позволю безнаказанно возражать себе и чинить мне препятствия? Случалось ли тебе видеть живое существо, которое противилось бы моей воле и потом не раскаивалось бы? Так неужели я отступлю теперь перед рябой девчонкой! Я не увеличил твоих средств, черт побери? А кто тебя вырастил? Я предъявлю тебе счет за тряпки и помещение. А разве тебе не известно, что всякий кредитор имеет право задержать своего сбежавшего должника? Думай что хочешь. Но ты не выйдешь отсюда до своей свадьбы с Граймзом. Нет силы ни на небе, ни на земле, которая помешала бы мне тебя переупрямить.
- Недостойный, безжалостный человек! Значит, вам довольно того, что меня некому защитить? Но я не так беспомощна, как вам кажется. Вы можете держать в заточении тело, но вы не покорите моего духа. Выйти замуж за мистера Граймза! И такими средствами вы думаете склонить меня к выполнению своего желания? Каждое притеснение, которое я терплю, еще больше отодвигает то, ради чего я подвергаюсь такому несправедливому обращению. Вы не привыкли, чтобы противились вашей воле. А когда я противилась ей? Но в деле, которое касается только меня, неужели моя воля ничего не значит? Неужели, установив такое правило для самого себя, вы не позволяете воспользоваться им никому другому? Мне от вас ничего не нужно. Как смеете вы отнимать у меня право всякого разумного существа жить спокойно в бедности и невинности? Каким человеком выказываете вы себя - вы, имеющий притязание на уважение и похвалы со стороны всех знающих вас?
Смелые упреки Эмили сперва производили на мистера Тиррела сильное впечатление, повергая его в изумление и вызывая в нем смущение и страх перед беззащитной невинной девушкой. Но смятение его проистекало от неожиданности. Как только первое впечатление изгладилось, мистер Тиррел стал клясть себя за то, что позволил себе смягчиться от ее увещеваний. Его негодование против Эмили удесятерилось оттого, что она посмела пренебречь его недовольством в такое время, когда ей следовало всего страшиться. Его деспотический и неумолимый нрав был возбужден до степени, близкой к умопомешательству. Он изощрялся в придумывании всевозможных наказаний для упрямицы. Он начинал подозревать, что у него мало надежды добиться победы прямым насилием, и потому он решил прибегнуть к хитрости.
Сам он видел вред или пользу в чем бы то ни было в зависимости от того, насколько это удовлетворяло его запросы, и считал признаком истинной мудрости свысока относиться к тем, кто позволяет себе терзаться из-за душевных горестей. Он был убежден, что на долю молодой женщины не может выпасть более счастливой участи, чем быть его женой, и полагал, что такой исход с избытком вознаградит ее за любые беды, каким она может подвергнуться. Поэтому при помощи нескольких соблазнов, которые мистер Тиррел сумел пустить в ход, он легко позволил склонить себя к участию в заговоре; имевшем целью опутать мисс Мелвиль. Подготовив таким образом почву, мистер Тиррел начал действовать на пленницу запугиваниями через посредство приставленной к ней для надзора служанки (так как уже испытанный им опыт личных пререканий с нею не располагал к их повторению). Эта женщина время от времени оповещала Эмили - иной раз под предлогом дружеского расположения, иной раз с нескрываемым злорадством - о приготовлениях, которые делаются к ее свадьбе. Иногда она сообщала: «Сквайр ездил смотреть славную маленькую ферму, которая предназначена служить местожительством для четы новобрачных»; или: «Закупается множество скота и предметов домашнего обихода, чтобы все было готово для их встречи». Потом она говорила ей о том, что разрешение на брак получено, что приглашен пастор и что назначен день свадьбы. Когда Эмили пыталась, хотя и со все возраставшими дурными предчувствиями, высмеивать эти меры как совершенно недействительные при отсутствии согласия с ее стороны, эта коварная женщина рассказывала всевозможные истории о девушках, насильно выданных замуж, и уверяла ее, что ни возражения, ни молчание, ни обморок не смогут остановить брачный обряд и не позволят признать его несостоявшимся после того, как он будет совершен.
Положение мисс Мелвиль было в высшей степени жалкое. Она ни с кем не виделась, кроме своих гонителей. У нее не было ни одного человека, с которым она могла бы посоветоваться, от которого могла бы получить хоть самую слабую поддержку и утешение. Мужество было ей свойственно, но оно не укреплялось и не направлялось внушениями опыта. Нельзя было поэтому ожидать, чтобы оно осталось таким же непреклонным, каким оно, без сомнения, было бы при большей осведомленности. Ум у нее был ясный и благородный, но ей не были чужды некоторые слабости, свойственные ее полу. Она падала духом под напором постоянных страхов, и ее здоровье заметно ухудшалось.
к этому браку, и раз эта свадьба так ей не по душе, то и он, Граймз, предпочел бы, чтобы она вовсе не состоялась. Впрочем, раз уж он очутился между двух огней, - видно, хочешь не хочешь, а жениться придется. Оба сквайра, конечно, разорят его при малейшей попытке пойти на попятный, - они ведь привыкли поступать так с низшими, когда те противятся их воле. Эмили обрадовалась, видя, что ее нареченный так благоприятно настроен, и принялась настойчиво убеждать его претворить в дело его добросердечное заявление. Ее уговоры были исполнены силы и красноречия. Граймз как будто был тронут пылкостью ее доводов, но делал вид, что боится гнева мистера Тиррела и своего хозяина. Наконец он все-таки предложил план тайного побега, которому он соглашался содействовать, надеясь остаться вне подозрений.
- Оно конечно, вы обидно, отказали мне, как говорится, - заявил он, - может, подумали, что я не лучше скотины. Но я на вас не сержусь и докажу, что сердце у меня добрее, чем вам думается. Чудной у вас нрав: сами себе вредите и всем друзьям своим делаете неприятности. Но уж раз вы решили, понимаете… Претит мне брать девушку, которая идет за меня неохотно. Потому я и хочу помочь вам отправиться, куда вам вздумается, и устраиваться по своему желанию.
Сначала Эмили прислушивалась к этим предложениям с горячим одобрением. Но пыл ее немного охладел, когда они начали обсуждать подробности такого предприятия. Необходимо, заявил ей Граймз, чтобы бегство ее осуществилось глубокой ночью. Для этого он спрячется в саду, запасшись поддельными ключами, при помощи которых он и освободит ее из заключения. Это обстоятельство отнюдь не могло способствовать успокоению ее встревоженного воображения. Отдать себя в руки человека, общения с которым она всеми силами старалась избежать, которого как навязанного ей спутника жизни она могла выносить меньше, чем кого бы то ни было, - без сомнения значило совершить необычайный поступок. Привходящие обстоятельства - темнота и безлюдье - делали картину еще страшнее. Усадьба Тиррелов была расположена крайне уединенно; до ближайшего селения было три мили, и не меньше семи - до того, где проживала сестра миссис Джекмен, у которой мисс Мелвиль собиралась укрыться. Простодушие Эмили не позволило ей ни на одно мгновение заподозрить Граймза в том, что он намерен грубо и неблагородно воспользоваться этими обстоятельствами. Но в душе она невольно возмущалась при мысли, что должна была довериться мужчине, на которого последнее время привыкла смотреть как на орудие своего вероломного родственника.
вспылил при таком предложении: видно, не очень-то она ему благодарна, если желает, чтобы он обнаружил перед посторонними свое участие в этом опасном деле. Что до него, он решил ради собственной безопасности не выдавать этого ни одной живой душе. Хоть он и сделал это предложение только по сердечной доброте, но если она не хочет вполне довериться ему одному, - что ж, пусть сама отвечает за последствия. Он твердо решил не снисходить больше к капризам женщины, которая обращалась с ним так надменно, как сам Люцифер[20].
время все обдумать. А на послезавтра мистером Тиррелом была назначена свадебная церемония. Тем временем ее преследовали самые разнообразные напоминания о судьбе, ожидающей ее в столь скором времени. Приготовления велись так неутомимо, непрерывно и последовательно, что могли вызвать в ней только чувство самой мучительной и болезненной тревоги. А если сердце ее находило минуту отдыха, то сторожившая ее женщина тотчас спешила нарушить ее покой каким-нибудь лукавым намеком или ядовитым замечанием. Позже Эмили говорила, что она чувствовала себя одинокой, неопытной, как будто только что освободившейся от младенческих пеленок, не имеющей ни одного живого существа, которого волновала бы ее судьба. Она, до сих пор не знавшая врагов, за последние три недели не видела человека, которого с полным основанием не считала бы в лучшем случае совершенно чуждым ей и в худшем - неутомимо подготовляющим ее гибель. Тут она впервые испытала скорбь о том, что никогда не, знала своих родителей и пользовалась милостью людей, по отношению к которым занимала настолько неравное положение, что не могла надеяться на дружеское участие с их стороны.
Ночь была полна самых мучительных раздумий. Как только минутное забытье овладевало ею, измученное воображение вызывало тысячи образов насилия и обмана. Она видела себя в руках своих заклятых врагов, которые не останавливались перед самым дерзким предательством, чтобы довершить ее гибель. Не более утешительными были и ее мысли наяву. Борьба оказалась не по ее слабым силам. Когда наступило утро, Эмили решилась довериться Граймзу на волю случая. Как только это решение было принято, она почувствовала значительное облегчение. Эмили не могла представить себе такого несчастья, явившегося следствием этого поступка, которое можно было бы приравнять к бедам, казавшимся ей неминуемыми под кровом ее родственника.
Когда она сообщила Граймзу о своем решении, невозможно было сказать, обрадовало или огорчило его это известие. Граймз улыбнулся, но эта улыбка сопровождалась такой неожиданной суровостью в обращении с ней, что в этом можно было прочесть и радость и насмешку. Впрочем, он повторил свои обещания быть верным принятым им на себя обязательствам и точно их выполнить. Весь этот день был занят получением свадебных подарков и приготовлениями, подтверждающими как твердую решимость, так и сознание безответственности исполнителей этой затеи. Эмили надеялась, что по мере приближения решительного момента они немного ослабят обычный надзор. Она решила в этом случае, если бы обстоятельства сложились удачно, ускользнуть и от своих тюремщиков и от нового, поневоле избранного ею сообщника. Но хотя ради этого она и проявляла крайнюю бдительность, намерение ее оказалось невыполнимо.
Наконец пришла ночь, столь роковая для ее счастья. При таких условиях Эмили, разумеется, не могла не испытывать крайнего волнения. Сначала она напрягала всю свою изворотливость, чтобы обмануть бдительность приставленной к ней служанки. Эта наглая и бесчувственная тиранка вместо каких бы то ни было послаблений только издевалась над нею. Так, один раз она спряталась и, наведя Эмили на мысль, что путь свободен, встретила ее затем в конце галереи, почти у самой лестницы.
Как вы себя чувствуете, моя дорогая? - сказала она оскорбительным тоном. - Значит, милая крошка считает себя достаточно ловкой, чтобы перехитрить меня? Экая вострушка! Ступайте-ка обратно, миленькая, живо!
Эмили была глубоко возмущена этой проделкой. Она вздохнула, но не удостоила ответом низкую и черствую женщину. Вернувшись к себе в комнату, она опустилась в кресло и просидела так, погруженная в думы, больше двух часов. После этого она подошла к комоду и торопливо и беспорядочно перебрала свое белье и платья, прикидывая в уме, чем необходимо запастись для бегства. Ее сторожиха услужливо следовала за ней от одного места к другому и на этот раз в полном молчании наблюдала ее действия. Пришло время ночного отдыха.
- Спокойной ночи, деточка, - сказала ей наглая женщина, перед тем как удалиться. - Пора запирать. В ближайшие часы вы располагаете собой. Воспользуйтесь этим получше. Вы не пролезете в замочную скважину, милая, а? Как вы думаете? В восемь часов вы меня опять увидите. А там, а там, - добавила она, хлопая в ладоши, - все будет окончено. Вы соединитесь со своим достойным женишком; это так же верно, как то, что взойдет солнце.
В тоне этой отвратительной особы, когда она прощалась, было что-то такое, что заставило Эмили спросить себя: «Что она подразумевает? Неужели она знает о том, что должно совершиться в ближайшие часы?» В первый раз у нее возникло подозрение, но оно держалось недолго. С болью в сердце собрала она немногие необходимые вещи, которые намерена была взять с собой. Она инстинктивно прислушивалась к малейшему шороху с таким страхом, что расслышала бы даже шелест листочка. Время от времени ей казалось, что до ее слуха доносится шум шагов, но если это и было так на самом деле, то ступали так осторожно, что нельзя было убедиться, действительно ли это звук или только плод ее воображения. Потом все затихло, как если бы в мире приостанавливалось всякое движение. Понемногу ей стало казаться, что она улавливает какие-то звуки вроде жужжания, словно разговор шепотом. Сердце ее забилось. Во второй раз она усомнилась в честности Граймза. Подозрение на этот раз было сильнее, чем прежде. Но было уже поздно. В эту самую минуту она услыхала звук поворачиваемого в замке ключа, и в дверях появился фермер. Вздрогнув, она воскликнула:
Нас накрыли? Я слышала, вы с кем-то разговаривали!
- Нет, нет, - возразил он, - все спокойно. - И, взяв ее за руку, он молча вывел ее из дому в сад.
По мере того как они подвигались вперед, Эмили вопрошала взглядом все двери и переходы, глядя по сторонам с боязливым подозрением. Но все было так пусто и тихо, как только можно было желать. Граймз распахнул незапертую боковую калитку, которая вела из сада на уединенную дорожку. Там стояли две лошади, уже взнузданные и оседланные для езды, привязанные уздечками к столбу не более как в шести ярдах от сада. Граймз захлопнул за собой калитку.
Боже мой! - воскликнул он. - У меня прямо душа в пятки ушла. Когда я пробирался к вам, так видел Мена, кучера: он глядел из кухонной двери на конюшню. Стоило ему только прыгнуть, шагнуть - и быть бы мне пойманным. Да у него фонарь в руках был - ну, он и не видел, как я в темноте притаился.
Рассказывая, Граймз помог мисс Мелвиль сесть на лошадь. Дорогой он мало беспокоил ее, напротив, был необыкновенно молчалив и задумчив - обстоятельство, отнюдь не неприятное для Эмили, которая с трудом переносила беседы с ним. Проскакав около двух миль, они свернули в лес, через который шла дорога к цели их путешествия. Ночь была необычайно темная, и в то же время воздух был теплый, ласкающий, как всегда в середине лета. Когда они значительно углубились в недра этого сумрачного и уединенного леса, Граймз, под тем предлогом, что ему нужно разведать дорогу, поравнялся с мисс Мелвиль и поехал с ней рядом; вдруг, неожиданно протянув руку, он схватил ее лошадь за узду.
Пожалуй, задержимся здесь малость, - сказал он.
- Задержимся?! - воскликнула Эмили в изумлении. - Зачем нам задерживаться? Что вы хотите этим сказать, мистер Граймз?
Ну, ну, - был ответ, - нечего удивляться. Вы что же думаете, я такой простофиля, что стану трудиться ради одного вашего каприза? Э, нет, говорю по чести: ни для кого не буду вьючной лошадью, не хочу устраивать чужие дела неизвестно ради чего. Не могу сказать, чтобы поначалу вы мне были очень нужны. Да и обхождение у вас такое, что и в прадедушке моем кровь закипела бы. Но издалека привезенное да дорого оплаченное - всегда лакомо. Так трудно было добиться вашего согласия, что сквайр подумал - в темноте дело выйдет верней. Ну, а в доме у себя, говорит, таких штук не позволю. Вот мы сюда и приехали, как видите.
- Мистер Граймз, ради бога, подумайте, что вы делаете! Не можете же вы быть таким низким, чтобы погубить несчастное существо, которое доверилось вашей защите!
- Погубить? Нет, зачем же. Когда все будет кончено, я сделаю из вас честную женщину. Ну, довольно кривляний. На проезжих не рассчитывайте. Вы у меня здесь так же в руках, как лошадь в загоне. Ближе чем на одну милю нет ни дома, ни лачуги. И если я не воспользуюсь случаем, можете назвать меня разиней. По чести, кусочек лакомый, и время терять не приходится.
духа и неустрашимость - эти неотъемлемые свойства ее характера - не изменяли ей и на этот раз. Не успел Граймз договорить, как сильным и неожиданным движением она вырвала из его рук узду и в то же мгновение пустила лошадь в галоп. Едва отдалилась она на расстояние, равное длине ее лошади, как Граймз пришел в себя и бросился за ней в погоню, жестоко уязвленный, что его провели так легко. Топот его лошади позади только горячил лошадь Эмили. Благодаря ли случайности или своей сообразительности животное, не сбиваясь, держалось извилистой дорожки, и погоня продолжалась на всем протяжении леса.
и помешал ему исполнить свои намерения в таком месте, в глухой тишине ночи. Однако по совершенно необычайному совпадению у ворот оказался всадник, кого-то поджидавший. «Помогите, помогите! - воскликнула охваченная ужасом Эмили. - Грабят! Убивают! На помощь!» Всадник был мистер Фокленд. Граймз узнал его голос; поэтому, хотя он и пытался сердито возразить, но это звучало слабо. Двое других людей, которых он сперва не заметил из-за темноты и которые были слугами мистера Фокленда, услыхав шум и встревожившись за безопасность хозяина, подъехали ближе. Тогда Граймз, обманутый в своих расчетах, так как добыча ускользнула у него из рук, и в то же время встревоженный сознанием своей вины, уклонился от дальнейших переговоров и молча поехал прочь.
Может показаться удивительным, что мистер Фокленд вторично оказался спасителем мисс Мелвиль и что это произошло при самых странных и неожиданных обстоятельствах. Но в данном случае это объясняется просто. До Фокленда дошли слухи о человеке, будто бы скрывающемся в этом лесу с целью грабежа или с другими дурными намерениями; по общему мнению, это был Хоукинс, еще одна жертва сельской тирании мистера Тиррела, о котором мне вскоре представится случай рассказать читателю. Мистер Фокленд очень жалел Хоукинса, но тщетно старался его разыскать, чтобы помочь ему. Он считал, что если предположения, которые делались насчет Хоукинса, окажутся правильными, то ему удастся не только выполнить свое давнишнее намерение, но и удержать также от гибельных проступков против закона и общества человека, который, по-видимому, глубоко проникнут чувствами справедливости и добродетели. Фокленд взял с собою двух слуг, так как, отправляясь со специальным намерением встретить разбойников, счел бы непростительным не обезопасить себя от возможных случайностей, если бы разбойники в самом деле оказались налицо. В то же время он приказал слугам держаться так, чтобы их самих не было видно, но чтобы они могли услышать его зов. И только рвение и усердие привели их так скоро к месту встречи.
Это новое приключение сулило что-то необыкновенное. Мистер Фокленд не сразу узнал мисс Мелвиль, а личность Граймза была ему совершенно незнакома; он не помнил, чтобы когда-нибудь встречал его. Но на этот раз нетрудно было понять, чье дело правое и кто нуждается в защите. Решительность мистера Фокленда и страх, который вызвало в Граймзе, подавленном сознанием своей вины, вмешательство столь высокопоставленного лица, быстро обратили насильника в бегство. Эмили осталась наедине со своим освободителем. Он нашел, что она значительно лучше владеет собой и более спокойна, чем можно было ожидать от девушки, которая за минуту перед тем находилась в самом опасном положении. Эмили назвала ему место, куда желала бы поехать, и он тотчас вызвался проводить ее.
Дорогой она настолько успокоилась, что нашла нужным познакомить со всеми несчастьями, постигшими ее в последнее время, человека, которому вторично оказалась столь обязанной и который был для нее предметом безмерного восхищения. Мистер Фокленд слушал ее с живейшим вниманием и удивлением. Хотя ему были известны разные случаи, в которых мистер Тиррел проявлял низкую зависть и бессердечный деспотизм, но этот превосходил все остальные, и, слушая рассказ мисс Мелвиль, он едва верил своим ушам. Ему казалось, что в его жестоком соседе воплотились все сатанинские страсти. Мисс Мелвиль вынуждена была по ходу рассказа повторить выдвинутое ее родственником грубое обвинение ее в страсти к мистеру Фокленду; она сделала это с самой подкупающей простотой и очаровательным смущением. Хотя эта часть ее рассказа оказалась источником настоящего мучения для ее освободителя, все-таки можно думать, что лестное для него пристрастие несчастной девушки усилило как интерес, который он проявлял к ее судьбе, так и негодование, которое охватило его против ее бесчеловечного родственника.
не оказалась Эмили, необходимо, чтобы лицо, против которого он направлен, находилось вне пределов досягаемости для тех, кто мог бы ему помочь; но в тот момент, когда такой заговор разоблачен, он оказывается уничтоженным. Подобное рассуждение большинство найдет достаточно основательным, и мистеру Фокленду оно казалось вполне применимым к данному случаю. Но он ошибался.
Примечания
20
…так надменно, как сам Люцифер. - Сатана в поэме Мильтона «Потерянный рай».