| Автор: | Сайкаку И. |
| Примечание: | Перевод: Ирина Львова |
| Категория: | Рассказ |
Из сборника «Двадцать непочтительных детей страны нашей»
Добро и зло в одной упряжке недолго ходят
Хороших друзей встретишь нечасто, дурных же - сколько угодно. Жили в Хиросиме два приятеля. Не зная удержу в погоне за развлечениями, они, что ни вечер, садились в лодку и гребли в направлении известного своими веселыми кварталами городка Миядзима, в провинции Аки, покрывая расстояние в пять ри[56] скорее, чем сгорит фитиль длиною в один сун.[57] Настолько были они схожи меж собой и нравом, и обликом, что других таких не только в Хиросиме, но и во всем широком свете не сыщешь. Одного из них звали Биттюя Дзинсити, другого - Канатая Гэнсити. Трудиться они не желали, сидели на шее у родителей, и только и знали, что пускать по ветру денежки, накопленные отцами за долгие годы. Не мудрено, что дома Биттюя и Канатая, некогда слывшие чуть ли не самыми богатыми в тех краях, со временем пришли в упадок, а по прошествии десяти лет и вовсе обнищали.
Незавидная участь выпала отцам этих повес: всю молодость они трудились в поте лица, а на старости лет некому было о них позаботиться. Просыпались они с пустым желудком и спать ложились с пустым желудком. Была у одного из дружков сестра на выданье. Как полагается, мать заблаговременно начала готовить для нее приданое - одежду и всякую домашнюю утварь, только непутевый братец и это прибрал к рукам, продал, а вырученные деньги прокутил. Пришлось отправить ее в чужой дом в услужение, - нынче не сьщешь чудака, который взял бы в жены девушку без приданого. Глядя, как печется о своей сестре хозяйский сын, бедняжка еще больше обижалась на брата.
Перед новогодним праздником последние остатки былого благополучия истаяли, точно лед на солнце, и молодые кутилы окончательно впали в нищету, даже огонь в очаге им теперь нечем было развести. Чтобы как-то поправить положение, в ночь Сэцубун[58] Дзинсити и Гэнсити надвинули на глаза бумажные капюшоны, хотя в темноте их и так никто не узнал бы, и вышли на улицу просить подаяние. Правду говорят: чтобы быть попрошайкой, особой выучки не требуется, но стыда не смыть до самой смерти. Так они ходили от дома к дому и, не щадя горла, всю ночь истошными голосами вопили:
- Счастья вам, хозяева, и долголетия! Прожить вам не меньше девяти тысяч лет, подобно Дунфан Шо,[59] - однако с подаяниями им не везло: к утру у них оказалось на двоих всего восемнадцать медяков да двести зерен вареной фасоли.
Решив, что этак долго не протянешь, они бросили родителей на произвол судьбы, а сами в поисках удачи подались на восток.
В городке Окаяма в провинции Бидзэн у них кончились припасенные на дорогу деньги. Там они и застряли и снова принялись попрошайничать. Однако с виду они мало походили на нищих - белизна их лиц и щеголевато зачесанные волосы внушали подозрение. И вместо подаяний на новоявленных попрошаек сыпались грубые окрики:
- Проваливайте отсюда, прочь с дороги!
Теперь, когда кутилы оказались без крова, так горько им было вспоминать безвозвратно ушедшие счастливые дни, так стыдно было своих нищенских отрепий, что они не успевали утирать непрошеные слезы.
Надобно заметить, что в то самое время в провинции Бидзэн в большом почете было Учение сердца,[60] и людские сердца устремились к добродетели. Поскольку сам князь оказывал милости тем, кто проявлял верность высшему и почтение к родителям, все становились на стезю благочестия, и в стране той царили мир и спокойствие.
Потерпев неудачу на поприще нищих, Дзинсити и Гэнсити смекнули, что скорее добьются удачи, если станут следовать законам этой страны, и, подговорив двух немощных стариков, пустились на новую уловку. Дзинсити смастерил тележку, в каких возят калек, усадил в нее семидесятилетнего старика и, возя тележку по городу, со слезами в голосе причитал:
- Помогите, люди добрые. Сжальтесь над несчастными горемыками. От роду мне двадцать три года, сам я из земли Аки. За какие прегрешения выпала мне такая тяжкая доля, что я не могу прокормить своего батюшку и вынужден покрывать себя позором, прося милостыню?!
Все сочувствовали его горю и не скупились на подаяния. Вскоре риса и медных монет набралось столько, что они уже не умещались в тележке.
Не отставал от своего приятеля и Гэнсити. Посадив на плечи другого старика, он тоже ходил по городу, причитая и прося подаяния. Видя, сколь велико его сыновнее благочестие, люди не оставались безучастными и к его беде.
Через некоторое время Дзинсити и Гэнсити поставили на пустоши бамбуковую ограду и, собрав сухие ветки, построили себе хижины, в которых можно было укрыться от дождя и росы. После ночей, проведенных под открытым небом, житье в этих убогих лачугах казалось им невиданным счастьем. Зачерпнув в глиняный котелок водицы из болота, они ссыпали в него без разбора все подаяния, собранные за день: и нешелушеный рис, и рис нового урожая, и красный рис, и красную фасоль. Получалось месиво, но они и тому были рады. Была бы, как говорится, плошка да крыша над головой, было бы чем набить живот, - большего они и желать не могли.
Вернувшись домой, Дзинсити заставлял старика растирать ему спину, а по ночам велел отгонять комаров. Когда же притомившийся за день старик ненароком засыпал, тот, не считаясь с его годами, нещадно пинал его в бок и орал:
- Ух, старый болван, ничего толком сделать не можешь!
- Негоже так обижать старика, - не раз говорил приятелю Гэнсити. - Ведь он тебе названый отец. Лишь благодаря ему ты не помер с голоду. Нельзя забывать добро!
Однако от этих слов Дзинсити приходил в еще большую ярость. С тех пор стоило приятелю попросить у него лучину или какую-нибудь другую мелочь, как он сразу же отвечал отказом.
Но Небо, как известно, судит по справедливости и каждому воздает за добро и зло. Не прошло много времени, как люди отвернулись от Дзинсити, перестали подавать ему милостыню, и он стал бедовать пуще прежнего. Что же до Гэнсити, то ему, напротив, с каждым днем подавали все больше. Теперь в непогожие дни он мог оставаться дома. И так он заботился о своем старике, точно тот был ему родным отцом.
От этого старик из соседней лачуги еще пуще горевал о своей несчастливой доле, еще больше досадовал на Дзинсити. В конце концов он решил откусить себе язык и так свести счеты с жизнью.
- Так уж случилось, что, став ронином,[61] я был вынужден скрываться от людей, и вот теперь, на старости лет, мне приходится влачить жалкое существование, - сказал он однажды Гэнсити, когда Дзинсити не было поблизости. Не сдерживая слез, он продолжал: - С жизнью мне расставаться не жаль, не хочу только стать после смерти добычей собак и волков. Поэтому прошу вас предать прах мой земле.
Гэнсити проникся еще большим состраданием к несчастному старику и молвил в ответ:
- Коли суждено вам будет умереть, я исполню вашу волю. Но пока я здесь, никто не посмеет больше дурно обходиться с вами. Теперь вы можете ни о чем не беспокоиться.
Старик склонил голову и, отирая рукавом слезы, с благодарностью произнес:
- Радостно мне слышать эти слова.
глядел на старика, затем спросил:
- Скажите, почтенный, ваше имя не Хасимото Такуми?
- Неужели это ты, Кинъя? - удивился старик. Видно, крепки были узы, связывавшие отца с сыном.
- Какое счастье, что я вас отыскал! - воскликнул путник. - Когда мы расстались, я отправился в Бусю в поисках службы и после долгих мытарств наконец поступил в услужение к князю из восточной провинции. Мне положили жалованье, как и прежде, - пятьсот коку риса.[62] Испросив отпуск в пятьдесят дней, я отправился разыскивать вас, отец. Этот срок подходит к концу, и я совсем было отчаялся вас найти. И вот наконец мы все же встретились. Не отвернулось еще, значит, от меня самурайское счастье.
Тем временем вернулся Дзинсити. Увидев незнакомца, он остолбенел от страха. Кинъя же схватил его и гневным голосом произнес:
- Такую бездушную тварь, как ты, не следовало бы оставлять в живых, но я не стану тебя убивать. Однако знай: тебе не избежать кары за твои злодеяния!
С этими словами Кинъя разнес в щепы хижину Дзинсити. И снова на том месте стало пустое поле.
- А вас, - сказал он Гэнсити, - я принимаю к себе на службу.
Так и остался Дзинсити ни с чем, если не считать разбитой посуды, черпачка из раковины да старой циновки, которая почти не спасала от утренней росы и вечернего ветра. Вот какая беда постигла Дзинсити! Вскоре пошла о нем дурная молва, и люди изгнали его из тех мест. Теперь ему даже голову приклонить было негде.
Первый снег застал его у храма Сёсядэра в провинции Харима. Там он и нашел свою погибель - закоченел и умер.
Примечания
56
Ри - мера длины, равная 3,927 км.
57
Сун см.
58
Сэцубун - Праздник начала весны, отмечавшийся четвертого числа второго месяца по лунному календарю. В ночь на Сэцубун совершался обряд изгнания нечистой силы: люди разбрасывали бобы с криками: «Счастье в дом, черти - вон!» Во время этого праздника нищие ходили по домам и произносили молитвы и заклинания против несчастий, получая за это подаяния в виде риса или нескольких мелких монет.
59
Дунфан Шо - сановник китайского императора Уди, живший во II-I вв. до н. э. Одна из многочисленных легенд, связанных с именем Дунфан Шо, повествует о том, как он похитил из волшебного сада Владычицы Запада Сиванму персик (согласно китайской мифологии, плод бессмертия), даровавший ему долголетие.
60
«Учение сердца» в. в среде горожан. Сторонники этого учения проповедовали принципы «должного» поведения горожанина, среди которых значительное место занимали конфуцианские добродетели: верность высшему, сыновняя почтительность и т. д.
61
Ронин - самурай, по какой-либо причине оставивший службу у своего господина.
62
«Мне положили жалованье, как и прежде, - пятьсот коку риса» - Начиная с XVI в. жалованье феодальным князьям, самураям, а также некоторым государственным чиновникам выплачивалось в виде рисового пайка. Один коку риса весит около 150 кг.