Замок Трамбль.
Часть I.
I. Возвращение к родному очагу.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть I. I. Возвращение к родному очагу. (старая орфография)

БИБЛИОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНИЯ.
Ежемесячный журнал
Ноябрь-декабрь 1878

С.-ПЕТЕРБУРГ.
ТИПОГРАФИЯ В. С. БАЛАШЕВА.
Екатерининский канал, между Вознесенским и Мариинским мостами, д. No 90--1.
1878.

Ж. БЕРНАР. 

ЗАМОК ТРАМБЛЬ
РОМАН.

Часть I. 

I.
Возвращение к родному очагу.

- Граф умер!

Это был единственный ответ, которого могли добиться на все свои вопросы две особы, остановившиеся в экипаже у решетки замка Монторни, между Бом-ле-Дам и Безансоном.

Спустя минуту, тяжелая решетка отворилась и карета помчалась к замку, по широкой аллее парка.

Был июль месяц. Растительность была в полном блеске, деревья покрыты густою, свежею листвою. Последние лучи чудного заката еще обливали золотом и пурпуром кустарники, окаймлявшие вдали линию горизонта.

В карете сидели, как мы уже сказали, двое. Это были человек уже немолодых лет, но здоровый и крепкий, высокого роста, и молодая девушка, лицо которой было совершенно закрыто густым вуалем

Оба они молчали, как бы поглощенные мыслями о чем-то важном, и не обращали никакого внимания на разстилавшуюся перед ними картину.

Слышен был только шум колес и глухой стук копыт по мелкому песку аллеи.

Вдруг молодая девушка прервала молчание.

- Бедный отец! вскричала она, подавляя глубокий вздох.

Её спутник вздрогнул и бросил на нее удивленный взгляд, который, в подобную минуту, мог показаться странным.

Однако Роберт де-Ламбак не был лишен ни ума, ни чувства.

Правда, его лицо носило следы бурной жизни, его черты выражали скрытность и грубость, но было невозможно не признать в нем человека благородного происхождения.

Молодая девушка снова погрузилась в молчание. Де-Ламбак стал нетерпеливо крутить свои седые усы и барабанить пальцами по стеклу.

- Наконец! сказал ворчливым тоном де-Ламбак. Теперь вы у себя, мадемуазель Маргарита де-Монторни... Оправьтесь и подумайте о том, что вам еще остается делать.

- Я не могу ни о чем думать... кроме моего бедного отца! отвечала молодая девушка, голосом, прерываемым рыданиями.

Экипаж остановился. Двери замка тотчас отворились без шума, и несколько слуг вышли на встречу путешественникам.

Один из них приблизился к Маргарите и сказал ей в полголоса:

- Без сомнения, я имею честь говорить с графиней де-Монторни?

Маргарита кивнула головой и лакей продолжил:

- Барон и баронесса де-Рошбейр ожидают графиню в салоне.

Спустя минуту, Маргарита, в сопровождении де-Ламбака, входила в салон, где встретили ее супруги де-Рошбейр, которые, в силу одного параграфа завещания графа, делались владетелями замка де-Монторни, конечно, еслибы этому не воспротивилась Маргарита.

Но захотела ли бы она начинать процесс, которого неизвестная развязка могла быть для нея более вредной, чем полезной.

Наконец, тело её отца еще лежало в замке. Неужели в это время дочь могла противиться исполнению его последней воли?

Салон, в котором произошла встреча, назывался салоном Ван-Дика, потому что он был украшен тремя или четырьмя большими, обделанными в богатые золотые рамки, портретами, работы этого знаменитого художника.

Это были портреты знаменитых предков графа де-Монторни.

Около одного из них стоял новый владелец замка, человек лет пятидесяти-пяти, с изящными манерами и приветливой улыбкой, но лицо которого нисколько не напоминало черты его славных предков.

Его жена, почти таких же лет, как и он сам, сидела около него. Лицо её дышало добротою и сохраняло еще следы некогда блестящей красоты.

Тут же находился г. Симоне, нотариус покойного графа, толстый и приземистый, одетый в черное, с лицом, окаймленным редкими бакенбардами.

Баронесса де-Рошбейр первая встретила молодую графиню.

- Мое дорогое дитя, сказала она, протягивая ей руку, извините за печальный прием, который мы принуждены вам сделать.

В эту минуту Маргарита отбросила назад вуаль, покрывавший её лицо.

Ей было в это время восемьнадцать лет, но она казалась моложе своего возраста. Она была нежна и грациозна, как фея, поэт назвал бы ее Титанией. Её робость доходила до ребячества и её розовые щеки, обрамленные густыми прядями черных волос, выдавали её малейшее волнение. Поэтому, при словах баронессы, она зарделась ярким румянцем и слезы, которые она напрасно старалась удержать, отуманили её большие, голубые глаза.

Баронесса внезапно почувствовала глубокое влечение к этому нежному созданию, оставшемуся одиноким на земле.

- Я понимаю, что вы должны испытывать, сказала она. Пусть, по крайней мере, вас утешит весть, что ваш отец умер без страданий, благословляя вас, мое бедное дитя. Я не могу и не хочу говорить теперь более. Вы слишком утомлены и взволнованы, вам необходим отдых и спокойствие.

В это время барон де-Рошбейр и де-Ламбак обменялись пожатием руки.

- Мы вам так много обязаны, говорил барон, за ваше согласие сопровождать графиню в этом печальном путешествии. Мы только потому злоупотребили вашей любезностью, что бедный граф так откладывал приезд дочери, что, в решительную минуту, нам было невозможно отыскать кого-нибудь другого, кому бы мы могли поручить графиню.

- О! ваше поручение, право, нисколько не тягостно для меня, отвечал де-Ламбак, любезным и в тоже время сердечным тоном. Как и все, кто имел счастие узнать вашу племянницу, я питаю к ней глубокую привязанность, и очень счастлив, что мог оказать ей эту ничтожную услугу...

едва уловил смысл его слов.

Затем Рошбейр пожал руку молодой графини и обратился к ней с несколькими банальными вопросами о здоровьи, о дорожных приключениях.

Его глубоко тронули ответы молодой девушки, которая, в своей наивной простоте, казалось, не понимала громадности поразившого ее горя.

Мущины, по большей части, не любят выказывать чувствительность характера. Барон де-Рошбейр, далеко не будучи исключением из этого правила, ни за что в мире ее согласился бы взять на себя роль утешителя.

Облако, омрачившее лоб де-Ламбака, при последних словах барона, скоро разсеялось, уступив место обычному выражению смелой хитрости.

Стоя и возвышаясь над окружающей его группой, он мало гармонировал с остальными.

В нем было что-то такое непонятное, что возбуждало скорее отвращение, чем симпатию, но нельзя было сказать определительно, что это было именно.

Он обращал большое внимание на свою наружность. Его лицо, дышавшее здоровьем, было всегда тщательно выбрито, исключая длинных, седых усов, скрывавших его резко очерченный рот

Его глаза, большие и выдающиеся, смотрели проницательно, почти нахально. Толстые жилы ясно обрисовывались на его широком и низком лбу, и переплетались узлами. Глубокия морщины еще более заставляли выделяться крупные и резкия черты его лица.

Наконец пришла очередь нотариуса обратить на себя внимание.

Для него было особенно важно не остаться незамеченным богатым бароном, наследником замка.

Он был в течение четырнадцати лет поверенным графа и надеялся в новое царствование сохранить за собой этот важный и выгодный пост. Он претендовал быть единственным человеком, способным управлять землями Монторни, знающим до малейших подробностей цену земель, условия найма, возобновления контрактов, заключения их и т. п.

Отведя в сторону барона де-Рошбейр, Симоне начал с оживлением говорить ему об акциях, лежавших в различных ящиках, о вещах из мебели, на которые следует наложить печати, о деньгах, положенных в различных банках, французских и иностранных, о серебре, о фамильных бриллиантах.

Между тем баронесса, не принимавшая участия в этом разговоре и все внимание которой привлекла Маргарита, дружески настояла, чтобы молодая девушка пошла в приготовленные для нея комнаты отдохнуть.

Помещение графини состояло из спальни и расположенных по бокам её уборной и маленькой гостинной, роскошно убранной и носившей название розовой от цвета дорогих шелковых обой, покрывавших её стены.

этом.

- Ах! какой сегодня печальный день для всех нас! сказала со вздохом служанка. Бедный господин! Он был такой благородный, такой добрый!... И вы, мой бедный ягненочек... Извините, ваше сиятельство, я ведь вас видела еще крошечной, я так часто носила вас на руках; но конечно вы ужь позабыли вашу старую Манон...

Пока Манон говорила, Маргарита держала у глаз свои платок.

- Нет! Я еще помню мою добрую Манон, отвечала она после минутного молчания. Я рада что нашла хоть одно знакомое лицо в этом доме, где все кажется мне чужим.

Эти слова были произнесены таким искренним и сердечным тоном, что проникли до глубины сердца старой служанки. Её глаза невольно наполнились слезами.

Воспользовавшись этим временем, Симоне имел удовольствие все разсматривать, розыскивать, накладывать печати на различные ценности, делая при этом вид, что он занимается этим против воли.

Наконец он простился со своим новым клиентом.

За столом собрались барон и баронесса Рошбейр и де-Ламбак. принявший их приглашение остаться в замке. Молодая графиня не выходила из своих комнат.

Спустя несколько часов свет исчез мало по малу во всех частях замка, исключая залы, где граф Шарль де-Монторни спал последним сном, и розовой гостинной, где, опустившись в глубокое старинное кресло, сидела дочь покойного; но на лице молодой девушки уже не было выражения детской невинности.

Опуская на подушку свою очаровательную головку она прошептала:

- Ему оставлен Монторни, хорошо; но земли Пуатре в Дофине и Вильмен в Ерёзе мои, и во всяком случае я графиня де-Монторни!...

Мысли по меньшей мере странные для молодой девушки в подобную минуту.