Замок Трамбль.
Часть II.
IX. Осада и пожар.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. IX. Осада и пожар. (старая орфография)

IX.
Осада и пожар.

Замок Трамбль действительно горел, воспламененное дерево второго этажа горело разбрасывая вокруг себя искры, которые распространяли кругом себя едкий и удушливый запах.

Без всякого сомнения пожар мог быть потушен, но для этого надо было пробраться на верхушку здания, а так как лестница представляла собою скорее Альпы Швейцарии, чем что либо похожее на лестницу, то не находилось ни одного смельчака, который решился бы подняться.

Верхняя часть замка представляла еще более опасностей. Маленькая, деревянная лестница, которая вела в мансарды была буквально сметена взрывом.

Таким образом было положительно невозможно добраться до того места откуда раздавались крики, иначе как по лестнице, а так как лестницы не было, то можно было опасаться что женщины задохнутся прежде, чем им успеют оказать помощь.

Крестьяне, прибежавшие на гром выстрелов и руководимые заревом пожара, были с восторгом приняты, и их сейчас-же просили помочь спасению несчастных. Впрочем они без труда поняли чего от них хотят и сейчас-же принялись за дело.

Вид жандармов сильно взволновал деревенских жителей, а выстрелы и треск взрыва не дали им заснуть.

Крик "пожар!" имеет ужасное и магическое влияние. Самые равнодушные сердца не могут оставаться спокойными услыша его.

Колокола ударили в набат и тревога распространилась по всей деревне.

Лестницы были наконец принесены, лед в ручье разбит чтобы достать воды и ведры с нею переходили из рук в руки по живой цепи, устроенной между замком и ручьем.

Забывая о своих ранах, бригадир и агенты с жаром принялись за работу, показывая пример другим.

Шарль Дюваль горячее всех принялся за дело спасения и вместе с Байе они первыми вызвались влезть по лестницам в верхний этаж и постараться спасти несчастных женщин.

Ободренные их примером многие вызвались сопутствовать им. Вода непрерывно лилась на воспламенившиеся бревна, и хотя языки пламени еще показывались кое где, но их успели залить и дом был спасен.

Хотя огонь был залит, но обуглившееся дерево все еще дрещало и дымилось, так что большие облака дыму поднимались к небу.

Тогда поднявшись по веревочной лестнице до площадки, бывшей некогда украшением замка, многие добрались до мансард и руководимые неумолкаемыми женскими криками дошли до комнаты, в которой оне были пленницами.

Дверь была заперта снаружи и ключ торчал в замке. Дверь была из массивного дуба, окованная железом.

В этой комнате нашли толстую Адель, руки которой были все разбиты от отчаянных усилий раз бить дверь своей тюрьмы.

Таким образом, крики, слышанные во время пожара, принадлежали толстой Адели, кухарке, горничной и все что угодно и её помощнице, которую звали Рыжей.

Страх привел этих женщин в самое печальное положение, близкое к безумию, их лица были залиты слезами, голоса охрипли от крика. Оне были до того напуганы, что продолжали кричать все время пока, их спускали вниз, а по прибытии туда с ними сделался нервный припадок.

Полицейский коммисар был человек деятельный и практический, во время пожара он заботился только о тушении его, сам подавая пример отваги и усердия, но как только огонь был потушен он снова принялся за свои обязанности и приказав секретарю приготовить все нужное для письма на столе в столовой, он решился составить протокол.

Не разстрогиваясь нервами обеих спасенных женщин, он немедленно приступил к их допросу.

Ну, ну, перестаньте кричать и стонать, а постарайтесь лучше отвечать на мои вопросы, сказал он.

Обе дамы успокоились точно по волшебству и кротко отвечали на предлагаемые им вопросы, тогда как секретарь записывал их ответы, почти со стенографической быстротой.

Адель, Элоиза Пуарье, по прозванию толстая Адель, родилась в Пеке, имела тридцать два года от роду, и Катерина Бертье, по прозванию Рыжая была из Сен-Жан-ле-Коша. Сведения полученные от этих двух женщин, не могли иметь большой важности или бросить свет на следствие. Оне говорили о своем барине с ужасом, которого не мог уменьшить даже вид его трупа.

С закатом солнца он отослал их в их комнаты и запер там, запретив шуметь и оне увидели себя в необходимости повиноваться, до той минуты, пока охваченные ужасом начали кричать. Это было в то время когда оне чуть не изжарились как каштаны, сказала кухарка и кроме того их страх еще более увеличили выстрелы.

Едва успели эти девушки окончить свои показания, как привели новых пленников.

В одной из комнат второго этажа, в которую успели пробраться только с большим трудом, были захвачены г-жа де-Ламбак и её сын.

Вдову де-Ламбак, эту мученицу, нашли закутанную в индейскую шаль, вероятно составлявшую часть роскошного приданого дочери папа Жаке, когда она вышла замуж за богатого дворянина де-Ламбака.

Что же касается Гастона де-Ламбака, то глядя на его бледность и худобу, его скорее можно было принять за больного из госпиталя, чем за человека, принимавшого участие в битве. Его последняя болезнь разстроила его столько же морально, сколько и физически, поэтому он стоял среди комнаты дрожащий и испуганный и сам отдался в руки пришедших взять его.

- Я сдаюсь, господа, сказал он, я во всем этом не принимал участия, мой отец один виноват, его упрямство причина всего, ничто не могло поколебать его воли.

Надо прибавить, в оправдание этого сына, что он еще не знал о смерти своего отца, когда говорил о нем в таких выражениях.

Жандарм, в руки которого он отдался презрительно свистнул, делая вид что не верит словам своего пленника и с презрительной улыбкой надел на него ручные кандалы.

- Я не думаю, сказал он другому жандарму, чтобы эта мокрая курица играла в деле большую роль.

Между тем поиски привели к открытию в одном из углов двуствольнадо ружья, скрытого занавесами. Отделка была серебрянная и бывшая над, гербом буква Л показывала что ружье могло одинаково принадлежать отцу и сыну. Но не было ни малейшого сомнения, что оно только что было в употреблении, так как засунутый в дуло платок был вынут черным от пороха, а другой ствол был еще заряжен.

Пороховица и пули были точно также найдены на Гастоне де-Ламбаке, так что его активное участие в сопротивлении законной власти было несомненно.

Когда его привели к коммисару, он смущенным тоном спросил где его отец.

Бригадир колебался ответить, но один из агентов, менее нежный, вскричал:

- Ваш негодяй отец! О! можете быть покойны, что с ним разделались его же монетой, этот зверь убит как собака!

Мадам де-Ламбак страшно вскрикнула и хотела выраться от удерживавших её.

- Пустите меня, кричала она, пустите меня к нему. Вы сказали что мой муж умер, мой дорогой Роберт, моя гордость и счастие. Я заклинаю вас, скажите что это неправда.

Все недостатки этого человека, его дурное обращение и целые годы мучений, перенесенных благодаря ему, все было в одно мгновение забыто любящим сердцем жены. Никогда самый образцовый муж не был так оплакиваем и сожалеем, как Роберт де-Ламбак, женщиной, которая помнила теперь только одно: что он был избран ею и был товарищем её молодости.

Когда бедная вдова явилась перед коммисаром, то её горе показалось ему настолько почтенным, что он не захотел увеличивать его вопросами, по меньшей мере несвоевременными.

- Бедная женщина, прошептал он, с нея и так хватит.

Наконец печальная процессия тронулась в Сен-жермень.

Две жандармских лошади возвращались без всадников.

Что касается другого, раненного в то время как он выламывал дверь, то он умер от внутренняго кровоизлияния еще раньше чем успели потушить пожар и лежал в замке на столе, завернутый в свой синий плащь. Рядом с ним, прикрытый куском холста, взятого в деревне лежал обезображенный труп Роберта де-Ламбака.

Молоденький кучер наемной кареты также был взят, так как было решено, что все найденные в этом доме останутся пленниками до тех пор, пока не докажут своей невинности.

- Но, заметил садясь в свою очередь в экипаж, полицейский коммисар, но недостает одного члена семейства, молодой девушки, племянницы или кузины убитого, её имя записано у меня. Да, Генриетта Жаке. Именно так, Генриетта Жаке, нет сомнения что её не было в замке, но где же она? где Генриетта Жаке?