Замок Трамбль.
Часть II.
VIII. Людоед в своей берлоге.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Замок Трамбль. Часть II. VIII. Людоед в своей берлоге. (старая орфография)

VIII.
Людоед в своей берлоге.

Никогда еще замок Трамбль не имел более мрачного вида, как в эту холодную, декабрьскую ночь, когда служители правосудия приготовлялись напасть на его обитателей.

При бледном свете луны, парк казался еще печальнее. Его деревья, более или менее прикрытые снегом, принимали самые фантастическия формы, а бледные звезды, мелькая между тучами, придавали еще более меланхолический вид этой местности, так сказать закутанной в снеговой саван.

С севера дул холодный ветер. Все ручьи замерзли и по Сене плыли льдины.

Покатая крыша замка, башня голубятни, точно также как и развалины, все было покрыто белым ковром.

Экипаж первый приехал на указанное место к мосту, где оканчивалась улица деревни Сен-Жан-ле-Кош, в том самом месте, где накануне де-Ламбак провел большую часть дня наблюдая признаки бури, которая грозила разразиться над ним во всем своем ужасе.

В ожидании когда наступит час правосудия, описание де-Ламбака было отправлено повсюду и бегство сделалось невозможным, кроме какого нибудь невероятного случая.

Кузница, бывшая в нескольких шагах от этого моста была в полном ходу, меха стонали, слышен был стук молотов, ударявших по раскаленному железу, придавая ему желаемую форму и разсыпая вокруг тысячи искр, походивших в темноте на фейерверк.

Около кузницы было не мало зевак, у дверей болтавших с буржуа, выглядывавшими из окон и сами кузнецы бросили работу при виде необычайного экипажа; все догадывались, что это должна быть полиция, но никто не думал мешать ей в исполнении её обязанностей.

Хозяин кузницы заметил даже, что эти вороны зловещия птицы и что не надо мешать им.

Немного спустя, в тишине ночи послышался стук копыт и оружия и когда можно было различить жандармов, то коммисар велел ехать далее.

До решетки замка Трамбль оставалось лишь несколько шагов.

Подъехав к ней. все вышли из экипажа и в ту же минуту к коммисару подошел, сняв шляпу полицейский агент.

- Есть ли что нибудь новое, Клод? спросил коммисар.

Ответ агента был самый удовлетворительный, нового ничего не было, все аллеи были заняты и дом окружен со всех сторон.

- Все идет отлично, г. коммисар.

В это же время подъехали жандармы и стали слезать на землю, оставив лошадей под присмотром уже не молодого агента, которому было предпочтительнее вручить этот пост, хотя не столь почетный, но верный, чем подвергать его опасностям экспедиции.

Ворота были не заперты и скрипя отворились при первом толчке.

Полицейские и жандармы, с коммисаром во главе, могли легко проникнуть в парк,

Шарль Дюваль, Морель и Байе следовали за ними в некотором разстоянии.

- Послушайте, г. адвокат, сказал Морель Шарлю, разве вам хочется разбить себе лоб? Что касается до меня, то я этого нисколько не желаю, это их дело, а не мое, когда вино налито, то надо его выпить; пустите их идти вперед. Я доказал свою храбрость не раз и не боюсь быть обвиненным в трусости.

Тогда, качая головою, он начал бранить избранный план.

под предлогом предписанных законом формальностей, в которых хотели держаться, поэтому я хочу быть не больше как зрителем опасности, которую я предвидел и которой хотел избежать.

Едва успел он окончить эти слова, как послышалось громкое ржание одной из жандармских лошадей, на которое ко всеобщему удивлению послышалось в ответ ржание из разрушенных конюшень.

Все направились к этому месту и к удивлению в сарае оказалась карета, запряженная парою лошадей, около которой спал крепким сном молодой мальчик, завернутый в баранью шкуру.

Он был разбужен и сразу очутился пленником, его изумление и затруднительность, с которой он отвечал на предложенные ему вопросы, были непонятны.

Тем не менее от него наконец добились, что он был конюхом у одного содержателя лошадей в Сен-Жермене, что лошади и экипаж были заняты де-Ламбаком в этот самый день, что он, Пьер Лолен приехал в назначенное время, но что г. де-Ламбак пришел и велел ему ждать, так как карета была нужна только поздно вечером, что ему дали хорошо поесть и даже дали выпить несколько рюмок хорошого, испанского вина, что голова у него от этого немного закружилась и он заснул. Это было все, что он мог сказать.

Шарль и Байе отошли в группу деревьев, недалеко от замка, где их закрывала тень от лип.

Тут Морель не мог удержаться от припадка веселости.

- Кажется что де-Ламбак собирался убраться, к счастию его путешествие не дошло бы дальше Маиса или еслибы он добрался до Гавра, тогда... шш! молчите! посмотрим что делает коммисар.

Песок скрипел под ногами этих людей, подвигавшихся к замку. Впереди шел коммисар, по правую его руку секретарь, а по левую Жиро слесарь.

В доме нигде не видно было свету, ставни были герметически закрыты.

Слуховые окна казались мрачными, пустыми отверстиями, что доказывало необитаемость мансард.

Все было тихо и мрачно и казалось что жизнь бежала этого места.

Коммисар позвонил и несколько раз поднял тяжелый молоток у двери и эхо громко повторило этот стук в доме, казавшемся пустым. Не получив никакого ответа на этот зов, коммисар взглядом убедился, готовы ли его спутники.

Тогда, стараясь говорить как можно громче, он постучался еще раз и произнес наконец стереотипную фразу:

- Именем закона, отворите!

На это приказание не было ответа и повернувшись к своим людям, коммисар сказал:

- Это первое требование.

Затем он вторично постучался, повторив тоже требование во имя закона, но в замке все по прежнему молчало, как в могиле.

Морель, по прежнему стоя под липами, прошептал тогда Шарлю:

- Вы сейчас увидите, в какую кашу они попадут, выйти из этого они могли только положившись на меня.

- Мне не нравится, с живостью сказал Шарль, что такое множество народу идет на одного, это похоже на бойню. Поэтому, как только он покажется, я непременно закричу ему, чтобы он сдался, чтобы ему не было сделано никакого вреда, если только я...

- Молчите, перебил Морель, вот коммисар повторяет свое третье требование.

- Именем закона, отворите!

Наступило продолжительное молчание. Слесарь приготовлял свои инструменты. Ночь была очень темна, воздух холоден, не смотря на это, коммисар снял шляпу и вытер на лбу крупные капли пота.

Слышен был только слабый стук оружия или шпор всадника при малейшем движении.

Тогда коммисар сказал твердым голосом:

- Третье требование осталось без ответа, поэтому в силу данной мне власти, я, полицейский коммисар, приказываю выломать эту дверь. Исполняйте вашу обязанность господа, ломайте дверь.

В это же самое мгновение, слесарь просунул между дверью и косяком длинную железную полосу.

- Помогите, товарищи, закричал он, пусть двое из вас помогут мне и дверь будет в одно мгновение открыта.

Один жандарм и один агент взялись за дело и нажали рычаг, как вдруг из верхних окон раздались два выстрела.

Треск стекол и эхо выстрелов в пустых корридорах замка, произвели такой грохот, что наиболее смелые были на мгновение как бы оглушены.

Впрочем, когда синеватый дым от выстрела разсеялся, то увидали что никто не ранен. Тем не менее жандармы закричали несколько угроз.

Морель покачал головой.

- Он целился слишком высоко, сказал он, и сделал это нарочно. Он надеялся что мы удалимся после этого предостережения, будьте уверены, что во второй раз промаха не будет.

Действительно, в то время, как старались открыть дверь, раздались два новых выстрела и жандарм, работавший со слесарем застонал и выронил молоток.

- Я ранен, бригадир, прошептал бедняк, падая на снег, который сейчас же окрасился его кровью

Бригадир бросился вперед с саблей в руке.

- Пли! стреляйте в этих разбойников, вскричал он, указывая на окна второго этажа.

Солдаты сейчас же прицелились и сделали залп по роковому жилищу. Обломки стекол и щепки с шумом упали на мерзлую землю.

Громкий и насмешливый хохот был ответом на выстрелы, и из другого окна раздались еще четыре выстрела.

Дым сделался очень густ, в воздухе раздавались постоянные выстрелы, крики людей смешивались со стуком оружия и молотка слесаря. Шум был оглушительный.

- Их двое! философически заметил Морель, капитан де-Ламбак также принимает участие в деле.

Между тем полиция исполняла свой долг и не отступала.

Сам коммисар, никогда не отличавшийся воинственностью, вел себя отлично, поощряя своих людей к новым усилиям, тогда как жандармы энергически нападали на окна второго этажа.

Среди всего этого шума были ясно слышны женския крики, раздававшияся из верхняго этажа громадного замка.

На гром выстрелов сбежалась большая часть агентов, окружавших замок и над устройством прохода много человек работало с храбростью и настойчивостью.

Казалось, что всеми ими овладела какая то ярость.

Гнев и боязнь придавали им лихорадочное возбуждение.

Четверо людей были уже слегка ранены, не считая первого, пораженного более серьезно. Пули летели как град и дым делался все непроницаемее.

Дверь была разломана во многих местах, все железо было отломано и дерево в щепках.

Бригадир Мюге, не обращая внимания на свистящия вокруг него пули, из которых одна пробила ему шляпу, а другая слегка задела левой висок, поощрял усилия людей, занятых образованием входа.

- Толкайте ее хорошенько, говорил он.

Едва он произнес эти слова, как в одну из дверных трещин мелькнул свет, раздались два выстрела и один жандарм, высокого роста, схватился рукой за бок, отступил шатаясь и упал на землю.

- Матьё, дитя мое, вскричал бригадир бросаясь к нему, серьезно-ли вы ранены?

- Да, бригадир, мне пора собираться на тот свет! А! это чистая отставка! сказал бедняк, стараясь улыбнуться.

Нападающие, приведенные в страшное возбуждение этим зрелищем, бросились на дверь и пробили наконец себе дорогу во внутрь. Они стреляли по мере того, как перебирались в безпорядке через баррикаду.

Сзади их, как бы увлекаемые какой-то магнетической силой, бросились Морель и Байе с Шарлем Дювалем во главе.

В одно мгновение передняя наполнилась народом. Бригадир, с саблей в руке, увлекал за собою двух жандармов, которые не были ранены и человек десять полицейских.

Можно было подумать, что дело идет об аттаке укрепления, а не о простом аресте.

Морель вдруг остановил Шарля, который приготовлялся следовать за бригадиром.

- Посмотрите! сказал он.

На верху великолепной каменной лестницы, на которой там и сям оставшаяся позолота указывала на прежнее великолепие, на площадке второго этажа, среди густого дыму от множества выстрелов, виден был громадный силуэт де-Ламбака.

Он был ужасен, его большие глаза, налитые кровью, сверкали мрачным огнем, бледное лицо выражало ярость, а руки почернели от пороха.

Вид его мог положительно внушить ужас, ружье лежало у его ног, но в руках он держал боченок, окованный медью, к которому он хладнокровно приделал фитиль, конец которого был зажжен.

С угрожающим видом и неестественной силой он потрясал над головой этой маленькой бочкой.

- Видите вы это, господа... закричал он.

Его голос, измененный от волнения и дыма, все еще раздавался подобно грому.

Нельзя было сомневаться ни минуты, что в боченке порох, как нельзя было точно также сомневаться, что этот человек, с искаженным от ярости лицем, приведет свою угрозу в исполнение, поэтому все невольно попятились назад.

- Ложитесь на землю, раздался чей-то повелительный голос.

Все повиновались.

- Это не спасет вас! вскричал де-Ламбак.

Несчастный казался помешанным. Действительно ли он сошел с ума, или только был оживлен желанием отмстить, никто не мог бы этого решить.

Крики: помогите! помогите! испускаемые женщинами с верху, делались все жалобнее и пронзительнее.

В передней, несколько человек, более храбрых, остались стоять. Бригадир принадлежал к их числу.

Байе бросился в маленькую пустую комнату, дверь которой он нашел открытой и увлек с собою Шарля Дюваля. Это место представляло некоторую безопасность в случае взрыва ужасной гранаты.

Тогда Морель опустился на одно колено, поискал в кармане пальто и стал целиться в стоявшого над ним гиганта.

Бригадир первый опомнился, он приказал своим людям следовать за ним и поставив ногу на первую ступень лестницы, перекрестился.

- Ни шага далее, поверьте мне, я не шучу, дико закричал де-Ламбак, качая свою ужасную ношу над головами тех, кто хотел подойти к нему.

Бригадир продолжал подниматься; боченок был уже приподнят, чтобы быть брошенным с большей силой и разорваться, как вдруг раздался выстрел и де-Ламбак, пораженный прямо в лоб, упал, выронив боченок. Это выстрелил Морель.

Храбрый бригадир бросился на верх, чтобы вырвать фитиль прежде чем он догорит, но опоздал.

Вспыхнуло яркое пламя, потом раздался страшный треск, земля заколебалась, громадный замок потрясся как карточный домик от дыхания ребенка.

Разрушенные потолки, громадные бревна - все составляло вместе страшный хаос; грохот рушившихся балок, летевшей черепицы, смешивался со страшным треском взрыва.

Все окна были выбиты, двери сорваны с петель, точно рукою какого-то гиганта.

Стены остались целы, но от верхней, деревянной лестницы не было и следов, точно также как и каменная превратилась почти в развалины.

Во втором этаже, где произошел взрыв, было хуже всего.

Внизу, хотя все попадали от толчка и получили ушибы от осколков, не произошло ничего серьезного, даже бригадир, скатившийся в средину своих товарищей, был весь разбит от падения, но не получил ни одного серьезного повреждения.

Когда взрыв окончился, те, которые ожидали быть погребенными под обломками, немного пришли в себя; только когда дым немного разсеялся, то заметили, что на верху часть стены была как бы вырвана.

Между тем деревянные части загорелись. Тогда снова послышались еще более отчаянные женские крики.

- Вы спасли жизнь нам всем, вскричал Шарль, с волнением пожимая руку Мореля.

Морель холодно выслушал эти похвалы, и положил обратно в карман свой пистолет, говоря:

- Я всегда говорил вам, г. коммисар, что ваш план был мне не по вкусу и уверяю вас, что я решился убить этого негодяя совершенно против воли.

Замерзшая земля парка была покрыта между тем всевозможными обломками, разное дерево, балки, мебель и т. п., все валялось в страшном хаосе и вид всего этого в лунную ночь имел в себе что-то фантастическое и ужасное. Далее лежал обезображенный и почерневший труп, не имевший в себе ничего человеческого, это был труп Роберта де-Ламбака.

Между тем, вследствие начинавшагося пожара, дым внутри замка делался все удушливее, а женские крики раздавались еще жалобнее, тогда как громкое эхо повторяло их в мрачных, пустых корридорах.

От этих криков мороз подирал по коже.