| Автор: | Бёрнс Р., год: 1875 |
| Примечание: | Переводы П. Вейнберга, В. Костомарова |
| Категория: | Стихотворение |
| Связанные авторы: | Костомаров В. Д., Вейнберг П. И. |
Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Стихотворения
АНГЛІЙСКІЕ ПОЭТЫ
ВЪ БІОГРАФІЯХЪ И ОБРАЗЦАХЪ
Составилъ Ник. Вас. Гербель
САНКТПЕТЕРБУРГЪ
Типографiя А. М. Потомина. У Обуховскаго моста, д. No 93
1875
Лордъ Грегори. - П. Вейнберга
Тэмъ О'Шэнтеръ. - В. Костомарова
Субботнiй вечеръ поселянина. - В. Костомарова
РОБЕРТЪ БОРНСЪ.
Робертъ Борнсъ, первый изъ народныхъ поэтовъ Англiи, "возведшiй, по выраженiю Шера, шотландскую народную песню на высшую степень совершенства и темъ самымъ существенно способствовавшiй обновленiю нацiональной литературы Великобританiи", родился 25-го января 1759 года въ убогой лачуге графства Эйра. Отецъ его былъ бедный фермеръ и потому не могъ дать ему даже посредственнаго воспитанiя. Темъ не менее, молодой Борнсъ съумелъ-таки прiобрести въ школе, кроме уменья читать и писать, и кое-какiя познанiя въ французскомъ языке и прикладной математике. Чтенiе отличнейшихъ англiйскихъ поэтовъ и романическiя преданiя, жившiя въ устахъ окружавшаго его народа, очень рано развили въ нёмъ врождённый поэтическiй духъ. Ещё отрокомъ, работая въ поле, онъ любилъ распевать старинныя шотландскiя баллады; когда-же сделался юношей и любовь воспламенила его, онъ сталъ сочинять песни на родномъ наречiи, которыя тотчасъ обратили на себя вниманiе соседей, вследствiе чего известность его вскоре распространилась по окрестнымъ деревнямъ и фермамъ. Элегiя "Къ Марiи въ небесахъ", написанная на смерть перваго предмета его любви, была однимъ изъ первыхъ опытовъ Борнса. Дальнейшая бiографiя поэта весьма не сложна. Неудачныя хозяйственныя предпрiятiя, несчастная любовь и разгульная жизнь сделали дальнейшее его пребыванiе на родине невозможнымъ и побудили решиться на отъездъ въ Ямайку, где ему было предложено место. Нуждаясь въ деньгахъ на проездъ, Борнсъ собралъ свои песни и напечаталъ ихъ, въ 1786 году, въ Кильмаркоке, небольшомъ соседнемъ городке. Небольшую книжку встретило всеобщее одобренiе - и поэтъ, уже собиравшiйся уезжать въ Остъ-Индiю, совершенно неожиданно получилъ приглашенiе прiехать въ Эдинбургъ для выпуска въ светъ второго изданiя своихъ стихотворенiй. Обласканный тамошними литераторами и учоными, Борнсъ возвратился на родину, где, благодаря ходатайству новыхъ своихъ покровителей, получилъ место сборщика податей, женился на своей давно и страстно любимой Женни и, взявъ небольшой кусокъ земли въ аренду, зажилъ семьяниномъ. Но, къ сожаленiю, пламенное воображенiе и склонность къ развлеченiямъ, плохо уживающiяся съ сельско-хозяйственными занятiями, вскоре снова разстроили его дела, что, вместе съ неизбежными житейскими дрязгами, сильно повлiяло на его мягкiй отъ природы характеръ и отравило последнiе годы его жизни. Истощённый горемъ и заботами, и окончательно разстроенный неумереннымъ употребленiемъ горячихъ напитковъ, онъ умеръ 21-го iюля 1796 году въ Домфризе.
Главное достоинство произведенiй Борнса заключается въ ихъ полнейшей искренности, въ ихъ правде и свежести. Особенно хороши его песни, о которыхъ кто-то сказалъ, что ихъ нельзя положить на музыку, такъ-какъ они сами музыка. Въ пастушеской поэзiи и народныхъ песняхъ Борнсъ не имеетъ себе равныхъ. "Онъ родился поэтомъ", говоритъ Карлейль, землякъ и лучшiй критикъ Борнса: "поэтическая деятельность была небеснымъ началомъ его существа. Бедность, неизвестность и всякая беда, только не профанацiя себя самого и своего искусства, были для него не стоющею вниманiя мелочью. Гордость и страсти света лежали неизмеримо ниже его, и одинаково смотрелъ онъ на свободнаго и раба, на принца и нищаго и на всехъ, кто носитъ образъ человеческiй, съ ясною внимательностiю, съ братскою любовью, съ сочувствiемъ и состраданiемъ. Въ его поэзiи какъ бы живётъ сила зелёныхъ полей и горнаго воздуха; она напоминаетъ о жизни въ природе и о крепкихъ людяхъ природы. Въ нёмъ слышится решительная сила и въ тоже время чудная природная прелесть. Онъ неженъ и страстенъ, но безъ принужденiя или видимаго усилiя. Онъ умиляетъ сердце или воспламеняетъ его мощью, которая кажется въ нёмъ привычною и родною. Мы видимъ въ нёмъ кротость, трепетное состраданiе женщины рядомъ съ глубокой сосредоточенностью, силою и страстнымъ огнёмъ героя. Въ нёмъ слышны слёзы и снедающее пламя скрыто, какъ молнiя въ капляхъ летней тучки. Въ своей груди носитъ онъ звуки для каждой ноты человеческаго чувства."
Заключаемъ нашъ краткiй очеркъ жизни и литературной деятельности Борнса выпиской изъ "Всеобщей Исторiи Литературы" Шера, въ которой талантливый авторъ въ несколькихъ словахъ весьма метко и верно характеризуетъ всю поэтическую деятельность "поэта природы". "Если вы хотите узнать, какъ истинно природный поэтъ возноситъ самые обыдённые случаи сельской жизни въ область глубокой мысли или юмора, прочтите стансы "Къ срезанной плугомъ Маргаритке", или "Джона - Ячменное-Зерпо"; если вы хотите прихотливой резвости и шаловливаго смеха, у Борнса есть превосходное "Whatis that at my bower-door" (Кто тамъ у двери беседки моей?); если вы хотите видеть, какъ упиваются отчаянными оргiями исключённые изъ жизненнаго пира, отвергнутые обществомъ, Борнсъ введётъ васъ въ общество своихъ "Весёлыхъ-нищихъ"; хотите знать, какъ мастерски разрешить задачу соединенiя шутки, смеха и кидающаго въ дрожь ужаса въ одной и той же фантастической пьесе, попросите Борнса разсказать вамъ исторiю Тэыа О'Шэнтера; хотите почувствовать, какъ сердце народа вечно лежитъ къ родине, отчизне и народнымъ воспоминанiямъ, прислушайтесь къ грустнымъ мелодiямъ Борнсовыхъ песенъ: Му heart's in the Highlands, Bonnie castle Gordon, Caledonia, The battle of Sheriff-muir, The gloomy night is gathering fast, The lovely lass of Inverness. Глубочайшимъ блаженствомъ счастливой любви звучитъ его песня: It was npon а Lammas night (То было въ ночь на первое августа); нежностью и пыломъ любви, по отступающей передъ могилой и смертью, дышатъ чудныя его песни, посвящённыя прославленiю Марiи Кэмбелль, и изъ той же груди, откуда вышли трогательнейшiе вздохи, вылился и смелый гимнъ демократической веры въ себя и истинно мужественнаго достоинства: "Is there, for honest poverty, that liangs his head, and а that?" И, конечно, Борнсъ съ справедливою гордостью могъ въ одной изъ своихъ песенъ указывать на себя, какъ на свободнаго шотландскаго народнаго поэта. Давъ поэзiи своей земли новые, свежiе соки, онъ обогатилъ темъ самымъ всемiрную литературу."
ЛОРДЪ ГРЕГОРИ.
О, темна эта ночь, непроглядно темна!
Ветеръ воетъ, какъ бешеный зверь.
Путникъ бродитъ въ словахъ передъ замкомъ твоимъ:
Лордъ Грегори, открой свою дверь!
Прогнана
Что любила такъ сильно тебя...
Прiюти же меня хоть изъ жалости ты,
Если сделать не можешь любя!
Лордъ Грегори, ужель ты забылъ тотъ лесокъ
Где въ первые тебе я открылась въ любви,
О которой забыть не могу?
Сколько разъ ты клялся, сколько разъ обещалъ,
Что на веки, на веки ты мой!
Неизменной и нежной душой.
Лордъ Грегори, черство твой сердце, черство,
Изъ железа все чувства твои.
Успокой ты страданья мои!
Громъ небесный, тебе отдаю я себя
Добровольною жертвой ночной!
Но изменника ты пощади, не карай
П. Вейнбергъ.
ТЭМЪ О'ШЭНТЕРЪ.
Купцовъ давно ужь нетъ и следу,
Давно зашолъ соседъ въ соседу,
И стихъ базара шумъ и гулъ.
И вотъ - довольны и счастливы -
Уселись мы за кружкой пива,
Забывъ длину шотландскихъ миль,
Дорогъ, что насъ домой ведутъ,
Где доны насъ давно, чай, ждутъ,
Где гневно блещутъ ихъ глаза,
На лбу сбирается гроза...
Что нужно днёмъ прощаться съ Эромъ.
(Старинный Эръ нашъ всемъ известенъ:
"Эръ, где народъ красивъ и честенъ").
Ты, Тэмъ, глупее всехъ на свете:
Не говорила-ли она,
Что ты - пивной котёлъ безъ дна,
Что ты - негодникъ, пустомеля,
Пьянъ вплоть отъ мая до апреля!
Пропьёшь и куль съ нимъ за одно!
Пойдёшь-ли въ кузню за подковой,
Отъ кузнеца придёшь съ обновой,
И даже - просто грехъ и срамъ -
Съ дьячкомъ напьёшься накануне
Святого дня... Утонешь въ Дуне,
Иль - будутъ ночки потемней -
Утащитъ ведьма въ Элловей.
Все жоны судятъ очень здраво,
И что ума въ томъ капли нетъ,
Кто презираетъ ихъ советъ!
Однако, къ делу: въ эту ночь
Продавши выгодно скотину,
Подсесть къ весёлому камину,
Где старый другъ нашъ Джони Сортеръ
Давно ужь пенилъ добрый портеръ.
И всякiй день съ нимъ пить былъ радъ.
Темненько стало. До двора
Оно давно бы ужь нора,
Да эль такъ хмеленъ становился,
А Джонъ мололъ имъ разный вздоръ
И хохоталъ, какъ целый хоръ.
Вотъ дождь пошолъ, гроза бушуетъ;
А Тэмъ и въ усъ себе не дуетъ.
И въ кружке съ элемъ утопилась.
Но какъ пчела съ липъ носитъ мёдъ,
Такъ время радость унесётъ!
Какъ царь, нашъ Шэнтеръ счастливъ былъ,
Но радость - макъ: цветётъ - блеститъ;
Сорвёшь - и венчикъ облетитъ;
Падётъ-ли снегъ на зыбь пруда -
Блеснётъ - и таетъ навсегда;
На мигъ прельнщя наши взоры;
Такъ неба ясную лазурь
Мрачитъ дыханье зимнихъ бурь.
Но время мчится: между-темъ,
Пробило полночь. Въ этотъ часъ,
Когда последнiй светъ погасъ,
Не дай Господь когда-нибудь
Намъ, грешникамъ, пускаться въ путь!
И облака по небу гонитъ.
Такъ ярко молнiя блеститъ,
Протяжно глухо громъ гремитъ,
Дитя - и тотъ бы догадался,
Тэмъ оседлалъ кривую Мэгъ,
(На ней онъ ездилъ весь свой векъ)
И, несмотря на мракъ и грязь,
Пустился въ путь благословясь.
То шапку на лобъ надвигалъ,
Не то смотрелъ по сторонамъ.
Чтобъ не попасться колдунамъ:
Жилище совъ, притонъ чертей.
Но вотъ ужь онъ и бродъ минулъ,
Где бедный чэпманъ утопулъ.
А вотъ и две сухiя ели,
А здесь, недели две спустя,
Нашли убитое дитя;
А тутъ - недавно ужь случилось -
У Мёнга тбтка утопилась;
Вдругъ громче грохотъ бури сталъ,
Раскати грома чаще, ближе,
И змеи молнiй вьются ниже:
То сквозь бербзопыхъ ветвей
Сверкнувъ лучомъ изъ каждой щели...
Внутри скакали, выли, пели.
О, Джонъ Ячменное-Зерно,
Какъ ты отважно и сильно!
Что чорту прямо въ харю взглянемъ!
А такъ-какъ Тэмъ всё эль тянулъ,
То чорта верно-бъ не струхнулъ.
Вдругъ Мэгъ, какъ вкопанная стала:
И мчится прямо на огни.
Что-жь тамъ увидели они?
При блеске свечекъ и луны
Плясали черти, колдуны -
А просто - джигъ, горнпайпъ да рили.
На подоконнике въ прихожей
Сиделъ Ольдъ-Никъ съ звериной рожей -
Косматый пёсъ - и съ ревомъ, свистомъ
Давилъ волынку, что есть силы:
Тряслись подгнившiе стропилы.
У стенъ стояли тамъ два гроба,
Окружены чертями оба;
Въ руке холодно-посинелой
Держалъ свечу... Но еще то-ли
Увиделъ Тэмъ нашъ на престоле?
Тамъ, межь преступниковъ казнённыхъ,
Злодей зарезанный лежалъ
И, ротъ разинувъ, издыхалъ.
Потомъ лежалъ палашъ кровавый,
Томагаукъ и ножикъ ржавый,
Зарезалъ сынъ родную мать...
И видно, какъ къ кровавой стали
Седые волосы пристали.
А тамъ - три трупа адвокатовъ,
И столько разныхъ харь и рожъ,
Что имъ и рифмъ-то не найдёшь.
Нашъ Тэмъ стоитъ полуживой,
А тамъ всё громче свистъ и вой;
И черти пляшутъ до упада,
А съ ними старыя яги,
Кто безъ руки, кто безъ ноги,
Швырнувъ засаленныя шали,
Ну, Тэмъ, скажи мне безъ издевки,
Что если-бъ тамъ всё были девки,
Да не въ фланелевомъ тряпье,
А въ чистомъ тоненькомъ белье?
Всё, что ты хочешь, что штановъ
Не пожалеть стащить бы съ ляшекъ,
Чтобъ хоть взглянуть на этихъ пташекъ.
Но и яги и колдуны
И такъ вертелись на клюкахъ,
Что хоть кого бы пронялъ страхъ.
Но Тэмъ хитёръ: межь гадкихъ рожей
Сейчасъ одну нашолъ моложе.
Хоть много сделала проказъ
На взморье Кэррика. Глядишь,
То подгрызётъ ячмень, какъ мышь,
То со двора бычка сведётъ,
Ея худая рубангопка,
Какъ у трехлетняго ребйпка,
Была и куца и толста -
Ну, изъ пайслейскаго холста.
Когда она для крошки Ненни
За шиллингъ - всё ея добро -
Холста купила въ Вильборё.
Здесь, Муза, мы должны разстаться:
Воспеть, какъ нагло стала Ненни
Теперь вывёртывать колени.
Нашъ Тэмъ стоялъ, какъ бы прикованъ,
Бесовской пляской очарованъ,
Спрыгнувъ съ высокаго окна,
Такъ сталъ кувыркаться, пострелъ,
Что Тэмми мой не утерпелъ
И крикнулъ: "Славно, старый Никъ!"
И Мэгъ не сделала и шага,
Какъ вся бесовская ватага
За ней пустилась. Какъ норой
Летитъ, жужжа, пчелиный рой,
И - цапъ-царапъ: за носъ хватаетъ,
Или толпа бежитъ, какъ скоро
Заслышитъ крикъ: "держите вора!"
Такъ Мэгъ пустилась, а за ней
Ахъ, Тэмъ! ахъ, Тэмъ! попалъ въ беду -
Поджаритъ чортъ тебя въ аду!
И Кэтъ тебя ужь не дождётся -
Котъ вдовiй чепчикъ шить придётся.
Ты счастье Шэнтера несёшь!
Скорей на мостъ, не то такъ къ броду:
Чортъ не летаетъ черезъ воду.
Или тебе твой хвостъ не милъ?
Опередивъ всю чертовщину,
Ей Пенни прыгнула на спину,
И ужъ у самого моста -
У Мэгги не было хвоста.
Прiехалъ къ утру ужь домой.
Но Мэгги... ахъ, восплачемъ, Муаа!
На веки сделалась кургуза.
Ну, а теперь-то не пора-ли
Кто любитъ лишнее хлебнуть,
Да къ куцымъ юбкамъ заглянуть -
Смотри, чтобъ съ нимъ того-жь не было,
Что съ тамъ о'шентровой кобылой.
СУББОТНІЙ ВЕЧЕРЪ ПОСЕЛЯНИНА.
Ревелъ ноябрь; въ долине злилась вьюга;
Холодный день ненастно догоралъ;
И, весь въ грязи, отпряженъ волъ отъ плуга,
Поселянинъ сегодня допахалъ
Участокъ свой и. кончивши работу,
Мотыку, ломъ и заступъ свой прибралъ,
И черезъ лесъ, по топкому болоту,
Вотъ на холме, подъ тенью старой ивы,
Его изба уютная видна -
И пахарь къ ней спешитъ нетерпеливо.
Тамъ у огня, детьми окружена,
И всё въ избе какъ-будто улыбалось:
Въ ней жизнь текла такъ мирна и честна,
Что у огня невольно забивалась
Забота жгучая, и бедность, и усталость.
И сыновья приходятъ изъ села:
Одинъ пахалъ; другой, посмышленнее,
На ярмарке улаживалъ дела.
Потомъ и Дженъ изъ города пришла:
Но если бъ Дженъ семью въ нужде нашла,
Поверьте мне, что, не сказавши слова,
Трудомъ добытое сейчасъ отдать готова.
Все на лицо; весёлый, откровенной
И у огня, въ семье благословенной,
Стрелой летитъ, какъ мигъ, за часомъ часъ.
Старикъ-отецъ съ детей не сводитъ глазъ -
И любъ ему ихъ лепетъ безтолковой;
Спешитъ, чтобъ сынъ былъ къ празднику съ обновой:
Изъ платья стараго кроитъ камзольчикъ покой.
Отецъ и мать заботливо старались
Укоренять любовь къ добру въ сердцахъ
И средства жить искали лишь въ трудахъ.
"Премудрости начало - Божiй страхъ;
Лишь онъ одинъ къ стезе добра приводитъ;
Помолимся: да въ жизненныхъ путяхъ
Кто ищетъ Господа, всегда Его находитъ."
Чу! въ дверь стучатъ почти за Дженни следомъ;
Ужь знаетъ Дженъ, что значитъ этотъ стукъ,
И говоритъ: "Я встретилась съ соседомъ,
Одной такъ страшно тамъ идти...1 И вдругъ
Вся вспыхнула... Любви румянецъ алый
Отца встревожилъ; но его испугъ
(Онъ зналъ его давно) былъ скромный, честный малый.
И гостя Дженъ съ улыбкой ясной вводитъ:
Его смутилъ родныхъ пытливый взоръ...
Но вотъ старикъ сейчасъ же съ нимъ заводитъ
И хвалитъ рожь, ячмень и скотный дворъ...
И съ радости засгенчиво краснеетъ
Стыдливый гость. "Молодчикъ не хитёръ",
Смекаетъ мать: "вотъ, видишь, какъ робеетъ!
"
Любовь! блаженъ тотъ, кто тебя изведалъ!
Восторгъ сердецъ! безъ меры благодать!
Что, еслибъ Богъ отрады этой нё далъ?
Но опытъ мне теперь велитъ сказать,
Отрады мигъ въ юдоли безнадежной,
То этотъ мигъ - его такъ сладко ждать -
Когда сидишь въ томленьи страсти нежной
Съ стыдливой девушкой подъ ильмой белоснежной.
Тотъ, въ чьей груди живое сердце есть,
И между-темъ коварно Дженни броситъ?
Тотъ, чья любовь - была бъ обманъ и лесть?
Где тотъ злодей? Или быть-можетъ честь
Позоръ тому, кто можетъ перенесть
Печаль отца и матери страданья,
И видеть жертвъ своихъ безъ слёзъ, безъ состраданья!
Но столъ накрытъ и ужь парричъ здоровый,
И сливки, дань единственной коровы,
Что, чай, траву въ хлеву теперь жуётъ...
Хозяйка-мать приветливо несётъ
Для гостя сыръ, про случай сбережонный,
Ему, когда цвести сталъ лёнъ зелёный -
И хвалитъ жолтый сыръ нашъ юноша влюблённый.
Вотъ ужинъ конченъ; дети у камина
Уселись все - и старецъ обнажилъ
И предъ собой съ молитвой положилъ
Святую Библiю, которой дорожилъ
Его отецъ... Въ ней онъ открылъ сначала
Ту песнь, что въ славу Бога вышнихъ силъ
А мать "помолимся!" торжественно сказала.
Тогда, стремясь къ одной и той-же цели,
Все въ ладъ поютъ они псаломъ святой...
И, можетъ-быть, они песнь "Донди" пели,
Свои полки водилъ Эльгинъ герой...
Какъ сладокъ ты и твой напевъ священный,
Гимнъ горъ родныхъ! Въ сравненiи съ тобой
Бездушна песнь Италiи растленной:
Потомъ разсказъ о первомъ человеке
Старикъ-отецъ семье своей читалъ;
Какъ Моисей съ исчадьемъ Амалека
Святую брань вести намъ завещалъ;
Увидевъ мечъ, простёртый надъ Солимомъ;
Какъ Іовъ жилъ, безропотно страдалъ,
Иль, какъ, горя въ огне неопалимомъ,
Пророкъ былъ пламеннымъ восхищенъ серафимомъ.
Господь хотелъ мiръ грешный искупить;
Какъ Тотъ, что тамъ несётъ второе имя,
Здесь не имелъ где голову склонить;
Апостолы съ спасительнымъ закономъ,
Какъ-тотъ, что былъ на Патмосъ сосланъ жить,
Зрелъ ангеловъ, парившихъ надъ Сiономъ,
О, Царь небесъ! Колени преклоняетъ
Супругъ, отецъ съ мольбою предъ Тобой:
Торжественно молитва возлетаетъ
На небеса, за радостной мечтой,
Где больше нетъ ни слёзъ, ни воздыханья,
Где будемъ петь все вместе гимнъ святой
И где, въ лучахъ небеснаго сiянья,
Свершится некогда блаженныхъ душъ слiянье.
И на покой ихъ всехъ благословлялъ;
Когда-жь одинъ съ женою оставался,
Онъ снова въ прахъ главу свою склонялъ
Предъ Темъ, кто птицъ согрелъ и напиталъ
Чтобъ Онъ имъ всемъ насущный хлебъ послалъ
Чтобъ все Его боялись и любили
И все Его заветъ въ сердцахъ своихъ хранили.
В. Костомаровъ.