Обличенный клеветник (Декамерон. День второй. Сказка IX)

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Обличенный клеветник (Декамерон. День второй. Сказка IX) (старая орфография)

Торговые дела привели несколько итальянских купцов в Париж и они поселились вместе в одной гостиннице и имели общий стол. Раз, после ужина, когда вино развеселило их более обыкновенного, они избрали темой для своего разговора любовные приключения. Этот разговор невольно привел их к воспоминанию об их женах, так как все они, без исключения, были женаты.

- Не знаю, как поступает моя жена, сказал один из собеседников, - но я согрешил против нея. Да и как устоять против иностранки? Я совершил неверность.

- И я также, сказал другой. - Я думаю, что и жена моя не безгрешна. Но буду-ли я убежден в её верности или нет, от этого, конечно, ничто не изменится.

- Я держусь такого же мнения, прибавил третий.

С большим мы меньшим недоверием к своим женам отнеслись и все остальные, исключая только генуэзца Бернабо Ломелина, который сказал, что он вполне убежден в верности своей жены, хотя она замечательная красавица и равная ей по красоте едва-ли сыщется во всей Италии. Затем он перечислил её выдающияся качества: красоту лица, прекрасное сложение, грацию, молодость, живость и веселость характера, любовь к труду, искуство в женских работах, удивительные способности хозяйки; он прибавил, что она умеет управлять лошадьми, дресировать для охоты птиц; что она мастерица читать, писать, вести конторския книги и вообще торговые дела. Описав её качества, он возвратился к обсуждаемому вопросу и заявил, что его жена высокочестная, целомудренная и добродетельная женщина, и он убежден, что будь он в отсутствии десять лет, целую жизнь, она все-таки осталась бы безусловно верна ему.

Едва произнес он последния слова, как молодой человек из Пиаченцы, по имени Амброджиоло, покатился со смеху. Желая поднять на смех Бернабо, он спросил его, ужь не император-ли дал ему такую странную привилегию? Бернабо отвечал с досадой, что этой милостью он обязан не императору, а более его могущественному - господу Богу.

- Я не сомневаюсь, возразил Амброджиоло, - что вы искренно верите в то, что говорите. Но мне кажется, вы мало сведущи и мало опытны в деле, которое служит предметом нашего обсуждения. Еслиб вы откинула свое предубеждение, вы заговорили бы иначе. Не заключайте из того, что мы говорили о наших женах, что нас следует пожалеть, а перед вашей женой преклониться. Сообразите, что если мы решаемся говорить о наших женах так неблагоприятно, то это потому, что мы хорошо ознакомились вообще с женской натурой. Не станете же вы отрицать того, что признает целый свет, что мужчина совершеннейшее творение, вышедшее из рук Творца, а женщина занимает второе место. Не станете вы также отрицать и того, что мужчина отличается мужеством, силой и твердостью характера, а женщина робка и изменчива. Я бы мог подробнее развить вам, откуда идет и в чем состоит различие между обоими полами; но безполезно входить в такое обсуждение, потому что это завело бы нас слишком далеко. Согласитесь же, если более твердый, мужественный и разумный мужчина часто не в силах противиться одолевающей его страсти, то что же думать о более хрупкой и слабой женщине? В силах-ли устоять она против лести, против подарков, против поклонения, которыми завлекает ее влюбленный в нее мужчина? Думаете-ли вы, что она может долго противостоять такому обольщению? Вы все-таки скажете, что уверены в своей жене, а я отвечу вам, что с трудом верю вашему убеждению, или должен заключить, что вы слишком просты и доверчивы. Как ни достойна уважения ваша жена, но она создана так же, как и все другия женщины; у нея теже средства защиты против страстей и ухаживаний. Следовательно, если ежедневный опыт доказывает, что другия женщины не могут устоять против соблазна, то возможно и очень вероятно, что и ваша жена, как ни добродетельна она, падет подобно своим сестрам. Но если мы допустим, что её падение возможно, то вы не имеете основания так настойчиво поддерживать ваше мнение о её безусловной верности {Во времена Бокачио сильно было распространено учение о слабости и безнравственности женской натуры, исходящее из Рима, против которого возставали сильные умы, в роде автора "Декамерона". Пр. перев.}.

- Я только купец, а не философ, отвечал Бернабо, - и, как купец, отвечаю вам что если то, что вы говорите, случается с женщинами, то только с такими, которые имеют смутное понятие о чести. Но я знаю хорошо, что истинно честные женщины тверже, разумнее и непреклоннее мужчин, которые, как вы знаете, непрестанно ставят западни их добродетели. Моя жена принадлежит к числу таких честных женщин.

- Конечно, отвечал Амброджиоло, - еслибы каждый раз, как женщина изменит своему мужу, у нея выростал рог на лбу, я не сомневался бы, что случаи измены были бы очень редки, но как нет наружного признака, отличающого разумных жен от легкомысленных, то их чести не грозит опасность. Их губит только гласность их поступка. Поверьте, если женщина убеждена, что тайна её проступка будет тщательно скрыта, она не задумается совершить его. Я уверен, что если есть между женами верные своим мужьям, то оне остались таковыми только потому, что никто не пытался совратить их, а следовательно, им не представлялось случая совершить измену, Хотя я знаю, что мое мнение разделяет большинство людей, но я не говорил бы так утвердительно, еслибы сам много раз не производил опыта. Говорю смело, что если бы я находится теперь там, где живет ваша честная и добродетельная жена, через короткое время она поддалась бы моему соблазну так же легко, как поддавались другия, которых тоже считали честными, добродетельными и верными женами.

- Наш спор может завести нас слишком далеко, возразил Бернабо сердито; - мы будем возражать один другому и никогда не кончим. Но так как вы слишком предубеждены против женской добродетели и думаете, что ни одна из женщин не может устоять против вашего соблазна, я готов согласиться на опыт и прозакладываю мою голову, что при всем вашем искустве вы не в состоянии будете соблазнить моей жены; вы же ответите мне тысячью дукатами, если вернетесь пораженным.

- На кой прах мне ваша голова? отвечал с раздражением Амброджиоло: - не солить же ее? Но если вы так уверены в моей неудаче, отвечайте против моей тысячи пятью тысячами дукатов, которые, конечно, для вас имеют меньшую цену, чем ваша собственная голова. От такого заклада я не откажусь. О времени мы не упомянули; назначим три месяца от настоящого дня; более мне не нужно. Чтобы заставить вашу жену провиниться в том же, чем грешат другия женщины. Я требую только, чтобы вы в это время не приезжали в Геную, а также, чтобы вы ни слова не писали вашей жене о нашем закладе.

Бернабо отвечал, что он согласен на все эти условия. Прочие купцы, опасаясь, как бы этот заклад не повлек за собой пагубных последствий, тщетно старались отговорить спорщиков. Но и Бернабо, и Амброджиоло до того разгорячились, что не хотели уже слышать никаких благоразумных доводов и свой договор совершили формальным порядком на бумаге.

На другой день Амброджиоло уехал из Парижа в Геную. Едва приехал он туда, как тотчас же принялся за разведки. Из общого говора он убедился, что жена Бернабо действительно вполне добродетельная и недоступная соблазну женщина. Он увидел теперь ясно, что взялся за невыполнимое предприятие и что поражение его несомненно. Однакож, он решился сделать попытку и начал с знакомства с старухой, бывавшей часто у жены Бернабо, которую та очень любила. Старуха сперва отказала во всякой помощи молодому человеку, но предложенное ей денежное вознаграждение соблазнило ее и она согласилась провести Амброджиоло тайно в комнату добродетельной жены. Амброджиоло должен был сесть в сундук, а старуха, объявив жене Бернабо, что принуждена уехать на несколько дней из Генуи, попросит молодую женщину поставив этот сундук, для лучшей сохранности, в её спальню. Как сказано, так и сделано. В полночь, когда дама уснула крепким сном, Амброджиоло, открыв извнутри крышку сундука, вышел из него. Ночник горел довольно ярко и при его свете Амброджиоло легко мог осмотреть убранство комнаты, мебель, картины и пр., и все эти подробности запечатлеть в своей памяти. Потом он подошел к кровати: дама спала крепким сном рядом с маленькой девочкой. Женщина была поразительной красоты и хотя, конечно, она взволновала молодого человека, но ему некогда было восхищаться ею; он помышлял теперь не о красоте, а o средствах выиграть заклад; для этого ему надо было убедиться, нет ли на теле дамы какого-нибудь знака, знакомство с которым могло бы послужить доказательством, что он, утверждая о выигрыше заклада, говорит правду. Амброджиоло осторожно открыл одеяло и заметил на левой стороне груди у дамы небольшую родинку, обрамленную несколькими русыми волосками. Осмотрев внимательно этот значск, Амброджиоло подошел к отпертому комоду, взял там кошелек, пояс, кольцо и старое платье, все эти вещи сложил в сундук, в которой вошел сам и заперся, не произведя ни малейшого шума. Он пробыл в сундуке еще день и ночь, которой воспользовался, чтобы лучше осмотреть все, что было необходимо для его цели. На следующее же утро после второй ночи, как было условлено, возвратилась старуха и взяла свой сундук. Амброджиоло, выйдя из своей узкой тюрьмы, поблагодарил старуху за оказанное одолжение и поспешил в Париж, куда прибыл ранее истечения трех месяцев с вещами, украденными им у жены Бернабо, которую звали Жиневра. Разумеется, он остановился в гостиннице, где квартировал перед своим отъездом. Когда по обыкновению к ужину собрались все купцы, присутствовавшие во время спора Бернабо с Амброджиоло, последний заявил, что он выиграл заклад, исполнив все, что обещал. Для доказательства, что он говорит правду, он подробно описал спальню дамы, рассказал сюжеты картин, в ней развешанных, и показал украденные вещи, объявив, что получил их в подарок от дамы.

Бернабо, несколько озадаченный, отвечал, что Амброджиоло вполне точно описал спальню в его доме и что привезенные вещи действительно принадлежат его жене, но эти доказательства они считает еще недостаточными, потому что Амброджиоло мог купить вещи у слуги, который также точно мог сообщить ему и подробное описание спальни.

- Я бы думал, что их достаточно, сказал Амброджиоло, - но если вы желаете еще других, более убедительных доказательств, я дам вам их. У вашей жены, г-жи Жиневры, на левой стороне груди находится крупная родинка, обрамленная пятью или шестью русыми волосами, цветом своим похожими на золотые нити.

Бернабо был поражен в самое сердце. Он поспешно выехал из Франции в Италию и остановился в своем загородном доме, находящемся в нескольких часах растояния от Генуи. Отсюда он написал жене, приглашая ее приехать к нему. Он послал за ней преданного слугу с двумя лошадьми. Он дал поручение слуге убить ее, как только они въедут в какое-нибудь глухое место, а исполнив это, вернуться к нему.

Посланный, приехав в Геную, вручил письмо г-же Жиневре, которая, узнав, из него о возвращении своего мужа, видимо обрадовалась. Она выехала на другой день только в сопровождении слуги, доставившого письмо. Им пришлось проезжать через густой лес. Эта глухая местность была очень удобна для совершения убийства. Слуга, вынув из ножен меч, схватил Жиневру за руку.

- Сударыня, сказал он, - поручите вашу душу Богу; вы должны умереть.

- Боже! вскричала Жиневра с ужасом, - разве я сделала тебе, жестокий человек, какое нибудь зло, что ты хочешь умертвить меня. Но прежде, чем ты совершишь убийство, скажи мне, какое оскорбление я нанесла тебе?

- Сударыня, кроме добрая ничего от вас не видел, отвечал слуга; - не знаю, что сделала ни своему мужу, но только он приказал мне убить вас без всякой жалости, угрожая повесить меня, если я не выполню точно его приказа. Вы видите, мне невозможно ослушаться его приказаний. Бог свидетель, что я горюю о вашей несчастной участи. Приготовьтесь же к смерти,

- Боже мой! Боже! говорила, рыдая, Жиневра; - беру в свидетели ангелов и угодников Божиих, что я не знаю за собою ни одного проступка против моего мужа, который бы заслуживал такого варварского наказания. Прошу тебя, мой друг, оставь мне жизнь. Не беря на свою душу греха человекоубийства, совершаемого тобою из угождения своему господину. Если бы ты мог прочесть в глубине моего сердца, ты убедился бы, что я невинна, и почувствовал бы ко мне жалость. Слушай же, ты можешь спасти меня и удовлетворить твоего господина: возьми мое платье и дай мне кое-что из твоего дорожного мешка. Мой муж без труда поверит, что ты убил меня. Я же, клянусь тебе, уйду так далеко, что ни ты, ни он и никто в Генуе никогда не услышите обо мне.

Лакей, чувствовавший отвращение к убийству, легко согласился на это предложение. Он взял у Жиневры её платье и взамен отдал ей старую куртку и мужскую шляпу, а также вручил ей небольшую сумму денег и оставил ее в лесу, прося ее удалиться отсюда поскорее и подальше. Возвратясь к своему господину, он доложил ему, что его приказание исполнено, причем сказал, что видел сам, как волки напали на труп его жены,

Между тем несчастная Жиневра пробыла, скрываясь, в лесу до наступления вечера; как только стемнело, она вошла в небольшую деревушку, лежавшую за лесом. Добрая женщина, у которой она попросила приюта, помогла ей, с помощью иглы и ниток, перешить по её росту и талии куртку и панталоны, которым она придала покрой матроского платья. Затем Жиневра пожертвовала своими длинными прекрасными волосами, которые обрезала ей её гостеприимная хозяйка.

от порта Альба. Энкарарч сошел на берег, желая освежиться у фонтана. Жиневра, узнав, что он хозяин и капитан корабля, подошла к нему и стала просить, чтобы он принял ее к себе на службу. Энкарарч, восхищенный её умом и наружностию, согласился принять ее к себе в качестве слуги. Он перевез ее к себе на корабль и дал ей новый хороший костюм. Понятно, что Жиневра тщательно скрыла свой пол и назвалась другим именем. Она поступила на службу под именем Сикурана Финале. Энкарарч так был доволен ловкостью и способностью своего слуги, что благодарил случай, столкнувший его с Сикураном.

Корабль шел в Александрию, куда и прибыл без всяких приключений, благодаря попутному ветру и хорошей погоде. Энкарарч, выгодно продавший груз корабля, представился султану, которому привез в подарок несколько дресированных для охоты соколов. Монарх принял его милостиво и несколько раз пригласил к своему обеду. Сикуран во время обеда каждый раз служил своему господину. Его ловкость и наружность настолько понравилась султану, что он попросил каталонского дворянина уступить ему молодого слугу. Энкарарч не осмелился отказать в просьбе султану, хотя успел уже привязаться в Сикурану. В короткое время Сикуран так полюбился султану, что он сделал его капитаном своей гвардии и безпрестанно давал ему подарки.

Ежегодно в городе Акре, находящемся в зависимости от султана, происходила ярмарка, на которую со всех стран стекалось множество купцов, христиан и сарацинов. Хотя в городе была своя достаточная военная сила, но султан имел обыкновение посылать туда часть своей гвардии под командой офицера, пользовавшагося его особым доверием. На этот отряд возлагалась специальная обязанность охранять приезжих купцов и их товары. Раз, когда пришло время ярмарки, Сикурану, успевшему изучить язык страны, было поручено командование над гвардейским отрядом. Возложенное на него поручение он исполнил прекрасно. По обязанности ему часто проходилось вступать в переговоры с купцами, между которыми было более всего сицилиянцев, пизанцев, генуэзцев и венейиянцев. С особенной охотой беседовал он с ними, так как ему было слишком дорого воспоминание об отечестве.

Войдя раз в лавку венециянских купцов, Сикуран увидел между товаром принадлежавший ему кошелек и пояс, что его очень удивило. Скрыв свое удивление, он спросил самым естественным голосом, кому принадлежат эти вещи и продажные-ли оне? Амброджиоло, прибывший на ярмарку на венециянском корабле и находившийся в лавке, услышав вопрос начальника султанской гвардии, отвечал:

- Эти вещи принадлежат мне и я не думаю продавать их; но если они вам понравились, мессер, позвольте предложить их вам в подарок.

- Ты, вероятно, смеешься тому, что меня, султанского гвардейца, интересуют безделушки женского наряда?

- О нет, мессер, отвечал Амброджиою, - я смеюсь, припоминая, как достались мне эти вещи.

- Не будет нескромностью с моей стороны, сказал капитан, - если я попрошу тебя рассказать, как это случилось

- Эти безделушки, отвечал Амброджиоло, - как и несколько других, мессер, подарены мне красавицей генуэзкой, по имени Жиневрой, во время любовного свидания со мной. Она просила меня хранить их в память любви её ко мне и потому мне неловко продать их; но я могу подарить их вам, если эти вещи вам нравятся. Я не могу смотреть на них без смеха потому, что мне всегда приходит на память глупость мужа этой дамы, побившагося об заклад на пять тысяч дукатов против моей тысяча, что я никогда не добьюсь расположения его жены, верность которой к нему непоколебима. Я, конечно, принял заклад и, как видите, выиграл. Глупец, вместо того, чтобы наказать самого себя за дурацкую доверчивость и не сердиться на свою жену, провинившуюся тем, чем грешны её подруги, - этот глупец, как мне рассказывали, приказал умертвить ее, чем и отмстил ей за её неверность.

над обманутым мужем и пригласил Амброджиоло к себе. Вскоре он так сошелся с итальянцем, что Амброджиоло, по окончания ярмарки, уехал домой с тем, чтобы вскоре вернуться в Александрию, куда он намеревался перенести свою деятельность: Сикуран не только обещал ему свое покровительство, но еще дал ему денег для расширения торговли. Амброджиоло, видя, что переселение принесет ему больные выгоды, поспешил окончить свои дела в Италии и не замедлил переселиться в Александрию.

Между тем Сикуран, страстно желавший доказать Бернабо невинность его жены, постарался привлечь генуэзца в Александрию, что ему удалось сделать при помощи генуэзских купцов, там поселившихся. Дела Бернабо шли плохо, он совсем обеднел и охотно принял приглашение поразведать, нельзя-ли ему устроиться в Александрии. Он остановился у друга Сикурана, который и послал ему приглашение приехать во владения александрийского султана.

Для исполнения своего замысла Сикуран заставил Амброджиоло рассказать самому султану о его любовном приключении с Жиневрой. Этот рассказ позабавил монарха. Когда же Бернабо приехал в Александрию, Сикуран просил султана, который ни в чем ему не отказывал, приказать Амброджиоло, чтобы он рассказал о своем приключении в присутствии обманутого мужа, который, как известился он, Сикуран, в настоящее время находится в Александрии.

- Мне кажется, прибавил Сикуран, - что Амброджиоло скрывает истину и что генуэзец поторопился осудить свою жену. Я полагаю, что если ваше величество строго прикажете ему сказать истину, он повинуется; если же он будет упрямо поддерживать ложь, у меня есть средство заставить его сказать правду.

Когда Амброджиоло и Бернабо явились перед султаном, он суровым тоном приказал первому, не скрывая ничего, рассказать, каким образом он приобрел пять тысяч дукатов, угрожая в противном случае подвергнуть его пытке. Заключив из этого, что султан откуда-нибудь узнал истину и испуганный угрозою, не смотря на присутствие Бернабо и всего двора, Амброджиоло передал все, как было, оправдывая свое преступление тем, что его соблазнило желание выиграть крупный заклад.

- А что сделал ты с своей женою? спросил он генуэзца.

- Увлекаемый гневом и ревностию, отвечал он, - в отчаянии, что я потерял свою честь и деньги, я приказал своему слуге умертвить ее.

- А что сделал слуга с трупом?

- Он доложил мне, что на его глазах на труп накинулись волки.

- Вы видите, государь, как эта дама была несчастлива. Назвавшийся её любовником наглой клеветой лишил ее чести и разорил её мужа. Слишком легковерный её муж приказал убить ее и её труп отдал на съедение волкам. Вот они, нежные любовник и муж. Бьюсь об заклад, что еслибы случаю угодно было, чтобы Жиневра явилась здесь перед вами, ни один из них не узнал бы ее, так велика их любовь к ней! Вы справедливы, государь, и решите, какого наказания заслуживают они оба. Нет надобности просить вас о наказании клеветника; его преступление слишком велико, чтобы он мог заслужить пощаду; что же касается обманутого, хотя он и недостоин прощения, я все осмелюсь умолять вас даровать ему прощение и, если согласитесь на это, представить сюда его жену.

Султан, горячо любивший Сикурана, тотчас же согласился исполнить сто желание и приказал привести жену. Легко вообразить, каково было изумление Бернабо, считавшого свою жену умершей, а также отчаяние Амброджиоло, который понял, что теперь ему уже невозможно ожидать пощады.

Сикуран бросился к ногам султана.

- Это я, государь, сказал он, плача, - я несчастная Жиневра, жена Бернабо. Шесть лет, переодетая в мужское платье, я живу вне отечества, недостойно оклеветанная подлым Амброджиоло, - это я, которую жестокий муж осудил умереть под ножем убийцы, а тело отдать на растерзание диким зверям.

стыд и угрызения совести сковали ему уста.

поведению, мужеству и добродетели Жиневры. Он подарил ей несколько дорогих платьев и назначил нескольких женщин к ней в качестве прислужниц. Во внимание к её просьбе, он простил Бернабо его жестокость, вызванную его легковерием. Бернабо, проливая слезы радости и раскаяния, бросился к ногам своей жены, умоляя, чтобы и она простила его.

Добродетельная Жиневра cъ нежностью упрекнула его, затем сказала, что все позабыла, подняла его и поцеловала, как мужа.

Амброджиоло подучил тяжкое наказание. Султан приказал привязать его нагого к столбу, вбитому на холме, посреди города, обмазать его тело медом и оставить его там до тех пор, пока он не умрет от жал насекомых. Все имущество Амброджиоло, ценностью в двадцать тысяч дукатов, было конфисковано в пользу оклеветанной им Жиневры. Затем султан дал большой пир, на которой пригласил Бернабо, как мужа Жиневры, а г-жу Жиневру, как женщину, которую он уважает более всех женщин в мире. Снова он публично воздал должную похвалу её добродетели и подарил ей много драгоценностей, ценность которых превышала десять тысяч двойных дукатов. Потом он позволили соединившимся супругам возвратиться в Геную. Для их путешествия он снарядил прекрасный корабль, в короткое время доставивший их на родину. Бернабо и его жена вернулись в Геную людьми богатыми и радостно были встречены своими земляками. Жиневра, которую все считали умершею, получала со всех сторон знаки любви и глубокого уважения. О ней иначе не говорили, как о женщине примерной добродетели.

Амброджиоло был пожран осами и слепнями; тысячами насевшими на его обмазанное медом тело. Его скелет долго еще оставался привязанным к столбу, чтобы прохожие помнили о его преступлении. Его участь показывает, что клеветник, рано или поздно, будет непременно обличен и наказан.