Дон Карлос.
Том 1. Часть 1.
XXI. Иуда

XXI. Иуда

-- Так ты знаешь ту девушку, которая находится в монастыре? - спрашивал один дон, закутанный в темный плащ, шедшего с ним рядом человека в легком полуплаще и в старой, потертой шляпе, надвинутой на глаза. Наступила поздняя ночь, и путники шли торопливыми шагами на улицу Гангренадо.

-- Знаю ли я прелестную Амаранту? Странный вопрос, принц! Да, я ее знаю, - и мысленно прибавил: "Я любил ее прежде, чем ты узнал ее, и ты мне уступишь ее теперь, я отниму ее у тебя".

-- Так ты говоришь, что мои поручения к ней исполнял именно ты?

-- Это, кажется, удивляет вас, принц! Действительно странно, что, будучи сам влюблен в эту девушку, я передавал ей любовные письма другого, - сказал Изидор глухим голосом, ибо человек в коротком плаще был не кто иной, как он, а тот, к кому он обращался, был, конечно же, дон Карлос. - Да, - продолжал он, - часто, передав ваше письмо, я сам удивлялся, зачем я это делаю, не раз я называл себя ослом, но Амаранта меня оттолкнула и предпочла мне военного! Что делать, вы завоевали ее сердце, а не я! Будьте, впрочем, уверены, принц, что я ни разу не проговорился о вашем настоящем имени!

-- И ты говоришь, что она в монастыре?

-- Да, принц, она в монастыре. Амаранта должна вас забыть, а чтобы изгнать из ее сердца всякое воспоминание о вас, нужно, чтобы вы отреклись от нее, то есть вы должны заявить, что не имеете о ней никакого понятия, что совсем ее не знаете! Только так можно излечить ее от несчастной любви к вам. Средство жестокое, но что делать, иначе ее не исцелишь. Страсть в женщинах часто бывает столь сильна, что они делаются почти сумасшедшими, безумными и образумить их иначе, чем самыми энергичными средствами, просто невозможно.

-- Так мне предстоит сделать одно - отречься, и больше ничего от меня не требуется! Но для этого не стоило приезжать и подвергаться опасности быть узнанным! Я тебе ее охотно уступлю и нимало не желаю продолжать с ней каких-либо отношений.

Изидор тихо засмеялся.

-- Верю, принц, верю, - проговорил он. - Я, со своей стороны, тоже охотно предоставлю ее вам! Не очень-то приятно навязывать себе на шею девушку, покинутую любовником, да еще с ребенком, приятнее самому сорвать цветок и насладиться его ароматом, чем поднять с земли сорванный и брошенный другим.

-- Что это значит? Не говорил ли ты сам, что согласен ее взять?

-- Да, принц, я действительно говорил, что согласен сделаться вашим преемником!

-- А теперь ты берешь назад свои слова?

-- Сохрани Бог, принц! Изидор Тристани в этом отношении безупречен! Когда-нибудь вы узнаете, что я всегда держу слово, что на меня можно положиться, но поймите, что даром я не могу взять на себя такой обузы, за эту услугу я хочу получить вознаграждение! А уж тогда я все беру на себя! Я готов даже обвенчаться с Амарантой, если вы пожелаете, что навсегда освободит вас от всей этой истории, а на другой же день после свадьбы мы последуем за полковником Доррегараем на север! Я сгораю от желания попасть туда!

-- Это справедливое требование, вознаграждение ты должен получить! Но во сколько же ты оцениваешь свою услугу?

-- Очень дешево, принц, за такую услугу, да еще не забудьте, что я умею держать язык за зубами и что всякая тайна сохраняется во мне, как в могиле...

-- Это превосходное качество, - проговорил принц. - Обладая им, ты можешь сделаться для меня человеком очень нужным и полезным.

-- Его королевское высочество дон Альфонс хорошо знает, насколько я заслуживаю доверия! Вы видите сами, принц, я служу вам верой и правдой, хотя, честно сказать, я очень неспокоен с тех пор, как поступил к вам на службу, ибо мое пребывание близ городских стен с того времени, как я посетил Адский замок, стало смертельно опасно для меня. И все-таки, несмотря на опасность, я продолжаю служить вам, лишь бы доказать вам свою преданность.

-- Говори же наконец, сколько ты хочешь получить.

-- Я полагаю, принц, что десять тысяч реалов не будет слишком много за такую услугу. Подумайте, я женюсь, то есть обрезаю себе крылья! За десять тысяч реалов я беру все на себя, беру прошедшее, усыновляю ребенка, ведь это мальчик, не так ли? Его можно будет тотчас же окрестить, и я дам ему свое имя.

 А я тебе плачу десять тысяч реалов в Памплоне.

-- В Памплоне, пусть будет так, - сказал недовольным тоном Изидор, обманувшийся несколько в своем ожидании получить деньги теперь же.

-- Тебе это кажется слишком отдаленным сроком?

-- Я бы желал получить деньги здесь, принц, я большой любитель их, особенно золота! Да к тому же имею некоторые обязательства.

-- Хорошо, ты получишь их в монастыре!

-- Превосходно, принц, одолжение за одолжение, - проговорил Изидор, и оба спутника повернули на улицу Гангренадо. - Кажется, вблизи никого нет, - продолжал он, - я не доверяю больше ни одному человеку! По-видимому, все спокойно!

-- Мы пришли, - сказал дон Карлос, приближаясь к воротам. - Позвони, - прибавил он, обращаясь к своему спутнику.

Изидор исполнил приказание. Сразу же за звонком к воротам подошел монах с маленьким фонарем в руках.

-- Отвори, брат мой, - тихо сказал монаху Изидор, - это принц!

Ворота отворились, и дон Карлос прошел в монастырский двор вместе с Изидором, следовавшим за ним. Он направился к воротам аббатства по галерее между колоннами.

Монастырь Святой Марии, казалось, был ему так же хорошо знаком, как его собственный дом. Изидор продолжал следовать за ним. Вскоре оба скрылись, войдя в широкие ворота древнего аббатства.

Спустя несколько минут, в темных коридорах аббатства показался старый согбенный монах с фонарем, направлявшийся в ту часть мрачного здания, где находились камеры пыток и казематы для провинившихся братьев.

Лицо монаха было без бороды и очень безобразно. Это был дежурный служитель аббатства, в число прочих обязанностей которого входил надзор над заключенными в казематах. В настоящее время там было только двое несчастных. Один монах, нарушивший обет послушания великому инквизитору, и девушка с ребенком - Амаранта!

Монах переносил свое наказание с удивительным терпением, он не роптал и вообще не говорил ни слова.

Но не так переносила свое заключение Амаранта! Первые дни и ночи она приходила в отчаяние, плакала, рыдала, умоляла, требовала, чтобы ее освободили, потом вдруг успокаивалась на некоторое время, затем снова впадала в отчаяние, ее охватывал страх, она заламывала себе руки, кричала, что не знает за собой никакой вины, не понимает, за что ее держат в заключении, как преступницу, умоляла выслушать ее и выпустить на свободу.

Старый служитель был тронут ее отчаянием и мольбами, но что мог он для нее сделать, он не мог ни помочь ей, ни утешить! Он ничего не знал о намерениях и планах трех всемогущих инквизиторов, в руках которых он был простым орудием, волю которых должен был исполнять беспрекословно. Единственное, чем он мог облегчить участь несчастной и что делал, так это носил потихоньку молоко для ребенка, а для нее - вино и фрукты. В описываемый вечер он спустился в душный, сырой подземный коридор, в котором находились казематы.

Глядя на его безобразное лицо, все в складках, с длинным носом, загнутым вниз, с провалившимся ртом, никак нельзя было подумать, что в этой груди бьется сострадательное, мягкое сердце, однако это было так.

Эзебио состарился в монастыре Святой Марии. Он много и усердно молился. В нем оставалась, впрочем, одна мирская наклонность, он любил заниматься резьбой по дереву и был настоящим художником в этом деле. В последнее время, однако, он перешел к другим занятиям и делал маленький орган или так называемую гармонию новой удивительной конструкции, обещавшую выйти чудом искусства.

Вся его жизнь протекала ровно, тихо и спокойно. Никогда он никого не обидел ни словом, ни делом, никогда не гнался за похвалой братьев, стоявших выше него в монастырской иерархии, и вместе с тем не возбуждал ничем их недовольства, день проводил в работе и молитве, никого не боялся, но и не искал общества других. Поступая таким образом, он остался и к старости простым монастырским служителем. Этот добродетельный старец, подойдя к одной из дверей, выходивших в коридор, освещаемый только фонарем, который он нес в левой руке, вынул правой связку ключей из-за пояса и, вставив в замок ключ, отпер тяжелую, толстую дверь, на которой снаружи был прикреплен крест. Дверь эта вела в мрачную келью с одним окном, выходившим на пустырь в задней части монастырского сада, отделенный от него изгородью.

У стены на соломе лежала Амаранта, обняв ребенка, она прикрылась своим старым платком, рядом лежал молитвенник. Она спала. При входе старца Амаранта с испугом вскочила и, крепко прижав ребенка к груди, вскрикнула дрожащим голосом:

-- Вы хотите украсть моего ребенка, хотите похитить его?

 Что с вами, это я, разве вы не узнали меня? - спросил ее кротко Эзебио, поставив фонарь на уступ в стене. - Это я, не бойтесь, верно, вы дурной сон видели?

-- Ах да, это сон... - сказала Амаранта. - Мне приснилось, что Изидор здесь и хочет украсть моего ребенка, моего маленького ангела. Какой ужасный сон!

-- Вставайте, Амаранта, и идите за мной!

 Куда, брат Эзебио? Может, меня выпустят, наконец, на свободу или, по крайней мере, скажут, за что меня бросили в эту темницу?

Монах пожал плечами и склонил голову набок.

-- Сеньора, не спрашивайте меня, потому что я сам ничего не знаю! Мне приказано привести вас наверх, а зачем - мне не объяснили!

-- Не пришел ли дон Карлос? О! Он сильно рассердится, узнав, что меня засадили в этот страшный каземат.

-- Пойдемте, Амаранта, там все узнаете!

 Куда вы ведете меня?

-- Наверх, в зал собраний, - ответил старый Эзебио, выходя из темной сырой кельи вместе с Амарантой, державшей на руках ребенка.

Дверь Эзебио оставил открытой.

Поднявшись по каменной лестнице наверх, они довольно долго шли по широкому коридору со сводами, пока не оказались у большой, затворенной двери. Эзебио открыл ее и провел Амаранту в огромную комнату. На стенах висели зажженные факелы, освещая красным, мерцающим светом пустое пространство этого обширного помещения, производившего крайне неприятное впечатление.

В противоположной стене зала была ниша, там стояло несколько монахов, а у боковой стены сидели за длинным столом еще два монаха и что-то писали. Вокруг стола стояло много пустых стульев.

Эзебио подвел Амаранту к столу и вышел из мрачной комнаты, имевшей еще два выхода кроме того, через который они вошли. Возле каждой из этих дверей стояло по одному служителю, своей неподвижностью они походили скорее на статуи, чем на людей.

Когда Амаранта вошла в зал, три святых отца вышли из своей ниши и заняли места за столом, на котором, помимо письменных принадлежностей и бумаг, стояло распятие и лежал молитвенник.

-- Амаранта Галло, - произнес великий инквизитор, обращаясь к девушке, - не находилось ли твое прежнее жилище на чердаке дома, расположенного на углу улицы Толедо?

-- Да, святой отец!

 Говорят, ты утверждаешь, что принц Карлос Бурбонский имел с тобой любовную связь и обещал на тебе жениться?

-- Да, святой отец, это правда, он был со мной в связи и обещал на мне жениться! Но скажите, за что вы держите меня в монастырской темнице, как какую-нибудь преступницу?

-- Стало быть, Амаранта Галло, ты не отрекаешься от своего тяжкого обвинения против принца?

 Я не могу отречься от истины, почтенный отец, и клянусь всем святым для меня, что только один в мире человек, дон Карлос, клялся мне в вечной любви и верности! О, скажите, не здесь ли он? Могу ли я надеяться увидеть его когда-нибудь? От него одного я жду своего спасения!

-- Принц не имеет о тебе ни малейшего понятия, он называет тебя бесстыдной обманщицей, сочинившей эту историю из-за денежного интереса!

 Это говорит принц? - спросила Амаранта с крайним изумлением, не веря своим ушам.

-- Женщина, образумься наконец и признайся, в чем твоя цель, назови своего настоящего любовника! - воскликнул инквизитор Бонифацио. - Твоя клевета нанесла бесчестье гордой фамилии, богатства которой соблазнили тебя и навели на мысль сочинить всю эту историю!

-- О пресвятая Мадонна! Что вы такое говорите? - вскрикнула Амаранта. - От меня он скрывал свое имя - это правда, но я его встретила нечаянно, узнала его - да, узнала! - и слышала явственно, что его называли принцем Карлосом!

-- И ты утверждаешь, что он отец ребенка, которого ты держишь на руках? - спросил великий инквизитор.

Амаранта чувствовала, что в эту минуту решается ее участь, и, поборов всякий стыд и страх, она ответила твердым голосом:

 Да, святой отец, это его ребенок, и клянусь моим душевным спасением, что это истина!

Великий инквизитор, поднявшись со своего места, подал знак одному из братьев, стоявших у дверей, дверь тотчас же отворилась, и в ней показался дон Карлос в своем рыцарском плаще.

Он вошел в зал и, приблизившись к инквизиторам, слегка поклонился им.

-- Почтенные отцы, вы приглашали меня, - сказал он, - и я явился на ваш зов, но утром я должен вернуться к своей армии!

Амаранта вздрогнула, увидев того, кому до сих пор принадлежало всецело ее сердце, услышав тот самый голос, который столько раз уверял ее в любви, она бросилась к нему в полной уверенности, что он пришел ее спасти, что настала минута ее освобождения.

 Прочь, женщина! - закричал громовым голосом великий инквизитор, потом обратился к принцу, гордо стоявшему перед ним.

-- Принц Карлос Бурбонский, - сказал он ему, - знаете ли вы эту простолюдинку, называющуюся Амарантой Галло?

Дон Карлос взглянул на трепещущую девушку, смотревшую на него с любовью и надеждой.

-- Нет, почтенные отцы, я не знаю ее, - сказал он. Амаранта, вскрикнув, отшатнулась. Он отрекается от нее, отрекается от своего ребенка! Ей казалось, что все это сон, что перед ней не он, а кто-то другой, только похожий на него. Она смотрела на него долгим, пристальным взглядом - нет, это он, он, тот, что клялся ей в любви столько раз!

-- Ты слышишь, Амаранта Галло, - воскликнул великий инквизитор. - Принц не знает тебя!

 Боже милосердный! Ты отрекаешься от меня! Ты говоришь, что не знаешь меня! - проговорила Амаранта в отчаянии дрожащим, прерывающимся голосом.

Дон Карлос посмотрел на нее холодным, спокойным взором, в котором не отражалось ни малейшего чувства.

-- Сообщите, прошу вас, святые отцы, мое объяснение графу Кортецилле, - сказал он, обращаясь к инквизиторам. - Эта девушка мне совершенно неизвестна, повторяю, - прибавил он, - в похождениях этой искательницы приключений я не принимал никакого участия!

-- О! Это ужасно! - простонала Амаранта. - Но у меня есть доказательства, они могут подтвердить истинность моих слов. У меня есть письма, написанные его рукой!

 В твоем жилище был произведен обыск, и никаких писем там не нашли, - возразил отец Бонифацио.

 Пустите меня, я схожу и принесу их вам. Они спрятаны в моей постели!

-- Постель была также осмотрена, в ней тоже ничего не найдено.

-- Я приведу еще доказательство, - воскликнула Амаранта. - Его, теперь так бессовестно от меня отрекающегося, а прежде столько раз клявшегося мне в любви, однажды укусила в правую руку моя собака, которая лежала рядом и, увидев, что он протягивает ко мне руку с намерением обнять, вцепилась в него зубами. От этой раны остался крестообразный шрам, а верное животное поплатилось за это жизнью.

-- Отпустите меня, святые отцы. Повторяю, что не знаю этой обманщицы и не имею никакого понятия о рассказанной ею истории, - сказал предатель.

Вслед за этими словами он надменно поклонился инквизиторам и вышел из мрачного зала.

совершается ужасный, мучительный переворот - в мыслях, в чувствах, во всем ее существе - и она страдала, страдала невыносимо.

-- Ты слышала, - сказал великий инквизитор, обращаясь к несчастной девушке. - Впрочем, мы требовали от принца этого объяснения только для соблюдения формальности; мы и без этого знали, что ты клевещешь на него, утверждая, что он был твоим любовником! Мы имеем явные доказательства, что ты просто наглая обманщица, искательница приключений, так как настоящий твой любовник найден!

Амаранта слушала, глаза ее расширялись все больше и больше, но она удержалась на ногах, сделав над собой невероятное усилие, чтобы не потерять сознание и испить чашу страданий до дна!

Великий инквизитор снова сделал знак одному из братьев, стоявших у дверей, и дверь опять отворилась.

На этот раз в ней показался Изидор. Приблизившись к столу, он низко поклонился святым отцам.

было взглянуть на его дьявольское лицо, чтобы понять - этот человек не способен ни на что доброе.

-- Ваше имя Изидор Тристани? - спросил его великий инквизитор.

-- Да, я Изидор Тристани, святейший отец!

-- Знаете ли вы эту девушку? Изидор самодовольно засмеялся.

-- Еще бы! Да, я знаю прелестную Амаранту, - ответил он. - И она меня тоже хорошо знает: мы жили в одном доме, на одной площадке, а иногда и в одном покое!

-- Вы были, стало быть, любовником Амаранты Галло?

-- Разумеется, именно я и никто другой, - ответил Изидор.

-- Ты! Ты осмеливаешься это говорить? - воскликнула Амаранта.

-- Правда должна взять, наконец, верх, оставь свою ложь, она нам больше ни к чему, - проговорил Изидор. - Я принял твердое решение, святые отцы, больше не запираться и признаю, что был ее любовником, а теперь я решился и хочу на ней жениться, хочу, чтобы наш ребенок носил мое имя!

Изидор подошел к ней.

-- Оставь всю эту комедию, - сказал он ей. - Я не отступлюсь от своего слова, и ты будешь моей женой, женой Изидора Тристани. Святые отцы, это очень неожиданно для нее, мое предложение ее сразило, она ведь и не надеялась сделаться моей женой, но я своего слова не меняю.

-- Отнесите ее в каземат, - сказал великий инквизитор, обратившись к братьям, стоявшим у дверей. - Там она придет в себя! Возьмите у нее ребенка! О нем позаботятся.

-- Благодарю вас, святые отцы, - сказал Изидор, обращаясь к инквизиторам, пока служители выносили бесчувственную Амаранту из страшного зала.