Дон Карлос.
Том 1. Часть 2.
V. Неожиданное свидание

V. Неожиданное свидание

На платформе северной железной дороги в Мадриде стояли совершенно готовые к походу против карлистов солдаты республики, во главе которых встал Кастелар. Длинный состав готов был отправиться.

Солдат провожали родные и близкие. Мать совала сыну последние скопленные гроши, сестра спешила пожать руку брату, молодая жена, рыдая, бросалась впоследний раз в объятия мужа, невеста долго прощалась с женихом, который уходил от нее на войну, чтобы, может быть, никогда больше не вернуться!

Это были душераздирающие сцены! Но вот солдаты вырвались из объятий, крикнули на прощанье еще несколько утешительных слов, кое-где слышались даже шутки, но они были только на словах, в душе многих из них говорило другое. Они сели в вагоны. Это происходило вечером, накануне той ночи, когда Тристани со своими карлистами разобрал рельсы у моста.

его уже и близко не было...

Никто не подозревал о несчастье, ожидавшем всех в эту ночь, никто не думал, что у моста через Риво они должны погибнуть все разом по расчету карлистов.

В поезде шло веселье! Ранцы еще не опустели, жалованье и материнские гроши еще звенели в карманах, походная бутылка была полна, солдаты еще не уехали из Мадрида, еще не раздавался гром пушек...

И все эти сильные, мужественные люди должны были погибнуть из-за мошеннической проделки, не имея даже возможности защищаться! Карлисты ждали, притаившись, как гиены, - нет, и с гиенами их нельзя было сравнивать, потому что животные повинуются только инстинкту, а карлисты были людьми и обладали разумом!

Но вот раздался сигнал, солдаты поспешили в вагоны, офицеры заняли отдельные купе. Генерал Мануэль Павиа де Албукерке и Жиль-и-Германос сели в передний вагон, за ними адъютанты и остальное начальство команды.

Военные музыканты грянули песню, и поезд тронулся.

На платформе еще стояла тесная толпа, кланяясь, махая платками, крича последнее "прости"...

Последнее! Вглядитесь в эти уносящиеся от вас милые лица, издали кивающие вам на прощанье, вглядитесь в эти черты, чтобы они не стерлись в вашей памяти, - вы видите их в последний раз! Вы навеки прощаетесь с ними!

Раздался резкий свисток... локомотив зашипел, выпуская клубы дыма, колеса завертелись быстрей и быстрей... Поезд исчезал из глаз; солнце начало клониться к горизонту.

Только одна бледная, поникшая женщина стояла неподвижно, глядя вслед удалявшемуся поезду. Он уносил ее мужа, отца ее детей, их кормильца. Она отдала ему с собой последнее, что у нее было, чтобы он не нуждался в дороге, и теперь осталась одна, беспомощная, покинутая... Предчувствие говорило ей, что больше им уже не свидеться, вот почему она все стояла тут, пристально глядя на поезд, как будто хотела удержать его.

У нее больше не было слез; покрасневшие веки говорили, что в эти последние ночи она выплакала их все.

В ту минуту, как поезд двинулся, она готова была броситься на рельсы, если бы не мысль о детях, о несчастных покинутых детях! Нет, она не смела даже подумать о том, чтобы найти забвение в смерти, доступной каждому в часы отчаяния.

Бледная жена солдата все глядела вдаль, где в тумане исчез поезд, хотя уже наступил вечер и тьма окутала окрестности.

Что почувствовал бы Изидор Тристани, увидев эту бедную женщину, неужели не бросил бы он своего проклятого дела?

Каменное сердце и то было бы тронуто ее видом, но у Тристани и его соратников не было сердца, они не знали сожаления, как мы увидим дальше.

Мануэль сидел в одном купе с Жилем. Он откинулся на подушки сиденья, а Жиль смотрел в окно.

 Странно, - начал последний после нескольких минут молчанья, - что все наши старания отыскать молодую графиню остались безуспешны. Куда она могла уйти?

-- Она просто не хочет, чтобы мы ее отыскали, - серьезно и тихо сказал Мануэль. - Это ясно!

-- Я по-прежнему уверен, что она в Мадриде, - продолжал Жиль, - оттого мы и не смогли напасть на ее след. С каждым днем, чем больше я обдумываю это дело, тем сильнее становится мое убеждение.

Жилю очень хотелось вывести друга из его мрачной задумчивости, и это сделало его разговорчивее, чем когда-нибудь.

-- Ты говорил еще о чем-нибудь с графом Кортециллой? - спросил он.

 Только о том, что тебе уже известно.

-- А в последнем разговоре?

-- Когда я ему объявил, что ничего не знал о намерении графини и о том, куда она пошла, что не хочу и не должен драться с ним на дуэли, потому что люблю, уважаю, боготворю его дочь, он повторил все-таки свой вызов. Я отвечал, что та же любовь не позволяет мне принять на себя кровь отца девушки, которой принадлежит все мое сердце, так как, разумеется, не я, а он будет убит.

-- И он успокоился?

-- Ушел, и с тех пор я его больше не видел.

 Странный, таинственный человек этот граф Кортецилла; никто не знает, кто он и откуда его богатства... Ты хорошо сделал, отказавшись от дуэли, - сказал Жиль, - тем более, что вы ведь ничем друг друга не оскорбили!

-- Разве что он меня, - отвечал Мануэль, снова сделавшийся лаконичным и задумчивым.

-- Знаешь, Мануэль, а я очень рассчитываю на Антонио, может, ему удастся найти графиню? Наш неизменно серьезный патер, увидев тебя сегодня, от ужаса забыл бы свою серьезность.

-- Отчего же?

-- Оттого, что ты сделался мрачнее и серьезнее его! Это мне очень не нравится, Мануэль, - отвечал Жиль со своей обычной откровенностью, - нам надо поговорить прямо, и ты должен объяснить причину такой перемены. Одно бегство графини Инес не могло произвести ее в тебе. Тут кроется еще что-то. Куда девался наш прежний веселый, беззаботный Мануэль, любимец дам, первый гость во всех салонах? Господи, помилуй! Что с тобой сделалось! Ты будто на смерть идешь!

 У меня именно такое чувство, Жиль!

-- Черт возьми, откуда и с каких пор у тебя эти черные мысли? Это все из-за твоей любви к молодой, прекрасной графине!

 Меня мучает странное тяжелое предчувствие, Жиль!

-- Ну вот, еще новости! Предчувствие! Уж не скажешь ли, что видел какой-нибудь страшный сон!

-- Не шути! У меня такое чувство, будто мы идем на смерть!

 На смерть? - вскричал Жиль. - Каким это образом? Или ты думаешь, что с поездом может случиться несчастье? Каждый день ходит множество поездов, и ни с одним ничего не происходит, почему же именно с нашим должна быть беда? Нет, Мануэль, будем уповать на Бога! У нас святой долг впереди - защита родины, и Бог не даст нам умереть, когда мы его еще не исполнили.

-- А между тем мне тяжело, у меня на груди словно камень. Ведь предчувствия, ты знаешь, не в моем обыкновении, - отвечал Мануэль. - Мне кажется, что мы должны со всем проститься и что мне не суждено больше видеть графиню Инес!

-- Пустяки! Нам, наверное, предстоит еще долгая, веселая жизнь! Вот скоро мы поколотим проклятых карлистов, а затем выпьем на твоей свадьбе с графиней за многочисленное потомство! Так-то я думаю, Мануэль!

Становилось темно. На следующей станции в вагонах зажгли лампы.

-- Странная вещь - человеческое чувство, - сказал Мануэль после продолжительного молчания. - Сколько раз я думал, ухаживая за той или другой красавицей в гостиных, что это и есть настоящая избранница моего сердца, и твердо был в этом убежден; мне казалось, что ей принадлежит вся моя жизнь, потом начинал думать то же самое о другой, третьей... Но ни одна из них не была настоящей избранницей, Жиль!

 Ну, так почему же ты думаешь, что графиня Инес - настоящая? Как поручиться, что и о ней через какое-то время ты не скажешь того же?

-- С другими я не испытывал того, что с Инес. То, что прежде я принимал за любовь, было только минутной вспышкой. Теперь - другое, теперь я люблю, Жиль! Я чувствую, что могу быть истинно счастлив только с Инес! Но она потеряна для меня!

-- А по-моему, нет еще, мой друг! По-моему, Инес своим опасным и решительным шагом только дала тебе прочное и сильное доказательство своей любви!

-- Ты так думаешь? Мне эта мысль тоже не раз приходила в голову.

-- Это ясно, как Божий день, - отвечал Жиль. - Ей предстояло замужество с доном Карлосом, а она любила тебя и решилась на самую крайнюю меру, на какую может решиться девушка: ушла из отцовского дома, одна, без защиты, не зная куда.

 Я должен признаться тебе, что недавно узнал кое-что, успокоившее меня, но одновременно вызвавшее некоторую тревогу!

-- Наконец-то разговорился!

-- Но это ведь только предположение, Жиль, у меня нет доказательств.

-- А любящее сердце, я слышал, всегда много значит в подобных случаях, - заметил Жиль.

-- У графини Инес на севере, кажется в городке Пуисерде, есть тетка, сестра ее покойной матери. Может быть, она там.

 Ну конечно, тут и сомнений не может быть!

-- Эта мысль кажется мне тем более правдоподобной, что между графом Кортециллой и его свояченицей очень натянутые отношения.

-- Так нечего и думать! Конечно же, она у тетки в Пуисерде. Чего ж тогда бояться!

 Но ты забываешь, мой друг, что именно там-то и расположились или по крайней мере скоро расположатся карлисты. В таком случае Инес придется уйти от тетки, а тогда ее ждут еще худшие опасности!

-- Не предавайся бесполезным тревогам, отгони предчувствия и опасения! Не лучше ли надеяться, чем бояться? Так выберем же первое.

 Согласен, Жиль, - отвечал Мануэль, крепко пожав ему руку, - но ведь человек не может прожить без горьких мыслей. Так и со мной случилось сегодня. Ну, теперь кончено! Прочь всякий страх! Жизнь наша в руке Божией, и Бог будет над нами.

-- Вот и хорошо! - вскричал Жиль. - Согласен с этим! Что же касается меня, не будь я Германос, если не сделаю все, чтобы соединить вас с Инес!

-- Послушай, - сказал Мануэль, - еще около двух часов осталось до приезда в Риво, расскажи мне о происхождении герцогини Медины и о ее прошлой жизни, ты ведь родился на португальской границе. Мне давно хотелось спросить тебя об этом.

-- Охотно. Ты помнишь португальского узурпатора дона Мигеля?

-- Этого принца, выросшего в Бразилии, сына короля Иоанна VI Португальского и испанской инфанты Иоахимы?

 Того самого. Когда дон Мигель приехал в Португалию, мать восстановила его против отца, который по слабости не принимал решительных мер. Маркиз Лулэ, посоветовавший королю быть осторожнее, был убит по приказанию Мигеля 1 марта 1824 года, после этого Мигель стал действовать смелее и уже открыто стремился взойти на престол, как теперь у нас дон Карлос.

-- Но ведь старый король был еще жив?

-- Несмотря на это, Мигель велел арестовать министров, принял на себя звание генералиссимуса; короля по его приказанию стерегли в его собственном дворце. Тут, однако же, французский посол серьезно предостерег короля, и дон Мигель был вынужден наконец сознаться в своей вине и просить помилования. Его изгнали, и он жил в Париже и в Вене, где вел сильно разгульную жизнь.

-- Так этот дон Мигель...

-- Позднее принял частное имя де ла Ниевес.

 И Бланка Мария Медина?..

-- Его дочь, следовательно, кровная принцесса! Но слушай дальше; теперь ведь все это уже давно забыто, и полного рассказа больше нигде не услышишь.

-- Говори, говори, Жиль, меня это очень интересует. Так этот самый дон Мигель - отец Бланки Марии?..

-- После смерти старого короля, кажется, в 1826 году, возник спор о престолонаследии между Мигелем и его братом, императором Педро Бразильским, заявившим свои притязания на престол в качестве старшего сына и первенца. Он отказался, однако же, от этой короны в пользу своей старшей дочери, доньи Марии Глории, и, чтобы положить конец спору, предложил дону Мигелю жениться на ней. Последний согласился, обручился с племянницей, и в 1827 году дон Педро провозгласил его регентом. Такой оборот дела не понравился, однако же, старой королеве, и по ее наущению дон Мигель объявил себя законным королем Португалии. Вследствие этого дон Педро расстроил предполагаемый брак и выслал войско против Мигеля, но Мигель разбил его и стал действовать, как самый гнусный узурпатор, убивая и губя все, что сопротивлялось ему. Он был истинным тираном по отношению ко всем, даже к своим сестрам. Наконец, в 1834 году он был с позором изгнан из Лиссабона. Отправившись в Геную, а затем в Рим, он некоторое время еще продолжал именовать себя королем, большей же частью назывался доном Мигелем де ла Ниевес [де ла Ниевес означает "снежный"].

 Ну, - заметил с улыбкой Мануэль, - уж чистой-то как снег его жизнь никогда не была!

-- Через несколько лет он женился и жил то в Германии, то в Испании. От этого-то брака и родилась прекрасная донья Бланка Мария, вышедшая замуж за герцога Медину, а теперь овдовевшая. Следовательно, как ты видишь, она кровная принцесса по отцу, который, однако же, в Испании никогда не назывался королем Мигелем; многие даже не знают, что дон Мигель и дон де ла Ниевес - одно и то же лицо. Я мог бы рассказать тебе много фактов из жизни этого дона Мигеля, умершего восемь лет тому назад, фактов возмутительных, унизительных, доказывающих, что он был тираном без души и сердца, но мы оба, я вижу, устали. Отдохнем немного до приезда в Риво.

-- Спокойной ночи, Жиль, - сказал Павиа, и друзья заснули, прислонясь к подушкам сидений.

Здоровяк бригадир Германос храпел и пыхтел по обыкновению, а Мануэль спал спокойно, ему снились Инес и Бланка Мария, стоящая в окровавленном платье на поле, усеянном трупами; дон Мигель, громко одобрявший ее, дон Карлос, дон Альфонс и страшный шум битвы...

пестрой толпой, которая теснила его со всех сторон и шумела... Все кричали... Раздались отдельные голоса... Явствено послышалось восклицание Инес...

 Что случилось? - Мануэль вскочил, огляделся... Проснулся и Жиль. Поезд шел все медленнее и медленнее. Его останавливали с такой силой, что вагоны скрипели и качались из стороны в сторону.

-- Что это? Мы уже в Риво? - с удивлением спросил Жиль.

-- Нет, нет... С поездом несчастье... Но, Боже мой! Не во сне ли это?.. Откуда этот голос? Слышишь, Жиль?

-- Да, черт возьми! Откроем вагон.

-- Благодарю тебя, святая Дева! - раздалось чье-то восклицание. - Он спасен... Спасен!

 Стой! Рельсы сняты! - кричал какой то человек в монашеской рясе.

-- Клянусь душой, это Антонио!.. - сказал Жиль, выскакивая вслед за Мануэлем из вагона. - Эй, Антонио!

Поднялся страшный шум и гам... Вагоны опустели... Офицеры кричали и теснились к генералу... Машинисты и кондуктора бросились осматривать локомотив и рельсы... Патер Антонио поддерживал какую-то молодую донью, лишившуюся чувств от волнения и страха; около нее хлопотала другая донья, стараясь привести ее в сознание.

Жиль подбежал к патеру.

-- Это в самом деле ты... Ты спас поезд! - вскричал он. - Дай обнять тебя, старый друг! Но как ты здесь очутился?

Увидев Амаранту, Инес и патера Антонио, он не мог удержаться от радостных слез: дорогим для него женщинам он обязан своим спасением, и теперь они не одни, с ними Антонио!

Инес пришла в себя. Она лишилась чувств из-за тревоги и страха, оттого, что пришлось долго бежать навстречу поезду и кричать, пытаясь остановить его. Увидев Мануэля, она с невыразимой радостью подняла глаза к небу и молитвенно сложила руки.

Антонио между тем рассказал Жилю, что ночью пришел сюда с девушками, намереваясь обойти линии карлистов, и вдруг увидел по ту сторону моста несколько человек, снимавших рельсы.

Так как один он ничего бы не смог сделать, то поспешил со своими спутницами навстречу поезду. Девушки не помнили себя от ужаса. Все трое остановились, наконец, на открытом месте и, когда поезд стал приближаться, замахали платками и закричали, чтобы привлечь внимание.

 И в результате спасли нас, патер Антонио, - прибавил Жиль, обняв друга. - А теперь надо посмотреть, нет ли где поблизости злодеев, ведь это наверняка шутка карлистов! Оставайся пока здесь, - шепнул он Мануэлю, - я поведу отряды к Риво и захвачу мошенников.

В ночном безмолвии и мраке раздались команды, и солдаты двинулись вперед, а Инес и Мануэль праздновали свое короткое, но полное горячей, трогательной любви свидание! Всего рассказать не было времени, По уже то одно утешало и успокаивало Мануэля, что Антонио был все это время защитником девушек, долгое время скрывавшихся под монашескими рясами.

Отряды перешли мост. Мануэль с Инес, Амарантой и Антонио хотели следовать за ними в Риво, как вдруг раздались выстрелы.

Девушек охватил страх... Инес держалась за Мануэля... Начиналась атака, где-то в засаде скрывались карлисты, и Мануэлю нужно было спешить к своим отрядам!

Увидев, что поезд готовится в обратный путь, он решил, что Антонио лучше взять с собой девушек и уехать... Наскоро они простились, последний раз помахали рукой на прощанье, локомотив свистнул, и поезд ушел.

Жиль вел колонны прямо к месту засады, и атакующие, казалось, начали отступать, потому что огонь ослабел.

Мануэль тотчас повел другую колонну в обход, чтобы напасть на неприятеля с фланга, - вскоре, несмотря на сумрак, загремели выстрелы, завязался горячий бой.

Подкрепление к Изидору Тристани могло подойти не раньше утра, а его небольшой отряд не выдержал бы до рассвета, поэтому он быстро стал отступать, проклиная свою неудачу.

Республиканцы между тем прекратили преследование неприятеля, уложив большую часть его солдат, и пошли в Риво, где расположились на квартирах.