Дон Карлос.
Том 2. Часть 3.
XXII. Арторо

XXII. Арторо

-- Однако ты сыграл со мной хорошую шутку! - этими словами встретила дукеза своего старого друга прегонеро, который намеревался, кажется, говорить с нею холодно.

-- Ты сама того хотела, - сварливо возразил прегонеро. - Очень уж важны вы стали и таких людей, как мы, больше к себе не пускаете! Не спорь! Три раза меня прогоняли, это чересчур много! А нищего разыгрывать я не хотел, это для меня слишком унизительно.

-- Роль доносчика тебе больше пристала. Зачем ты пошел к герцогу? - отвечала дукеза спокойно, надеясь спасти от прегонеро хотя бы некоторую часть денег. - Знаешь ли, что и ты за это дело поплатишься не меньше меня?

-- Я-то за что?

-- За то, что был соучастником в обмане! Герцог хочет доказать это перед судом. Не думаешь же ты, что я возьму всю вину на себя? Ведь ты тоже деньги получил, и не ты ли первым вспомнил о Клементо и предложил его? Ты же все это сочинил, а теперь на себя же донес и опять барыш получил.

-- Это мне все равно, пусть будет по-твоему. Я только хотел доказать тебе, что со мной нельзя так свысока обращаться, это рассердило меня, и поэтому я пошел к герцогу.

-- Нет, я думаю, что ты это сделал из родительской любви! - язвительно засмеялась старуха. - Не так ли? Тебе стало невмоготу терпеть, что ты продал своего сына.

-- Что болтать-то! - воскликнул досадливо прегонеро. - Я пришел за деньгами, вот и все тут!

-- За какими деньгами? Уж не за моими ли?

-- Нет тут никаких твоих денег, они по праву принадлежат герцогу, а он подарил их мне.

Сара Кондоро все еще старалась сдержать свое бешенство.

-- Я все обдумала, - начала она, - я все возьму на себя, а ты удовольствуешься теми деньгами, которые я, не спросясь у герцога, выделила тебе.

-- Удовольствоваться этими? Да я не осел! Отдавай мне сейчас же мои десять тысяч золотых!

-- Полно сумасбродничать! Поторгуемся.

-- Ты с ума сошла? О чем тут торговаться? О чем еще говорить. Герцог подарил мне эти деньги, ты должна только отдать их мне. Отдавай прямо сейчас!

-- Ах ты, низкий вор, обманщик! - вдруг вскричала дукеза, не в силах больше сдерживать свой гнев, видя, что прегонеро неуклонно стоит на своем. - Ах ты, трава сорная! Сама, впрочем, виновата. Зачем я связалась с такой сволочью! Постой, ты еще поплатишься за это!

-- Молчи! Или худо будет!

-- Я ж упеку тебя под суд, изменник! Пусть сама разорюсь, лишь бы тебя упечь, негодяй!

-- Молчи! - в бешенстве воскликнул прегонеро.

-- И им и тебе тогда худо придется! Я требую своих денег и не уйду отсюда, пока не получу их!

Злой и громкий смех дукезы был ему ответом.

-- Стой, если у тебя так много времени, а у меня ничего нет. Ничего, слышишь? Совсем ничего. Подай на меня жалобу, если хочешь, но если ты не уйдешь, я позову, полицию, чтобы вывести тебя отсюда. Вот до чего мы дошли!

-- Лучше не ворчи. Смотри, чтоб я не рассвирепел, ты меня знаешь!

-- Ворчать будешь ты вместо того, чтобы деньги считать, - продолжала взбешенная Сара Кондоро. Лицо ее покраснело и глаза, выкатившись из орбит, налились кровью. - У меня больше ничего нет! Ступай, жалуйся на меня! Но Тобаль прогонит тебя со своего двора, об этом уж я похлопочу. Погоди, разбойник, ты еще узнаешь меня!

-- Что ж, дашь ты мне деньги или нет?

-- Ни одной монеты не дам!

-- Подумай сначала, пока я еще не ушел.

-- Это мое последнее слово: я тебе ничего не дам! Я хочу проучить тебя, изменник, будешь знать, как доносить! Я бы тебе еще пять тысяч дала, а теперь не дам ничего!

Прегонеро взялся за шляпу.

В эту минуту в комнату вошел слуга и, подойдя к дукезе, сказал ей несколько слов на ухо. Сара Кондоро заметно испугалась.

-- Погоди, - закричала она прегонеро, который уже собирался выйти из комнаты, - погоди еще!

Потом она тихо что-то сказала слуге, и тот поспешно вышел.

Дукезу, казалось, взволновало полученное известие.

-- Подумай хорошенько, - уже спокойнее заговорила она, обращаясь к прегонеро, которого хотела удержать. - Пять тысяч я тебе дам, но не больше. Если ты согласен, то и дело с концом.

Прегонеро молча направился к двери.

-- Так ты не хочешь? Ну, ступай! - крикнула ему вслед Сара Кондоро.

У двери прегонеро обернулся.

-- Ну, давай свои пять тысяч, - глухо сказал он с заметным волнением.

-- Ого! Я понимаю, хитрая лисица. Ты думаешь, что и так можно: взять теперь пять тысяч, а потом еще потребовать пять! Но я говорю тебе, что больше у меня нет! Ты должен мне дать расписку в том, что полностью удовлетворен.

-- Я получу свои деньги от герцога, - сказал он. Старуха сжала кулаки; эти последние слова подействовали на нее.

-- Ты подлейший плут! - проворчала она. - И лучше мне сразу и навсегда с тобой расстаться. Я дам тебе деньги, но берегись! В мой дом тебе больше нет дороги после этого!

-- Я знал, что ты образумишься, - спокойно заметил прегонеро. - Давай деньги!

-- Сегодня я дать их не могу, у меня здесь нет такой суммы.

-- В таком случае, герцог мне ссудит ее.

-- Уж как ты жаден до золота! - злобно заметила старуха.

-- Я хочу получить все сегодня. Это мое последнее слово!

-- Ну так ступай вниз к кассиру, сеньору Дурасо; он выплатит тебе всю сумму. Но знай, я не забуду тебе этого, и ты у меня не раз припомнишь эти десять тысяч! - грозила Сара Кондоро. Злость почти лишала ее сил. Она подошла к столу, написала что-то на клочке бумаги и швырнула написанное прегонеро.

Тот поймал бумагу и вышел, не сказав ни слова.

-- Погоди, жадный, хитрый сутяга! - бормотала Сара Кондоро, грозя ему вслед. - Погоди, бездельник! Ты еще вспомнишь меня! Чтоб тебе не впрок пошли эти деньги! Хорошо, однако, что Хуан не вслух доложил об Арторо, а то бы прегонеро еще услышал и намотал себе на ус; хорошо, что он не видел его. Но что ему нужно, этому старому плясуну? Зачем он из Логроньо пришел сюда? Не хочет ли он тоже пощипать сеньору дукезу теперь, раз у нее снова копейка завелась? Ну, это будет с его стороны лишний труд, однако чего ж ему еще искать здесь? Правда, он многое знает из моего прошлого, но пусть хоть все об этом знают, мне все равно, денег я больше давать не стану.

Она подошла к двери, которая вела в смежную комнату, и, открыв эту дверь, сказала:

-- Войдите, Арторо. Что скажете новенького? Давно мы не виделись. Как поживаете? Как вы, однако, постарели и похудели, Арторо!

Старый танцор, низко поклонившись, подошел поближе. Лицо его было грустно. Он был одет в длинный широкий плащ, театрально закинутый за плечо. Редкие волосы его и борода были седыми. Он оставил свою старую измятую шляпу в другой комнате.

-- Постарел и похудел, - с горечью повторил он. - Да, сеньора дукеза, вот что значит нужда и голод!

-- Ваши дела все еще так плохи, Арторо? Танцор пожал плечами.

-- Мне уже недолго осталось выступать, а все же немногие могут сравниться со мной. Вы еще сами в этом убедитесь, сеньора. А Хуанита, моя дочь Хуанита! Вот бы вы посмотрели на нее. Она танцует прекрасно! Она могла бы выступать на любой испанской сцене. Я прибыл с нею в Мадрид, потому что на севере бесчинствуют карлисты и оставаться там небезопасно. Тут я стал осведомляться о здешних ценах, и как же я удивился, и обрадовался, услышав о прославленном вашем салоне и о том, что вы сами им заведуете.

-- А! Я понимаю, Арторо, вы хотите у меня дебютировать.

-- Это пламенное желание мое и Хуаниты.

-- Невозможно. Я не могу принять вас. Вы не можете себе представить, сколько уже артистов в моей труппе.

-- Для старого знакомого, сеньора дукеза, надеюсь, вы сможете сделать исключение, тем более что я пришел к вам в этот раз с повинной головой. Когда я узнал, что судьбе угодно опять свести меня с вами, я тотчас же решился открыто признаться во всем...

-- Да в том, что отчасти похоже на преступление, сеньора дукеза! Однако страшная нищета извиняет мой поступок. Теперь тому уже более двадцати лет, с тех пор все изменилось, одна только нужда моя осталась прежней.

Дукеза широко раскрыла глаза и насторожилась.

-- Признание? - сказала она. - Что же это? Рассказывайте, Арторо!

-- Могу ли я еще рассчитывать на ваше прощение, сеньора? Теперь я уже раскаявшийся грешник. Но я виноват в страшном проступке, и это долго мучило меня, я даже думаю, что этой страшной нуждой я наказан за него! До сих пор еще никто не слышал моей тайны, я даже на исповеди не сознавался в ней, но эта тайна гнетет меня, я хочу от нее избавиться. Может быть, вместе с нею я избавлюсь и от этой страшной нужды, которая с тех пор преследует меня. Я забочусь не столько о себе, сколько о своей дочери Хуаните. Она пропадет со своим талантом! Тогда как здесь она могла бы показать себя, сеньора дукеза; в Мадриде бы ее оценили. Поэтому я сказал себе: ступай к сеньоре дукезе, открой ей все, во всем признайся и упроси оказать покровительство Хуаните и дать ей возможность дебютировать. И вот я пришел к вам, сеньора дукеза. Неужели моя последняя надежда обманула меня?

-- Вы возбудили мое любопытство, Арторо. Ну, говорите же скорей вашу тайну! Мы еще поговорим о вашей дочери. Если она хорошо танцует, то сможет у меня дебютировать.

-- О, благодарю вас за эти слова, сеньора дукеза! Я так и думал, что судьба недаром снова сводит нас вместе, и сразу решил во всем перед вами признаться. Однако я должен прибавить, что несколько лет назад я тщетно пытался отыскать вас с той же целью. Тогда я собрал свои последние деньги, чтобы съездить в Мадрид и все вам рассказать, но мне не удалось отыскать вас.

-- Говорите, Арторо. Я знаю, вам известно многое из моего прошлого, - сказала дукеза.

-- Многое, сеньора. Мне отрадно, что я могу, по крайней мере, сказать вам все. Когда вы все узнаете, я могу умереть спокойно. Если бы в этот раз я опять не отыскал вас, то непременно пошел бы к вашему сыну, чтобы от него узнать, где вы находитесь.

-- Разве вы что-нибудь знаете о Тобале? Вы знаете, что Тобаль Царцароза здесь? - удивилась графиня.

-- Тобаль Царцароза? Нет, сеньора.

-- О каком же моем сыне вы говорите? У меня, кроме Тобаля, больше нет сыновей.

-- Я говорил о графе Кортецилле.

Сара с минуту молча смотрела на старика; казалось, она припоминала что-то в своей прошедшей бурной жизни.

-- Кортецилла? - наконец произнесла она. - Я никакого графа Кортециллы не знаю.

-- Но граф живет здесь, дукеза. Я помогу вам припомнить, если позволите. У вас разве около сорока лет тому назад не было двух сыновей от благородного гранда Вэя?

-- Двух сыновей? Да, точно! Один из них был убит в сражении, а другой тоже умер, либо пропал без вести; по крайней мере я больше не слышала имени Вэя.

-- Вот как! Значит, я одновременно принес вам две важные новости! - воскликнул обрадованный танцор. - Этот второй ваш сын не умер, не пропал, а жив и здоров, и это граф Эстебан де Кортецилла.

-- Эстебан... Да, так его звали, я это помню, но почему же он зовется Кортециллой?

-- Сестра благородного Вэя была еще в живых тогда?

-- Я думаю.

-- Это для меня новость! Я, конечно, знала, что здесь живет какой-то граф Кортецилла, но до этой минуты и не подозревала, что это мой родной сын.

-- Поверьте, сеньора дукеза, что все сказанное мной - сущая правда.

Старуха покачала головой.

-- Странно! Мое семейство снова начинает увеличиваться. Так этот граф - мой сын! Конечно, вы должны хорошо это знать; я в ваших словах не сомневаюсь. В то время я мало об этом заботилась, но теперь я постараюсь повидать его.

-- Я не думал, что для вас это будет новостью. Как хорошо, что мы заговорили о графе. Я пришел сюда совсем с другими вестями, которые, может быть, будут для вас еще важнее и радостнее. Я должен, наконец, приступить к своей исповеди. Я покажусь вам страшным грешником, но вы должны выслушать мое признание, без которого я не могу умереть спокойно! Дукечито, которого вы тогда принесли мне и за которого тут же заплатили триста золотых, не умер на следующий год...

Дукеза вскочила с кресла, в котором все время сидела.

-- Как? Что же это, Арторо? Говорите скорее, дукечито еще жив? - воскликнула она в крайнем удивлении.

-- Жив ли он еще, я не знаю, сеньора дукеза, но тогда, когда я сообщил вам о его смерти, он не умер. Нужда у нас была страшная после моей болезни. Ваших денег нам едва хватило на год, и у меня больше не было куска хлеба ни для себя, ни для моей маленькой Хуаниты. Тогда мне пришла мысль как-нибудь отделаться от чужого ребенка. Простите меня, сеньора дукеза, но виной всему этому нужда. Я не мог больше содержать ребенка, мне нечем было его кормить. Если бы я оставил его у себя, он бы умер с голоду. Но мне было так жаль этого невинного мальчика, который так доверчиво смотрел на меня и просил у меня хлеба, что я не мог равнодушно видеть, как он голодает. Принести его снова вам я не смел, ведь я же получил от вас деньги за него. И однажды ночью нечистый одолел меня: какой-то голос шептал мне, что никто ведь не станет спрашивать у меня ребенка, что мне нужно как-нибудь от него отделаться и сказать потом, что он умер. Я все скажу вам, сеньора дукеза! Я хочу, чтобы вы знали, до чего нищета и несчастье могут довести даже честного и любящего человека. В эту ночь я решил утопить мальчика, бросить его в воду! Теперь я сам содрогаюсь от собственной мерзости, от этого ужасного намерения. Но я был вне себя, я обезумел от горя - больше ничем не могу объяснить себе своего поступка. Я просто не знал, что делал. Жена моя скончалась, дети плакали и просили хлеба, а у меня не было ни гроша. На другой день я хотел уйти с Хуанитой из Логроньо, чтобы искать счастья дальше, а мальчика в ту же ночь хотел утопить... Мне страшно признаться в том, но я должен с этим покончить. Я до того опустился, до того был унижен нищетой, что хотел умертвить невинного младенца, который так любил меня! Нечистая сила обуяла меня. Я потихоньку встал с постели, набросил на себя плащ и подошел к кроватке, в которой спали дети. В пустой холодной комнате было темно. На дворе выла буря, был декабрь... Как хорошо я это помню! Я никогда не забуду той ночи... Это была самая страшная ночь в моей жизни! . Арторо, будучи не в силах сдержать своего волнения, на минуту прервал рассказ, который дукеза слушала с напряженным вниманием.

-- Что же дальше? - спросила она.

-- Я подошел к кроватке, в которой спали дети, и поспешно схватил мальчика. Ребенок не шевелился, он крепко спал. Я выбежал на улицу и только хотел броситься к реке, как, вынув дитя из-под плаща, увидел, что в спешке я схватил не мальчика, а свою собственную дочь! Неописуемый ужас объял меня! Если бы я еще раз не взглянул на ребенка, движимый каким-то необъяснимым инстинктом, я бы стал убийцей своего собственного дитя, и это было бы достойным наказанием за мое преступное намерение! Несколько минут я стоял неподвижно, потом поспешно вернулся домой, положил Хуаниту в постель и взял мальчика. Мальчик обнял меня за шею руками и крепко прижался ко мне... У меня не хватило духу исполнить мое намерение, я понял, что не могу тронуть ребенка, пусть бы мне пришлось тут же на месте умереть от голода. Я опустился на колени и прижал к своей груди бедное невинное дитя, я сложил руки, горячо помолился и был спасен. О, сеньора дукеза, поверите ли, я часто после того на коленях благодарил Господа за это спасение!

-- И вы снова положили дукечито в кроватку? - спросила дукеза.

-- Нет. Я не хотел больше держать его у себя. У меня он не был в безопасности. Ведь нечистый мог бы снова попутать меня. Пока я стоял на коленях и молился, неожиданная мысль осенила меня; я думаю, Бог внушил ее мне. В окрестностях Логроньо много монастырей. В один из этих монастырей я решил отдать мальчика. Я плотно завернул ребенка в свой плащ и отправился с ним в дорогу. Долго шел я в ночной темноте и, наконец, дошел до монастыря, но там меня не хотели принять. Я пошел дальше. Всю ночь блуждал и, наконец, к утру дошел до Ираны. Это уж очень далеко от Логроньо, но я не чувствовал ни усталости, ни голода. Тут увидел я другой монастырь и осторожно постучал. Дежурный монах отворил мне, я спросил настоятеля, и меня повели к старому приору, которого звали Элалио. Это был добрый, почтенный старик, - сказал танцор, и глаза его наполнились слезами, - он действительно был набожный, безбоязненный человек. Отец Элалио был истинный служитель Божий, исполненный любви и сострадания к ближним. Долго еще я буду чтить его память и всю жизнь, кажется, не забуду его!

-- Вы знаете, какой это был монастырь? - спросила дукеза. - А приор Элалио еще жив?

-- Нет, сеньора дукеза, он давно уже отошел в лучший мир.

-- И ему-то вы передали дукечито?

-- Он принял меня и прежде всего приказал подать мне поесть, так как я от слабости едва держался на ногах, - продолжал Арторо, - потом он попросил меня рассказать ему все о моем положении и о моих намерениях. Приор внимательно выслушал меня. Он взял ребенка на колени и принялся хвалить его нежные благородные черты и кроткое выражение лица. Отец Элалио взял у меня дукечито и обещал мне оставить его в монастыре, любить его и заботиться о его воспитании. Я был чрезвычайно счастлив, поблагодарил благородного приора со слезами на глазах и оставил ему дитя, мальчик был здоров и весел. Но вам, сеньора дукеза, я не смел во всем этом сознаться, я боялся вашего гнева, боялся закона. Короче сказать, прибыв в Мадрид, я сообщил вам, что дукечито скончался. Я отделался от своих забот, но вам сказал неправду.

-- А дукечито спокойно жил под присмотром старого приора? Это нехорошо, Арторо, что вы не сказали мне этого.

-- Простите, сеньора дукеза! Вы видите, я покаялся. Теперь вам известно все.

-- Но я еще не знаю главного, - отвечала Сара с озабоченным видом.

-- Спрашивайте, сеньора дукеза, я ничего не скрою от вас.

-- Я был там вскоре после того, как отдал туда дукечито. Он прекрасно рос среди монахов и успел очень полюбить их. Потом, несколько лет спустя, я снова был там. Старого приора уже не было в живых. Патер Пабло занял место настоятеля, и он же воспитывал дукечито, который уже почти возмужал к тому времени. Я видел его, но не назвал себя, а.притворился странником, зашедшим в монастырь помолиться.

-- Неужели приор не спросил вас о том, чей это был ребенок и как его зовут?

-- Я должен был записаться у него и подтвердить, что этот мальчик мой.

-- Как же вы назвали его?

стройным, серьезным юношей и, казалось, был в тесной дружбе с настоятелем. Но в прошлом году, когда я снова пришел в монастырь, я тщетно искал молодого монаха...

-- Так он умер!

-- Нет, сеньора дукеза. Я осторожно стал расспрашивать о нем и узнал, что патер Антонио был переведен в другой монастырь, но куда - я не мог узнать. Вот все, что я знаю. Дукечито жив и посвятил себя Богу.

-- Этой исповедью вы доставили мне неожиданную радость! - заговорила дукеза. - За это я хочу отплатить вам тем же. Вы не зря обратились к старой дукезе, полно вам без цели странствовать по свету с вашей дочерью. Я хочу вам обоим предоставить хорошее место, я принимаю вас, Арторо! Приведите ко мне вашу дочь Хуаниту. Пусть она у меня дебютирует, а вас я назначаю управляющим. Если вы согласны на это, то дело кончено!

-- Еще бы, сеньора дукеза! Вы не поверите, как я счастлив! Вы принимаете нас и надолго?

-- О, благодарю вас, сеньора дукеза, благодарю вас! Какое это неожиданное счастье для меня! - в восторге воскликнул старик.

-- Я буду платить вам приличное жалованье и уж позабочусь о том, чтобы вы остались довольны своим местом, но я требую, чтобы все ваше время принадлежало мне.

-- Это понятно, сеньора дукеза, разумеется! Я согласен на это. Я буду служить вам верой и правдой, и вы увидите, какой прилежный, находчивый и изобретательный управляющий Арторо!

-- Часто со двора вам уходить тоже будет нельзя.

-- Балы и представления обычно продолжаются до двух часов ночи, после чего вы должны будете составлять программу на завтра, все приводить в порядок, и потом уже ложиться спать. До двенадцати часов вы можете делать, что вам угодно, но затем ежедневно следует репетиция, вечернее представление и подробный отчет мне обо всем. Вы видите, вам придется много работать.

-- Не бойтесь, я не пожалею трудов, чтобы оказаться для вас полезным. Я счастлив тем, что вы берете меня к себе, сеньора дукеза, и вечно буду вам за то благодарен.

-- Еще одно, Арторо!

-- Приказывайте, распоряжайтесь мной!

и моему салону.

-- Еще одно условие, Арторо: вы никому не должны говорить ни о графе, ни о дукечито.

-- Никому, клянусь в этом!

-- Теперь ступайте за дочерью. Скоро ли вы вернетесь?

-- Я буду ждать вас! - сказала дукеза вслед Арторо, удалявшемуся со счастливым лицом.

Сара Кондоро тоже казалась довольной. "Вот так хорошее дельце! - думалось ей, и потухшие глаза ее сверкали, а на лице снова появилось хищное выражение. - Дукечито жив, и единственная душа, которая знает об этом, теперь постоянно будет под моим присмотром, будет жить в моем доме и под другим именем! Теперь Арторо в моих руках, и я всегда могу заставить' его молчать! Если прегонеро или самому герцогу Кондоро вздумается искать Арторо, они не сумеют его найти. В Мадриде не будет никакого Арторо, им и в голову не придет, что он совсем рядом, в моем салоне".

Сара была в самом лучшем расположении духа. Она позвонила и приказала подать себе шампанского, чтобы достойно отпраздновать только что одержанную победу.