Женитьба м-ра Тротта

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Женитьба м-ра Тротта (старая орфография)

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ

БРЕТ-ГАРТА

Том второй

С.-ПЕТЕРБУРГ
Типогр. Высочайше утвержд. Товар. "Общественная Польза" Большая Подъяческая, No 39
1895

ЖЕНИТЬБА М-РА ТРОТТА.

РАССКАЗ.

М-р Тротт также был пионером. Зимою 1851 г. в узкую долину, названную впоследствии Ла-Порт, прибыла партия переселенцев и застала его уже на месте. Он смастерил сам из коры и хворосту хижину, и целых три месяца жил в ней, питаясь сухарями да ветчиною; не смотря на все неудобства такой жизни, он был весел, бодр и имел вид настоящого джентльмена. Впрочем, я с удовольствием предоставлю слово капитану Генри Саймсу, командовавшему партией.

"Мы явились к нему неожиданно, из-за угла, вот из-за такой скалы, джентльмены, как эта, что торчит у вас перед самым носом. Заметив нас, он вошел в хижину и, спустя недолго, выходит оттуда - как бы вы думали - в высокой шляпе, в настоящем цилиндре, чорт возьми! И в перчатках, клянусь вам честью! Видный собой мужчина, только щеки впалые и лицо бледное - ну, натурально, похудеешь, когда поживешь в такой собачьей конуре. Но он ничего, снимает шляпу и говорит:

-- Рад познакомиться с вами, джентльмены! Боюсь, что вы порядком измучились в дороге. Не угодно-ли сигарку! - И что-же? Достает прекрасную сигарочницу, где лежали две настоящия гаваны. - Жаль, что так мало, говорит он.

-- Вы сами не курите? спрашиваю я.

-- Редко, говорит. - И ведь врал, потому что в тот-же день я видел, что он сосал трубку, как младенец сосет соску. - Эти сигары, прибавил он. я держу для гостей.

-- У вас тут очень хорошая компания, надо думать, говорит ему Билль Паркер, глядя на его перчатки и подмигивая нашим ребятам.

-- Так... как бы вам сказать... индейцы иногда приходят...

-- Индейцы! говорим мы.

-- Да. Тихий народ, смею вас уверить. Приносили мне раза два разную дичь; я отказался, потому что этим беднякам самим ведь надо есть.

Это он все говорит нам, джентльмены. Ну, вы знаете, мы сами люди смирные, но так как эти проклятые индейцы стреляли в нас три раза, и с самого Билля чуть не сняли шкуру, так что он теперь носит лавровый венок, как римская статуя, то вы можете себе представить, как нашим ребятам понравились слова этого франта. Мы приняли все это за насмешку. Билль подходит, смотрит на него в упор и говорит вежливо, без крика:

-- Вы говорите, чорт возьми, что ваши индейцы мирные, что они вам приносили дичь?

-- Да, приносили! отвечал он.

-- И вы отказались?

-- Что-ж, верно вы их этим очень разобидели?

-- Да, они были, повидимому, огорчены.

-- Конечно, говорит Билль. А вы, смею спросить, кто такой будете?

-- Извините, говорит незнакомец, - и чорт побери мою шкуру, если я вру. - Он пошарил в кармане, достал конвертик с визитными карточками и, подавая Биллю, говорит: - Вот моя карточка!

Билль прочел вслух: Джэк Тротт из Кентукки.

-- Славная карточка, - говорит Билль.

-- Рад, что вам нравится, отвечает тот.

-- Я думаю, что у вас там еще много таких штучек и на всех написано Джэк, Джэк, Джэк? говорит Билль.

Незнакомец ни слова на это, только отступает потихоньку назад, а Билль лезет прямо на него и орет:

-- Ну-ка, где ваша дичь, мистер Джэк Тротт из Кентукки?

-- Я не совсем понимаю вас! - говорит тот, а щеки у него разгораются, как жаровня с угольями.

-- Спрашиваю вас, напирает на него Билль, что это за перчатки? К чему этот дурацкий колпак? Что за насмешка над нами? И кто вы, говорите честью!

Незнакомец выпрямляется и говорит: - Я не стану ссориться с гостями на своей земле, а потому позволю себе сказать, что я - джентльмен (так прямо и говорит). С этими словами снимает цилиндр, низко кланяется и поворачивает нам спину, вот эдаким манером. Но Билль, не долго думая, поднимает правую ногу не хуже клоуна в цирке и бац - сапогом прямо в цилиндр.

Что было дальше - не помню! Клянусь вам, джентльмены, из всех нас только один Билль мог бы рассказать все толком, что и как было, но он никогда об этом не говорил. Помню только что-то вроде вихря, не было ни выстрелов, ничего - только пыль и буря, одним словом взрыв! Поверите-ли, у меня в кармане, оказалось три фунта песку и камешков, да в волосах столько же. Смотрю, а мой Билль взобрался на дерево и сидит на двадцать футов от земли.

-- Капиташка! - кричит он мне. Что? Ураган прошел?

-- Какой? спрашиваю.

-- Да эта буря или чорт ее знает что?

-- Думаю, что все прошло.

-- Видишь, говорит он, - у меня вышло маленькое столкновение с этим франтом, а он вдруг подвел какое-то электричество... Делать нечего, надо идти извиниться.

С этими словами храбрый Билль слез вниз и, не долго думая, отправился прямо в хижину. Вскоре они вышли оттуда, держась за руки, и Билль улыбался как дитя. Так вот как мы познакомились с джентльменом из Ла-Порта", закончил свой рассказ капитан Генри Саймс.

Я не ручаюсь, что рассказ достопочтенного капитана не содержал некоторых преувеличений, и вообще история об "электрическом взрыве" навсегда останется загадочной. Но как бы то ни было, я знаю достоверно, что джентльмена в цилиндре все признали чудаком и он был этим вполне обезпечен от каких бы то ни было личных нападок. Иногда пытались критиковать его, но всегда неудачно.

"штатах", т. е. на родине; в знак траура, он надел широчайшую креповую ленту на свою белую шляпу; за это его заставили угостить всю компанию в трактире или "отеле" м-ра Паркера. Итак речь была следующая:

"Видите-ли, джентльмены, я, разумеется, огорчен смертью родственника, и вы за это на меня налагаете штраф, но справедливо-ли с вашей стороны позволять этому господину, что сидит по правую руку от меня, щеголять в желтых лайковых перчатках! Я не хочу отказать вам в угощеньи, джентльмены, но надо соблюдать во всем справедливость".

Это воззвание "к народу", конечно, закрыло рот м-ру Тротту, но за то развязало язык председателю собрания, почтеннейшему Уильяму Паркеру, кабатчику.

-- Молодой человек! сурово сказал он. Когда вы будете вправе носить желтые перчатки, как этот человек, тогда вы вправе будете и говорить. Тогда никто не запретит вам носить хоть рубашку спущенную до пояса.

Толпа одобрила эту сильную и убедительную речь, робкий юноша заплатил за угощение и снял бы, не смотря на это, свою креповую повязку, если бы не вмешался в дело сам джентльмен из Ла-Порта.

А между тем в фигуре джентльмена не было ничего ни внушительного, ни необыкновенного. Это был неуклюжий с виду долговязый господин, с длинными руками. Походка у него была своеобразная, можно было по ней угадать происхождение от предков индейцев: во время ходьбы пальцы ног сгибались. Лицо его имело самое безобидное выражение; редко на нем играла улыбка, да и то больше из вежливости, когда джентльмен не вполне понимал какую-нибудь шутку или остроту.

Черные волосы, выдающияся скулы и, в особенности, удивительные глаза еще более обнаруживали его индейское происхождение. Глаза у него были не то желтоватые, не то голубые, круглые, взгляд пристальный, спокойный и кроме спокойствия ровно ничего не выражающий, не выдающий ни малейшей мысли. Этот взгляд до того мало гармонировал с его жестами, речью и походкой, что некоторые злые языки уверяли, будто он лишился зрения во время какой-то стычки и вставил себе глаза соперника. Если бы эта остроумная догадка стала известна самому м-ру Тротту, он, без сомнения, ограничился бы только простым отрицанием факта. Повторяю, он был положительно неспособен понять шутку, увидеть смешное в тех случаях, когда все смеются. Он был всегда изумительно серьезен и представлял странный контраст с большинством своих сограждан, умеющих приправить шуткой самый драматический эпизод. Остроумную выдумку он считал просто ложью, и в его присутствии редко решались подшутить над кем нибудь, но по той же причине он находился в каком-то аристократическом отчуждении от остального общества.

Как бы то ни было, м-р Тротт делил все невзгоды и пользовался всеми выгодами нового поселения, считавшого его одним из своих основателей. В качестве настоящого пионера, он получал некоторый доход, позволявший ему удовлетворять своим маленьким причудам. У него были две главные страсти: любовь к чистым рубашкам и страсть делать подарки. Впрочем, эти подарки были скорее сентиментальными, чем ценными. Так, он одному близкому другу подарил трость, вырезанную из дикой лозы, которая росла на том самом месте, где впервые была найдена знаменитая "Орлиная шахта". Головка трости была взята от палки, доставшейся Тротту от его отца, а набалдашник был выкован из последняго серебряного полудоллара, завезенного с собою в Калифорнию.

-- И представьте себе, говорил с негодованием приятель, осчастливленный этим подарком. - Я недавно предлагал у Робинзона спустить ее за пять долларов, но ребята не захотели и предложили мне оставить позицию! Никакого, то есть, понятия о вещах, имеющих, так сказать, некоторую святость.

Настала весна. М-р Тротт был единогласно выбран своими согражданами в мировые судьи. Нечего и говорить, что как судья, он держал себя с великим достоинством. Он отличался, впрочем, изумительной мягкостью насчет назначения штрафов и других наказаний, чем не мало разочаровал сограждан. Так, например, он обращался к заведомому преступнику с такою речью:

-- Закон требует от меня, сэр, посадить вас в тюрьму на десять дней или заменить это наказание пеней в десять долларов. Но у вас, вероятно, нет денег, а потому письмоводитель внесет за вас из общественных сумм заимообразно.

Письмоводитель вносил деньги, а иногда судья платил из собственного кармана. Раз, впрочем, произошел маленький скандал: упорный преступник, вероятно под влиянием злой воли, а может быть жалея карман судьи, наотрез отказался от такого взноса. Пришлось волей-неволей отправить его в тюрьму. Достоверные свидетели передают, что это событие окончилось самым изумительным образом. Судья, одетый в рубашку изумительной белизны, ₍в неизменных желтых перчатках, отправился в "тюрьму", - маленькое здание, заменявшее вместе с тем городскую ратушу. С некоторой торжественностью "суд" потребовал какие-то отчеты и произвел оффициальную ревизию. Поздно вечером шериф или, точнее, сторож был послан за бутылкой виски и колодой карт. Молва прибавляет, что шериф и судья проиграли в этот вечер - первый свое месячное, второй годовое - жалованье бедному заключенному, что, вероятно, было сделано с целью облегчить его участь и избавить его от скуки. Впрочем, многие считают эту историю сплетней и говорят, что она не согласна с достоинством такого судьи, как м-р Тротт, хотя, с другой стороны, по доброте души он был способен на еще более курьезные дела... На этот раз его мягкость могла бы нажить ему серьезные неприятности, если бы в виде исключения не подвернулся следующий случай. Некий юный говорун, т. е. законник, приехавший из Сакраменто, вел какое-то гражданское дело пред судьею Троттом. Адвокат был крайне самоуверен и едва скрывал свое презрение к этому "первобытному" суду. Судья сидел, по окончании речи адвоката, не шевеля ни одим мускулом, и только щеки его покраснели. Но и на этот раз я предпочитаю привести показание очевидца:

"Судья покраснел как рак, и спокойно сказал этому прощалыге: - Знаете-ли, молодой человек, что я вправе приговорить вас к штрафу в пятьдесят долларов за неуважение к суду? - Знаю, говорит прощалыга, и готов заплатить хоть сейчас. - Но знаете-ли вы, грустно прибавляет судья, что я вовсе не намерен штрафовать вас! Я уважаю свободу слова и... действия!... сказал, и не говоря дурного слова, хвать этого молодца за шиворот, приподнял его на воздух и бац! прямо из окна на улицу, в канаву! - Перехожу к следующему делу, добавил судья, усаживаясь на свое судейское кресло, и глядя на нас своими бельмами, как будто ничего особенного не случилось".

Это маленькое происшествие обошлось без всяких серьезных последствий для м-ра Тротта. Но в том же самом трибунале, где судья выказал такую доблестную твердость духа, он обнаружил необъяснимое слабодушие, едва не стоившее ему полной утраты популярности.

В главном игорном доме находилась некая лэди, с весьма сомнительной репутацией и слишком свободными манерами. Она играла роль фортуны, т. е. вертела роковое "колесо счастия". Эта самая лэди возбудила обвинение против некоторых именитых граждан за то, что они ворвались в "салон" с оружием в руках и сокрушили её рулетку. За обиженную стоял сам суд и, кроме того, ей весьма симпатизировал один джентльмен, который, впрочем, не был её мужем. Но не смотря на эту поддержку, ей не повезло. Хотя насильственное вторжение было вполне доказано, присяжные вынесли обвиняемым оправдательный приговор, даже не выходя из залы суда. Судья Тротт взглянул на присяжных своими кроткими глазами.

-- Так ли я вас понимаю? Это ваш окончательный приговор?

-- Верно изволите говорить, ваша милость, теперь хоть сапогами стучите, ваше дело не выгорит, ответил старшина присяжных, весело и с грубым добродушием.

-- Мистер клерк, - обратился судья к письмоводителю, - внесите приговор в протокол, и вслед за тем пишите, что я отказываюсь от чести быть судьею в этом суде.

Он встал и удалился. Напрасно многие влиятельные граждане поспешили за ним, упрашивая его не горячиться попусту; напрасно доказывали они, что из-за такой ничтожной женщины не стоило портить себе кровь и что самое дело не стоит выеденного яйца, а тем более такой серьезной жертвы. Напрасно сами присяжные убеждали его, что он наносит им личное оскорбление своей отставкой. Судья Тротт быстро повернулся к старшине присяжных и румянец покрыл его щеки.

-- Я вас не понимаю, сказал он.

-- Я сказал, скороговоркой ответил старшина, что не стоит более спорить об этом деле. - И он, как подобало его оффициальному положению, немного выдвинулся вперед из группы присяжных.

Прошел месяц. Однажды, в сумерки, м-р Тротт сидел "под тенью своей смоковницы", т. е. высокого красного дерева, перед дверью той самой хижины, где мы его встретили в начале рассказа. Вдруг он стал смутно сознавать, что видит женскую фигуру и слышит женский голос. Джентльмен с минуту не решался, но затем приставил к глазу большой золотой лорнет, составлявший предмет его последней моды или причуды. Фигура была, повидимому, незнакомая, но голос показался знакомым. Да, без сомнения, это та самая лэди, которая фигурировала в роковом процессе. Здесь скажу кстати, что ее звали мамзель Клотильда Монморенси. По французски она не говорила и в жилах её текла английская кровь, но она присвоила себе французское имя, вероятно, в честь того, что сограждане считали рулетку иностранной игрой.

-- Я бы желала знать, сказала мисс Клотильда, усаживаясь на скамью рядом с м-ром Троттом, - т. е. я и Джэк Вудс мы желали бы знать, как велик убыток, причиненный вашему карману этой отставкой?

Бывший судья едва разслышал её слова, так был он изумлен этой встречей, и только пробормотал:

-- Я, кажется, имею удовольствие говорить с мисс...

-- Вы, верно, хотите сказать, что вы меня не знаете, никогда меня прежде не видали и что не желаете меня более видеть, и вы хотите вежливым манером отделаться от меня, - сказала мисс, стараясь казаться спокойною и сгребая в кучу концом зонтика сухие листья, лежавшие на песке, как будто желая зарыть в них волновавшия её чувства. - Я мисс Монморенси. Я вам сказала, что Джэк и я мы подумали, что ведь вы стояли за нас горою, когда эти собаки вынесли свой дьявольски лживый приговор; Джэк и я мы подумали, что вам не совсем к лицу потерять такое место из-за меня. "Узнай от судьи, говорит он, во что он ценит убыток от своей отставки, пусть высчитает по пальцам". Это Джэк говорит. Он аккуратный человек, скажу вам про него.

-- Я вас, кажется, не понимаю, ответил бывший судья, просто и без раздражения.

-- Вот, вот! Это самое! - продолжала мисс Клотильда с едва подавленной горечью. Я так и сказала Джэку. Я ему говорю: судья не поймет ни меня, ни тебя, он не захочет с нами разговаривать. Ведь он встретил меня на улице в прошлый четверг и не обратил внимания, даже не ответил, когда я ему поклонилась первая.

-- Дорогая мадам! - поспешно сказал м-р Тротт. Уверяю вас, вы ошибаетесь. Я не видел вас. Прошу вас, верьте мне. Факт тот... мне совестно самому сознаться в этом, но я чувствую, что с каждым днем мое зрение становится все слабее и слабее. - Он умолкнул и вздохнул. Мисс Монморенси, глядя ему прямо в лицо, увидела, что он побледнел и взволнован. Женская чуткость тотчас подсказала ей, что он обижен тем, что ему показалось намеком в её словах относительно его физического недостатка, т. е. его уродливых глаз. Ей тотчас стало жаль его. Женщина не может простить мужчине только такого уродства, для которого не находит какого-нибудь объяснения.

-- Так вы в самом деле меня не узнали, - сказала мисс Клотильда, несколько смягчившись, но все еще чувствуя себя неловко.

-- Боюсь, что не узнал... сказал Тротт, с улыбкой, и как-бы желая загладить свою вину.

Мисс Клотильда помолчала с минуту.

-- Вы хотите сказать, что не могли разсмотреть моего лица и тогда, когда я сидела в суде?

М-р Тротт покраснел.

-- На мне была, - поспешно заговорила мисс, - на мне была, знаете, соломенная шляпа с красной шелковой лентой, и ленты были завязаны под подбородком. Вспоминаете теперь?

-- Я... то-есть... Я боюсь...

-- И еще пестрая шелковая косынка, тревожно прибавила мисс Клотильда.

Судья Тротт улыбнулся вежливо, но смущенно...

-- Так вы, значит, никогда меня не видели!

-- Никогда, вполне ясно...

-- Я не мог оставаться судьею в суде, где был вынесен такой несправедливый приговор, отвечил горячо Тротт.

М-р Тротт в самых вежливых выражениях выяснил ту же мысль, придавая ей несколько иную форму.

Мисс Монморенси помолчала.

-- Значит, вы вовсе не ради меня? спросила она наконец.

-- Боюсь, я не совсем понимаю вас, сказал он, несколько смутившись.

-- Нет, подтвердил он ласково и весело.

Новое молчание. Мисс Клотильда покачивала зонтик, оперев его о кончик ботинки.

-- Хорошо, сказала она наконец, я вижу, что для Джэка вы сказали немного интересного.

-- Для кого?

-- А, для вашего мужа!

Мисс Монморенси судорожно схватилась за свой браслет и ответила резко:

-- Кто сказал, что он мой муж?

-- О, извините, я не знал... я думал...

"ты можешь сказать судье, что это вовсе не будет взятка или что нибудь такое. Суд кончен, он теперь не судья, больше ничего не может сделать в нашу пользу. Нам-же неприятно, если он из-за нас потерпел убыток за то, что он такой хороший человек..." Вот что сказал Джэк. Но я отлично знала, что вы на это скажете. Я знала, что вы взбеситесь. Знаю, что и теперь вы злы, как чорт! Знаю, что вы слишком горды, чтобы взять хоть один доллар от таких людей как мы, и скорее умрете с голоду! Я знаю, что вы пошлете Джэка ко всем чертям и меня вместе с ним!

Она сильно взволновалась и потеряла всякую разсудительность до такой степени, что совсем не кстати разрыдалась до истерики. Она снова опустилась на скамью, с которой уже было встала, и закрыв глаза руками, на которых были желтые перчатки, она прислонила ручку зонтика ко лбу. К немалому изумлению мисс Клотильды, Тротт вдруг положил одну руку ей на плечо, а другою отнял у нея зонтик и положил его подле нея на скамью.

-- Вы ошибаетесь, моя дорогая молодая лэди, сказал он с почтительной серьезностью. - Вы глубоко ошибаетесь; я чувствую к вам лишь признательность за ваше предложение, я глубоко тронут, но все же не могу принять от вас никакого подарка. Нет! Я желал бы убедить вас, что действуя так, я исполнил лишь свой долг, и если вы были доброжелательны ко мне, как к судье, я надеюсь вы сохраните дружбу ко мне и теперь, просто как к человеку.

Мисс Клотильда повернула к нему лицо, как бы желая глубже вникнуть в смысл слов, которые наполняли её сердце восторгом. Но она сказала только:

-- Вы можете видеть меня при таком освещении? На таком разстоянии? Наденьте ваше стеклышко и вглядитесь.

"колеса фортуны" и, казалось, что в этих глазах каждый мог прочесть свою судьбу.

Славные у нея были глаза. Судья Тротт едва-ли видел когда-нибудь так близко такие хорошенькие глазки. Он в смущении отшатнулся и щеки его покраснели. Затем, частью по врожденной вежливости, частью из желания ввести третье лицо, которое вывелобы его из затруднения, он сказал: - Надеюсь, вы передадите вашему другу мистеру... что я весьма ценю его доброту, хотя и не могу воспользоваться ею.

-- О, вы говорите насчет Джэка! сказала мисс Клотильда. Он уже убрался домой, в "штаты"! О, я с ним скоро уладила все дела!

Новое молчание. Отсутствие Джэка, кажется, еще более усилило неловкость положения.

Наконец мисс Клотильда заговорила:

Они разстались. Судья постоянно узнавал ее после этого разговора. И вдруг разнеслась странная весть: судья Тротт женился на мисс Джен Томсон (Клотилда-тож). Буря негодования пронеслась над мирными гражданами. Все были уверены, что этот брак явился последствием злоумышленного заговора и хитро обдуманного плана. Стало ясно, что Тротт отказался от места судьи из-за её прекрасных глаз и, может быть, тоже ради её маленького капитальца. Вся его многолетняя репутация рухнула. Особенно жалели её последняго любовника, бедняго Джэка Вудса, жертву двойного коварства со стороны судьи и самой Клотильды. Был даже назначен комитет для поднесения адреса или, точнее, для сочинения письма с выражением сочувствия "бедному" Джэку, хотя еще недавно сограждане чуть не приговорили его к виселице за какую-то проделку. Но волнение сразу улеглось, когда выступил оратор, объяснивший настоящую суть дела. Это был капитан Саймс, тот самый правдивый рассказчик, который сообщил нам об "электрическом взрыве":

-- В этом деле, джентльмены, есть одна закорючка. Видите-ли, в тот самый день, когда она вышла за него замуж в Сан-Франциско, она побывала у доктора - посоветоваться на счет глаз старика. Доктор сказал, что дело дрянь, ослеп совсем и теперь помочь ничем нельзя. Джентльмены, если такая красивая бабенка бросает прежнюю жизнь и свое доходное занятие и плюет, можно сказать, на такого молодца, как Джэк Вудс, и все это затем, чтобы выйдти за слепца, не имеющого ни доллара за душою, и только потому, что он однажды взял её сторону ради, этого, как бишь его, принципа, то - чорт побери - тут нечего вмешиваться в дело! Если судья настолько добр, что прощает ей некоторые, скажем, причуды, за то, что она нянчится с ним, как с малым ребенком, так пусть их тешатся! И вы меня извините, но я знаю по опыту, что вовсе не годится совать нос в домашния дела такого человека, как мистер Тротт.