Китаец Си-Юб

Я не думаю чтоб его предки дали ему это имя или чтоб это было вообще собственное имя. Общее мнение было то что в английской транскрипции (See Up - смотри вверх) этим выражалась та приподнятость внешних углов глаз которая свойственна монгольской расе. С другой стороны мне говорили что у Китайцев был старинный обычай писать над дверью лавки какой-нибудь девиз или изречение, иногда целую фразу из Конфуция, и два или три слова которые должны были означать: "Добродетель сама себе награда" или "Богатство обманчиво" принимались простыми калифорнскими рудокопами за имена владельцев. Как бы то ни было, Си-Юб признавал это имя с терпеливою улыбкой свойственною его племени и никогда не был известен под каким-нибудь другим. Если кто-нибудь из рудокопов называл его в личном разговоре "генерал бригадиром", "судьей" или "комодором", то все понимали что это не более как американское пристрастие к шутливым титулам. По виду он ничем не отличался от всякого другого Китайца, носил синюю блузу и белые панталоны как все сампанские кули, и несмотря на кажущуюся свежесть и чистоту этих одеяний, всегда имел какой-то аптечный запах - не то имбиря, не то опиума - который мы признавали за обычный "китайский запах".

Наше первое знакомство обнаружило его характерную терпеливость. Он уже несколько месяцев стирал мое белье, но я его ни раза еще не видел. Наконец свидание сделалось необходимым чтоб исправить его взгляд на пуговицы, которые он по-видимому считал излишними и подлежащими устранению вместе с грязью. Я ждал что он придет ко мне на квартиру, но он не являлся. Однажды во время полуденной перемены в небольшой школе которою я заведывал я вернулся раньше обыкновенного. Два или три младших, мальчика, бродившие по школьному двору, исчезли при моем появлении с какою-то виноватою поспешностию, которую я заподозрел тогда, но о которой теперь забыл. Я прошел через пустую школьную комнату к своей конторке, сел и начал просматривать следующие уроки. Вдруг я услышал слабый вздох. Я оглянулся и к большому неудовольствию увидел одинокого Китайца, которого не заметил входя, сидящого на скамье спиной к окну. Видя что я гляжу на него, он печально улыбнулся, но не пошевелился.

-- Что вы здесь делаете? спросил я резко.

-- Я стилаю лубашки; я снимал пуговицы.

-- А! Значит вы Си-Юб, не так ли?

-- Все лавно, Джон.

-- Ладно. Подите сюда.

Я продолжал свое занятие. Он не шелохнулся.

-- Подойдите сюда! Разве вы не понимаете?

-- Я понимаю "подите сюда". Но я не понимаю меликанские мальчики котолые меня поймали. Вы

Недовольный, но полагая что он все еще находится под страхом преследования со стороны злых мальчишек которое очевидно было прервано моим приходом, я положил перо и подошел к нему. Здесь я к своему изумлению и досаде увидал что его длинная коса была плотно придавлена окном которое маленькие негодяи заперли, предварительно протащив в него косу которую они незаметно подцепили удочкою со двора. Я извинился, отворил окно и освободил его. Он не жаловался, хотя должно-быть пробыл в этом неудобном положении уже некоторое время, а сразу приступил к делу по которому пришел.

-- Почему вы не пришли ко мне на квартиру? спросил я.

Он улыбнулся печально, но не безсмысленно.

-- Мистел Балли {В китайском языке нет звука р. В иностранных словах Китайцы выговаривают букву р как л.} (мистер Барри, мой домовладелец) должен мне пять долалов за мытье белья. Он не плати мне. Он скажи - он изобьет меня всякий лаз как я плиходи за деньги. Потому я иди не в дом, иди в школу. Меликанские мальчики не доблые, но не так большие. Не могут так больно делать Китайцу как меликанские люди.

Увы! я знал что это была правда. Мистер Джемс Барри был Ирландец, и его религиозное чувство возмущалось про.тив того чтобы платить язычнику. У меня не хватило духа сказать Си-Юбу что-нибудь относительно пуговиц. Я похвалил как хорошо выглажены мои рубашки и кажется смиренно просил его продолжать брать мое белье в стирку. Придя домой я поговорил с мистером Барри, но лишь вселил в нем убеждение что я принадлежу к тем "мрачным республиканцам которые обожают негров". Я только нажил себе в нем врага. Но я еще не знал что в то же время я приобрел друга в лице Си-Юба.

Я убедился в этом несколько дней спустя, когда на моей конторке появился маленький горшечек с кустиком японской камелии в цвету. Дети ходившия в школу по временам делали мне такие подарки, кладя мне пучки полевых цветов, иногда букет роз из отцовского сада; но это экзотическое растение было слишким редким и не могло быть принесено ни одним из них. Я знал что Си-Юб имел общую всем Китайцам страсть к цветоводству и что у другого Китайца, его друга, была большая оранжерея в соседнем городке. Сомнения мои разсеялись окончательно когда я увидал что к стволу камелии прикреплен лоскуток красной рисовой бумаги со счетом за мытье моего белья. Очевидно было что это соединение деловых отношений с деликатно выраженною благодарностию было изобретением Си-Юба. Я хотел сорвать самый красивый цветок чтобы воткнуть себе в петлицу, и тогда с изумлением увидел что он привязан проволокою. Это побудило меня осмотреть другие цветы, которые все оказались тоже привязанными. Кроме того мне показалось что это были цветы какого-то низшого растения, и холодный земляной запах, свойственный камелии, был в них уже слишком силен. Присматриваясь пристальнее, я убедился что за исключением первого цветка который я сорвал все остальные были сделаны из тончайших пластинок картофеля, необычайно искусно вырезанных и скрепленных в подражание настоящим цветам. Работа эта обнаруживала бесконечное, почти трогательное терпение, которое, сколь оно ни было изумительно, совершенно не соответствовало достигнутым результатам. Тем не менее это было похоже на Си-Юба. Хотел ли он обмануть меня или удивить своим искусством, этого я решить не мог. А так как преследование его моими школьниками невольно располагало меня в его пользу, то я письменно выразил ему мою благодарность в самых теплых выражениях, ни словом не упомянув о моем открытии.

При дальнейшем нашем знакомстве я часто получал от него другие маленькие подарки: баночку варенья какого нельзя было достать в продаже и в котором, благодаря сильной приправе имбирем, никак нельзя было распознать из какого вещества оно сделано: животного, растительного или ископаемого; двух или трех безобразных китайских идолов "на счастие", или адскую ракету с неправильным порывистым действием которое иногда могло продолжаться до следующого утра. С своей стороны я преподавал ему повидимому безуспешные уроки разговорного английского языка и давал списывать фразы, что он исполнял с изумительною точностию. Помню один случай когда эта необычайная способность к подражанию привела к нежелательному результату. Передавая ему тетрадь, я запачкал одно слово, наскоро выскоблил его и снова написал пояснее на выскобленной поверхности. К удивлению моему Си-Юб в своей копии также выскоблил это слово и вновь написал но выскобленному месту, сделав это с большим искусством чем я.

При наших доверительных сношениях я никогда однако не замечал чтобы между нами устанавливалось действительное сближение. Его сочувствие и простота были подобны его цветам: это было добродушное подражание моему поведению. Я уверен что его своеобразный бездушный смех не был выражением удовольствия которое он действительно испытывал, хотя я не могу утверждать чтоб он был насильственный. В своей акуратной подражательности он старался только, как мне казалось, избежать личной ответственности. Она лежала всецело на его учителе. В том внимании которое он обнаруживал когда ему представлялись новые идеи был легкий оттенок снисходительности как будто он смотрел на них с высоты своей трехтысячелетней истории.

-- Не находите ли вы что электрический телеграф изумительное изобретение? спросил я его однажды.

-- Это очень холошо для Меликанцев, сказал он со своею, лишенною значения улыбкой; - заставляет их много плыгать!

Не могу решить смешивал ли он его с действием электро-гальванизма или же подсмеивался над нашею американскою торопливостию и поспешностию. Он был способен к тому и другому. Мы знали что сами Китайцы имели свои способы тайно и быстро сообщаться между собою. Всякая новость, вредная или полезная для их племени, быстро становилась известною им во всем поселке, прежде чем мы знали об этом что бы то ни было. Невинная корзина белья присланная с берега реки была для них в своем роде целою библиотекой новостей; какой-нибудь клочок рисовой бумаги по-видимому безцельно валявшийся в дорожной пыли имел таинственную силу заставить всех китайских кули внезапно исчезнуть из нашего поселения.

Когда Си-Юб не подвергался преследованиям невежественных и грубых людей, он всегда был источником забавы для всех, и я не могу привести ни одного примера когда бы к нему относились сериозно. Рудокопы забавлялись даже над его плутнями и обманами, просто невинными или же злонамеренными, и с большим вкусом любили разказывать как он обманул сборщика налога на иностранных рудокопов. Это была репресивная мера направленная преимущественно против Китайцев которые скромно копались на участках выработанных уже христианскими золотоискателями. Разказывали что Си-Юб, зная трудность распознавать Китайцев по имени, захотел воспользоваться еще их неразличимостию по наружному виду. Заплатив сборщику пошлину, он передал расписку своим соплеменникам, так что сборщик встречал в разных местах поселка свою расписку и безсмысленную улыбку по-видимому самого Си-Юба. Хотя мы все хорошо знали что человек двенадцать или более Китайцев занимаются у нас добычей золота, но сборщику удалось получить пошлину только с двоих: с Си-Юба и Си-Юня, и сходство их было так велико что несчастный чиновник долгое время мучился мыслию что заставил Си-Юба заплатить два раза.

Но сочувствие к Си-Юбу было не всегда единодушным.

Раз я зашел в буфет лучшого "клуба", который принимая во внимание наружный вид и удобства был также лучшим зданием в нашем поселке. Начались первые дожди; окна были отворены, так как влияние юго-западного мусона распространялось и на этот отдаленный горный поселок. Странно было что в то же время в центральной печи горел огонь, вокруг которого собрались рудокопы, положив ноги с дымящимися от пара сапогами на железную решетку окружавшую печь. Их привлекала сюда не потребность тепла, но печь представляла как бы общественный центр для разговоров и наводила на мысль о мистическом круге дорогом для стадного инстинкта. Но это была решительно безнадежная группа. В течение некоторого времени молчание прерывалось только зевками, вздохами, ворчливым проклятием или нетерпеливою переменой положения. Ничего однако же не случилось ни к нарушению интересов поселения, ни в их личных делах что оправдывало бы их угрюмость. Единственная причина её была в том что они все как один страдали припадками диспепсии.

Несмотря на кажущееся противоречие подобной жалобы с их здоровою обстановкой, жизнью на свежем воздухе, ежедневным упражнением, вдыханием бальзамического горного воздуха, вынужденною умеренностию в пище, отсутствием возбуждающих нервы развлечений, - это было однако же неоспоримым фактом. Было ли это результатом нервно возбужденного темперамента который привлек всех сюда в лихорадочной погоне за золотом; или же это происходило от качества скудного питания, от недоваренной пищи которую быстро проглатывали, жалея времени потребного на её приготовление и потребление; от того ли что они часто заменяли всякую пищу водкою и табаком, - как бы то ни было, но странный физиологический факт был налицо, что эти молодые, отборные искатели приключений, живущие близкою к к природе жизнию первобытных людей, сильные и здоровые на вид, в действительности страдали несварением желудка больше нежели изнеженные обитатели городов. Количество различных патентованных лекарств, разного вида горечей, пилюль и лепешек продаваемое в поселке почти превосходило количество обыкновенной провизии результаты употребления коей представлялось необходимым исправить. Страдальцы жадно собирали всевозможные объявления и рекламы. Иногда бывали наплывы новых специфических средств, и тогда все разговоры имели предметом их относительные достоинства. Детская вера в каждое новое средство была одним из отличительных качеств этих взрослых бородатых людей.

-- Вот что я вам скажу, господа, сказал Цирус Паркер, оглядывая своих товарищей-страдальцев; - вы можете толковать о ваших патентованных лекарствах; я перепробовал их все, но только на-днях нашел кое-что что все их за пояс заткнет, хоть пари держать.

Все взоры грустно устремились на говорившого, но никто не промолвил ни слова.

-- Что же это такое? спросил один из немудрых и неопытных страдальцев.

Вместо ответа Паркер, как истинный артист, видя что внимание всех слушателей обращено на него, сам драматически бросил им вопрос:

-- Слыхали вы когда-нибудь чтобы Китаец страдал диспепсией?

-- Нет, не слыхали! отозвались присутствующие. Очевидно было что факт этот поразил их.

чувствует христианин. И вот однажды после обеда когда я лежал на берегу, кого же я вижу проходящим мимо как не Си-Юба с его деревянною улыбкой?

"Меликанцы много молятся после обеда", говорит он, "а Китайцы нюхают куления, и это все лавно". - Я понял что он хотел сказать будто я молюсь, но я был так слаб что не мог бросить в него камнем. Однакоже это дало мне мысль.

-- Какую же? спросили все с жадностию.

-- На следующий день я пришел к нему в лавку когда он был один. Я чувствовал себя очень дурно. Я взял его за косу и сказал что задушу его если он не объяснит мне что он разумел. Тогда он взял кусочек душистой палочки, зажег и поднес к моему носу. Пусть с меня кожу сдерут, вы можете поверить мне, господа, что в ту же минуту я почувствовал себя лучше, а после одного или двух вдыханий был совсем здоров.

-- Что, это было очень крепко? спросил неопытный слушатель.

ли он дать мне что-нибудь в другой форме что было бы удобнее носить с собой и принимать когда мне будет не хорошо, и я заплачу ему, как плачу за другия лекарства. Он дал мне вот что.

Паркер опустил руку в карман и вынул оттуда небольшую красную бумажку. Когда он развернул ее, в ней оказался розовый порошок. Все присутствующие стали сериозно осматривать его.

-- По запаху и по вкусу это похоже на имбирь, сказал один.

-- Да, это просто имбирь! сказал другой презрительно.

-- Может-быть это так, а может-быть и нет, возразил Паркер сурово. - Может-быть это только моя мечта. Но если это такое вещество что вызывает мою мечту, и эта мечта излечивает меня, то мне это все равно. Я купил почти на два долара этой мечты или этого имбиря и буду придерживаться его. Слышали!

Начались критическия замечания и подшучивания. Если он (Паркер), белый человек, способен "унизиться" до того чтобы советоваться с Китайцем, он бы лучше накупил себе идолов и разставил вокруг своей палатки. Если он так уверовал в Си-Юба, ему бы ужь и работать с ним в выработанных приисках, да кстати и окуриваться там. Если вместо того чтобы нюхать душистую палочку он курил опиум, то ему следовало бы мужественно сознаться в этом. В то же время было заметно что всем очень хотелось еще раз изследовать пакетик, но Паркер остался равнодушен ко всем намекам и упрашиваниям.

Несколько дней спустя я встретил Эби-Уинфорда, одного из бывших здесь, когда он выходил из прачешной Си-Юба. Он пробормотал что-то на ходу о безсовестной задержке белья, но не вступил со мной в разговор. На следующий день я встретил другого рудокопа в самой лавке, но он пустился в такия подробности о каких-то пустяках что я не дождался конца и оставил его одного с Си-Юбом. Когда я зашел потом к Покеру Джеку, в бараке у него был какой-то странный запах эсенции, который он приписывал избытку смолы в еловых дровах в печи. Я не пытался разъяснить эти тайны прямым обращением к Си-Юбу; я уважал его сдержанность. Еслиб я спросил его, я был вполне уверен что он мне солжет. С меня было довольно что его прачешная имела многочисленных клиентов и он хорошо заработывал.

Прошло с тех пор около месяца. Однажды доктор Дэчезн вправлял у нас кому-то переломленную кость и после операции зашел в клуб Пальмето. Это был старый военный хирург, которого очень уважали и любили в округе, хотя быть-может несколько побаивались за его честную прямоту и военную точность выражений. Когда он обменялся сердечными приветствиями с рудокопами и принял их приглашение выпить, Цирус Паркер, с притворным равнодушием, которое однако не скрывало некоторую нерешительность и сбивчивость речи, начал:

-- Я бы хотел предложить вам вопрос, доктор, так просто глупый вопрос, знаете ли, не то чтобы посоветоваться, видите ли, хотя это до некоторой степени относится к вашей професии. Можно?

-- О! Дело идет не о каких-нибудь симптомах, доктор, и вовсе не касается меня. Я только хотел спросить вас, не знаете ли вы что-нибудь случайно о медицинской практике этих Китайцев?

-- Я не знаком с нею, сказал доктор, - и не знаю никого кому бы она была известна.

В комнате водворилось молчание, и доктор, отставив свой стакан, продолжал с несколько професиональною точностию:

-- Видите ли, Китайцы не имеют никакого понятия об анатомии на основании личных наблюдений. Вскрытия и вивисекции противоречат их предразсудкам, на основании коих они считают человеческое тело священным, и потому никогда у них не практикуются.

-- Конечно они не хирурги, как вы, доктор, но это не мешает им иметь кое-какие свои лекарства, как, например, собаки едят траву. Я бы хотел спросить вас, как просвещенного человека, не хотите ли вы сказать что, например, старухи которые собирают травы и готовят домашния лекарства, не зная анатомии, не могут быть полезны нам своими простыми природными средствами?

-- Но китайския лекарства вовсе не просты и не близки к природе, сказал доктор холодно.

-- Не просты? отозвались присутствующие, придвигаясь ближе к нему.

-- Я не хочу сказать, продолжал доктор, глядя с очевидным изумлением на возбужденные лица присутствовавших, - чтобы они были положительно вредны, разве только в больших дозах; но они не растительного происхождения и ни в каком случае не могут быть названы простыми. Знаете ли вы из чего они главным образом приготовляются?

-- Подвиньтесь поближе, я вам скажу.

Не только голова Паркера, но и еще несколько голов наклонились над прилавком. Доктор Дэчезн произнес несколько слов неслышных для остальной компании. Наступило глубокое молчание, прерванное наконец голосом Эби Уинфорда:

-- Буфетчик, налейте-ка мне на три пальца водки. Я ее проглочу.

-- И мне, и мне то же, сказали другие.

-- Я слышал, сказал Покер Джек с легкою улыбкой на своем белом лице, вытягивая последнюю каплю из своего стакана, - что это проклятое дурачье иногда нюхают дым душистых палочек как лекарство?

-- Да, но это сравнительно хорошо, сказал доктор задумчиво. - Оне делаются из опилок смешанных с небольшим количеством клея и муравьиной кислоты.

-- Муравьиной кислоты? Что это такое?

-- Особого рода сильно пахучая жидкость которую выделяют муравьи. Полагают что они пользуются ею для свой защиты, как сконксы.

меня к предположению что он понимал цель задававшихся ему вопросов и результат сообщенных им сведений. Я окончательно убедился в истине из того обстоятельства что об этом никогда больше не говорилось; дело было кончено, и никто не думал мстить Си-Юбу. Не было никакого сомнения что все они тайно лечились у него. Не будучи вполне уверены что доктор Дэчезн не подшутил над ними касательно качества лекарств даваемых Си-Юбом, они в то же время знали что покушение против злополучного Китайца выдало бы их тайну и сделало бы предметом насмешек со стороны товарищей рудокопов. Так этот случай прошел безследно, и Си-Юб остался господином положения.

Тем временем он преуспевал. Партия кули с которою он работал на реке, когда не занят был стиркою белья, перебирала остатки руды из выработанных уже и заброшенных приисков счастливых золотоискателей. Так как плата за работу была не выше чем за битье щебня, а прокормление кули стоило до смешного дешево, то несомненно Си-Юб имел хороший доход. Но так как он по обычаю Китайцев посылал деньги в Сан-Франциско не через транспортные конторы, а со своими же кули, то не было возможности узнать размеры его заработка. Ни сам Си-Юб, ни его соплеменники не имели при себе денег. В более грубые времена разбойники нередко нападали на бараки или на прохожих; но ни в хижинах Китайцев, ни в дорожных сумках не находили денег. Но этому положению вещей суждено было измениться.

В одну из суббот Си-Юб явился в транспортную контору Уэлза, Фарго и К^о с мешочком золотого песка который по весу был оценен в пятьсот доларов. Он был адресован одной китайской компании в Сан-Франциско. Подавая Си-Юбу расписку конторщик случайно заметил:

-- Стирка кажется приносит хороший доход?

-- Нет, нет, отвечал конторщик смеясь. - Я только подумал что пятьсот доларов представляют результат стирки очень многих рубашек.

-- Не пледставляют стилки лубашек! Собилал золотой песок пломывая луду. Понимаете?

Конторщик понял и приподнял брови. В следующую субботу Си-Юб опять явился с мешком стоившим четыреста доларов для пересылки той же компании.

-- Добыча была не так богата в эту неделю? любезно спросил конторщик.

Когда пришла еще суббота, и Си-Юб снова явился с мешком золотого песка на четыреста пятьдесят доларов, конторщик решил что он не обязан более хранить тайну. Он разказал об этом другим, и через двадцать четыре часа весь поселок знал что Си-Юб с своими кули добывает средним числом на четыреста доларов в неделю золотого песка из заброшенных розсыпей Пальмето.

Изумлению всего поселка не было границ. В прежния времена зависть и злоба на успех этих низких язычников приняла бы более деятельную и враждебную форму и тогда плохо бы пришлось Си-Юбу и его товарищам. Но теперь поселок был уже более благоустроенным и подчинялся законам; в нем было уже несколько восточных семей, в делах участвовали иностранные капиталы. Теперь зависть и негодование выразились только тем что вызвали разследование и юридическую критику. К счастию для Си-Юба существовал давно установленный горный закон по которому выработанные и брошенные розсыпи становились собственностию того кто начинал работать на них. Но стали говорить что компания Си-Юба открыла дотоле неизвестную жилу, нашла новые розсыпи где не работала прежняя компания, и по своему пристрастию к таинственности не сделала законной заявки, прииск не был записан за нею, таким образом она теряла на него всякое право. Однако же наблюдение над их работами не подтвердило этой теории. Золото посылавшееся Си-Юбом было такого рода что могло быть оставлено без внимания прежним владельцем. Но добыча все-таки была слишком велика для выработанного и заброшенного прииска.

-- Эти ребята Пальмето были страшно безпечны когда делали первые шурфовки и принялись разработывать жилу, и должно-быть оставили массу золота, говорил Паркер, помнивший широкую беззаботность цветущих дней. - Еслибы мы не считали что это не дело белого человека рыться в чужом заброшенном прииске, мы могли бы иметь то что эти проклятые Китайцы добывают из него. Вот что я вам скажу, ребята, мы были слишком высоки и надменны, и нам придется спуститься пониже.

Наконец возбуждение достигло крайняго предела. Когда не помогло шпионство, была пущена в ход дипломатия. Под предлогом покупки, комитет избранный из рудокопов добился разрешения осмотреть участок Си-Юба и производившияся на нем работы. Они увидели кучу камней и гравия, несомненные остатки выработанного прииска, где работали Си-Юб и четыре или пять автоматов кули. Через два часа члены комитета явились в клуб в высшей степени возбужденные. Они едва могли говорить, но все же из разказов их любопытная толпа могла вывести заключение что богатство прииска Си-Юба превосходило их ожидания. Члены комитета видели собственными глазами как в течение каких-нибудь двух часов из песка и гравия было добыто золота не меньше как на двадцать доларов. И притом работа производилась самым глупым, неряшливым образом, хотя и с китайским терпением. Что бы тут могли сделать белые люди с хорошо приспособленными машинами! Тотчас же составился синдикат. Си-Юбу было предложено двадцать тысяч доларов, если он продаст и передаст во владение синдиката свой прииск в двадцать четыре часа. Так как Китаец, по-видимому, колебался, то мне, к сожалению, приходится сказать что ему дано было понять что в случае отказа его ожидают большие затруднения и немалые расходы для законного подтверждения принадлежности ему его собственности; что кроме того образуется компания для разработки земли по обе стороны его розсыпей. Си-Юб наконец согласился, с оговоркой что деньги должны быть выплачены золотом китайскому агенту в Сан-Франциско в тот самый день как он оставит свой прииск. Синдикат не возражал против этих характерных предосторожностей Китайца. Опасение путешествия с деньгами было так похоже на него. При этом на не лестные для общины опасения его не было обращено внимания. Си-Юб ушел в тот же день как синдикат вступил во владение приобретенною собственностию. Пред своим уходом он зашел ко мне проститься. Я поздравил его с удачей; но в то же время меня тревожила мысль что он вынужден был продать свою собственность за цену далеко ниже её действительной стоимости.

В конце первой недели новой компании очистилось около трехсот доларов. Это было не так много как ожидали, но синдикат был, по-видимому, доволен и поставил новые машины. В конце следующей недели синдикат не говорил ничего о своей добыче. Один из членов его спешно отправился в Сан-Франциско. Говорили что он не нашел там ни Си-Юба, ни агента которому переданы были деньги. Ни одного Китайца не осталось также во всем поселке. Потом роковая тайна обнаружилась.

Старый прииск, по-видимому, никогда не доставлял Си-Юбу более двадцати доларов в неделю. Си-Юб возымел блестящую мысль "раздуть" дело помощию взятого взаймы золотого песка на пятьсот доларов, который он открыто переводил чрез транспортную контору в Сан-Франциско своему доверителю и кредитору и потом тайно конторы и роковое любопытство в жителях поселка. В тот день как самозванный комитет явился для исследований, Си-Юб посыпал место работ золотым песком, так искусно распределив его что добыча казалась вполне естественною, и заброшенный прииск представился настоящим месторождением золота.

На прощание с Си-Юбом и в заключение моих воспоминаний об этом непонятом человеке мне остается прибавить мнение знаменитого юриста в Сан-Франциско которому были изложены эти факты: "Этот предполагаемый обман был проведен так умно что весьма сомнительно чтобы против Си-Юба могло быть возбуждено какое-нибудь преследование, так как нет законных доказательств что он посыпал месторождение золотым песком, не доказано тоже чтоб он утверждал что золотой песок постоянно добывается из месторождения; это предположение остается вполне на ответственности комитета который осматривал его под ложным предлогом и потом запугиванием вынудил продажу".