Рождественский подарок

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Рождественский подарок (старая орфография)

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
БРЭТ-ГАРТА.

Книга VI.

РОМАНЫ. ПОВЕСТИ. РАССКАЗЫ.

Издание т-ва И. Д. Сытина.

Рождественский подарок.

Разсказ для маленьких воинов:

-- Были святки в Калифорнии - время проливных дождей и просыпающихся трав. Временами солнце пронизывало бегущия облака и хлеставший дождь, и осеняло чудом суровые горы, - и смерть и воскресенье сливалось в одно, и из самых недр разрушения рождалась и тянулась к свету радостная жизнь. Даже самые бури, сметая сухие листья, взлелеивали возникавшия им на смену нежные почки. Не было промежутков снежного безмолвия на оживающих полях, плуг земледельца шел следом по бороздам, прорытым последними дождями. Вот почему, быть-может, рождественское убранство гостиной зимними растениями казалось таким посторонним, представляя резкий контраст со смутно видневшимися в окна розами, когда налетавший с юго-запада ветер обмахивал стекло их нежными головками.

-- А теперь, - начал доктор, придвигая стул ближе к камину и окидывая круг белокурых головок благосклонным, но твердым взглядом, прежде чем я начну рассказ, знайте раз навсегда, что я не потерплю никаких глупых вопросов. При первом же - я останавливаюсь, при втором - считаю своим долгом прописать каждому из вас дозу касторового масла. Тот, кто шевельнет рукой или ногой, покажет этим, что желает ампутации. Я принес инструменты с собой, и никогда не позволю, чтобы дело страдало из-за забавы. Ну, что же, обещаете?

-- Да, да! - хором воскликнуло шесть голосков. Тем не менее, за этим залпом тотчас посыпалось с полдюжины вопросов.

-- Смирно! Боб, спусти ноги и перестань звенеть саблей, Флора сядет рядом со мной, как маленькая дама, и будет всем подавать пример. Фунг-Танг также может оставаться, если хочет. А теперь, немножко спустите газ - вот так, достаточно: только лишь для того, чтобы огонь и рождественския свечи казались ярче. Молчите все! Тот, кто щелкнет миндалем или вздохнет над изюмом, отправится вон из комнаты.

Наступило глубокое молчание. Боб любовно уложил рядом с собой саблю и задумчиво обнял свое колено. Флора, предварительно расправив кармашек передничка, положила доктору руки на плечи и позволила притянуть себя поближе к нему. Маленький слуга-язычник Фунг-Танг, которому было разрешено делить всеобщия забавы по случаю рождественских праздников, оглядывал группу с кроткой и в то же время философской улыбкой. Благостная тишина комнаты нарушалась только тиканьем французских часов на камине, поддержанных юной пастушкой с бронзовой кожей и необычайной стройностью членов; и в этой тишине запах хвойных растений, новых игрушек, кедрового дерева, клея и лака сливался в неподдающееся описанию гармоническое сочетание.

"Года четыре тому назад в это же время года, - начал доктор, - мне пришлось прослушать курс лекций в одном городе. Один из профессоров, оказавшийся общительным, добродушным человеком, хотя и несколько туповатым и не в меру практичным, пригласил меня к себе в канун Рождества. Я очень тому обрадовался, так как очень заинтересовался одним из его сыновей, о котором рассказывали чудеса, хотя ему всего только исполнилось двенадцать лет. Не решаюсь вам сказать, сколько этот мальчик выучил наизусть латинских стихов, и сколько сочинил английских. Во-первых, вы бы потребовали, чтобы я их повторил вам; во-вторых, я не знаток в поэзии, как латинской, так и английской. Но были знающие люди, утверждавшие, что его стихи удивительны для мальчика, и все предсказывали ему блестящую будущность. Все, за исключением отца. Он недоверчиво покачивал головой, как только о том заходила речь, ибо, как я уже вам сказал, был человек практичный и деловитый.

"Вечер у профессора очень удался. В доме собрались все знакомые дети, в том числе, конечно, и талантливый сын профессора, Руперт, - тоненький мальчуган, ростом приблизительно с Боба, и такой же белокурый и нежный как Флора. По словам отца, он был слабого здоровья; он редко бегал и играл с другими мальчиками, предпочитая сидеть дома над книжками и сочинять то, что называл "своими стишками".

Ну-с, была там и елка, такая же точно, как и ваша, и все мы смеялись и болтали, выкликая имена детей на подарках, и все были веселы и счастливы, как вдруг один из детей вскрикнул от изумления и объявил со смехом: "А вот и подарок для Руперта - но как бы вы подумали, что. это такое?"

Мы все наперерыв принялись отгадывать: "Бювар", "Сочинение Мильтона", "Золотое перо", "Словарь рифм". "Нет? но что же тогда наконец?"

-- Барабан!

-- Что?!.. - раздался хор голосов.

-- Барабан! И на нем имя Руперта.

Он сказал правду. Большой, блестящий, новый, окованный медью барабан, с запиской: "Для Руперта".

Разумеется мы все разсмеялись и нашли шутку очень удачной. "Видишь, Руперт, ты предназначен нашуметь в свете!" заметил один. "Пергамент для поэта!" вставил другой. "Последний труд Руперта в овечьем переплете", добавил третий. "Сыграй нам классическую мелодию, Руперт", просил четвертый, - и так далее, без конца. Но Руперт, видимо, был черезчур огорчен для того, чтобы говорить; он менялся в лице, кусал губы, и, наконец, разразившись бурными рыданиями, бросился вон из комнаты. Тогда шутники почувствовали себя пристыженными и принялись спрашивать друг друга, кто повесил барабан на елку. Но никто не знал о том, а если кто и знал, то смолчал при виде неожиданного сочувствия к чувствительному ребенку. Призвали и допросили слуг, но и те ничего не знали. И. что всего страннее, все утверждали, что никто не заметил барабана на дереве до той минуты, когда заявили о нем. Что я думаю? Ну, у меня свой взгляд на это. Только прошу без вопросов! Довольно вам знать, что Руперт больше не приходил вниз в этот вечер, и гости вскоре разошлись.

Я успел почти позабыть об этом случае, так как в ту же весну разразилась война между Южными и Северными Штатами. Я был назначен военным доктором в один из новых полков и отправился на театр войны. Но мне пришлось проездом побывать в городе, где жил профессор, и здесь я повстречался с ним. Первый мой вопрос был о Руперте. Профессор печально тряхнул головой. "Он нездоров", сказал он; "с самого Рождества, когда вы видели его, он чахнет с каждым днем. Странная болезнь", добавил он, называя мудреное латинское имя, "чрезвычайно редкий случай. Но не зайдете ли вы сами навестить его? Это отвлекло бы его мысли и могло бы принести ему пользу".

говорил вам. Мальчик исхудал и осунулся; на щеках горело по красному пятну, а широко раскрытые глаза блестели ярким блеском. Мне он обрадовался; когда же узнал, куда я еду, засыпал меня безчисленными вопросами о войне. Я вообразил уже, что окончательно отвлек его от болезненных фантазий, как вдруг он схватил меня за руку и притянул к себе.

-- Доктор, - сказал он тихим шопотом, - вы не будете смеяться, если я вам скажу одну вещь?

-- Конечно, нет, - сказал я.

-- Помните этот барабан? - сказал он, указывая на висящую на стене блестящую игрушку. - Вы знаете также, как я получил его. Несколько недель после Рождества, я спал здесь на диване, и барабан висел на стене, как вдруг я услыхал его; сперва он бил слабо и медленно, затем все быстрее и громче, пока его дробь не наполнила всего дома. Посреди ночи я опять услыхал его. Я не посмел никому сказать о том, но с тех пор слышу его каждую ночь.

Он помолчал, тревожно вглядываясь мне в лицо.

-- Иной раз, - продолжал он, - он начинает потихоньку, иной раз громко, но всегда под конец переходит в сбор, и бьет так громко и грозно, что я каждую минуту жду, что войдут ко мне в комнату - спросить, в чем дело. Но мне кажется, доктор, - мне кажется, - медленно повторил он, заглядывая с мучительным вниманием мне в лицо, - что никто не слышит его, кроме меня.Мне тоже это казалось, но я спросил его, не слыхал ли он барабана в другое время дня.

-- Раз или два днем, - отвечал он, - когда я читала или писал; тогда он бил очень громко, как будто сердился и хотел отвлечь мое внимание от книг.

бывает у слабых людей, и что поэтому, когда он заинтересуется чтением или взволнуется, или чувствует усталость по ночам - в голове его бьется большая артерия, напоминая дробь барабана. Он выслушал меня с печальной улыбкой недоверия, однако поблагодарил, и немного погодя я разстался с ним. Спускаясь с лестницы, я встретил профессора, я сообщил ему свое мнение о болезни - нужды нет, каково оно.

-- Ему нужен свежий воздух и движение, - сказал профессор, - а также некоторое практическое ознакомление с жизнью.

Профессор был не плохой человек, но он был немножко разстроен и раздражен и думал - как думают многие умные люди - что то, чего они не понимают, неизбежно должно быть либо глупым, либо неприличным.

В тот же день я выехал из города и в треволнениях полей сражений и лазаретов забыл о маленьком Руперте и больше не слыхал о нем, пока не повстречался в армии со старым школьным товарищем. Он был знаком с профессором, и сообщил мне, что Руперт совсем помешался, и в один из припадков бежал из дому. Так как разыскать его не удалось, то опасались, что он упал в реку и утонул. Можете себе представить, как я был поражен в первую минуту, но, Боже ты мой! я жил тогда среди не менее ужасных событии, и мне было недосуг грустить о бедняжке Руперте.

Вскоре после того разразилась страшная битва, в которой часть нашей армии была застигнута врасплох и отброшена с большими потерями. Меня отрядили от бригады объехать поле сражения и помочь врачам разбитой дивизии, заваленным непосильной работой. Достигнув амбара, служившого временным лазаретом, я немедленно принялся за работу. Ах, Боб! - добавил доктор, взяв из рук оробевшого Боба блестящую саблю и задумчиво держа ее перед собой, - эти красивые игрушки - символы жестокой, безобразной действительности!

кто более в том нуждается. Сперва я не обратил внимания на его просьбу, так как этого рода безкорыстие очень было распространено в армии; однако он продолжал:

-- Ради Бога, доктор, бросьте меня; тут есть барабанщик нашего полка - сущий ребенок - он умирает, если не умер уже. Ступайте, осмотрите его сперва. Он лежит вон там. Он спас не одну жизнь. Он был на своем посту в сегодняшнюю панику и спас честь полка.

Я был так поражен тоном этого человека, более даже чем смыслом его слов. - впрочем, подтвержденных остальными ранеными, - что поспешил к тому месту, где лежал барабанщик, рядом со своим барабаном. Я взглянул на него - да, Боб, да, дети мои! - это был Руперт.

Не понадобилось креста, сделанного мелом другими врачами на грубых досках его ложа, в знак того, что он нуждается в неотложной помощи; не понадобилось и пророческих слов вермонтца, ни пота, смачивавшого прилипшия к бледному лбу темные кудри, чтобы доказать мне, как он плох. Я позвал его по имени. Он открыл глаза - они как бы стали еще больше, расширившись, думается мне, от начавшого мерещиться ему нового видения, - и узнал меня. Он шепнул мне:

-- Я рад, что вы пришли, но не думаю, чтобы вы могли помочь мне.

-- Но вы повидайтесь с моим отцом и попросите его простить меня. Никто не виноват, кроме меня. Прошло много времени, прежде чем я понял, почему барабан пришел ко мне в Рождественскую ночь, и почему звал меня каждый вечер, и что он говорил мне. Теперь я это знаю. Мое дело сделано, и я доволен. Скажите отцу, что так лучше, я жил бы только для того, чтобы мучить и смущать его, и что-то во мне говорит, что так должно было быть.

С минуту он пролежал молча, затем схватил меня за руку:

-- Слушайте!

Я прислушался, но ничего не услыхал, кроме подавленных стонов окружавших меня раненых.

-- Слушайте, - продолжал он, - этого нельзя. Вот выстроились ряды для смотра. Видите, как солнце блещет на длинных рядах штыков? Лица их сияют - они делают ружьем - вот идет генерал; но лица его не видно из-за сияния вокруг головы. Он видит меня, он улыбается мне. Это... и с тем именем на устах, которое привык повторять с малых лет, он устало вытянулся на доске - и затих.

Вот и все. И пожалуйста без вопросов: вам дела нет до того, что сталось с барабаном. Это кто там захныкал?...

Помилуй Бог, куда же девались мои пилюли?