Крестовый поход на "Эксцельсиоре".
Часть вторая.
VI. Более важный приезд

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Крестовый поход на "Эксцельсиоре". Часть вторая. VI. Более важный приезд (старая орфография)

VI.
Более важный приезд.

Комендант пришел в себя прежде всех. Приняв депешу из рук незнакомого ему мужа женщины, которую он любил, он распечатал ее с полным спокойствием и безстрастным выражением лица, затем обернулся к иностранцам, отдав им честь по-военному, и просил их прийти к нему в президию через полчаса. Серьезно раскланявшись с обществом, он направился к двери, но миссис Маркгем загородила ему дорогу.

-- Джемс Маркгем, где твоя рука?

Смущеный и побежденный Маркгем тихо отнял руку от талии жены.

-- Подай ее этому человеку... потому что он с головы до ног истый джентльмен. Вот так! Пожми ее! Не каждый день человеку выпадает подобный случай. Ну, пока довольно.

Когда руки разъединились и комендант вышел, она снова обратилась к мужу: - А теперь, Джемс, можешь все рассказать мне.

Наступило неловкое молчание. Доктор и секретарь скромно удалились; алькад ушел бледный, как полотно. Донна Изабелла успела послать из-за своего веера воздушный поцелуй мисс Кин, случайно обращенный к её брату. Американцы остались одни. Маркгем поспешно начал рассказывать свою историю. В его рассказе нельзя было не заметить какой-то путаницы. Он сам себе противоречил. Кину и Бриммеру пришлось его останавливать и даже поправлять. Из несвязных речей Маркгема можно было заключить, что они давно замыслили эту экспедицию, а между тем все затруднения произошли от того, что они решились на нее только накануне отправки парохода; что они направились к мысу Никарагуа, а между тем остановились в Мазатлане, что окончательные сведения они получили в Сан-Франциско, а не в Мазатлане; что лицо - о котором он говорил иногда в мужском, а иногда в женском роде, - пользуясь сильным влиянием у мексиканского правительства, одно только и помогло им, но что всему виною - сениор Перкинс, испортивший им отношения с мексиканским правительством.

-- Вы хотите сказать, Маркгем, что видели Перкинса, и он вам сообщил, что мы здесь?

-- Не совсем он.

-- Позвольте мне объяснить, вмешался Бриммер. - Повидимому, Перкинс, высадив вас здесь и захватив "Эксцельсиор" в пользу Квиквинамбо, устроил там правительство и заставил Мексику и другия государства признать независимость страны. Правители Квинквинамбо не только заставили мексиканское правительство нарушить нейтралитеть Тодос-Сантоса, но заплатили половину стоимости захваченного ими корабля "Эксцельсиор" и дали знать в Мексику и Вашингтон о вашем пребывании здесь. Мы являемся в виде соединенной комиссии от обеих государств, чтобы решить вопрос о вашем возвращении.

-- Я желаю знать прежде всего: неужели мы должны быть благодарны Перкинсу за то, что видим вас здесь. - с нетерпением спросила Маркгем.

-- Нет, не совсем ему, пробормотал Маркгем. - Однако довольно, Сусанна...

-- Нет, - серьезно сказал Кин, - мы частью обязаны этим прелестной Монгомери...

Он вдруг остановился в смущении. Наступило неловкое молчание. Даже мисс Кин с тревогою посмотрела на брата, как вдруг послышался голос миссис Бриммер:

-- Позвольте нам узнать, что эта за особа, которой мы так много обязаны?

-- Извольте, - отвечал Бриммер. - Она была... как я уже имел честь говорить, хорошей знакомой... знаете... - прибавил он, обращаясь к своим спутникам как бы с просьбой подыскать подходящее выражение... - может-быть, даже возлюбленной этого Перкинса.

-- Почему же она интересовалась нами? - спросила Маркгем.

-- Она забрала себе в голову, что на "Эксцельсиоре" плыл её муж!

Он вдруг остановился, поняв по удивленным лицам Кина и Маркгема, что тайна эта им известна и что они готовы разсмеяться, воображая, что Бриммер все это выдумал. Женщины, с своей стороны, заметили всеобщее смущение и не поверили объяснению Бриммера.

"Эксцельсиоре" не было, то она, конечно, ошиблась, решительно сказала Маркгем, - и, мне кажется, что ей следовало искать мужа своего на другом корабле. Ну, идем, Джемс; может-быть, умывшись и переодевшись, ты немного придешь в себя. Мне неизвестны ощущения миссис Бриммер, но я чувствую, что теперь я знаю тебя меньше, чем знает эта Монгомери. Во всяком случае, постарайся быть поприличнее, когда пойдешь в президию.

С этими словами она увела его к себе. Бриммер, после тщетной попытки отделаться от своей неловкости, попытался сам начать атаку.

-- Господи! - с неподдельным негодованием сказал он жене: - поди и оденься поприличнее. Неужели у тебя нет ни денег, ни кредита на покупку платья? Уверяю тебя, что я даже не сразу узнал тебя; а когда узнал, то сконфузился, да еще при миссис Маркгем.

-- У Маркгем, кажется, теперь и своих хлопот довольно, - резко сказала Бриммер, отворачиваясь со слезами досады на глазах и направляясь, в сопровождении мужа, к себе в комнату.

Не обращая внимания на эту комедию, Ричард и Элеонора Кин ушли, держась за руки, как во дни детства. Но к радости видеть брата в душе девушки примешивалось какое-то странное чувство. Ей было совестно, что, после первого же радостного порыва, ей захотелось бежать к Чарльстону и рассказать ему о своем счастье. Она не могла постичь, почему веселое здоровое лицо брата не вытеснило из её сердца грустного лица Чарльстона. Когда они в третий раз рассказали друг другу свою прошлую историю, Дик, обняв девушку за талию и улыбаясь, посмотрел ей прямо в глаза:

-- Все отлично ко мне относились, Дик, гораздо лучше, чем я заслуживала. Если бы я действительно была такой важной особой, какой меня считает Изабелла, и тогда нельзя было бы лучше обращаться со мной. Кроме уважения и внимания, я ничего не видала. Я была счастлива, очень счастлива.

Она бросилась на шею к брату и разрыдалась, как ребенок.

Между тем известие о прибытии иностранцев проникло в миссию, и падре Эстебан второпях был призван в совет. Он вернулся к Чарльстону, озабоченный. Разсказав обо всем, что случилось, патер прибавил:

-- Как видите, сын мой, само Провидение вмешалось, чтобы избавить меня от жертвы, которую я хотел принести. Я преклоняюсь перед его неисповедимыми путями, а вы, Диего можете только радоваться, что девушка прямо перешла под покровительство своего брата. Вы молчите, сын мой? - тревожно продолжал священник: - разве вы недовольны тем, что случилось?

-- Неужели вы считаете меня таким слабохарактерным? Нет, мне надо уехать отсюда, не медля ни минуты.

-- Вам? - проговорил священник. - Но как это сделать?

-- Так же, как вы хотели устроить её отъезд. Я займу её место на корабле, которого вы ожидаете. Вы дадите мне письма к вашим друзьям. Может-быть, мне удастся даже вернуться, если я останусь жив.

Падре Эстебан задумался.

-- Обещаю.

-- В таком случае мы подумаем, что можно сделать.

Повидимому, опасения Чарльстона не имели основания. В хлопотах последующих дней отшельник был забыт. Фамилия Монгомери только один раз была упомянута Элеонорою Кин. Когда Дик стал восхищаться кокетливой Изабеллой, Элеонора посмотрела прямо в лицо брату и многозначительно проговорила:

-- А кто же эта странная женщина Монгомери?

-- Удивительная особа! Жаль, что ты ее не видала!

-- Я уверена, что она ужасна:

-- Вовсе нет... она далеко не ужасна. Не занимайся она поэзией и всякой белибердой, которая ей вовсе не к лицу... Хотя эти господа... - Он вдруг остановился из чувства деликатности перед Бриммером и Маркгемом. - Дело в том, что она до смешного восторгалась этим Перкинсом, которого она, между прочим, никогда не видала. - Не смешно ли, когда женщина, как девчонка, обожает пирата? Вы все, женщины, любите таинственность.

-- Я не люблю! - покраснев, резко возразила мисс Кин, - но я все-таки не понимаю, что общого между тобою и ею.

"Эксцельсиором" и, как видишь, хотела помочь ему выйти сухим из воды. Потому-то она к нам и обратилась. Конечно, Нелли, она совсем не в таком роде, как ты; но все-таки мы должны быть ей благодарными за то, что она сообщила нам, где вы. Теперь все наши дела с нею кончились. Она покинула нас в Мазатлане, и поехала в Никарагуа, чтобы видеться с Перкинсом, так как, повидимому, у этого господина всегда какая нибудь революция на руках. Пока его не запрут или не разстреляют, он все будет заниматься освобождением угнетенных.

-- Так, значит, никакого мужа у Монгомери нет?

-- Мужа? Я думаю, Нелли, что эта женщина, видя чопорность Бриммера, просто изобрела мужа, чтобы придать себе более порядочный вид.

-- Какой позор! - с негодованием вскричала Нелли.

-- Полно! Можно, право, подумать, что у тебя личная ненависть к этой особе. Забудь ее... она не будет больше безпокоить тебя, да и вряд ли будет вообще кого-нибудь безпокоить.

-- Что она положительно истощила себя истерикой, волнениями и различными лекарствами, которые вечно принимала... я уж не говорю о панамской лихорадке, схваченной ею весною. Если она не сойдет с ума, то во всяком случае переезжая перешеек и дожидаясь Перкинса, опять заболеет лихорадкой.

Между тем в замкнутой от всяких внешних волнений миссии дни проходили совершенно спокойно. Но однажды под вечер, в сумерки, легко одетый индеец проскользнул в ризницу и, выйдя обратно, исчез в тумане. Вслед за тем в дверях комнаты Чарльстона показалось взволнованное лицо священника.

-- Сын мой, Господь Бог был настолько милостив, что сразу прекратил ваш искус. Корабль дал условленный сигнал. Через час шлюпка будет ждать за две мили отсюда. Готовы ли вы? И не изменили ли своего решения?

-- Я готов, - сказал Чарльстон, - готов с той самой минуты, как вы дали мне свое согласие.

-- Внизу, в саду, стоит оседланный для вас мул. Вы поедете вдоль берега до индейского креста. В лодке вас будет ждать поверенный церкви. Ему вы скажете: "Гвадалахара", и отдадите эти письма. Одно из них адресовано капитану. Никаких других рекомендаций вам не потребуется. Он положил бумаги на стол и, обратившись к Чарльстону, поднял дрожащия руки. - А теперь, сын мой, дай Бог... - Он остановился и уронил дрожащия руки на плечи Чарльстона.

С минуту молодой человек поддерживал в своих объятиях старика, потом осторожно посадил его в кресло и в первый раз стал перед ним на колени. Наступило молчание; губы падре Эстебана безмолвно шевелились; старик с печальной улыбкой положил свои руки на голову молодому человеку. Вдруг Чарльстон вскочил, приложился к руке старика и выбежал на улицу.

Луна бросала сквозь туман печальный, тусклый свет, совершенно такой же, как в первую ночь его появления в Тодос-Сантосе. Доехав до креста, он слез с мула и, сорвав несколько листочков растений, обвивавших крест, положил к себе на грудь. Затем, он поехал опять до места, указанного патером, где, оставив мула, пошел пешком по сырому песку, не спуская глаз с полосы воды, не совсем закрытой туманом. По временам ему казалось, что сзади него кто-то идет, а сбоку слышатся голоса. С негодованием он направился к преследователю, но тот быстро скрылся в тумане. Вернувшись на прежнее место, он с удивлением увидал лодку с двумя гребцами. При виде его, гребцы подошли ближе к берегу. Он хотел сказать пароль, данный ему священником, но увидал, что в лодке сидели простые гребцы, а поверенного церкви не было. Вероятно, его-то он и спугнул на берегу. Чарльстон в нерешимости остановился.

-- Тут нет другой лодки? - спросил он.

-- А кто же ее знает?

Чарльстон, не колеблясь больше, сел в лодку.

Густой туман окружил его как и в тот день, когда он вплавь перебирался на берег. Когда он поднялся на корабль и ступил на палубу, он увидал что-то знакомое. Какой-то офицер подошел к нему и провел вниз в каюту. Осмотревшись кругом, он увидал, что дверь в каюту отворилась и затворилась за вечно улыбающимся, вечно услужливым Перкинсом. Лицо освободителя Квинквинамбо выражало удивление, тем не менее он подошел к Чарльстону и протянул ему руку.

-- Вот это сюрприз, так сюрприз, дорогой мой! Я не думал, чтобы в этом деле были замешаны вы. А все-таки я очень рад, что вижу вас на "Эксцельсиоре".