Крестовый поход на "Эксцельсиоре".
Часть вторая.
VII. Возвращение "Эксцельсиора"

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Крестовый поход на "Эксцельсиоре". Часть вторая. VII. Возвращение "Эксцельсиора" (старая орфография)

VII.
Возвращение "Эксцельсиора".

Несмотря на удивление и разочарование, Чарльстон, однако, не потерял присутствия духа.

-- Тут произошла ошибка, - холодно сказал он. - Ждали вы, очевидно, не меня.

-- Разве вас послал не Винслоу?

-- Нет. Ожидаемого вами человека я, должно-быть, встретил на берегу. Он, несомненно, испугался меня и невольно уступил мне свое место в лодке.

Перкинс пристально посмотрел на Чарльстона, вышел, отдал какое-то приказание и вернулся.

-- Если честь вашего посещения предназначалась не мне, - улыбаясь, начал он, - то позвольте спросить вас, дорогой мой, кого и на каком корабле надеялись вы встретить? В Тодос-Сантосе, сколько мне помнится, не бывает такого количества кораблей, чтобы легко можно было сесть на чужое судно.

-- Я принужден отказаться от ответа, - резко сказал Чарльстон.

Перкинс, по обыкновению, вежливо улыбнулся.

-- Мой дорогой друг, - сказал он, - разве вы забыли, что при обстоятельствах, для вас гораздо более важных, я не выказал ни малейшого желания узнать вашу тайну? - Чарльстон кивнул головой. - И теперь у меня нет этого желания. Но, ради наших будущих хороших отношений, позвольте мне ответить за вас. Вы приехали сюда в качестве делегата от миссии Тодос-Сантоса, посланного в духовную комисию Гвадалахары, корабль которой заходит сюда в каждые три года раз. Теперь он тут. Вы только ошиблись и попали не на тот корабль.

Чарльстон продолжал молчать.

-- Это не тайна, - весело продолжал Перкинс, - и я, с своей стороны тоже, не стану скрывать, зачем я здесь. Я приехал по приглашению некоторых недовольных патриотов Тодос-Сантоса, чтобы помочь им избавиться от тирании церкви и правительства. Мне посчастливилось опередить прибытие вашего корабля, как вам посчастливилось опередить прибытие моего посланного. Я вдвойне счастлив, так как буду иметь удовольствие провести с вами вечер, и затем мне останется только послать лодку за другим господином, которого вы, конечно, знаете.

-- Позвольте мне снова заметить вам, сениор Перкинс, - серьезно сказал Чарльстон, - что я не имею никаких сношений с какой-либо политической партией и не могу сочувствовать вашим действиям против здешних властей

-- Я готов верить, что у вас нет политических мнений, дорогой мой, поэтому мы не станем разбирать, что за власти в Тодос-Сантосе. Может-быть, завтра они очутятся здесь, на корабле, и вы отправитесь вместе с ними. - А до тех пор, - сухо сказал Чарльстон, - позвольте мне поправить мою ошибку и вернуться на берег.

-- В настоящую минуту, я не нахожу этого удобным, - вежливо отвечал Перкинс и вышел.

Свидание Перкинса с нарочным происходило в соседней каюте и длилось очень долго. Чарльстон слышал, как нарочный горячился, возвышая голос, но Перкинс продолжал говорить совершенно спокойно. От нечего делать молодой человек стал перебирать лежавшие перед. ним бумаги и отбросил первый листок, увидев, что это поэтическия упражнения Перкинса. В эту минуту дверь отворилась, и в каюту вошел вечно улыбающийся и сияющий Перкинс.

-- Вы, кажется, пробегали эти стихотворения, - сказал он, указывая на рукопись, брошенную Чарльстоном. - Это я начал небольшую вещицу в честь одной даровитой женщины, теперь уже навеки успокоившейся. Вы, может-быть, слыхали об Эвфимии Коркль из Иллинойса?

Чарльстон смутно помнил, что где-то слышал эту фамилию. Желая соблюсти вежливость, он спросил:

-- Так эта особа уже умерла?

-- Если это выражение можно употребить о безсмертном человеке, то она умерла, - отвечал Перкинс. - Бренные останки этой талантливой женщины отправлены для погребения в Кеокук, на её родину.

-- Так она из Кеокука? - без особенного интереса спросил Чарльстон.

-- Консул говорил, что она сказала так священнику.

-- Вы, значит, не были при её кончине? - разсеянно спросил Чарльстон.

-- Я никогда не видал её ни прежде, ни после, - серьезно отвечал Перкинс и, заметив удивление Чарльстона, продолжал. - Мы никогда не видались с покойной и лично были незнакомы друг с другом.

-- Никогда. Это совершенно романическая история, - смущенно улыбнулся Перкинс. - Позвольте мне рассказать вам ее. Года три тому назад, я послал в одну западную газету, редактируемую моим приятелем, стихотворение на любимую мою тему: "Освобождение человечества". Без хвастовства скажу, что стихотворение имело большой успех, может-быть, потому, что оно было написано на животрепещущую тему. Но никакия похвалы не тронули меня так, как ответное стихотворение, подписанное "Эвфимия". В стихотворении этом говорилось об освобождении женщин, несчастных в браке. Через неделю я ответил новым стихотворением о свободе женщин, на которое появилось второе стихотворение даровитой поэтессы. Затем редактор деликатно заметил нам, что для поэтической переписки у него нет свободного места в газете, и нам пришлось прекратить этот обмен мыслей. После того я достал адрес прелестной Эвфимии, и между нами началась горячая переписка, и в Квинквинамбо я продолжал переписываться с ней, так как чрезвычайно дорожил её нравственной поддержкой. Она принимала горячее участие в судьбе пассажиров "Эксцельсиора", и по её просьбе я сообщил мексиканскому правительству, куда высадил всех вас. Если вас интересует литературная деятельность этой женщины и её письма, вы на досуге можете просмотреть их. Тут же приложен и её дагерротипный портрет.

-- Извините меня, - отвечал сконфуженный Чарльстон, - но я чистосердечно признаюсь, что теперь голова моя занята совсем другим. Если вы оставите мне эти бумаги, то когда-нибудь, в другой раз, я их просмотрю.

-- Как хотите, - с обычной любезностью сказал Перкинс. - Не желаете ли пойти на палубу?

у него мелькнула мысль, осветившая всю только-что рассказанную историю. Он схватил ящичек черного дерева и дрожащими руками открыл его. Там был полинявший дагерротипный портрет, его жены.