Гэбриель Конрой.
V. Из снега в мрак

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Гэбриель Конрой. V. Из снега в мрак (старая орфография)

V.
Из снега в мрак.

По счастью, Грэс ошибалась. У нея была только свихнута щиколка, но все же она не могла стоять. Филип разорвал свою рубашку, сделал бинт и, намочив его снеговой водой, обвернул распухшую ногу молодой девушки. Потом он отправился в кусты и вернулся через несколько минут с перепелкой и уткой, из которых поспешно приготовил горячий ужин для больной. Им нечего было более бояться голодной смерти, а потому их не пугало несколько дней насильственного отдыха.

В последние часы воздух стал гораздо мягче. Около полуночи верхушки сосен заколебались, запахло сыростью и глухая дробь послышалась на снежном своде. Это был дождь.

-- Весна, пробуждается весна, произнес шепотом Филип.

Но Грэс теперь было не до поэзии, даже в устах милого человека. Она припала головой к его плечу и промолвила:

-- Вы должны продолжать путь, голубчик, а меня оставьте здесь.

-- Грэс!

-- Да, Филип. Я могу преспокойно вас здесь обождать. Мне нечего теперь бояться. Мне так хорошо здесь, в сравнении с ними.

Филип почувствовал на своей руке капли её слез и насупил брови. Быть может, его укоряла совесть или было что-то особенное в тоне молодой девушки; но её слова неприятно затронули ту внутреннюю его сторону, которую он называл здравым смыслом. Он, действительно, считал себя возвышенным, пламенным, сильным, легкомысленным существом, спасенным от погибели только благодаря своему мужеству.

Впродолжении нескольких минут он ничего не отвечал. Он думал о том, как, рискуя своей жизнью, спас эту молодую девушку от страшной смерти, как берег ее во время опасного пути, неся все бремя на себе, как, по его милости, она была счастлива, что сама вполне признавала; думал о своей готовности, ради её безпомощного положения, отложить дальнейшее странствование; думал о счастии, которое ее ожидало с ним в будущем... и что-же?.. В минуту их спасения, она заботилась о двух умирающих существах, которые без особого чуда должны были умереть прежде, чем она могла до них достигнуть. При этом надо сказать, что Филип, разсуждая подобным образом, всегда ставил себя на место того человека, с которым он не соглашался, и спрашивал себя, как бы он поступил в таком случае. Конечно, постоянно оказывалось, что он поступил бы прямо противоположно. В настоящем случае, ставя себя на место Грэс, он чувствовал, что бросил бы всех и все ради любви и блестящей будущности, открывавшейся перед нею. Поэтому ясно, что её поведение доказывало нравственное уродство или недостаток расы. Подобная логика легка и неопровержима. К ней часто прибегали и за Калифорнийскими Сиеррами, люди даже не утомленные физически, а в полной силе своих умственных и физических способностей.

-- Поговорим прямо, Грэс, и поймем друг друга, прежде чем идти далее или вернуться назад, сказал он совершенно изменившимся тоном: - пять дней прошло с тех пор, как мы покинули хижину; еслиб мы были уверены, что съумеем найдти дорогу назад, то все же на это потребуется еще пять дней; а к тому времени там все будет кончено. Они или спасены, или уже безполезна всякая помощь. Мои слова могут показаться вам жестокими, но жесток факт, а не словй. Еслиб мы остались с ними, то не принесли бы им никакой пользы, а только разделили бы их судьбу. Я был бы на месте вашего брата, а вы - на месте сестры. Не наша вина, а счастье, что мы не умираем вместе с ними. Провидению угодно, чтоб мы с вами спаслись. Быть может, по воле того же Провидения, мы погибли бы, стараясь им помочь, и помощь которая их спасет, не спасла бы нас.

Грэс не привыкла к мужской логике и невольно почувствовала, что, еслиб Филип говорил с нею этим тонгм в снежном сугробе, то она никогда не ушла бы оттуда. Но, конечно, все читатели мужского пола признают несостоятельность её женского инстинкта и заметят, что он нисколько не опровергал аргументов Филипа.

Она взглянула на него с каким-то страхом. Слезы-ли отуманили его глаза, или по какой другой причине, но он теперь казался совершенно чуждым ей человеком, и впервые она почувствовала себя одинокой. Ей хотелось попрежнему прижаться к нему, но ее удерживало какое-то новое чувство стыда.

Филип заметил её колебание и по своему объяснил его.

-- Лучше нам отложить всякий разговор о помощи другим, пока мы сами не избегнем опасности, сказал он с прежней горечью: - несчастный случай с вами задержит нас несколько дней, а мы сами не знаем, где мы. Усните теперь, прибавил он более нежно: - а утром мы увидим, что предпринять.

Грэс долго плакала, прежде, чем уснуть. Бедная Грэс! Она давно ждала этого случая поговорить с Филипом о себе, об их будущем. Она намеревалась открыть ему тайну доктора Деваржа и передать все его слова, даже те, которые выражали сомнение в самом Филипе. Тогда, конечно, Филип открыл бы ей свои планы, и они вернулись бы с помощью к несчастным; Филип был бы герой, Гэбриель признал бы его достойным мужем, сестра, и все были бы счастливы. А теперь они умерли, умерли, проклиная ее... и Филип в эту минуту не простился с нею, не поцаловал ее!

На другой день дождь шел ливнем, и вода из рек поднялась. Течение теперь было быстрое и уносило снег, лед, сучья и даже иногда, в сероватом свете туманного утра, проносилось целое дерево, вырванное с корнями. Неожиданно Филип, погруженный в тяжелую думу, вскочил с громким криком. Грэс томно открыла глаза.

Он указал ей на дерево, которое спускаясь по течению, задело за берег, где они сидели, и на мгновение остановилось.

-- Грэс, произнес он, с прежним одушевлением: - природа нас сама спасет. Она привела нас сюда на берег реки, а теперь прислала за нами лодку. Пойдемте, Грэс.

Прежде, чем она могла ответить, Филип весело взял ее на руки и бережно посадил на дерево между двумя торчащими к верху корнями. Потом он положил подле нея свое ружье и провизию; сам же, поместившись на носу этого странного корабля, отчалил от берега с помощью отломанного сучка сосны. С минуту, дерево не повиновалось, но потом понеслось по течению, как живое существо.

Река была узкая и быстрая, так что Филип напрягал все свое внимание и энергию, чтоб удержать дерево посреди русла. Грэс сидела молча, любуясь своим милым, столь ловким, сильным и полным одушевления.

-- Видите вы полено? воскликнул он: - наконец, мы близь селения.

Действительно, свежеотрубленное сосновое полено плыло рядом с ними. Луч надежды блеснул в голове Грэс: если они были так недалеко от помощи, то, быть может, она достигла и до несчастных страдальцев! Но молодая девушка не сказала ни слова об этом Филипу, а он, казалось, позабыл ее.

Через несколько времени, однако, он обернулся к ней и, пройдя на корму импровизированной лодки, сел подле нея.

-- Грэс, дитя мое, мне вам надо кое что сказать, произнес он, нежно взяв ее за руку.

Сердце Грэс радостно и тревожно забилось; она не смела поднять глаз. Не обращая внимания на её волнение, Филип продолжал:

-- Через несколько часов, мы не будем более в пустыне, но между людьми, быть может, женщинами. Конечно, это будут люди чужие, не ваши родственники, не товарищи, с которыми мы провели столько дней и недель, а люди, не знающие нас и наших страданий.

Грэс взглянула на него, но ничего не сказала.

более вероятным истолкованием нашего товарищества, чем самая истина. Поэтому, эту истину надо скрыть. Я один возвращусь с помощью к вашим родственникам, а вас оставлю на попечение добрых людей. Но я оставлю вас здесь не как Грэс Конрой, а вы возьмете мое имя.

Грэс вспыхнула, и не только её щеки, но и горло покрылось ярким румянцем. Едва переводя дыхание, она ждала его следующих слов.

Кровь отхлынула от её щек, веки тяжело опустились, и она закрыла лицо руками. Филип терпеливо ждал ответа. Когда она снова подняла глаза, то лицо её было спокойно и гордая улыбка играла на её устах.

-- Вы правы, промолвила она.

Вдали, в какой нибудь миле, виднелся столб дыма, поднимавшийся к небу из трубы хижины.