Габриель Конрой.
II. Внутри

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Габриель Конрой. II. Внутри (старая орфография)

II.
Внутри.

Жилье, куда спустился Ашлей, находилось под слоем снега, на подобие гренландского "шлука". Скорее случайно, чем намеренно, оно приняло этот полярный вид. По мере того, как снег засыпал стенки шалаша и окружал его со всех сторон белым валом, и силы изнуренных обитателей ежедневно уменьшались, сообщение с внешним миром поддерживалось только через одно узкое отверстие. Конечно, воздуха в этом жилище было очень мало и духота достигала ужасающих размеров, но в нем было тепло, а теплота для ослабевших, малокровных обителей была гораздо важнее света и воздуха.

В печке с деревянной трубой тлело несколько полен, бросая вокруг мерцающий свет. Подле, на полу, лежали четыре фигуры: молодая женщина с ребенком трех или четырех лет, завернутые в одно одеяло, а немного подалее двое мужчин, свернувшиеся отдельно. Все они лежали так неподвижно и спали таким тяжелым сном, что их можно было принять за мертвецов.

Быть-может, подобная мысль вошла в голову Ашлея, и, после минутного колебания, он молча опустился на колени, перед молодой женщиной и положил руку ей на лоб. Как ни легко было это прикосновение, оно разбудило спящую. Уж не знаю, какая магнитическая сила скрывалась в этом прикосновении, но молодая женщина схватила руку Ашлея и, не открыв еще глаз, промолвила:

-- Филипп!

-- Тише, Грэс.

Взяв её руку, он нежно поцеловал и указал пальцем на остальных спавших.

-- Вы вернулись, - шопотом произнесла она, пожирая глазами Ашлея, и слабая улыбка, осветившая её лицо, ясно доказывала, что этот факт был для нея важнее всех остальных, - я видела вас во сне, Филипп.

-- Милая Грэс, - отвечал он, снова целуя её руку, - выслушайте меня, голубушка. Я принес все ту же мрачную весть: нет ни откуда помощи. Я убежден, Грэс, - продолжал он так тихо, что его слова могли быть понятны только напряженному слуху молодой девушки, - что мы очень уклонились на юг от проложенной тропы. Только чудо или несчастье, подобное нашему, может привести в эту сторону другую партию. Мы одни и безпомощны в неведомой местности, которую покинули даже дикари и звери. Мы можем разсчитывать только на нашу общую самопомощь, а вы знаете не хуже меня, как на нее можно положиться, - прибавил он, бросая цинический взгляд на спящих.

Молодая девушка молча пожала ему руку, как бы сознавая справедливость его упрека.

-- У нас, как у партии, нет никакой силы, никакой дисциплины, - продолжал он. - Со смерти вашего отца, у нас нет предводителя; я знаю, что вы хотите сказать Грэс, - прибавил он, отвечая на красноречивый знак её руки, - но если бы я уже и был способен предводительствовать, то никто меня не послушает. Быть-может, оно и лучше. Если мы останемся все вместе, то величайшая для нас опасность будет в нас самих.

Он взглянул на нее пристально, но она, очевидно, не поняла значения этого взгляда.

-- Грэс, - произнес он с отчаянием, - люди, умирающие с голоду, способны на всякую жертву, на всякое преступление, чтобы только сохранить драгоценную им жизнь. Вы читали в книгах... Грэс! Боже мой! что с вами?

Хотя бы она не читала в книгах того, на что намекал Ашлей, но смысл его слов она могла прочесть в эту самую минуту в ужасном лице, внезапно показавшемся в полурастворенной двери: столько было дикой жестокости и зверской кровожадности в искаженных голодом чертах знакомого ей лица Думфи. Но женский такт подсказал ей тотчас, что не следовало обнаруживать настоящей причины её испуга, и, опустив голову на плечо Филиппа, она шопотом промолвила:

-- Я понимаю.

Когда она снова подняла голову, то ужасное видение уже исчезло.

-- Довольно, - продолжал Ашлей, - я не хочу вас пугать, Грэс, а только указываю на то, чего мы должны постараться избежать, пока у нас есть еще силы. Вы знаете, что у нас один путь к спасению, правда, отчаянный, но, ведь, не менее страшно оставаться здесь и ждать верной погибели. Спрашиваю вас снова, хотите вы бежать со мною? Когда я вам это впервые предложил, то сам сомневался в успехе, но теперь я изследовал всю окрестную местность. Бегство - возможно. Я больше ничего не говорю.

-- А сестра и брат?

-- Ребенок был бы для нас только помехой, если бы и выдержал все трудности пути, а ваш брат должен остаться с ним; бедной девочке необходимы остающияся в нем силы и непреодолимая бодрость. Нет, Грэс, мы должны итти одни. Если мы спасемся, то и их спасем. У них хватит сил подождать помощи, которую мы им пришлем; но они погибли бы, отправившись с нами. Я ушел бы один, но, милая Грэс, я не могу вас здесь оставить.

-- Я знаю, - отвечал также просто Ашлей.

-- Да разве мы не можем подождать еще немного? Помощь может явиться завтра, всякую минуту.

-- Завтра мы будем слабее; я не могу разсчитывать на наши силы, если мы не уйдем сегодня.

-- А старик доктор?

-- Он вскоре не будет нуждаться ни в какой помощи, - отвечал грустно Ашлей, - или!.. он шевелится.

Действительно, одна из человеческих фигур, лежавших на полу, повернулась; Филипп, подойдя к печке, помешал в ней. Разгоревшееся пламя осветило испитое лицо старика, смотревшого на юношу лихорадочно-пристальным взглядом

-- Что вы делаете с огнем? - спросил он недовольным тоном и с легким иностранным акцентом.

-- Мешаю.

-- Оставьте.

Филипп отошел в сторону.

-- Подите сюда, - произнес старик.

Филипп подошел.

-- Вам нечего мне рассказывать, - сказал старик после минутного молчания, - я читаю на вашем лице все ту же прежнюю весть.

-- Так что же? - спросил Филипп.

-- Ничего.

Филипп снова отошел.

-- Вы закопали ящик и бумаги?

-- Да.

-- В земле под снегом?

-- Верно?

-- Верно.

-- Чем вы обозначили место?

-- Грудой камней.

-- А объявления выставили на немецком и французском языках?

-- Я прибил их всюду, где только мог, близ старой тропы.

-- Хорошо.

Филипп отвернулся от старика с цинической улыбкой и пошел к дверям, но тотчас вернулся и, вынув из-за пазухи завядший цветок, подал его доктору.

-- Я нашел дубликат растения, которого вы искали, - сказал он.

Старик с необыкновенной живостью привстал и, схватив цветок, стал внимательно его разсматривать.

-- Да, это то самое, - произнес он с видимой радостью, - а вы сказали, что нет известий.

-- Что же означает этот цветок? - сказал Филипп.

-- Он доказывает, что я прав, а Линней, Дарвин и Эшенгольц ошибаются. Это - важное открытие. То, что вы называете альпийским цветком, есть совершенно новый вид.

-- Нечего сказать - важный факт для людей, умирающих с голода! - заметил с горечью Филипп.

-- Да, это - важное открытие, - продолжал старик, не обращая внимания на слова юноши, - цветок этот не может развиться в стране вечных снегов; значит, он вырос на теплой почве, под солнечными лучами; значит, через два месяца там, где вы его нашли, здесь, где мы теперь лежим, будет роскошная трава. Мы находимся ниже линии вечных снегов.

-- Через два месяца! - воскликнула молодая девушка, всплеснув руками.

-- Через два месяца, - произнес с горечью Ашлей, - мы будем далеко отсюда или в могиле.

-- По всей вероятности, - отвечал холодно старик, - но если вы исполнили мою просьбу относительно моих коллекций и бумаг, то оне будут во-время спасены

Ашлей нетерпеливо махнул рукой и, под предлогом приласкать ребенка, нагнулся к Грэс и сказал ей на ухо несколько слов, потом быстро исчез за дверью. Старик безпомощно опустил голову на грудь и молчал несколько минут.

-- Доктор Деварж?

-- Подите сюда.

Она встала и приблизилась к нему.

-- Зачем он мешал огонь? - спросил старик, смотря с подозрением вокруг себя.

-- Не знаю.

-- Вы ему говорите все; вы сказали и это?

-- Нет.

Деварж пристально посмотрел на молодую девушку, как бы желая проникнуть в глубину её сердца, и, успокоившись, прибавил:

-- Выньте из огня и дайте ему остыть в снегу.

Грэс помешала в печке и вытащила из золы, с помощью двух щепок, небольшой блестящий камень, раскаленный до бела, величиною с яйцо. Потом она вынесла его за дверь, положила в снег и возвратилась к старику.

-- Грэс?

-- Сэр?

-- Вы уходите?

Грэс ничего не отвечала.

-- Не отрицайте, я все слышал. Быть-может, это - лучшее, что вы можете теперь сделать, но, во всяком случае, к добру это или к худу, только вы с ним уйдете. Но, Грэс, знаете ли вы, что это за человек?

Ни ежедневные столкновения, ни равенство всех перед голодом, ни близость смерти не уничтожили в Грэс женского инстинкта. Она тотчас встала в оборонительное положение и начала парировать удары умирающого.

-- Я знаю о нем то же, что мы все: это - добрый, истинный друг, не эгоист, а человек, мужеству и находчивости которого мы стольким обязаны.

-- Гм! еще что?

-- Больше ничего; но ведь это вы его привели к нам, - отвечала с некоторой хитростью молодая девушка, - и он всегда был вашим преданным другом. Я полагала, что и вы - его друг.

-- Он убежал от злого вотчима и родственников, которых он ненавидел. Он явился на Запад, желая поселиться между индейцами или составить себе состояние в Орегоне. Он очень горд, вы его знаете, сэр, и, как вы, нисколько на нас не похож. Он - джентльмен и человек образованный.

-- Да, это здесь называют образованием, - промолвил Деварж, - а он не знает разницы между лепестками и тычинками. Ну, что же, обещает он жениться на вас, когда вы убежите вместе?

На минуту молодая девушка выдала себя, и густой румянец покрыл её щеки, но тотчас она оправилась.

-- О, сэр, - нежно сказала юная лицемерка, - как можете вы шутить в такую минуту? Жизнь моего милого брата и сестры, жизнь несчастных женщин в соседнем шалаше зависит от нашего бегства. Мы оба - единственные здесь люди, имеющие достаточно сил, чтобы перенести такой тяжелый путь. Я могу ему помочь, и для поддержания моих сил требуется меньше, чем для всех остальных. Я убеждена, что мы успеем в своем предприятии и вскоре явимся с помощью. О, сэр, теперь не время шутить, когда жизнь всех и, между прочим, ваша висит на волоске!

-- Моя жизнь, - отвечал старик спокойно, - уже давно проиграна. Задолго до вашего возвращения, если вы когда-нибудь вернетесь, я навеки успокоюсь.

Лицо его исказилось страданиями, и в продолжение нескольких минут он собирался с силами, чтобы произнести слово.

-- Грэс, - сказал он, наконец, более слабым, невнятным голосом, - подойдите поближе, я хочу вам кое-что сказать.

Грэс колебалась; ей вдруг стало страшно смотреть на умирающого старика, и она взглянула на спящого брата.

-- Он не проснется, - сказал Деварж, следя за движением её глаз, - успокоительное средство еще не потеряло своей силы. Принесите мне то, что вы вынули из огня.

Грэс вышла за дверь и возвратилась с камнем. Это был кусок синевато-серого шлака. Старик взял его в руки, пристально осмотрел со всех сторон и сказал тихо:

-- Потрите его об одеяло,

Грэс исполнила его желание, и через несколько минут полированная поверхность камня получила беловатый блеск.

-- Это похоже на серебро, - сказала Грэс, сомнительно качая головой.

-- Это настоящее серебро, - отвечал доктор Деварж.

Грэс поспешно положила камень подле старика и отошла в сторону.

-- Возьмите его, он - ваш, - сказал старик, - я нашел его год тому назад в горном кряже, далеко на запад отсюда. Я знаю, где его много скрыто в синеватом камне, похожем на тот, который вы вчера положили в огонь. Я вам скажу, где и как его найти. Грэс, это - целое состояние; оно - ваше. Я отдаю вам право на мое открытие.

-- Нет, нет! - произнесла молодая девушка поспешно, - оставьте это богатство себе. Вы не умрете и им воспользуетесь.

-- Нет, Грэс, даже, если бы я не умер, то никогда им не воспользуюсь. Я в своей жизни испытал все, знаю, что богатство не приносит счастья. Оно в моих глазах не имеет никакой цены; последняя былинка для меня дороже этого серебра. Но вы его возьмите. Для света оно - все; оно сделает вас столь же гордой и независимой, как ваш возлюбленный, оно придаст вам вечную прелесть в его глазах. Оно будет оправой вашей красоты и пьедесталом вашей добродетели. Возьмите его, оно - ваше.

-- Но у вас есть родственники, друзья, - отвечала молодая девушка, отворачиваясь с суеверным страхом от блестящого камня, - другие имеют право...

награду или за подкуп вашего возлюбленного, с целью заставить его исполнить свое обещание и сохранить мои коллекции и рукописи. Смотрите на это, как на позднее раскаяние старика, знавшого в своей жизни молодую девушку, для которой подобное состояние было бы спасением. Смотрите на это, как хотите, но только возьмите.

Голос его до такой степени ослабел, что он произносил слова шопотом. Сероватая бледность покрыла его лицо, и он едва переводил дыхание. Грэс хотела кликнуть брата, но Деварж остановил ее движением руки. С неимоверным усилием он приподнялся на локте и, вынув из-за пазухи пакет, положил его в руку молодой девушки.

-- Тут, - прошептал он, - карта... описание руды и местности... все ваше... скажите, что вы согласны... скажите, Грэс, скорее...

Голова его опустилась на пол. Грэс нагнулась, чтобы ее приподнять, но в эту минуту какая-то тень мелькнула в отверстии двери. Она быстро подняла глаза и увидала страшное лицо Думфи. На этот раз она не отскочила, а, инстинктивно обращаясь к Деваржу, сказала: "я согласна".

Потом она бросила вызывающий взгляд на дверь, но там уже никого не было.

-- Благодарствуйте, - сказал старик; губы его продолжали шевелиться, но уже не издавали никакого звука.

-- Доктор Деварж! - шопотом произнесла Грэс.

Он ничего не отвечал, и глаза его как-то странно померкли.

-- Он умирает, - подумала молодая девушка со страхом и быстро пошла к спящему брату.

С минуту она его старалась разбудить, толкая в бок, но он только тяжело дышал и, несмотря на все её усилия, не открыл глаз. Тогда она бросилась к двери и воскликнула: "Филипп!"

внутренность шалаша и, с отчаянием махнув рукою, исчезла во мраке.

В ту же минуту две человеческия фигуры приподнялись из-за снежного сугроба и быстро проникли в подземное жилище. Это были миссис Бракет и Думфи. Как дикие, хищные звери они проворно, ловко, но боязливо крадучись, обшарили все углы, то пробираясь на четвереньках, то выпрямляясь во весь рост. В своей кровожадной поспешности они натыкались друг на друга, злобно плевали друг другу в лицо от безпомощной ярости. Они рылись в каждом углу, перебирали звериные шкуры и одеяла, шарили в золе; все трогали, все обнюхивали. Наконец, они остановились в своих безуспешных поисках и посмотрели друг на друга сверкающими глазами.

-- Проклятые, они верно съели, - произнесла миссис Бракет глухим шопотом.

-- Не похоже это на пищу - заметил Думфи.

-- Вы видели, как они вынули из огня?

-- И терли?

-- Да.

-- Дурак, разве вы не понимаете...

-- Что?

-- Но зачем же тереть картофель? - сказал Думфи, после минутного молчания, - ведь, с него кожа сойдет.

-- У них нежные желудки, - отвечала миссис Бракет.

Думфи разинул рот от удивления при таком важном открытии.

-- Он сказал, что знает, где их много, - промолвил Думфи шопотом.

-- Я не разслышал.

-- Дурак, зачем вы не бросились на него и не принудили сказать, - произнесла миссис Бракет с зверской злобой, - вы трусливее блохи. Дайте мне только поймать эту девчонку... Но что это?

-- Он шевелится, - сказал Думфи.

В одну минуту эти оба человеческия существа превратились в пресмыкающихся животных и думали только о бегстве, но не смели двинуться с места.

Миссис Бракет сделала знак Думфи и подкралась к умирающему.

-- Да, я здесь, - промолвила она.

-- Скажите ему, чтобы он не забыл. Заставьте сдержать свое слово. Спросите его, куда он зарыл.

-- Да.

-- Да.

-- При входе в Монументное Ущелье, в ста футах к северу от одинокой сосны. Надо выкопать два фута земли над поверхностью камней.

-- Да.

-- Туда не проберутся волки.

-- Камни сохранят от диких зверей.

-- Да.

-- От голодных животных.

-- Да.

-- Да.

Блуждающие глаза старика вдруг потухли, как свечки. Нижняя губа его отвисла. Он умер. Миссис Бракет и Думфи смотрели на него и друг на друга с дикой страшной улыбкой, впервые исказившей их лица со времени их пребывания в роковом ущелье.