В горном ущелье.
Глава I

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В горном ущелье. Глава I (старая орфография)

В ГОРНОМ УЩЕЛЬИ.

Новая повесть Ф. Брет Гарта.

ГЛАВА I.

Была темная ночь, и ветер усиливался. Каждому порыву ветра предшествовало зловещее завывание, гудевшее по всему склону горы и продолжавшееся еще некоторое время после того, как деревья маленькой долины опять погружались в безмолвие. Холодный воздух был наполнен слабым запахом горелого, напоминавшим запах свеже-разрытой лесной земли. Во время промежутков безмолвия темнота, казалось, еще усиливалась и сгущалась. Вдруг из этой безформенной и безмолвной пустоты послышался звон шпор, скрип кожаных седел и полузаглушенный стук копыт, мягко ступавших по толстому слою пыли и сухих листьев. Затем послышался и человеческий голос, которому, несмотря на его несомненную реальность, окружающая темнота сообщала какой-то призрачный характер. Голос произнес:

-- Ничего не разберу! Куда это чорт завел нас? Впереди темно, как в аду кромешном.

-- Возьмите спичку и зажгите что-нибудь, - ответил второй голос. - Остановите лошадь и посмотрите, куда мы заехали.

Снова молчание и мягкий стук копыт, затем шорох бумаги, быстрый треск спички, и вспыхнуло дрожащее пламя. Оно озарило лишь головы и плечи трех всадников, окружив их туманным кольцом света, между тем как их лошади и остальные части туловища по прежнему тонули в непроглядной тьме. Через минуту, когда пламя вспыхнуло сильнее и погасло, и несколько искр зигзагом скатилось на землю, третий голос, непохожий на остальные - он отличался более низким, но приятным тембром, - сказал:

-- Смотрите, куда вы бросаете искры. Вы и в прошлый раз были неосторожны. Листья теперь сухи, как трут, и при таком ветре лес может в один миг загореться.

-- Тем лучше! Видно будет, куда мы попали.

Несмотря на то, он подал свою лошадь в сторону, и она копытами затоптала последния блиставшия на земле искорки. Снова воцарилась полная тьма и безмолвие. Но вскоре первый всадник продолжал:

-- Я думаю, что лучше всего будет подождать здесь, пока ветер не прогонит облаков с неба. Ба! Что это?

Из непроглядного мрака, разстилавшагося перед ними, показался слабый свет, - тусклый, но совершенно ясно очерченный светлый четыреугольник, который, однако, повидимому, ничего не освещал вокруг. Через секунду он исчез.

-- Это дом... освещенное окно, - сказал второй голос.

-- Кой чорт - дом! - возразил первый. - Дом на горах, в пятнадцати милях от населенного пункта?.. Да вы с ума сошли!

Однако топот копыт и звяканье шпор доказывали, что всадники повернули в ту сторону, откуда блеснул свет. Некоторое время царило молчание.

-- Да мы попали на каменный пласт, на котором не может стоять никакой дом. Напрасно только свернули с дороги, - нетерпеливо произнес первый всадник.

-- Глядите, вот он опять!

Тот же светлый четыреугольник показался снова, но всадники, очевидно, в ночной темноте сбились в сторону, потому что он находился уже в другом направлении. Но на этот раз он виднелся более явственно, и в тот момент, когда они все устремили на него свои глаза, на его светлой поверхности показалась тень, - отчетливый профиль человеческого лица. Но затем свет сразу погас, а с ним вместе исчезло и лицо.

-- Это несомненно окно, и за ним кто-то стоит, - с уверенностью сказал второй всадник.

-- Это женское лицо, - сказал приятный голос.

-- Все равно, кто это. Давайте, крикнем. Быть может, нам укажут направление. Ну-ка, все разом!

-- Да, ну его! - раздраженно сказал первый всадник. - Дом это, или не дом, женщина, или мужчина, - нас не ждут, и нечего нам танцовать вокруг.

-- Тише! - сказал второй. - Слышите?

Листья ближайших деревьев явственно трепетали. Но вдруг налетел сильный порыв ветра, обрушивший на их головы целый дождь листьев и хлеставший лошадей по бокам тонкими, гибкими ольховыми ветками. За ним последовало завывание, прозвучавшее по всему склону горы, точно отдаленный рев морского прибоя.

-- Вот это я понимаю, - довольным голосом сказал первый всадник. - Еще один такой порыв, и все будет прекрасно. Но что это? Смотрите, какой свет показался над тропинкой, по которой мы проехали.

Действительно, в этом направлении виднелось слабое зарево - словно первый румянец зари, - позволявшее явственно видеть вершину горы, по склону которой они только что проехали. Горелый запах разрытых недр леса усилился и получил легкий оттенок едкого дыма.

-- Это от спички, которую вы бросили два часа тому назад, - укоризненно произнес приятный голос. - Вы подожгли сухой валежник.

-- Не беда, зато мы теперь знаем дорогу, - довольным тоном ответил первый. - Дело в шляпе, братцы. Да и ветер уж порядочно порасчистил облака. Ну-ка, вперед, и выберемся поскорее из этой преисподней!

Теперь сделалось уже настолько светло, что можно было различить неясные очертания каждого из всадников, хотя по обеим сторонам дороги продолжала царить прежняя густая тьма. Всадник с приятным голосом несколько раз оборачивался назад и вдруг сразу осадил свою лошадь.

-- Опять это окно! - воскликнул он. - Смотрите! Ах, исчезло!

-- Да ну его к лешему! - ответил предводитель маленького отряда. - Едем дальше!

Они молча пришпорили коней. Очень скоро по обеим сторонам дороги стали смутно очерчиваться во мраке прогалины между деревьями; высокие папортники уступили место низкому густому кустарнику, который, в свою очередь, скоро сменился ковром бархатистого мха, перерезанного промежутками густой, ползучей травы. Мягкая, неслышная поступь лошадей превратилась в мерный топот, а затем лошадь вдруг громко застучала копытом по камню. Предводитель слегка притянул поводья.

-- Ну, слава Богу, выбрались из ущелья! Теперь все пойдет, как по маслу. Но теперь, братцы, когда мы выпутались из беды, я вам прямо скажу, что за этот проклятый огонек я гроша медного не дал бы. Знаете, что это было? Это был блуждающий огонек, а не окно. Кому-то из вас показалось еще и лицо, а?

-- Да, и довольно красивое, - задумчиво ответил всадник с приятным голосом.

-- Вот-вот, так оно всегда и бывает. Еще счастье, что вы только глядели на него! Бр! До сих пор мороз по коже подирает, когда вспомню об этом. Да что вы поминутно оглядываетесь назад, как Лотова жена? Будь я проклят, если это лицо не околдовало вас.

-- Нет, я думаю о пожаре, который вы причинили, - спокойно ответил тот. - Но зарева теперь не видно.

-- Ну, а если бы и было видно?

-- Интересно было бы знать, дойдет-ли огонь до этого ущелья.

-- Я думаю, что для ущелья лесной пожар не новость. Тут бывают пожары и почище. Да, наконец, я не верю, чтоб это был пожар. Это тот же дьявольский ignis fatuus, который кружил нас внизу.

Всадники разсмеялись и, продолжая свой путь, вскоре снова погрузились в молчание, как люди, утомленные длинной поездкой. Лишь изредка они обменивались случайными и отрывочными замечаниями, не имевшими отношения в окружающему. Постепенно усиливавшийся свет, который, казалось, исходил из земли, а не проливался с безмолвного, закрытого облаками неба, позволял уже более отчетливо видеть каждого из всадников. Человек, который первый заговорил, и который, повидимому, был предводителем, имел густую бороду, длинные усы и волосы калифорнийского пионера; по наружному виду он был старше остальных. Второй всадник был гладко побрит и имел худощавое, энергическое лицо. Третий - тот, у которого был приятный голос, - судя по росту, сложению и гибкости, представлял собою младшого члена маленькой партии. Дорога, по которой они ехали, тянулась теперь сероватой, горизонтальной полоской и до сих пор казалась более освещенной, нежели окружающая местность, по прежнему тонувшая в непроглядной тьме. По прошествии часа, однако, предводитель со вздохом облегчения приподнялся на своих стременах.

-- Вот и огонек Коллинсоновой лесопильни! Тут ужь нет ничего призрачного и сверхъестественного! Нет, судари вы мои! Это честный маяк, которому можно довериться! Через двадцать минут мы будем там.

И он указал куда-то вниз, по направлению тропинки, которая уже начала понижаться. Только опытный глаз пионера мог разглядеть в этой непроницаемой дали искорку света, и явным доказательством его предводительской роли было то, что оба его спутника поверили ему, ничего не видя.

-- Мы потеряли не более десяти минут, - возразил третий всадник.

-- Пусть будет по вашему, сын мой. Можете отправляться туда, если вам угодно, и искать свою чародейку. Я предпочитаю идти на огонек Коллинсона. Для меня и он хорош, и в тысячу раз надежнее!

Дорога в этом месте круто шла под гору, но они, по калифорнийскому обыкновению, брали ее галопом, так как были природными наездниками и, управляя своими лошадьми не только посредством шпор, но и ума, обращали внимание на некоторые законы природы, которые цивилизованные наездники обыкновенно упускают из вида. Благодаря этому, никакия колебания или нерешительность не сообщались нервным животным, и последния мчались по мелким камням и скользкому выступу со скоростью, которая окрыляла их ноги и избавляла их от опасности поскользнуться или оступиться. Единственное, что могло, им в этом случае грозить, это - столкновение, но всадники избегали этого, держась вместе и образуя из своих лошадей нечто в роде единого целого. По временам все трое всадников издавали крик из чисто животного инстинкта, для регулирования дыхания при таком быстром спуске. Достигши вновь горизонтальной поверхности, они переехали через песчаное ложе высохшей реки и остановились у лесопильни Коллинсона. Лесопильни, собственно говоря, здесь уже давно не было; она исчезла вместе с рекой, двигавшей её колесо, но здание, в котором она некогда помещалась, служило теперь неприхотливым приютом для путешественников. На нем не было никакой надписи или вывески; те, которые нуждались в нем, знали его; те, которые проезжали мимо, были для него не нужны.

Сам Коллинсон стоял у дверей, задумчиво куря трубку. При виде трех путников, он лениво отделился от дверного косяка, медленно направился к ним навстречу и, обращаясь в предводителю, сказал:

-- Я совершенно согласен с вами: голос, поданный за Томпсона - пропащий голос.

С этими словами он взял лошадей под уздцы, чтобы повести их к корыту. Он разстался с тремя всадниками уже более двенадцати часов тому назад, но эта безъискусственная манера возобновления прерванного разговора была слишком обычным явлением, чтобы удивить их. Они знали, и он знал, что со времени их последняго разговора никто не проезжал по этой дороге, и что от восхода до захода солнца, молчаливо проплывшого над неизменным ландшафтом, ничто не могло отвлечь в сторону или прервать его однообразных дум. Пустыня уничтожает время и пространство и сурово учит терпению.

Но затем он улыбнулся.

-- За вами, кажется, еще кто-то едет, - сказал он.

Эти слова были вызваны тем обстоятельством, что несколько камешков, оторванных ногами лошадей, но отставших в своем движении от головокружительного спуска всадников, достигли, наконец, лесопильни и запрыгали по песчаному ложу реки.

Не ожидая ответа на свое замечание, Коллинсон повел лошадей и, напоив их, возвратился в дом. Его гости, очевидно, не нуждались в его услугах. Они уже сняли одну из двух бутылок, стоявших на полке, сами откупорили ее и с стаканами в руках утоляли голод сухарями из бочки и кусочками копченой рыбы из стоявшого тут же ящика. Их не менее оригинальный хозяин, повидимому, не находил в этом ничего необыкновенного. Он присоединился к полукругу, который они образовали вокруг пылающого камина, толкнул ногой высунувшееся из-за решетки полено и, не глядя на своих гостей, сказал:

-- Ну?

-- Ну, - ответил предводитель, откидываясь на спинку своего стула и осторожно разстегивая пряжку своего пояса, но также не сводя глаз с огня, - мы осмотрели каждую пядь пласта вдоль всей границы, но не нашли и тени серебра.

-- Ни запаха, - прибавил бритый субъект, не поднимая глаз.

Оба замолчали, глядя на огонь, как будто к нему одному относились эти слова.

Коллинсон тоже обратился к нему и сказал:

-- А мне всегда казалось, что на том выступе, который находится сейчас за поворотом, что-то блестит.

Предводитель засмеялся.

-- Блестит? Ха! Хорош признак! Вот и у Кея голова блестит, как серебро, но значит-ли это, что ему известно, где оно?

При этом он посмотрел на человека с приятным голосом. При ярком свете камина обнаруживался тот замечательный факт, что хотя у Кея лицо было очень моложаво, а усы еще совершенно черны, на голове у него волосы были белы, как снег. Предмет этого внимания, нисколько не смущенный этим сравнением, с улыбкой добавил:

-- Или что у него есть серебро в кармане.

В комнате снова воцарилось молчание. Ветер бушевал вокруг дома и завывал в короткой дымовой трубе, сделанной из адобе {Земляной кирпич. }.

-- Нет-с, господа, - задумчиво сказал предводитель. - Довольно! Теперь я ни на волос не верю этим небылицам о потерянной мексиканской жиле. Меня не поймаешь на этой вздорной сказке о набожном ученом Шарпе, который вдоль всей границы собирал растения и научным образом убедился в существовании там серебра, но не хотел пятнать своих рук забытыми Богом сокровищами. Я ничего не говорю против хитроумной теории Кея, будто какие-то вулканические перевороты приподняли один край серебряной жилы, - но я просто вам говорю, что я не вижу ее своими глазами, - понимаете, не вижу! А потому, господа, игра наша кончена, отдадим свои шашки, да и марш по домам!

Снова в комнате водворилось молчание, а снаружи послышался вой и бушевание ветра. Никто не сделал попытки оспаривать мнение предводителя. Очень может быть, что все испытывали такое же разочарование, но выразить его предоставляли более опытному человеку. Через минуту он продолжал:

-- За эту неделю, братцы, мы потешились в волю. Бывали у нас хорошия минуты, бывали и дурные. Мы умирали от голода, сохли от жажды, утопали в воде и снегу, дрались с разбойниками и конокрадами, падали с мулов и удирали от медведей. Довольно мы позабавились на свои денежки, и теперь, я думаю, пора ужь окончить нашу прогулку. Итак, завтра утром мы пожмем друг другу руки, поквитаемся и поедем каждый своею дорогой.

-- Что же вы думаете делать, дядя Дик? - небрежно спросил его бритый товарищ.

-- Я навострю лыжи отсюда, поеду туда, где можно достать порядочный обед и кусок фиалкового мыла, поспать без сапог и спокойно умереть в кровати. Цивилизация тоже не лишена прелести для меня. Я ничего не имею даже против церковного благовеста, если под рукой будет и театр, на что я питаю надежду. Пустыня же мне надоела.

-- Через полгода вы вернетесь назад, дядя Дик, - с живостью ответил второй.

Дядя Дик молчал. Эта компания, бывшая так долго отрезанной от людей, уже истощила весь запас разсуждений и аргументов.

Воцарилось молчание, во время которого все глядели на огонь, как будто в нем черпали вдохновение.

-- Коллинсон, - сказал вдруг Кей, - кто живет в ущельи по эту сторону границы, милях в двадцати от Большого Жерла?

-- Ни души.

-- Вы уверены в этом?

-- Уверен. От Лысой горы до Скиннера нет никого, кроме меня, - на двадцать пять миль.

-- Вы бы, конечно, знали, если бы там кто-нибудь поселился в последнее время? - настаивал Кей.

-- Я думаю. Не далее прошлой недели я исходил пешком всю ту местность, по которой вы теперь проехали.

-- А нет-ли там какого-нибудь заколдованного замка или избушки на курьих ножках, которая танцует около дороги, вращая окнами, откуда выглядывают прекрасные принцессы?

Но Коллинсон, видя в этом весьма неуместную шутку, скрывающую в себе, пожалуй, еще какую-нибудь ловушку, безмолвно отошел от огня и удалился в смежную кухню, чтобы приготовить ужин. Через минуту он вновь появился.

-- Свинина вся вышла, братцы, так что вам придется удовлетвориться вяленым мясом, картофелем и яблочным желе. Как на беду, уже целую неделю здесь никого не было от Скиннера.

-- Сойдет! Только поскорее! - весело воскликнул дядя Дик, откидываясь назад на своем стуле. - Я разсчитываю сейчас после ужина завалиться спать, потому что завтра на разсвете мне нужно выехать отсюда.

Опять наступило молчание, столь глубокое, что они явственно слышали, как в соседней комнате Коллинсон хлопотал над ужином. Но через несколько минут и на кухне воцарилась тишина. Это обратило внимание трех путников. Дядя Дик тихонько поднялся с места и подошел к кухонной двери. Коллинсон сидел перед маленькой печкой с вилкой в руке и задумчиво глядел перед собою. При звуке шагов он встрепенулся и тотчас опять принялся за работу. Дядя Дик возвратился к своему месту и, потянувшись к стулу бритого субъекта, сказал, понизив голос:

-- Опять замечтался!

-- О чем?

-- В чем дело? - спросил Кей, также понизив голос.

Все трое сблизили свои головы.

-- Когда Коллинсон снял эту лесопильню, он послал за своею женою в штаты, - начал Дик вполголоса. - Целый год ждал он ее, останавливая у себя и прокармливая всех эмигрантов, которые проезжали этой дорогой, но она так и не приехала. Прошел только слух, будто она умерла.

Он остановился и придвинул свой стул еще ближе, так что их головы уже почти касались.

-- Но я слышал (его голос понизился до полного толота), что это неправда, что она убежала с человеком, который вез ее. Три тысячи миль, да три недели с глазу на глаз с другим человеком влияет на некоторых женщин. Но он ничего не знает об этом, только, конечно, когда вспомнит о ней, ему становится тошно жить одному.

Он остановился. Головы разъединились; в дверях показался Коллинсон с своим обычным меланхолически-покорным видом.

-- Готово, джентльмены, садитесь и кушайте!

С молчаливым усердием они принялись за свой скромный ужин. Редкия отрывочные замечания по поводу неудачных разведок лишь сильнее подчеркивали промежутки безмолвия. Через десять минут они уже снова были у огня с трубками в зубах. Так как в комнате было только три стула, то Коллинсон стал сбоку камина.

-- Коллинсон, - сказал Дик после продолжительного молчания, вынимая трубку изо рта. - Так как мы намерены чуть свет отправиться отсюда, то лучше всего сказать вам теперь же, что у нас нет ни гроша. Последния несколько недель мы жили на мелочь, оставшуюся у Пребля Кея, но теперь и она вышла, так что вам придется эту маленькую сумму считать за нами.

Коллинсон слегка нахмурился, но в общем не изменил своего обычного выражения терпеливой покорности.

-- Очень жаль вас, братцы, - медленно произнес он, - да и мое дело оказывается плохо. Завтра, видите-ли, я разсчитывал быть у Скиннера, чтобы взять у него новый боченок свинины и подать голос за Мезика и проведение дороги. Но Скиннер-то ничего не даст мне, если я не уплачу хоть часть денег по счету.

-- Неужели вы думаете, что в наших горах найдется такой негодяй, который потребует это? - с негодованием воскликнул дядя Дик,

-- Да он тут и не виноват, - мягко возразил Коллинсон. - Но ведь и ему не дадут товара в Сакраменто, если он не заплатит. А как же ему заплатить, если я не дам денег?

-- А! Это другое дело, то - подлый народ, в Сакраменго, - сказал дядя Дик немного смягченный.

Остальные что-то пробормотали, как бы подтверждая это общее замечание.

Вдруг лицо дяди Дика прояснилось.

этой сакраментской собаке. Вот и будет отлично!

Коллинсон просиял. Такое разрешение вопроса, повидимому, удовлетворило всех. Бритый субъект улыбнулся.

-- А для большей верности, - сказал он, - я выдам Коллинсону безсрочный вексель на себя с платежом в Сан-Франциско.

-- Это для чего? - спросил Коллинсон, и яркий румянец вспыхнул на его щеках.

-- Да на всякий случай.

-- Да на тот случай, если мы позабудем об этом, - сказал бритый, со смехом.

-- Значит, если вы, братцы, уедете отсюда и забудете, то вы думаете, что я захочу иметь дело с вашей треклятой бумагой? - сердито спросил Коллинсон.

-- Это просто формальность, Колли, - с живостью вмешался дядя Дик. - Джим Паркер - деловой человек, вот он и хочет, чтобы все было сделано по форме. Предположите, что нас убьют. Тогда вы представите свой вексель.

-- Кому? - промычал Коллинсон.

-- И вы разсчитываете, - начал Коллинсон, тяжело переводя дух, - что если вас убьют, то я пристану в вашим родственникам из-за той... безделицы, которой я вас накормил? Оставьте! Избавьте меня от этого. Мне противно даже слушать об этом.

Он гордо направился к дверям, закурил трубку и стал расхаживать взад и вперед по песчаному руслу реки. Дядя Дик вышел за ним. Два остальных путника остались у камина, и до них попеременно долетали слова увещания и протеста, всякий раз как Коллинсон и дядя Дик проходили мимо окна. Пребль Кей улыбнулся, а Паркер пожал плечами.

-- Ну, поймите же, Коллинсон, - послышался голос дяди Дика в одну из таких минут, - он будет думать, что вам жаль этого угощения. Таковы всегда эти деловые люди.

Через несколько времени они оба возвратились в дом, и дядя Дик, между прочим, сказал Паркеру:

Хотя таким образом инцидент считался исчерпанным, но после этого Коллинсон все время избегал смотреть на Паркера. Он стоял, прислонившись спиной к камину, и лицо его не раз застывало в задумчивости, причину которой дядя Дик приписывал разлуке с женой.

В комнате довольно долго царило молчание, как вдруг по крутому склону горы, как раз вдоль той дороги, по которой трое всадников недавно проехали, послышался ужасающий грохот. Он приближался, усиливался и, наконец, развеялся в порыве ветра, который обрушил на стены дома целое море мелкого песку, потряс крышу и завыл в печке. Трое приезжих, как один человек, вскочили с места и подбежали к дверям, по когда они открыли их, перед ними, точно другая, железная дверь, стояла непроглядная тьма.

-- Очевидно, кто-то проехал мимо, - сказал дядя Дик, обращаясь к Коллинсону. - Вы разве не слышали?

-- Никого не было, - ответил Коллинсон, не двигаясь с места.

-- Это скатились камни, которые вы оторвали на дороге. Иной раз они скатываются вниз лишь через несколько дней. В первое время, когда я поселился здесь, я всегда вскакивал, выбегал из дома - вот как сейчас вы сделали, и кричал как полоумный, думая, что кто-нибудь проехал мимо. На самом деле никого не было, и никто не проезжал. В конце концов, мне надоело, я махнул рукой, - пусть проезжают мимо, если хотят. Раз ночью я готов был присягнуть, что кто-то закричал и рванул двери. Все же я не встал; если он хочет есть, думаю себе, или пить, или спать, то он постучится еще раз, а мне нечего гнаться за ним. А утром я нашел у самых дверей вот какой обломок (и он кивнул на ящик с сухарями). Значит, я хорошо сделал, что не встал.

Пребль Кей продолжал глядеть из дверей.

-- Над Большим Жерлом стоит какое-то зарево, - сказал он, многозначительно глядя на дядю Дика.

-- Я видел его еще час тому назад, - сказал Коллинсон. - Должно быть, за поворотом лес горит. Теперь, кто желает попасть к Скиннеру, пусть держит ухо востро.

на подобие корабельных коек, вокруг стен соседней комнаты. Коллинсон исчез, - никто не знал и не интересовался знать, куда - и не прошло десяти минут, как сонное безмолвие овладело всем домом.

Везде было темно, кроме передней комнаты, где еще пылал камин, бросавший на стены и потолок гигантския пляшущия тени трех пустых стульев. Прошел час, и в полумраке комнаты можно было заметить, что один из стульев занят, а по балкам потолка, точно дух - покровитель дома, перебегала уродливая тень профиля Коллинсона, погруженного в дремоту, а может быть, и в размышления. Но это продолжалось недолго. Ночная тьма, которая весь вечер осаждала дом, начала медленно заползать сквозь каждую щелку и дырочку плохо сколоченных стен, и, наконец, погасила даже уголья в камине. Вместе с нею проникло в дом прохладное дуновение леса, и в этом могучем дыхании растворилась и влажная теплота человеческого тела, и запах человеческой одежды и затхлая атмосфера испорченной человеческой пищи. Прошел еще час, и пустыня опять вступила во все свои права.

где были проделаны окна. Это напомнило ему о ночном приключении в лесу, и он долго не сводил с них глаз. Мало-по-малу они сделались ярче и озарили фигуры его спящих товарищей. Между тем вокруг начала пробуждаться жизнь: по деревянной крыше чуть слышно шмыгала векша, где-то между балками потолка трепетали невидимые крылышки, из под пола доносился писк. Тут Кей погрузился в более крепкий сон, - и когда он проснулся, был уже день.

Солнце освещало пустые скамьи; товарищи Кея уже уехали. Они разстались так, как сошлись, - с беззаботностью и легкомыслием животных, без сожаления и почти без воспоминания; их светлая философия и надежды на будущее нисколько не были омрачены прошлыми неудачами и тщетностью их разведок. Если они когда-нибудь встретятся опять, они засмеются и узнают друг друга. Если нет, - они забудут без сожаления. Кей наскоро оделся и вышел, чтобы умыть лицо и руки в бочке, которая стояла подле дверей. Но чистый воздух, ослепительное сияние солнца и чудный вид почти опьянили его.

Заброшенная лесопильня лежала перед ним в своем трогательном преждевременном разрушении. Водяное колесо было скрыто среди кустов и щепок, ползучия растения и дикий виноград опутали его лопасти. В тех местах, где от бывшей некогда реки еще остались лужи стоячей воды, покрасневшей от сандального дерева, кучи опилок и хвороста покрылись бархатистым мхом. Далеко внизу, под скалистым обрывом, тянулась огромная долина, то купаясь в лучах солнца, то подернутая вьющимися струйками белого дыма. Высокий хребет гор был окутан темными перистыми облачками, которые по временам, казалось, переливались через горные вершины и медленно скатывались по их склонам, на подобие застывших водопадов. Только в одном месте, против обрыва, цепь гор была свободна от облаков; здесь зеленые сосны, казалось, вздымали все выше и выше свои бесконечные волны, которые, в конце концов, разбивались о небо.

своего гостя последние остатки свинины. Кончив кофе и сев на лошадь, которую ему подал Коллинсон, Кей почувствовал легкий стыд, вспомнив, как безцеремонно он и его товарищи поступили с своим терпеливым хозяином. Он теперь направлялся к Скиннеру с поручением от дяди Дика; он знал, что Паркер оставил свой вексель (он видел его на прилавке), но какое-то новое чувство деликатности не позволило ему напомнить об этом Коллинсону. Лучше было оставить его при его оригинальных взглядах на обязанности гостеприимства. Он дружески пожал ему руку и поскакал по скалистому подъему. Но когда он достиг более высокой терассы, и ему даже показалось, что отсюда он может различить пыль, поднятую его товарищами, разъехавшимися в две противоположные стороны (хотя он знал, что они уже уехали далеко вперед, - быть может, с тем, чтобы никогда уже не встречаться), его мысли и взоры невольно возвратились к полуразрушенной лесопильне и её одинокому обитателю.

В чистом горном воздухе он совершенно ясно видел Коллинсона, еще стоявшого у дверей. Затем Кею показалось, что Коллинсон сделал рукой прощальный жест, и что-то белое, как снег, засверкало над его головой. Это было ничто иное, как клочки векселя, которые этот чудак Сьерры, стоя у своего пустого боченка от свинины, развеял по ветру.