В горном ущелье.
Глава II

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В горном ущелье. Глава II (старая орфография)

ГЛАВА II.

Однако, очень скоро внимание Кея было обращено на нечто более для него важное. Резкий ветер, который все время, пока Кей ехал вверх, дул ему прямо в лицо, теперь переменился и дул сзади. Будучи знаком с лесными пожарами, он знал, что такое явление очень часто объясняется тем, что холодный воздух устремляется в пустоту, образованную пожаром, и потому, если бы даже он не ощущал едкой боли в глазах и необыкновенной сухости воздуха, он все-таки понял бы, что огонь к нему приближается. Очевидно было, что пожар распространялся быстрее, чем можно было ожидать, или же отклонился от своего первоначального пути. Он был крайне раздосадован этим обстоятельством, но не потому, что теперь, согласно предупреждению Коллинсона, ему приходилось ехать к Скиннеру другой дорогой, а по причине совершенно иного рода. Дело в том, что еще со вчерашняго вечера он дал себе слово посетить ущелье и изследовать эту тайну. Он держал свое намерение в секрете от товарищей, отчасти из боязни насмешек, а главным образом потому, что хотел поехать один. В этом желании его укрепляла еще и та своеобразная мысль, что хотя они все видели это явление, однако, он подметил в нем гораздо больше, чем они. В нем говорило не одно лишь пустое любопытство. Всю ночь его не покидал страх, что это таинственное жилище и его обитатели окажутся на пути распространения огня. Он не решился открыто завести об этом речь в виду явной ответственности дяди Дика за этот пожар и старался успокоить себя разсуждением, что обитатели этого дома должны были, без сомнения, заметить предвестники огня и имели время спастись. Все же, думал он, ему и товарищам следовало остановиться и помочь им, если не тогда (тут он запнулся, так как сознавал, что в его душе дело не ограничивается только этим побуждением), то теперь. Пребль Кей еще не пережил эпохи романтизма, но, как и другие романтики, думал, что навсегда застрахован от нея, благодаря своему практическому складу характера.

Между тем он достиг места, где дорога раздваивалась; если он желал объехать горящий лес и добраться до Скиннера, то он должен был повернуть вправо. Его мгновенная нерешительность сообщилась лошади, и последняя остановилась. Очнувшись от своих дум, Кей машинально взглянул вниз, как вдруг его внимание было привлечено каким-то необыкновенным предметом, лежавшим на пыльной дороге. Это была маленькая туфля, - до того маленькая, что сначала она показалась ему детской. Он сошел с коня и поднял ее. Это была старая, истоптанная туфля. Очевидно, она недолго пролежала здесь, так как не была обезцвечена и запылена, как другие предметы, попадавшиеся на дороге. Если она была обронена какой-нибудь проезжей женщиной, то она должна была проехать мимо лесопильни Коллинсона, в ту или другую сторону, не далее двенадцати часов тому назад. Трудно было предположить, чтобы туфля была обронена незаметно для её обладательницы, а в таком случае она спала во время поспешного бегства, иначе обладательница подняла бы ее. Вот каким практическим образом Кей обсуждал это романическое приключение. После этого он немедленно повернул лошадь влево и поехал по направлению к пожару.

Минут через двадцать езды он, к своему удивлению, заметил, что огонь, повидимому, изменил свое направление. Местность становилась все беднее растительностью, сухим жаром веяло более справа, именно со стороны того объезда, который Кей должен был сделать, чтобы попасть к Скиннеру. Само провидение направило его влево, и это еще подкрепило усвоенную им практическую точку зрения на романтический эпизод; не менее этому способствовало и то соображение, что огонь, по всей вероятности, еще не достиг маленького ущелья, которое он намеревался изследовать. Он ужь видел, что приближается к нему; вчера ночью, несмотря на темноту, местность произвела на него слишком сильное впечатление, чтоб он теперь не узнал её. Он миновал скалистый выступ; копыта лошади уже не стучали, а мягко и едва слышно ступали по упругому мху, и в конце концов, их звук окончательно потерялся в ползучей траве и диком винограде, которые указывали на близость густо поросшого лесом ущелья. Кое-где уже попадались, точно передовые отряды, отдельные деревья. Вскоре, однако, внимание Кея было поражено странным обстоятельством. Он уже спускался в ущелье по легкой отлогости, но находившаяся перед ним даль, вместо того, чтобы затеняться деревьями, становилась все светлее и светлее. Он встречал на своем пути отдельные деревья, которые служили передовыми часовыми леса, но самого леса не было! Кей проехал под аркой, образованной двумя высокими обломками скалы, и в изумлении остановился.

Лес действительно исчез, и все ущелье было наполнено почернелыми и обугленными пнями. Мало того, судя по всему, эта катастрофа произошла тотчас за его отступлением из этого ущелья в прошлую ночь. Очевидно было, что огонь, по непонятной, но далеко не редкой в подобных случаях игре природы, перескочил через горный хребет. Окружающия высоты были до сих пор нетронуты; только ущелье и скалистый выступ, на который они наткнулись в прошлую ночь, когда искали загадочное окно, были опустошены огнем. Кей сошел с коня и взобрался на выступ, еще не вполне остывший после пожара. На этой громаде серого камня, очевидно, сосредоточивалась главная сила огня, который бушевал в этом ущельи в продолжении нескольких часов. Кей бродил по растрескавшимся камням, как вдруг сделал открытие, перед которым бледнело все остальное. В легком вдавлении почвы, образованном перерывом или просто углублением каменного пласта, лежали обугленные и испепеленные остатки дома, сравненного с землею! Накануне всадники остановились, в каких-нибудь ста шагах от него, но ничего не заметили, потому что он был скрыт за природной засекой деревьев, покрывавших передний откос углубления.

Не смотря на крайнее опустошение, которое произвел в этом месте пожар, еще можно было различить, что этот дом состоял из четырех комнат. Между тем как все, что было там доступного горению, не устояло перед сильным огнем и превратилось в пепел, в нем осталось еще много изуродованных, покоробившихся металлических вещей, согнутых железных плит, изломанных решеток, которые указывали местоположение кухни и других комнат. Немногое, как видно, было унесено обитателями; дом со всем, что в нем находилось, был неожиданно застигнут огнем. С ужасом Кей попробовал расковырять две или три черных кучи, лежавших перед ним. Но, к его облегчению, там оказались лишь следы платья, белья, утвари, - никаких следов человеческого тела он в них не нашел. За исключением величины дома и числа комнат, нельзя было составить никакого суждения о том, какого рода был этот дом. Было-ли это обыкновенное, неприглядное жилище пограничных товарищей или какой-нибудь лесной блокгауз? Здесь ничего не осталось, кроме обычных безмолвных дымящихся развалин сгоревшого человеческого жилища.

Самое существование этого дома было загадкой. Оно было неизвестно Коллинсону, ближайшему соседу, и можно было, думать, что оно так же было неизвестно и Скиннеру. Ни Кей, ни его товарищи не заметили этого дома, когда в первый раз, днем, проехали через ущелье; лишь ночью призрачный огонек, блеснувший перед ними, мог навести их на мысль о существовании в этом лесу жилья, но и тогда оно было так удачно скрыто, что они не могли обнаружить его, когда наткнулись на его каменное основание. Несомненно, что существование этого дома скрывалось, и скрывалось умышленно. Но для чего?

В продолжении нескольких минут Кей терялся в самых романтических догадках. Быть может, какой-нибудь отшельник, наскучив условностью цивилизованного общества, предпочел жизнь на лоне природы и удалился сюда с своей единственной дочерью. Изловчившись в отыскивании следов, он легко открыл способ добывать для себя припасы из отдаленных поселений, избегая обычных тропинок, которые вели мимо Коллинсона или Скиннера. Но отшельники редко живут в обществе молодых дочерей, которые не могут с такою враждебностью относиться к миру и представляют для них неподходящих товарищей. Но почему в таком случае не жена? Его убеждение в крайней молодости той женщины, лицо которой он видел в окне, было, в сущности, основано лишь на найденной им туфле. Но если - жена, согласие которой на отшельничество тоже могло быть подвержено сомнению, то почему не чужая жена? Тогда являлось и основание для скрытности; это был конец эпизода, быть может, небезизвестного даже в такой глуши. А теперь кара Немезиды настигла их и положила предел их преступному счастью. Целая романтическая история была готова. Но и она не вполне удовлетворяла его - до такой степени неизвестность оставляет позади себя самую хитроумную теорию.

Его внимание уже несколько раз обращалось на растрескавшуюся стену утеса, которая во время пожара должна была испытать всю силу огня. Это доказывалось и её многочисленными трещинами и отколовшимися кусками, которые лежали у её подножия. Кей подобрал несколько еще теплых осколков и нисколько не был удивлен, что они легко разсыпались в его руках в мелкий сероватый порошок. Хотя в настоящее время его внимание, главным образом, было поглощено людьми, тем не менее инстинкт разведчика был в нем настолько силен, что он машинально положил эти осколки к себе в карман. После нового тщательного осмотра местности, в поисках каких-либо следов её исчезнувших обитателей, он вернулся к своей лошади. Здесь он вынул из седельного мешка драгоценную для всякого разведчика бутылочку в деревянной оправе и, открыв ее, налил оттуда в стаканчик из толстого стекла немного дымящейся жидкости. Затем он бросил в стакан несколько кусочков известкового камня и небрежно стал следить за происходящим кипением. Когда химическая реакция кончилась, он перелил жидкость в другой стакан, который поставил на землю, а затем, взяв свою дорожную флягу, налил из нея немного чистой воды в обыкновенную оловянную чашку, также составлявшую один из предметов его походного снаряжения. Растворивши в этой воде щепотку соли, которую он достал из того же седельного мешка, и смочив в этом растворе пальцы, он стряхнул одну каплю в стаканчик. В безцветной жидкости мгновенно образовалось белое облачко, которое затем в виде белых хлопьев опустилось на дно. Глаза Кея заблестели, и небрежное выражение мигом сбежало с его лица. Дрожащими пальцами он стал еще и еще подливать соляной раствор в стаканчик, и каждый раз с тем же результатом, так что, в конце концов, дно стаканчика сплошь покрылось серым осадком. Лицо Кея было почти также серо.

Он превозмог свое волнение, и его руки уже не дрожали, когда он осторожно, чтобы не тронуть лежавшого на дне осадка, слил жидкость на землю. Затем он вынул свой ножик, набрал его концом немного серого осадка, опорожнил оловянную чашку, поставил ее вверх дном на свои колени, насыпал туда осадок и начал разравнивать его черенком ножа по плоской поверхности дна. Он предполагал растереть этот осадок лезвием своего ножа, но уже в ту минуту, когда он стал разравнивать его по поверхности дна, ножик оставил на осадке и на чашке блестящую полосу полированного серебра.

Он встал на ноги и глубоко вздохнул, чтобы усмирить биения сердца. Затем он опять взобрался на скалу и еще раз обошел ее. Но теперь он уже отталкивал ногой обгорелые кучи и не заботился о том, что оне в себе содержали. Кей вовсе не был жестоким человеком и даже, пожалуй, не был чужд известной утонченности; он был джентльмен по инстинкту и в душе его всегда легко пробуждалось сочувствие к другим. Но в эту минуту все его внимание было сосредоточено на известковом пласте. Первым его побуждением было удостовериться, не сохранил-ли этот пласт каких-нибудь следов предшествовавших исследований, разведок или даже работ неожиданно изгнанных обитателей. Никаких следов не оказалось. Очевидно было, что обитатели не подозревали ничего. Нельзя было поэтому и предполагать, чтобы они когда-нибудь вернулись на свое прежнее местожительство, которое теперь было опустошено и легко могло быть открыто проезжими; они, по всей вероятности, уже были далеко; их преступная тайна побудит их сюда более не возвращаться. Чувство необыкновенного облегчения овладело душой этого романиста по натуре. Он видел в этом волю Всевышняго и восторгался её поэтическим проявлением. Он побежал к своему седлу, вынул из мешка старательно написанное формальное заявление о преимущественном праве завладения, составленное им и его бывшими товарищами для общих разведок, вытер их подписи и оставил только свою. Он вспомнил при этом, что оба его товарища уже далеко отсюда, и опять преисполнился чувством благодарности к Провидению, Которое вернуло его назад, в это ущелье. С невольной улыбкой он выбрал из груды развалин обгорелый столб, воткнул его в землю в нескольких шагах от каменного пласта и укрепил на нем свое "Заявление". Затем, с добросовестностью, к которой, быть может, побудило его только что проснувшееся в нем религиозное чувство, он отколол при помощи своей кирки кусок известкового пласта, в доказательство действительных работ, требовавшихся законом для установления права. Когда он вернулся к лошади и стал прятать в седельные мешки все вынутые им вещи, он наткнулся на найденную им туфлю. Его внимание теперь настолько было поглощено сделанным открытием, что он уже хотел выбросить эту туфлю, как лишнюю обузу, на землю, но затем у него мелькнула смутная мысль, что она может ему пригодиться для опровержения каких-нибудь ложных притязаний. Он уже не думал о том романе, который так быстро сложился в его воображении, и вовсе не считал себя в чем-либо нарушающим договор с своими бывшими товарищами. Удача, выпавшая на долю одного, составляла очень нередкое явление при совместных разведках. Необыкновенная важность сделанного им открытия сама некоторым образом указывала на подвиг единичного лица. Он сделал примерное вычисление богатства жилы по количеству осадка, полученного при грубом опыте, измерил длину, ширину и толщину пласта, основываясь на некоторых геологических познаниях и на господствовавших в то время теориях. Добыча предвиделась колоссальная. Разумеется, для разработки жилы необходим был капитал; ему предстояло "принять в дело" других и разделить с ними свое благополучие, но руководство всем предприятием навсегда должно было остаться за ним.

Но в эту минуту он вздрогнул так, как еще никогда, вероятно, не вздрагивал в своей жизни. За обугленными кустами послышался звук человеческих шагов, и в двадцати шагах от себя Кей увидел Коллинсона, только что сошедшого с мула на землю. Кровь устремилась к бледным щекам Кея.

-- Опять на разведки? - сказал собственник лесопильни с своей обычной усталой улыбкой.

-- Нет, - с живостью ответил Кей. - Я только поправлял седло.

Краска на его лице еще более сгустилась при этой невольной лжи. Если бы он раньше подумал хорошенько, то, по всей вероятности, он более радушно встретил бы Коллинсона и рассказал бы ему все. Но теперь у него мелькнуло неприятное подозрение. Быть может, его бывший хозяин лгал и в действительности превосходно знал о существовании дома. Быть может, он знал и о существовании жилы, не даром он говорил о какой-то серебряной скале. Кей обернулся к нему с сердитым лицом. Но следующия слова Коллинсона разсеяли его подозрения.

ведь он едет в Скиннеру. Он обо мне заботится, хочет, чтобы Скиннер дал мне новый боченок свинины, и даже на такой риск идет. Досадно мне стало, что я сказал вам об этом. Оседлал я свою Дженни, да и махнул за вами, все равно, думаю, надо побывать у Скиннера и подать голос.

-- И прекрасно! - быстро ответил Кей, думая только о том, как бы поскорее увести отсюда Коллинсона. - Поедем вместе и похлопочем о боченке свинины.

В своем благополучии он совершенно искренно возгорелся мыслью помочь Коллинсону.

-- В таком случае скорее вперед, - добавил он, взлезая на коня. - Иначе огонь отрежет нам путь.

-- А я думал, что вы поехали этой дорогой, потому что она короче, - сказал Коллинсон, упрямо преследуя свою мысль. - И в самом деле можно было бы сюда поехать. Впереди, кажется, все чисто.

-- Да, - ответил Кей, - огонь сделал скачек, но за поворотом он продолжает бушевать. Вернемся лучше к перекрестку.

Его лицо еще пылало под влиянием его лживых уверток и нетерпеливого желания увести Коллинсона отсюда. Сделай последний еще несколько шагов, он очутился бы перед развалинами дома и "заявлением", а этого Кей не желал допустить, пока не привел своих планов в исполнение. Какое-то злобное чувство в человеку, которому он за минуту перед тем хотел оказать услугу, вдруг овладело им.

-- Ну, едем, - сказал он почти грубо.

К его удивлению, Коллинсон повиновался, с своей обычной угрюмой покорностью и даже как будто чувствуя угрызения совести за хлопоты, которые он причинял своему покровителю.

-- Пускай будет по вашему, тем более, что к Скиннеру-то вы ради меня едете. Эх, напрасно я рассказал вам об этом!

И они быстро направились вперед. Выехав из ущелья, Кей почувствовал облегчение и слегка притянул поводья лошади, как вдруг Коллинсон заметил:

-- А я все думал о том, что вы спрашивали, не живет-ли кто здесь неведомо для меня.

-- Ну? - сказал Кей с новым испугом.

-- Так вот я и хотел предложить вам осмотреть теперь ущелье, в котором вчера вы видели что-то, - нерешительно произнес Коллинсон.

-- Вздор! - поспешно ответил Кей. - Мы ничего не видели, это нам показалось. А дядя Дик просто шутил надо мной относительно того, что мне почудилось женское лицо, - прибавил он с принужденным смехом.

Коллинсон грустно посмотрел на него.

-- Так вот оно что! Вы, значит, шутили. А мне и невдомек, хоть и можно было догадаться, что дядя Дик шутит.

Некоторое время они ехали в молчании. Кей был поглощен тревожными мыслями и хотел скорее доехать до Свиннера. Скиннер был не только почтмейстером, но и "регистратором" округа, и всякий, кто открыл рудоносную жилу, не мог чувствовать себя безопасным, пока не отметил у него своего формального права. Это вовсе не разглашало тех открытий, которые еще должны были держаться в секрете, и равным образом не знаменовало собою успеха; сплошь и рядом эти формальные записи оставались незамеченными и неоспоренными среди множества восторженных мечтаний увлекающихся изследователей. Вдруг Кей был пробужден от задумчивости новой фразой Коллинсона.

-- Вы сказали, что сейчас поправляли седло, - медленно произнес он.

-- Да, - ответил Кей почти сердито, - я поправлял.

-- Может быть, и поправлял, - нервно ответил Кей. - А что такое?

-- Да я хочу спросить вас еще об одном. Вы не везете с собой женских башмаков?

Кей почувствовал, что побледнел.

-- Что вы хотите этим сказать? - пролепетал он.

В первую минуту он положительно не решался поднять глаз на своего спутника; когда же он, наконец, отважился взглянуть на него, он, к своему изумлению, увидел, что Коллинсон взволнован не меньше его.

-- Оно, положим, и не совсем-то ловко спрашивать вас об этом, но видите-ли, в чем дело, - нерешительно продолжал Коллинсон. - У этого самого перекрестка я нашел женский башмак. Прямо попался мне по дороге. Я и говорю себе: "ужь несколько недель мимо моей лачуги никто не проезжал, кроме вас, а башмак этот, по всему видно, лежит здесь не более некольких часов. Потом же я знал, что вокруг нет ни одной женщины. Дядя Дик, или тот, другой, не могли его обронить, потому что тогда вы бы подняли его. Вот и вышло, что вы обронили этот башмак. Вот он.

Он осторожно вытащил из кармана то, что Кей уже ожидал увидеть, - копию той туфли, которая была у него в седельном мешке. Прелестная беглянка, очевидно, потеряла их обе.

Но теперь Кей уже успел приготовиться (такого рода притворство, вероятно, нетрудно), чтобы немедленно сбить Коллинсона с того пути, на который он неожиданно вступил. Предположение Коллинсона пришлось в этом случае ему как раз на руку и было - Кей опять готов был поверить - положительно внушено свыше. Он нервно засмеялся и, снова краснея, что придавало его словам еще более вероятности, ответил:

-- Вы правы, дружище! Это действительно моя туфля. Я сознаю, что это чертовски глупо, но ведь мы всегда бываем дураками, где замешается женщина, - и я с этой туфлей не разстанусь ни за какие деньги.

Он развязно протянул руку, но Коллинсон удержал туфлю в руках, с серьезным видом разглядывая ее.

-- А можно будет у вас узнать, как к вам попал этот башмак? - спросил он.

-- Разумеется, нет! - ответил Кей, искусно разыгрывая из себя человека, которого такой вопрос немного смешит и в то же время приводит в негодование. - Что это вы задумали, старый плут? За кого вы меня принимаете?

Но Коллинсон был далек от смеха.

-- Ну, так, может быть, вы скажете мне, какого роста, и какова вообще была та, что носила этот башмак?

-- Дала вам? - переспросил Коллинсон, поднимая глаза.

-- Да, - резко ответил Кей.

Коллинсон, не покидая своего серьезного вида, подал ему туфлю.

-- Я спрашивал вас, - медленно начал он с каким-то невозмутимым достоинством, которого Кей еще никогда не замечал в нем, - потому что форма, величина и вышивка этого башмака напомнили мне кое-кого. Но та, о которой я думал, не из таких, чтобы вы могли получить от нея башмак.

почувствовал себя оскорбленным этими словами, равно как и видом нравственного превосходства Коллинсона. Недобросовестно воспользовавшись сплетней дяди Дика, он насмешливо сказал:

-- А вы, понятно, подумали о своей законной жене?

-- Да, о ней, - серьезно ответил Коллинсон.

Было-ли что-нибудь особенное в тоне Коллинсона, или его собственные мысли были поглощены другим предметом, только Кей не продолжал этого разговора, и таким образом наступило молчание. Они теперь приблизились к наружной границе пожара, и дым, окутывавший нетронутые леса, или низко стлавшийся по земле, до того слепил им глаза, что они несколько раз сбивались с дороги. По временам на них веяло таким жаром, как будто они неожиданно натыкались на горящий лес, или попадали в замкнутый круг огня. Замечательно, что внезапное счастье как будто лишило Кея его обычного беззаботного удальства, и он то и дело тревожно совещался с Коллинсоном. Были минуты, когда он даже сожалел, что поехал к Скиннеру этой дорогой, и горько упрекал себя за неуместное желание услужить Коллинсону. Как досадно будет, если именно теперь, на пороге осуществления своих давних мечтаний, он погибнет, благодаря невежеству и глупости этого неповоротливого моралиста. Но когда, благодаря этому же моралисту, они взобрались на крутой склон второй горной цепи и были уже почти в безопасности, ему стало стыдно за свое сердитое молчание и еще более сердитые ответы. Но Коллинсон, вследствие-ли своего непобедимого терпения или, может быть, в обычном припадке раздумья о жене, повидимому, ничего не замечал.

Наклонное плоскогорие, усеянное серыми камнями, отделяло их теперь от огня, бушевавшого на более низком горном кряже. Вскоре они перевалили через хребет, начали спускаться по противоположному склону и, наконец, достигли проезжей дороги, которую Кей радостно приветствовал. Уже более двух недель он не видел следа колес, и эта первобытная дорога казалась ему гладким путем к богатству, потому что она вела в Скиннеру, а оттуда - к большой почтовой дороге на Мерисвилль, - конечную цель его стремлений. Еще несколько минут, и они увидели поселок Скиннера, затерянный в горах, точно грязный зимний сугроб.

как будто ежедневный правильный пульс цивилизации бился, хотя и слабо, в этом отдаленном пункте. Два раза в день - когда отходила почтовая повозка - здесь замечалось даже оживление. Когда Кей и Коллинсон подъехали в постоялому двору, у ворот уже стояла повозка, готовая отправиться навстречу дилижансу, который проходил в трех милях от поселка. Провидение, очевидно, продолжало покровительствовать Кею. Он имел короткий оффициальный разговор со Скиннером, как регистратором, и должным образом записал свое право; затем он наскоро и по секрету переговорилес тем же Скиннером, как содержателем лавки, и таково было обаяние этого миллионера в зародыше, что Скиннер по первому же его слову изъявил готовность расширить кредит Коллинсона. Кей поспешил сообщить эту приятную весть Коллинсону и весело добавил:

-- И знаете, что я вам скажу? Если у вас опять не будет денег, то Скиннер охотно отпустит вам товар под вексель Паркера.

-- Вы говорите про ту бумажку, что оставил тот парень? - спросил Коллинсон.

-- Да.

-- Я разорвал ее.

-- Говорю же вам, разорвал!

Кей с изумлением посмотрел на него. Как хорошо, что он не вздумал доверить своей тайны этому невежественному и исполненному предразсудков человеку! Легкия угрызения совести, которые он почувствовал в эту минуту, вспомнив о туфлях, побудили его поскорее разстаться с Коллинсоном. Не ясно-ли было, что и в эпизоде с туфлями он не мог довериться Коллинсону? Этот тупоумный фанатик способен был возстать против завладения рудоносной жилой, пока не был разыскан исчезнувший собственник ущелья. Но был-ли Кей уверен, что Коллинсон теперь не заглянет в ущелье? Во всяком случае он принял уже меры.

Кей хотел оставить свою лошадь у Скиннера, в качестве обезпечения долга Коллинсона. Но обязательный Скиннер отклонил это. Тогда Кей предложил Коллинсону взять лошадь к себе и пользоваться ею до востребования. Кей разсчитывал на то, что Коллинсон навьючит теперь свой товар на мула, а сам поедет на лошади и таким образом будет принужден возвратиться на лесопильню по "объездной тропинке", более удобной для двух животных.

-- Вы не боитесь разбойников? - спросил кто-то. - Теперь они кишмя-кишат в наших горах. Не далее, как на прошлой неделе они остановили дилижанс.

хороших лошадок. Ну, а на эту они не позарятся, - прибавил он и бросил саркастический взгляд на лошадь Кея. Но последний, пожав руку своему долготерпеливому товарищу, уже поместился в почтовой повозке, так что острота Скиннера осталась незамеченной. Когда повозка тронулась в путь, мысли Кея устремились на эту новую опасность, которая могла грозить эксплоатации его открытия. Но затем он разсудил, что в ущельи - первое время, по крайней мере - будет добываться лишь необработанная руда и доставляться в Мерисвилль в таком виде, который не представит ничего заманчивого для разбойников. Другое дело, если бы это была золотоносная жила! И опять Кей увидел в этом покровительство свыше.

Через неделю Пребль Кей возвратился в Скиннеру с приказчиком, десятью рабочими и неограниченным кредитом у мерисвилльских капиталистов. Экспедиции такого рода не возбуждали никакого удивления в поселке Скиннера. И раньше целые отряды весело отправлялись в пустыню, - никто не знал: куда и зачем. Тихие, безмолвные леса не выдавали тайны, пока еще существовали. Все эти отряды затем исчезали, - никто не знал, когда и где, и часто - увы! - с неоплаченным счетом у Скиннера. Поэтому и в экспедиции Кея не было ничего, что могло бы возбудить любопытство. Еще через неделю на месте загадочных развалин дома стоял одноэтажный сосновый барак, в котором помещался Кей с своими людьми. В ущелье были сделаны выемки и весь пласт обнажен.

Прошла еще неделя, и все следы прежних обитателей, пощаженные огнем, были затоптаны ногами работников "Серебряной Компании Лесистого Ущелья". Никто из прежних товарищей Кея не узнал бы теперь этого ущелья с его черными откосами и каменным основанием; даже Коллинсон не поверил бы, что эта расщепленная и разрытая скала, с многочисленными кучами свежих обломков, - то самое место, на котором он когда-то застал Кея. А сам Кей, в своем торжестве, забыл все, кроме случайного опыта, которому он был обязан своим успехом.

Но, однажды, когда ночная тьма сострадательно спустилась на эту сцену лесного увядания и на еще более неприятную и безотрадную картину человеческих работ, а тихий ропот сосен доносился сюда с нетронутого горного склона, громкий крик и топот лошадиных копыт разбудил обитателей барака. Они поспешно вскочили на ноги, схватили оружие и выбежали наружу, но увидели перед собою темное кольцо всадников и два пылающих сосновых факела. В темноте послышался тихий, но отчетливый голос власти:

-- Положите ружья, поднимите вверх руки, - у нас больше людей!

-- Подавайте сюда вашего начальника! Пусть он выйдет вперед и станет подле того факела.

Один из пылающих сосновых факелов отделился от темного круга и двинулся в центру. Пребль Кей хладнокровно и самоуверенно стал подле него.

-- Хорошо, - продолжал тот же голос. - Теперь мы требуем Джека Риггса, Сиднея Джека, Френча Пита и Одноглазого Чарли.

Живое воспоминание о ночном эпизоде в ущелье - когда он и его товарищи кричали в темноте - промелькнуло в голове Кея. Инстинктивно чувствуя, что настоящая сцена имеет какое-то отношение к прежним обитателям ущелья, он спокойно спросил:

-- Штат Калифорния, - ответил голос.

-- Ну, так пусть штат Калифорния ищет где-нибудь дальше, - сказал Кей своим обычным приятным тембром. - Здесь нет тех, кого вы назвали.

-- Кто вы такой?

-- Директор "Серебряной Компании Лесистого Ущелья", а эти люди - мои рабочие.

-- У вас есть бумаги для доказательства этого?

-- Есть, в бараке. А у вас?

-- У меня предписание шерифа Сиерры.

Последовало молчание, и затем тот же голос, но уже менее уверенно, спросил:

-- Три недели. Я приехал сюда в день лесного пожара и завладел местом.

-- Здесь не было другого дома?

-- Были какие-то развалины, - вы и теперь можете их видеть. Вероятно, сгорел какой-нибудь шалаш.

Из темноты послышался тот же голос:

Рабочие Кея разсмеялись, но смех тотчас умолк, когда говоривший медленно подошел к факелу, и они увидели его смуглое лицо, не утратившее своего мужественного выражения, не смотря на неудачу.

-- Не зайдете-ли ко мне закусить? - любезно спросил Кей.

-- Нет. И без того довольно кутерьмы наделал я тут. Ну, такова ужь моя обязанность. Спокойной ночи! Ребята, вперед!

Оба факела, колыхаясь, двинулись вперед, а за ними потянулась вереница безмолвных теней; через минуту послышался стук копыт по камню, и затем все стихло. Глядя им вслед, Кей чувствовал, что вместе с ними исчезает единственная тень, которая до сих пор лежала на его богатстве, теперь, когда прежние обитатели ущелья оффициально объявлены беглыми и преступниками, он мог быть совершенно спокоен за свое открытие и свое право. Но, странное дело, в тот самый момент, когда он повернулся, чтобы зайти в барак, перед его умственным взором, с какой-то укоризной, предстало то лицо, которое он видел ночью в окне.