В горном ущелье.
Глава III

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В горном ущелье. Глава III (старая орфография)

ГЛАВА III.

О замечательном открытии в Лесистом Ущельи Коллинсон, повидимому, еще ничего не знал. Возвращаясь отт Скиннера, он, вопреки опасениям Кея, не посетил ущелья, да и после того не заглядывал в эту местность. Он не слышал ни о формальной явке Кея к регистратору, ни о прибытии рабочих. Немногие путники, попадавшие к нему на лесопильню, приезжали из долины, а на обратном пути от Скиннера направлялись по более длинной, но и более удобной почтовой дороге, пересекавшей горный кряж. Таким образом Коллинсон остался в стороне от того потока благополучия, который щедро излился из рудоносной жилы на поселок Скиннера; он жил так далеко, что не мог даже разсчитывать на случайное посещение рабочих Кея во время субботняго отдыха. Его отчуждение от цивилизации ничем не нарушалось, потому что те путники, которые заезжали к нему из долины, были, как и он, грубыми западными поселенцами. Маленький отряд, совершавший разведки и прибегнувший ночью к его скромному гостеприимству, был явлением исключительным; в простоте своей души Коллинсон не подозревал, что трое товарищей явились к нему лишь потому, что не имели ни цента в карманах и не могли обратиться ни к кому другому. Их ночное посещение было для него приятною случайностью, но он, с присущим ему безграничным терпением, нисколько не сетовал на то, что этой случайности не суждено повториться. Для редких гостей у него снова был полный боченок свинины и куль муки; его собственные потребности были немногочисленны.

Через день или два после ночного посещения шерифа, Кей поехал верхом на лесопильню. Как всегда, Коллинсон не разслышал топота лошадиных копыт за шумом скатывавшихся по склону булыжников. Лишь когда Кей, немного раздосадованный этим невниманием - ведь теперь он был директором Компании, - присоединил к общему шуму и свой голос, Коллинсон показался в дверях.

-- Я стреножил вашу лошадь и пустил ее на луг позади лесопильни, - спокойно сказал он, машинально разнуздывая лошадь Кея, прежде чем тот успел сойти на землю. - Теперь она так разжирела, как не может быть лучше. Спина у нея совершенно зажила.

Кей не мог удержаться от нетерпеливого пожатия плеч. Прошло уже три недели со времени их последней встречи, - три недели, которые принесли Кею столько волнений, труда, хлопот, удач, а этот человек и его лесопильня глупейшим образом остались все те же. На один миг ему даже почудилось, что лишь это - действительность, а остальное - какой-то чудный сон, от которого он теперь пробуждается. Но следующия слова Коллинсона прогнали это ощущение.

-- Я все разсчитывал, что вы напишите из Мерисвилля Скиннеру насчет этой лошади, чтобы вам доставить ее. Я никак не думал, что вы приедете назад.

Из этого было совершенно ясно, что Коллинсон ничего не знал. Но Кею, все-таки, было крайне неловко рассказывать ему теперь всю историю и сознаться, что в тот момент, когда Коллинсон настиг его в ущельи, он производил химический анализ. Он выпутался из затруднений, сказав, что открыл обильное содержание серебра в руде уже после того, как прибыл в Мерисвилль. Тем не менее, рассказывая о своих дальнейших успехах, он испытывал крайнее смущение. Будучи по своей натуре чужд всякого хвастовства, он не имел ни малейшого желания выставить перед Коллинсоном свою проницательность или несокрушимую энергию, благодаря которой ему удалось образовать компанию и начать разработку. Но именно это желание несколько ослабить краски и затрудняло его, и под серьезным терпеливым взором своего собеседника, он весьма нескладно рассказал свою историю. На лице Коллинсона не отразилось ничего, похожого на интерес или неудовольствие. Когда тот кончил свою нескладную повесть, Коллинсон медленно сказал:

-- Значит, дядя Дик и тот, другой... Паркер - не получают никакой доли в вашей находке?

-- Нет, - с живостью ответил Кей. - Разве вы не помните, что мы утром расторгли наше товарищество и поехали разными дорогами? Неужели вы думаете, - прибавил он с принужденной усмешкой, - что если бы дядя Дик или Паркер наткнулись на жилу, после того как разстались со мною, то они бы приняли меня?

-- Разве нет? - серьезно спросил Коллинсон.

-- Понятно, нет!

Он разсмеялся несколько более естественно, но затем прибавил с смущенной улыбкой:

-- А вы думаете, что да?

-- Нет, я ничего не думаю, - быстро ответил Коллинсон.

Когда они, с стаканами в руках, уселись перед огнем, Коллинсон, однако, возвратился к прежнему разговору.

-- Вы говорите, что они поехали своею дорогой, а вы - своею. Но вы вернулись на ту дорогу, по которой раньше проехали все вместе.

На этот раз Кей чувствовал под ногами более твердую почву и дал осторожный, но согласный с истиной ответ:

-- Да, но я вернулся в ущелье лишь затем, чтобы удостовериться, нет-ли там в самом деле какого-нибудь дома, и если есть, - предупредить обитателей о приближающемся пожаре.

-- Там был дом, - задумчиво произнес Коллинсон.

-- Одне только развалины.

Он остановился и покраснел, вспомнив, что в предшествующем разговоре с Коллинсоном отрицал их существование. Поэтому он поспешно продолжал:

-- То есть, я узнал от шерифа, что там был дом. Мое возвращение в ущелье, - добавил он, чувствуя себя опять на более надежной позиции, - было простою случайностью, открытие жилы - это также случайность, и всем этим я также мало обязан своим товарищам, как и вам. Если хотите, - продолжал он со смехом, - вы уже скорее имеете право на участие в этом деле, так как приехали туда одновременно со мною. И уверяю вас, если бы я знал, чем все это пахнет, я бы охотно принял и вас, - только, конечно, тут требовался капитал, да кое-какие познания.

Он был очень рад, что запустил эту дипломатическую фразу, которая только что пришла ему в голову, и любезно посмотрел на Коллинсона. Но последний хладнокровно ответил:

-- Это почему? - спросил Кей почти сердито.

Коллинсон медлил. Затем он сказал:

-- Потому что я ничего не взял бы из этого места.

Кей почувствовал облегчение. Зная причуды Коллинсона, он ему верил. Он поступил очень благоразумно, что не доверился ему в самом начале; чудак счел бы своим долгом открыть этот секрет и другим.

-- Я не так щепетилен, - ответил он со смехом. - При том же я уверен, что ни один смертный не только не касался серебра в этом ущельи, но даже не подозревал о его существовании. Однако, я хочу вам еще кое-что сказать об этом ущельи. Вы помните, как вы подобрали на дороге туфлю?

-- Помню.

-- Ну, так я вам про эту туфлю налгал. Я и не думал терять её. Наоборот, я сам поднял другую такую же туфлю, неподалеку от того места, где вы нашли свою, и мне хотелось знать, чья она. Теперь я вам прямо скажу, Коллинсон, - я уверен, что в том доме была женщина, и её-то лицо я видел в окне. Вы помните, как товарищи шутили надо мной? Ну, мне, может быть, не хотелось, чтобы и вы надо мною смеялись. Но все это время совесть меня грызла за мою ложь. Вы сами как будто тоже интересовались этими туфлями, и я боялся, что понапрасну сбил вас с толку. Поэтому, если у вас есть какие-нибудь догадки насчет этой женщины, то мы можем теперь это обсудить сообща. Вы, кажется, говорили... или, может быть, я так понял ваши слова - поспешно добавил он, вспомнив, что предположение было сделано им самим, да и то в виде насмешки, - будто она напоминает туфлю вашей жены. Так как ваша жена умерла, то это, разумеется, ничего не объясняет и может быть случайным сходством. Разве только...

Он запнулся.

-- Оне еще у вас?

-- Да, обе.

Он вынул их из кармана своей куртки.

Когда Коллинсон взял их в руки, его лицо приняло еще более серьезное выражение.

-- Вот странно! - задумчиво сказал он. - Когда смотришь на обе туфли, сходство делается еще более поразительным. Видите-ли, у жены моей была прямая нога, так что она никогда не различала правой и левой туфли и надевала их, как попало. А поглядите на эти туфли: одна сделана на правую ногу, другая - на левую, а между тем видно, что оне носились безразлично.

-- Ну, и другая женщина могла иметь такую особенность, - заметил Кей.

-- Не могла, а наверное имела, - ответил Коллинсон.

На мгновение Кей был тронут мужского уверенностью ответа, но, вспомнив сплетню дяди Дика, он подумал, что незнакомка, обитавшая в разбойничьем вертепе, могла быть и жена Коллинсона. Ему было интересно выяснить это обстоятельство, и он продолжал более дружеским тоном.

-- Вы видите таким образом, что в ночь пожара эта женщина, несомненно, находилась в том доме. Она бежала, и с большою поспешностью, потому что не успела даже переодеть туфли на башмаки. Должно быть, она уехала верхом, - иначе она не могла бы потерять туфель. Но теперь, спрашивается, что она делала у этих негодяев? Лицо, которое я видел в окне, было невиннее, чем у святой.

-- Значит, она не из таких, о которых вы говорили, когда я спросил про туфли, а вы ответили, что оне вам подарены, - язвительно заметил Коллинсон, но без всякого упрека в тоне.

-- Да, - нетерпеливо ответил Кей.

-- Когда-то, ужь много лет тому назад, я читал про итальянских разбойников, которые крадут женщин, - задумчиво начал Коллинсон, - но это совсем не в характере наших калифорнских разбойников. Господи! Если бы кто-нибудь из них осмелился хотя словом затронуть женщину, их давным-давно выжили бы из штата. Нет! Женщина, которая была там, сама пришла к ним.

Так как по лицу Кея не было видно, чтобы он согласился с последним умозаключением, или вообще удовлетворился им, то Коллинсон, бросив на него взгляд, продолжал несколько мягче:

-- Я вижу, что вас тревожит, м-р Кей. Вы думаете, что этой несчастной женщине принесла бы пользу самая малая частица богатства, найденного вами на том месте, где часто ступали её туфельки. Вы думаете, что это богатство, может быть, отвратило бы ее и всю эту шайку от дурной жизни.

М-р Кей не думал ничего подобного, но по какому-то смутному побуждению он подавил в себе насмешливый ответ, который уже был у него на языке. Он нетерпеливо поднялся с места.

Он замолчал и затем положил на стол три или четыре крупных золотых монеты.

-- Вот вам наш общий должок, Коллинсон, - сказал он. - Я уж сам увижусь с остальными и разсчитаюсь с ними. Когда-нибудь, если случится вам завернуть ко мне, - надеюсь, что вы навестите нас, - вы приведете лошадь. А до тех пор можете пользоваться ею; она будет попроворнее вашего мула. Как дела? - прибавил он, бросив небрежный взгляд вокруг, на пустую комнату и запыленный прилавок.

-- Этой дорогой мало кто проезжает, - с такою же небрежностью ответил Коллинсон, подбирая со стола деньги. - Бывают кое-какие парни из долины, да и у них почти всегда пусто в кармане.

Кей улыбнулся, видя, что Коллинсон, забрав деньги, не думает дать ему расписку, - тем более, что относительно уничтожения векселя Паркера он должен был поверить Коллинсону на слово. Но он только с любопытством посмотрел на своего наивного хозяина и ничего не сказал по этому поводу. Спустя минуту он произнес веселым тоном:

-- Вы совсем отрезаны от мира. Знаете, у меня сначала была мысль купить вашу лесопильню, Коллинсон, поставить сюда паровую машину и пилить лес для наших новых построек. Но вы так далеко от проезжей дороги, что отсюда никак не вытащишь бревен. Это мне и помешало, не то я предложил бы вам хорошия деньги.

-- Я не разсчитываю продавать своей лесопильни, - просто ответил Коллинсон и, заметив на лице своего гостя выражение недоверия, добавил: - Всю эту историю я затеял, когда ожидал свою жену из восточных штатов, а теперь я хочу сохранить лесопильню в намять о ней.

Кей слегка приподнял брови.

-- Кстати, интересно знать, как вы думали пустить в ход лесопильню при таком ненадежном водоснабжении? Вы никогда нам об этом не говорили.

-- Когда я поселился здесь, оно не было ненадежно, м-р Кей. Здесь протекал полный, глубокий поток, бравший начало прямо со снеговых вершин. Землетрясение уничтожило его.

-- Землетрясение! - повторил Кей.

-- Да. Если землетрясение могло приподнять ту жилу, о которой вы говорили в первый день, как приехали сюда, и которую вы нашли на другой день, то оно могло, я думаю, сыграть штуку и с простым горным ручьем.

-- Но переворот, о котором я говорил, произошел много веков тому назад, тогда весь этот край изменил свои очертания, - сказал Кей со смехом.

-- Ну, так я вам скажу, что ваше землетрясение было десять лет тому назад; когда я только приехал сюда. Кому помнить, как не мне! Чудный такой день выдался осенью, жаркий, сухой, как будто в лесу где-нибудь поднялся пожар; только ветра не было никакого. Все точно заснуло. Листья на деревьях висели, как оловянные. Кроме ручья, да вон того колеса, ничто не двигалось. Ни одна птица не поднималась на воздух над горами; векши притаились в лесу; даже ящерицы среди камней лежали неподвижно, как китайские идолы. И кругом становилось все тише и тише, и когда я вышел погулять по краю обрыва, мне захотелось закричать, чтобы услышать хоть собственный голос. Куда ни глянешь, все словно в какое-то тонкое покрывало закутано. Даже солнце стояло посредине неба, словно и оно не могло двинуться с места. Так и казалось, что все чего-то ждет, ждет, ждет. А потом вдруг словно подалось что-то, и покатилось с таким грохотом, как будто земля с своего гвоздя соскочила. Я посмотрел вверх, думая, что это с горы катятся какие-нибудь большие камни, но нет, ничего не было видно. Пока я смотрел, вся верхушка вон того утеса тихонечко наклонилась ко мне, точно кивала мне на прощанье, а потом сразу исчезла, прежде чем я успел опомниться. Вы видите на горе ту груду камней? На тысячу футов под нею еще до сих пор стоят деревья, футов в триста вышиною. Вы знаете, конечно, как эти сосны растут на горных склонах? Как посмотришь на них, то кажется, будто оне лезут все выше, выше, выше, друг через дружку, до самой вершины. Ну, так вот, м-р Кей, прежде я видел эти деревья. Когда я опомнился и вернулся на лесопильню, все уже стихло, но мое колесо тоже остановилось, а воды в ручье и на два дюйма не было.

-- Ну, и что же вы думали об этом? - спросил Кей, невольно заинтересованный.

-- Я думал, м-р Кей... Нет, нельзя сказать "я думал", - я знал! Я знал, что с моей женой что-то случилось.

Кей не смеялся. У него по телу даже слегка пробежала суеверная дрожь. После некоторого молчания Коллинсон продолжал:

-- Через месяц я узнал, что около этого же времени она умерла в Техасе от желтой лихорадки вместе с другими переселенцами. Её родственники написали мне, что там все перемерли, как мухи, и были похоронены вместе, в одной общей яме, так что уже не разберешь, кто где лежит. Она исчезла для меня, как тот утес, и этим все кончилось.

-- Но, может быть, она выздоровела, - с живостью сказал Кей, второпях забыв всякую осторожность.

Коллинсон покачал головой.

-- Тогда она была бы здесь, - серьезно ответил он.

Кей молча направился к двери, протянул руку, сердечно пожал руку своему хозяину и затем, сам оседлав свою лошадь, поехал прочь. Из разговора с Коллинсоном он не вынес ничего, кроме разочарования, к которому примешивалось еще и неопределенное чувство недовольства самим собою. Он жестоко упрекал себя за то, что завел свои романтическия исследования так далеко. Это было недостойно директора "Серебряной Компании Лесистого Ущелья", и он даже боялся, чтобы его откровенность с Коллинсоном не причинила ущерба интересам Компании. Чтобы искупить свое мимолетное увлечение и исправить эту злополучную ошибку, он решил, прежде чем вернуться домой, покончить с кое-какими делами у Скиннера и пустился по длинному объезду, который соединялся с большой почтовой дорогой. Но тут с ним произошло странное приключение. Едва он проехал через дорожную рогатку, как услышал позади себя топот лошадиных копыт и грохот почтовой кареты. Он едва успел вплотную подъехать к утесу, как мимо него во весь карьер промчалась шестерка лошадей, запряженных в тяжелый, колыхающийся экипаж. Он почувствовал горячее и влажное прикосновение взмыленной лошадиной шерсти, услышал запах лака и кожи, и мимо него быстро промелькнул на стеклянном окне кареты силуэт женского лица. Это видение продолжалось один миг, но он все-таки узнал в нем тот профиль; который видел ночью в таинственном окне.

Его разочарование, его самообладание, его благоразумное решение, - все было забыто. Теперь у него была только одна мысль: это видение послано свыше. Ключ к тайне был перед ним, - он должен им воспользоваться!

У него осталось все же настолько здравого смысла, чтобы сообразить, что почтовая карета посреди дороги не примет нового пассажира, и что ближайшая станция находится в трех милях за Скиннером. Он, конечно, легко мог выиграть время, направившись на станцию по более короткой тропинке, и хотя дилижанс, повидимому, был полон пассажиров, он не сомневался, что на империале ему удастся получить место.

был тот же, который он видел в лесу, но черты и выражение лица были не те, которые он ожидал увидеть. Странное чувство досады, почти даже отвращения, овладело им. Он медлил разстаться с каретой; он еще раз взглянул. Перед ним была, несомненно, очень красивая женщина: изящно закругленный подбородок, короткий прямой носик, нежно очерченная верхняя губа, которую он видел на профиле... И все-таки это было не то лицо, которое он себе рисовал. Совершенно разочарованный, он опередил карету, а затем снова замедлил аллюр, чтобы дать ей проехать мимо. На этот раз прекрасная незнакомка подняла свои длинные ресницы, неожиданно посмотрела на всадника, который упорно ехал рядом с каретой, и какое-то странное выражение - словно она узнала его, или чего-то ждала от него - блеснуло в её черных томных глазах. Она посмотрела на него так многозначительно, что ему показалось, будто она отвечает взором на его взор, и он ничего не мог понять. Но через минуту все объяснилось. Удивленный, смущенный, он нерешительно ослабил поводья и слегка отстал от кареты, как вдруг справа, из лесной тропинки, на дорогу выехал другой всадник. Это был дюжий мужчина, сидевший на породистой лошади, которую с первого же взгляда можно было отличить от обыкновенного дорожного коня. Не глядя на Кея, всадник без труда поровнялся с дилижансом, словно собираясь обогнать его. Повинуясь неожиданному побуждению, Кей вонзил шпоры в бока своей лошади и поскакал рядом с ним, - как раз во время, чтобы увидеть, что прекрасная незнакомка вздрогнула при появлении второго всадника и подала ему какой-то знак, словно предостерегала его против Кея. Действительно, незнакомец, проскакав немного впереди кареты, на ближайшей извилине дороги дал ей себя опередить, а затем еще более замедлил аллюр, чтобы пропустить вперед и Кея. Чувствуя, что незнакомец сделал это с целью поближе разсмотреть его, Кей решил, с своей стороны, сделать то же самое и устремил на него пристальный взор. Незнакомец был одет в коричневый полотняный балахон поверх платья, повидимому, более изысканного по покрою и материи, кроме того, большая часть его лица также была закрыта белым шелковым платком, служившим, очевидно, для защиты головы и шеи от солнца и пыли. Таким образом, при взаимном осмотре, он имел большое преимущество перед Кеем, который успел только заметить пару пронзительных серых глаз. Через минуту незнакомец, очевидно, удовлетворенный своим осмотром, натянул поводья своего горячого коня, быстро догнал карету и скрылся в облаке пыли впереди нея. Тем временем Кей достиг тропинки, которою надеялся выиграть время, и во весь карьер погнал по ней свою лошадь. Если незнакомец тоже имел в виду последовать за каретой, то он, очевидно, не знал об этой тропинке; или, полагаясь на быстроту своего коня, пренебрег ею.

Несмотря на поспешность, с которою Кей помчался по боковой тропинке, он далеко не был чужд сознания, что пускается в какое-то дон-кихотское предприятие. Если его подозрение было справедливо, и дама действительно подала незнакомцу сигнал, то было весьма вероятно, что он не только открыл прелестную обитательницу разбойничьяго вертепа, но и одного члена шайки или, по крайней мере, соучастника и укрывателя. Но это вовсе не испугало его. Наоборот, согласно той хитроумной софистике, которую он пускал в ход при обсуждении своего романтического приключения, он стал теперь считать себя поборником правды и законности. Утверждали, положим, что шайка разбойников распалась; действительно, за последния три недели не было ни одного случая ограбления почтовой кареты или товарных обозов, но все-таки ни один из разбойников еще не был захвачен и награбленное ими добро, несомненно, очень значительное, осталось нетронутым. Для рудника, для пайщиков, для рабочих было важно, чтобы он не бросал той нити, которая могла повести к открытию злоумышленников, угрожавших всей местности. Что касается дамы, то, несмотря на разочарование, которое до сих пор грызло его, он готов был проявить к ней великодушие. Может быть, она просто любовница этого всадника; может быть, с его помощью она спасается от какого-нибудь ненавистного сожительства. Но одно обстоятельство смущало его; очевидно, она не знала в лицо членов шайки, потому что, несомненно, сначала приняла его за одного из них, а затем, узнав своего истинного союзника, сообщила ему о своей ошибке.

К его невыразимому облегчению, ухабистая и полузаросшая тропинка, наконец, расширилась и вдали опять показалась дорожная рогатка. Не далее четверти мили перед собою Кей увидел пыльное облако, которое окружало почтовую карету, подъезжавшую к маленькой пустынной станции. У него впереди было еще много времени, потому что дилижанс должен был переменить лошадей, но опасение, что прекрасная незнакомка выйдет из кареты, или пересядет в какой-нибудь другой экипаж, побудило его опять пришпорить своего истомленного коня. Подъехав к станции, Кей с любопытством оглянулся вокруг, ища глазами незнакомого всадника, но последняго нигде не было. Очевидно, он свернул в сторону, или уехал вперед.

таким образом Кей имел полную возможность изучать её лицо, склоненное над книгой, страниц которой она, впрочем, почти не переворачивала. Взглянув мельком на нового пассажира, она, повидимому, перестала обращать на него внимание, и Кей уже готов был думать, что ему просто почудился её прежний выразительный взгляд. Но не этот один вопрос мучил его; теперь, когда он имел возможность разсмотреть её лицо более внимательно, он испытал то же разочарование, как и при первом, беглом взгляде. Она была, конечно, хороша собой; если в ней уже не было молодой свежести, то она обладала невыразимой прелестью тридцати-летней женщины; нежные, круглые линии её лица дышали зрелой и спокойной женственностью. Некоторые черты, особенно вокруг рта и пушистых ресниц, были, казалось, углублены страданиями, а подбородок, не смотря на всю свою округлую полноту, говорил о решительности характера. Судя по тому, что было видно из под её коричневого полотняного балахона, который служил защитою платья от пыли, она была одета со вкусом, хотя и не богато.

Когда карета, наконец, покинула станцию, пожилой господин с проседью, по виду фермер, сидевший рядом с дамой, издал столь ощутительный вздох облегчения, что обратил на себя всеобщее внимание. Обратившись к своей прекрасной соседке с улыбкой неуклюжого, но добродушного извинения, он сказал, в виде пояснения:

-- Извините меня, мисс! Не знаю, как вы себя чувствуете - потому что, судя по вашему виду и манерам, вы не из этих мест, - но что касается меня, то я чувствую себя безопасным от здешних разбойников и грабителей только тогда, когда проеду станцию Скиннера. Они шалят на всем склоне; лес кишит ими. Но раз вы проехали Скиннера, вы в безопасности. Сюда они уже не решаются заглядывать. Поэтому, если вы извините, мисс, что я делаю это в вашем присутствии, я сниму свои сапоги, чтобы немного размять себе ноги.

Ни столь неожиданная просьба, ни улыбки, которые она вызвала на лицах других пассажиров, не вывели даму из её задумчивости. Она чуть заметно приподняла ресницы и с серьезным видом кивнула в знак согласия.

-- Видите-ли, мисс, - продолжал он, - и вы, господа, - добавил он, обращаясь ко всем пассажирам кареты, - в этих сапогах у меня лежит больше сорока унций чистого золотого песку, между подошвами, а это, я вам скажу, для ног тяжесть препорядочная. Вот посмотрите, какой вес, - сказал он, снимая один сапог и показывая его соседям. - Я запрятал туда песок ради безопасности, потому что разбойники обшаривают только карманы и пояса и никогда не подумают заглянуть в сапоги. Да и где им возиться с этим?

-- Придумано недурно, - сказал он улыбаясь, - только не совсем удобно, в случае, если бы вам пришлось бежать. Я сделал проще, и так как нам бояться друг друга нечего, и опасность уж миновала, то я вам разскажу, в чем дело. Первое, что разбойники делают, как только они остановили карету, это - заставляют пассажиров выйти и поднять вверх руки. Это, мадам, - пояснил он, обращаясь к пассажирке, которая, впрочем, не выказывала большого интереса к его словам, - делается для того, чтобы никто не мог вытащить своего револьвера. Револьвер - это самая неинтересная штука для разбойника, все равно - держите-ли вы его в руках или в чехле. Вот я всегда и говорю себе: если шестистволка остается без пользы, то зачем же и брать ее, - и потому я кладу свой револьвер в чемодан, а чехол наполняю золотым песком. Понимаете? Это куда тяжелее, чем револьвер, но разбойники-то не чувствуют тяжести и даже остерегаются трогать чехол. Уже два раза в этом году нас останавливали на дороге, и всегда я отделывался благополучно!

Одобрение, которым был встречен этот рассказ, и интерес, обнаруженный соседями к револьверному чехлу рудокопа, не только затмили подвиги фермера, но и пробудили соревнование у остальных пассажиров. Началось оживленное обсуждение всевозможных способов обезпечения собственности, но всеобщее внимание достигло своего апогея, когда в разговор вмешался пассажир, который до сих пор сохранял почти такое же молчание, как и прекрасная незнакомка. Его одежда и наружность обличали собою специалиста по судебной части; голос и манеры подкрепляли это предположение.

-- Я думаю, господа, - начал он с приятной улыбкой, - что никто из нас не согласится назвать себя трусом. Но когда имеешь дело с врагом, который нападает и вообще выступает на сцену не иначе, как обезпечив на своей стороне значительное превосходство, то, по моему мнению, имеешь право не только избегать этой неравной встречи, но и всяческими способами укрывать вещи, служащия для него приманкой. Вы откровенно сообщили о ваших способах. Я буду столь же откровенен, хотя мне, быть может, придется зайти в своем признании дальше, чем это сделали вы. Дело в том, что я не только воспользовался известным правилом здешних разбойников щадить женщин и детей, - правилом, которое, как они хорошо понимают, окружает их сантиментальным ореолом в глазах всех калифорицев, - но, признаюсь, я воспользовался также безкорыстной добротой одной из представительниц этого прекрасного и совершенно справедливо щадимого пола.

Он остановился и вежливо поклонился прекрасной незнакомке.

наша очаровательная спутница, побуждаемая добротою своего безкорыстного сердца, предложила мне поместить этот пакет в её корзинке, которая была неполна. Я с радостью принял это предложение. Если же теперь я скажу вам, господа, что этот пакет заключает в себе ценные правительственные бумаги на весьма значительную сумму, то я делаю это не с целью похвалиться перед вами оригинальностью своего способа, а с целью засвидетельствовать перед вами свою благодарность нашей прекрасной спутнице за то, что она таким надежным и верным способом обезопасила меня от разбойников,

Кей, который не сводил глаз с незнакомки, заметил, что на её до сих пор равнодушном лице выступил слабый румянец, - что могло, конечно, объясняться восторженным одобрением публики, последовавшим за словами адвоката. Но сам Кей очутился в довольно глупом и даже мучительном положении. Он считал эту даму активной соучастницей разбойников, а она преспокойно выслушивала наивные признания пассажиров о том, как они думали перехитрить грабителей. Чувство обыкновенной порядочности, самолюбие, - наконец, миссия, которую он принял на себя, требовали, чтоб он превратил эти порывы откровенности, или, по крайней мере, незаметно предостерег пассажиров. Но был-ли он убежден в справедливости своих подозрений? Разве для такого тяжкого обвинения достаточно было неясного воспоминания о профиле, который он видел мельком, и который, надо сознаться, весьма мало соответствовал находившемуся теперь перед ним лицу? То мнимое покровительство, которое она оказала законоведу, было уже убедительнее.

-- Но если опасность уже миновала, - тихо молвила дама, наклоняясь, чтобы вытащить из под сидения свою корзинку, - то я могу вам возвратить ваш пакет.

-- Ни за что! Не безпокойтесь, пожалуйста! Позвольте мне остаться вашим должником, - по крайней мере, до ближайшей станции, - галантно возразил законовед.

Дама лениво вздохнула, откинулась на спинку своего сиденья и снова погрузилась в чтение книги. Кей почувствовал, что его щеки начинают гореть от смущения и от стыда за несправедливые подозрения.

-- Ни одного. Они все в масках и всегда только один из них говорит.

-- Предводитель?

-- Нет, оратор.

-- Оратор? - с изумлением повторил законовед.

что мое почтение. Если ему кажется, что человек скрывает что-нибудь, то он положительно скальпирует его своим языком, и это ему страшно нравится. Должно быть, у него всегда есть готовая речь в запасе, и он ужь непременно скажет ее до конца, хотя бы всем пришлось ждать, или полиция была у них на носу. Но он вовсе не предводитель, - я даже слышал, что его не будут судить, если поймают, потому что он никого и ничего не трогает, так что он ни за что не отвечает. Я полагаю, что он из каких-нибудь раззорившихся законников.

-- Такой ловкой шайки еще не бывало в Сиерре. Ведь как недавно они одурачили шерифа! Они вбили ему в голову, что у них есть в лесу какой-то притон, где они собираются и прячут свою добычу. Ну, и что же? Шериф с своими приставами вооружились с ног до головы, пошли в лес и на том месте, где думали найти разбойничий притон, попали на каких-то молокососов, которые искали серебро. С тех пор он просто совестится людям в глаза смотреть.

Кей бросил быстрый взгляд на даму, желая видеть, какое впечатление произвели на нее эти слова. Но её лицо не отразило ни волнения, ни любопытства. Он опустил свой взор на хорошенький башмачек, выглядывавший из под её платья, и мысль отождествить его с найденною им туфлей показалась ему такою же смешною, как и прочия его подозрения. Он угрюмо откинулся на спинку своего сиденья. Мало по малу усталость начала сострадательно заволакивать его сознание. Настали сумерки, говор смолк. Когда в карете сделалось темно, дама положила книгу на колени и закрыла глаза. Он также закрыл глаза и тотчас погрузился в сон. Ему приснилось то же лицо, которое он видел ночью в таинственном окне, только на этот раз оно было видно не в профиль, а en face, и при этом не походило ни на лицо незнакомой пассажирки, ни на какое бы то ни было другое. Затем ему показалось, будто это окно со стуком распахнулось, и до него донесся прохладный запах леса. Он открыл глаза и увидел, что дама открыла свое окно, чтобы впустить немного свежого воздуха. Было около восьми часов. Оставалось еще около часа езды до следующей станции, где полагалась остановка для ужина. Сонные пассажиры кивали головами. Кей закрыл глаза и погрузился в более глубокий сон, из которого он пробудился с каким-то испугом.

Карета остановилась!