В горном ущелье.
Глава VIII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В горном ущелье. Глава VIII (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

Вернувшись из монастыря в свою гостинницу, Пребль Кей, кажется, вовсе не испытывал того честного удовольствия, которое, как говорят, следует за хорошим поступком. Он далеко не был уверен в том, что оказал молодой девушке наилучшую услугу. Он сыграл перед нею роль эгоиста-ментора, указав ей опасности, от сознания которых Провидение избавило её невинность. В своей лихорадочной поспешности предотвратить скандал, он не успел объяснить ей своих истинных чувств; охладив её юный порыв, он, может статься, только побудил ее к какому-нибудь столь же наивному, но еще более опасному шагу, и кто знает, будет-ли у него возможность удержать ее на этот раз. Всю ночь он ворочался без сна на своей постели и видел перед собою то её милое личико, когда она сбросила в гостиннице свое монашеское одеяние, то её сгорбленную, смиренную фигурку около монастырских ворот. На следующий день он нетерпеливо ждал обещанного известия, надеясь, что она найдет какой-нибудь способ переслать его. Но известия не было. Время шло, и Кеем овладевало безпокойство. Он начинал бояться, что её проделка открыта. Если она подверглась строгому заточению, то, конечно, не могла послать к нему; он. тоже не мог сообщить ей о безпокойстве и сочувствии, которые наполняли его сердце. Что, если по своей детской откровенности она созналась во всем? Это должно было окончательно закрыть для него двери монастыря. Он выследил процессию монастырских воспитанниц, совершавших вечернюю прогулку; её не было в числе их. Он пришел в отчаяние; самые дикие планы для свидания с нею приходили ему в голову, - планы, которые напоминали ему бурную молодость, а через минуту заставляли его смеяться над самим собой, хотя ему и страшно становилось за серьезность его увлечения. Убитый, он вернулся домой. Швейцар встретил его на пороге. Он вздрогнул и кровь бросилась ему в лицо, когда он услышал слова:

-- Сестра Серафина ждет вас в гостиной.

Теперь Пребль Кей уже не думал о возможности скандала. Он устремился по лестнице, уже не терзаемый никакими сомнениями. Он знал, что нашел ее снова, и был счастлив. Он влетел в комнату и на этот раз не забыл затворить за собою дверей. С жадностью посмотрел он на окно, подле которого она стояла накануне, но на этот раз она быстро вскочила с дивана, стоявшого в углу комнаты, и молитвенник, который она читала, упал с её колен на пол. Он подбежал, чтобы поднять его. Её имя, - имя, которое она сама сказала ему, - уже дрожало на его губах, как вдруг она откинула свое покрывало, и он увидел перед собою бледное, пожилое и все покрытое оспинами лицо. Это была не Алиса: перед ним стояла настоящая сестра Серафина.

Как ни велико было его разочарование, но сознание, что все открыто, и что его вчерашняя жертва ни к чему не привела, тотчас взяло перевес. Благодаря этому, он не выдал себя и безмолвно стоял перед нею, не будучи в состоянии ничего сказать. К счастью для него, его крайняя растерянность, повидимому, успокоила неопытную, смиренную отшельницу, испуганную его внезапным появлением. Её голос звучал кротко, но немного печально, когда она сказала:

-- Я, кажется, явилась к вам немного неожиданно, но у нас не было времени предупредить вас, и мать-настоятельница нашла более удобным, если я переговорю с вами наедине, так как мне известно все. Отец Сиприано дал нам ваш адрес.

Кей находился в полном недоумении и безмолвным жестом попросил ее сесть.

-- Вы, конечно, помните, - кротко продолжала она, - что мать-настоятельница разспрашивала вас относительно брата одной из наших воспитанниц, доставленной нам при посредстве компаньонки, или приятельницы, - некоей м-сс Баркер. Так как м-сс Баркер была снабжена письмом этого господина, то мы приняли от нея воспитанницу, позволяли ей, как его представительнице, свободно видеться с ребенком и даже разрешали ей, как одинокой женщине, ночевать в монастыре. Мы были поэтому крайне удивлены, когда сегодня утром получили от этого господина письмо, в котором он безусловно запрещает своей сестре видеться переписываться и вообще каким бы то ни было образом сноситься с этой м-сс Баркер. Нам пришлось немедленно же сообщить бедной девушке желание её брата, потому что она как раз собиралась писать этой женщине письмо. Я должна отдать нашей воспитанице справедливость: обыкновенно она очень послушна, разсудительна и религиозна. К сожалению, она чрезвычайно порывиста, и мы были совершенно неприготовлены к тому опрометчивому и неожиданному поступку, который она совершила. Сегодня в полдень она убежала из монастыря.

Кей, который с чувством облегчения слушал этот рассказ, вскочил на ноги при этом неожиданном заключении.

-- Убежала! - воскликнул он. - Не может быть! То есть, я хочу сказать, - спохватившись поспешил он добавить, - ваши правила, ваша дисциплина, ваши слуги так безукоризненны!..

-- Бедное опрометчивое создание присоединило к своему сумасбродству и святотатство, которого, мы надеемся, она сама не понимает: она убежала в монашеском одеянии, - в моем собственном платье.

-- Но в таком случае ее очень легко будет узнать, - сказал Кей, с трудом овладевая собой.

-- Увы, нет! Многия из наших сестер выходят в этом платье по поручениям монастыря и имеют в нем совершенно одинаковый вид. Мы уже посылали тайных гонцов по всем направлениям и повсюду искали ее, но безуспешно. Вы понимаете, что из боязни скандала мы не могли делать гласных разспросов.

-- И несмотря на то, вы обратились ко мне, почти незнакомому человеку? - спросил Кей, к которому вернулось прежнее подозрение.

-- Нет, не к незнакомому человеку, м-р Кей, - мягко возразила монахиня, - а к человеку хорошо известному, человеку, имеющему дела в той же местности, где живет брат этого несчастного ребенка, - к другу, который послан нам самим Небом, чтобы отыскать для нас этого брата и передать ему это известие. Мы обратились к бывшему ученику отца Сиприано, другу Святой Церкви, любезному господину, который знает, что значит иметь родственников, и который не далее, как вчера, сам обратился к монастырю...

-- Хорошо, - прервал ее Кей с легкой краской стыда на лице. - Я немедленно еду. Я не знаю этого человека, но постараюсь найти его. Но где же может быть эта... эта девушка? Вы говорите, что еще не напали на след? Может быть, она еще здесь? Дайте мне какие-нибудь указания, чтобы я мог искать ее... т. е. я хочу сказать, сообщить её брату.

-- Увы! мы боимся, что она уже далеко отсюда. Если она тотчас же поехала в Сан-Луи, то, по всей вероятности, успела сесть в поезд, идущий на Сан-Франциско, прежде чем мы хватились её. Мы предполагаем, что бедный ребенок направился к своему брату, чтобы заступиться за своего друга... а может быть, и в ней.

-- А её приятельница уехала вчера утром? - с живостью спросил он, чувствуя в душе облегчение. - Ну, вы можете положиться на меня. И так как нельзя терять времени, то я намерен отправиться с ближайшим поездом.

Он протянул руку и после некоторой паузы с юношеским смущением произнес:

-- Благословите меня, сестра Серафина.

Но лишь только она с благодарной улыбкой вышла из комнаты, Кеем овладела характеристическая для него реакция. Его романтическая вера во вмешательство Провидения не была чужда обычных приемов человеческого познавания и критики этих явлений. Просьба сестры Серафины казалась ему почти чудесным вмешательством, но что, если эта была лишь хитрость с целью избавиться от него, между тем как девушка, проделка которой была обнаружена, находилась под строгим присмотром в монастыре, или скрывалась в городе? Эти сомнения, однако, не мешали ему машинально готовиться к отъезду. Покинув гостинницу и добравшись до железнодорожной станции в Сан-Луи, он опять стал смутно ждать каких-нибудь решающих событий.

Появление слуги с телеграммой в руке было как будто ответом на его инстинктивное ожидание. Он поспешно вскрыл телеграмму. Она состояла из одной только строчки и исходила от его главного приказчика, который телеграфировал с рудника в главную контору компании в Сан-Франциско, откуда ее переслали в Сан-Луи. Она гласила: "Приезжайте немедленно, - очень важно".

Как ни разочаровала его депеша, все же она определила собою план действий, и, когда поезд тронулся из Сан-Луи, на время отвлекла его мысли. Впрочем, он все равно направился бы к Скиннеру или в Ущелье, так как отсюда должны были начаться его поиски. Как и сестра Серафина, он был уверен, что молодая девушка поспешила к своему брату; но если бы даже она пустилась на поиски м-сс Баркер, она не могла миновать какого-либо из притонов разбойничьей шайки. Письмо, полученное настоятельницей, имело на себе почтовый штемпель "Лысая Гора" - Кей знал, что так называется маленький поселок, еще менее посещаемый, чем поселок Скиннера. Конечно, едва-ли можно было думать, чтобы сам предводитель разбойников явился в почтовую контору; по всей вероятности, письмо было отправлено одним из менее известных членов шайки. Смутная мысль, которую даже нельзя было назвать подозрением, явилась у него, что девушка знала тайный адрес своего брата, хотя и не понимала оснований для таинственности. Он надеялся, что ему удастся настигнуть ее прежде, чем она найдет своего брата.

Усталый от путешествия и тревожных дум, он достиг, наконец, поселка Скиннера. К его безграничному удивлению, небрежный вопрос, не приезжала-ли сюда недавно дама, вызвал широкую улыбку на лицо Скиннера.

-- Вы уже не первый спрашиваете об этом, м-р Кей, - сказал он,

-- Не первый? - нервно повторил Кей,

-- Да. Шериф Шасты тоже спрашивал. Он искал высокую красивую женщину, лет тридцати, с черными глазами. Надеюсь, что вы спрашиваете не об этой, иначе она вас обоих обманула.

Кей с принужденным смехом подтвердил, что он спрашивает о другой, однако же, не решился описать наружность Алисы. В словах Скиннера он, конечно, тотчас узнал портрет её подруги, м-сс Баркер. Скиннер между тем продолжал:

-- Видите-ли, шерифу, говорят, удалось настичь разбойников в лесу, где-то между Лысой Горой и Коллинсоновой лесопильней, а эта женщина была их шпионкой и испортила всю штуку, - ухитрилась предупредить их, так что они во время скрылись. С тех пор их что-то не слышно. Но подземный толчек сделал для шерифа трудным делом выслеживать их в горах; около "Длинного Жерла". Котловина, говорят, совсем завалена камнями, упавшими сверху.

-- Какой толчек? - спросил Кей с удивлением.

-- Господи! Вы не слышали об этом? Вы не слышали о землетрясении, которое нас напугало прошлою ночью? Тьфу, - прибавил он с негодованием, - вот до чего доходит чванство приморских жителей! Они не могут допустить, чтобы в горах что-нибудь случилось;

Кей тотчас вспомнил о телеграмме своего приказчика. Скиннер заметил его безпокойство.

-- На вашем руднике все благополучно, м-р Кей. Один из ваших рабочих был вчера здесь; он ничего не говорив.

Но это не успокоило Кея, и через несколько минут он сел на своего коня и поспешил к Ущелью, жестоко упрекая себя за то, что позабыл об интересах своих товарищей. О себе он мало заботился, поглощенный своей страстью к Алисе. Когда он стал подъезжать к Ущелью, его мысли снова обратились к ней, и он задумался о двух днях, проведенных им здесь, и о судьбе, которая свела их вместе. В неприглядных работах, производившихся теперь здесь, и внушительном доме, занявшем место прежнего шалаша, не было ничего, напоминавшого былую красоту лесистого ущелья. Несколько вопросов, поспешно заданных приказчику, убедили его, что на руднике все обстоит благополучно. В шахте был, конечно, немалый переполох, но никакого оседания "жилы" не обнаружилось, и работы продолжались по прежнему.

-- То, что я вам телеграфировал, м-р Кей, касалось другого происшествия, случившагося еще раньше землетрясения. Несколько дней тому назад мы получили повестку о том, что на рудник существует другая претензия, на основании более ранних работ, произведенных прежним владельцем Ущелья.

-- Но этот дом был выстроен шайкой разбойников, которые прятали здесь свою добычу, - с горячностью возразил Кей. - Все они преступники, и их права не защищаются законом.

Он остановился, с мукой вспомнив об Алисе, и кровь хлынула к его щекам, когда приказчик спокойно продолжал:

-- Но претензия записана не на их имя. Утверждают, что их предводитель подарил рудник своей молодой сестре еще до того, как был лишен покровительства законов. Претензия теперь и принадлежит "ей", - Алисе Риггс, или что-то в этом роде.

Из целого вихря мыслей, промчавшихся в голове Кея, лишь одна удержалась в ней. Очевидно, запись была сделана братом с целью закрепить за сестрой какие-нибудь будущия выгоды. Она сама находилась в полном неведении этого. Он быстро овладел собою и с улыбкой ответил:

-- Но пласт и содержание в нем серебра я открыл сам. Здесь не было никаких следов прежних исследований или разработки.

-- Так и я думал, и заявил. Конечно, право на вашей стороне, но все же я счел за лучшее дать вам знать. С этими законами о рудниках ничего не поделаешь, - прибавил с суеверным почтением калифорнского рудокопа к авторитету закона.

Он вспомнил о Коллинсоне; лесопильня казалась ему удобным пунктом, с которого он мог начать розыски; её добродушный, глупый хозяин мог быть его проводником, союзником и даже поверенным.

Как только его лошадь покормили, он ужь был снова в седле.

-- Если будете проезжать мимо Коллинсона, спросите, не пропала-ли у него лошадь, - сказал ему приказчик. - Утром, после подземного толчка, рабочие поймали мустанга под дамским седлом.

Кей остолбенел. Нельзя было думать, что на этом мустанге ехала Алиса, но очень возможно, что это была лошадь женщины, которая уехала раньше её.

-- Вы не ходили на поиски? - спросил он с живостью. - Может быть, с кем-нибудь случилось несчастье.

-- Едва-ли, - спокойно ответил приказчик, - потому что колышек волочился по земле, словно лошадь была привязана и вырвалась.

указывал на лагерь; очевидно, шайка находилась где-нибудь по соседству, и здесь м-сс Баркер предупредила своих сообщников. Очень может быть, что они находились в лесу, около Коллинсоновой лесопильни. Он решил поехать туда один. Он знал, что это сопряжено с большою опасностью, но одного невооруженного человека могли допустить к предводителю, тем более, что спор относительно рудника был достаточным предлогом. Что сказать или сделать затем, зависело от случая. Это был дикий план, но Кей не мог успокоиться. Во всяком случае прежде всего он направился к Коллинсону.

Часа через два он достиг опушки лега, примыкавшого к вершине каменистого спуска, который вел к лесопильне. Выехав из леса на залитую солнечным светом поляну, он мгновенно притянул поводья и остановился. Еще один прыжок, и Кей свалился бы в пропасть. Каменистого спуска, скалистого выступа, находившагося когда-то внизу, лесопильни, - всего этого как не бывало. На том месте, где прежде возвышалась потрескавшаяся наружная стена каменистого спуска, зияла бездонная пропасть, острый край которой извивался книзу, по направлению к лесу, некогда стоявшему позади лесопильни. Теперь этот лес ютился на самом краю пропасти. Из долины поднимался туман и окутывал отвесные стены утесов; на месте высохшого песчаного русла струился глубокий поток и водопадом низвергался со скал. Кей протер себе глаза, сошел с лошади, подполз к краю бездны и заглянул вниз. На гладкой перпендикулярной стене не осталось ни малейшого следа того, что провалилось здесь на глубину тысяч футов, - ни одного обломка, ни одной песчинки. Все было похоронено быстро, глубоко и безвозвратно. С трудом можно было поверить, что в одну ночь произошел такой переворот, стоивший целых столетий. На этом громадном отдалении казалось даже, что необъятная могила уже покрылась травой; но это были верхушки погребенных сосен. Непробудное безмолвие, полное отсутствие каких бы то ни было следов борьбы и усилий, - даже усыпляюще-однообразный шум водопада сообщали всей картине характер безмятежного спокойствия.

Впечатление, произведенное этим на Кея, было так велико, что в первую минуту он увидел в этом лишь насмешку судьбы над его человеческою страстью и вечный конец своим поискам. Лишь потом он сообразил, что катастрофа произошла до побега Алисы, и что Коллинсон, может быть, успел спастись. Он медленно пробрался вдоль края пропасти и, пройдя через лесок, находившийся за бывшим местом лесопильни, вернулся туда, где оставил свою лошадь. Последняя, повидимому, удалилась в тенистый уголок, но когда он подошел туда, он, к своему удивлению, увидел, что это не его лошадь, и что на ней дамское седло, повязанное дамским шарфом. Дикая мысль пришла ему в голову и, сам не помня себя, он закричал:

-- Алиса!

Лесное эхо повторило это имя; затем наступил проме жуток молчания и послышался слабый отклик. Это был несомненно, её голос. Кей опрометью бросился по направлению звука и еще раз крикнул. На этот раз ответ послышался ближе, а затем высокие папоротники разступились, и на встречу ему выбежала её гибкая, грациозная фигурка, спотыкаясь и прихрамывая, как раненая лань. Её лицо было бледно и взволновано, светлые локоны разсыпались по плечам, а один рукав её школьного платья был запачкан кровью и грязью. Кей схватил белые дрожащия ручки, которые она с живостью протянула к нему.

раз.

-- Но вы ушиблись, - воскликнул он. - С вами случилось несчастье?

-- Нет, нет, - с живостью ответила она. - Это не со мною, а с бедным человеком, которого я нашла на краю утеса. Я не могла ему много помочь, но не хотела оставлять его. И никого не было! Все утро я была с ним одна! Идемте скорее! Он, может быть, умирает!

Он безсознательно обнял ее за талию, она так же безсознательно позволила ему это, и поддерживая ее таким образом, он поспешил с нею вперед.

-- Его придавило чем-то. Он лежал на самом краю пропасти и не мог ни говорить, ни двигаться, - скороговоркою продолжала она. - Я оттащила его к дереву. Целый час я тащила его, - такой он тяжелый. Потом я набрала в реке воды, чтобы обмыть ему лицо; вот почему у меня на рукаве кровь.

Слабый румянец выступил сквозь бледность её нежных щек. Она быстро отвернулась.

-- Я еду к своему брату в "Лысую Гору", - ответила она, наконец. - Но теперь не время разспрашивать меня... идемте скорее!

-- Этот человек при сознании? Вы говорили с ним? Он знает, кто вы? - с безпокойством допрашивал Кей.

-- Нет! Он только начал стонать и открыл глаза, когда я потащила его. Не думаю, чтобы он даже знал, что с ним случилось.

Всего лишь в нескольких шагах от рокового края пропасти, у подножия каштанового дерева, лежал раненый человек, покрытый женскою шалью.

Кей невольно попятился. Это был Коллинсон!

Его голова и плечи остались, повидимому, невредимы, но когда Кей приподнял шаль, он увидел, что эта длинная, тощая фигура превратилась ниже талии в кучу безформенного, грязного тряпья. Кей поспешил снова накрыть его и, наклонившись над ним, прислушался к его учащенному дыханию и биению сердца. Затем он приложил свою походную флягу в его губам. Водка оживила Коллинсона, и он медленно открыл глаза. Он тотчас узнал Кея. Видно было, что он пытался встать, но усилие воли не сопровождалось движением членов, и к нему вернулось его прежнее покорное, терпеливое выражение. Кей содрогнулся. Очевидно, у Коллинсона был поврежден позвоночный хребет. Он был парализован.

-- Как это случилось? - тревожно спросил Кей.

-- Вот это мне самому непонятно. Иногда мне кажется, что я знаю, а иногда, что - нет. Всю ночь я пролежал на краю пропасти и только и мог смотреть, что вниз, на долину, и мне все казалось, что я упал и кое-как ухватился за скалу. А потом, когда я стал здраво разсуждать и сообразил, что моей жены здесь вовсе не было, я опять ничего не мог понять. Иной раз мне даже кажется, что и о жене-то я подумал только тогда, когда эта молодая девушка, которая была для меня ангелом-спасителем, пришла сюда и оттащила меня от пропасти, - потому что, видите-ли, она ведь не здешняя и слетела ко мне точно дух какой.

-- Значит, вы были не в доме, когда случился обвал? - спросил Кей.

-- Нет. Лесопильню, видите-ли, заняли молодцы, когда за ними погнался шериф, и она провалилась вместе с ними, а я...

Простодушная девушка взглянула на Кея, увидела перемену на его лице и, приписывая ее опасности, грозящей пострадавшему человеку, немедленно побежала исполнить его просьбу. Когда она ушла достаточно далеко, Кей наклонился над Коллинсоном.

-- Коллинсон, я должен вам доверить секрет. Я боюсь, что эта бедная девушка, которая помогла вам, есть сестра предводителя этих самых разбойников. Она всегда оставалась в полном неведении того, чем занимался её брат. Она никогда не должна знать об этом, - она не должна знать и об участи, постигшей его. Если он действительно погиб во время обвала - а в этом, кажется, нельзя сомневаться, - то, значит, Господь хотел оставить ее в неведении этого. Я говорю вам для того, чтобы вы ничего не говорили об этом при ней. Она должна думать, я постараюсь ее уверить в этом, - что он вернулся в Штаты. А потом можно будет сказать, что он там умер. Лучше, чтобы она ничего не знала о нем, и её воспоминание осталось незапятнанным.

-- Понимаю... понимаю... понимаю, мистер Кей, - пробормотал раненый. - Вот то же самое и я себе говорил, когда лежал здесь всю ночь. Я говорил себе о своей жене Сади, когда думал, что она вернулась во мне вчера ночью. Видите-ли, один из этих молодцов рассказал мне, что какую-то женщину, похожую на нее, подобрали в Техасе и привезли сюда, и что она, может быть, где-нибудь в Калифорнии. И я был так глуп... это было очень несправедливо, я должен был знать, как я вам когда-то говорил, что будь она жива, она была бы здесь, - я был так глуп, что на минуту поверил этому. Потом я заснул, и мне приснилось, что она приехала во мне через лес, такая бледная и встревоженная. Сначала я думал, что это моя Сади, но когда я увидел, что она не похожа на то, какою прежде была, - и голос её был чужой, и смех её был чужой, - тогда я понял, что это не она, и что это мне все приснилось. И вот вы совершенно правы, мистер Кей, в том, что сейчас сказали... Как это было? Лучше ничего не знать, и пусть воспоминание останется незапятнанным.

-- Вам больно где-нибудь? - спросил Кей после некоторого молчания.

Кей посмотрел на его изменившееся лицо.

-- Если вам не трудно, - ласково сказал Кей, - разскажите, что здесь произошло, - то, что знаете. Я спрашиваю ради нея.

Согласно этой просьбе, Коллинсон, устремив свой взор на Кея, рассказал ему свою историю, от момента вторжения разбойников в его дом до катастрофы. Даже теперь, с свойственной ему покорностью, он представлял в самых мягких красках насилие, которому его подвергли, и еще сохранил свое странное восхищение перед Чиверсом и свою слепую веру в жену. От времени до времени его рассказ прерывался периодами слабости, моментами его прежней разсеянности и задумчивости посреди фразы и, наконец, припадком кашля, от которого у него в углах рта выступила кровавая пена. Но при звуке шагов Алисы его взор прояснился, а когда Кей дал ему возбуждающого из своей стклянки, он вновь почувствовал в себе силы говорить.

-- Благодарю вас, м-р Кей, - сказал он. - Думаю, что мне уже немного времени осталось, а я должен еще кое-что сказать вам при свидетелях, - он искал взором Алису, - понимаете, при свидетелях. Потрудитесь стать вот тут, передо мною, так чтобы я мог видеть вас обоих, и вы, мисс, как свидетельница, запомните то, что я ему скажу. Возьмите его за руку, мисс, для того чтобы было более правильно и по закону.

-- Был здесь молодой парень, - начал Коллинсон твердым голосом. - Прошлою ночью заехал он ко мне по дороге в... долину. Веселый такой молодчик, живой. И говорит он мне: "Коллинсон, - говорит, - сегодня ночью я уезжаю в Штаты по очень важному делу; может быть, я пробуду там очень долгое время, - несколько нет. Вы знаете, - говорит, - м-ра Кея из Ущелья? Ступайте к нему, - говорит, - и скажите ему, так как я не успею быть у него. Скажите ему, - говорит, - что Риверс, - слышите фамилию, м-р Кей? слышите фамилию, мисс? - что Риверс просит его передать об этом его сестренке от её любящого брата. И скажите ему, - говорит он, этот-самый Риверс, - чтобы он смотрел за нею, так как она остается одна". Будете вы помнить это, м-р Кей? Будете вы помнить это, мисс? Видите, я этого не забыл, потому что тоже был, так сказать, один, - он остановился и потом прибавил едва слышным шопотом: - до сих пор...

Он умолк. Это невинная ложь была первой и последней, которую произнесли эти честные губы. Стоя перед ним, рука об руку, Кей и Алиса видели, как его некрасивое, загрубелое лицо сначала приняло пепельно-серый оттенок окружающих скал, а затем ему сообщился невозмутимый покой и мир пустыни, в которой он жил и умер и с которой составлял одно целое.

"Часовой Лысой Горы" поздравил своих читателей с тем, что последняя горная катастрофа обошлась, повидимому, без человеческих жертв. "Было, правда, известие, что хозяин маленького постоялого двора для эмигрантов в каком-та глухом ущелье умер от полученных повреждений, но, - прибавлял редактор с тонким западным остроумием, - не было-ли это скорее результатом того, что он в чрезмерном количестве хлебнул своего собственного виски, мы не можем решить по имеющимся у нас сведениям". Но за то впоследствии на скале, недалеко от того места, где некогда стояла лесопильня, в память этого безвестного "хозяина" был поставлен маленький каменный столб с странной надписью: "Верите-ли вы так, как верил он?" А те, кто знал только о внешней катастрофе, разыгравшейся здесь, оглядываясь вокруг на печальную картину запустения, сурово говорили себе, что, действительно, нужно было верить, чтобы тут жить, - и они были ближе к истине, чем сами предполагали.

-----

-- Вы смеялись, дон-Пребль, - сказала Кею мать-настоятельница несколько недель спустя, - когда я говорила вам, что многие Caballeros считают наиболее удобным вверять своих будущих подруг жизни материнским попечениям и заботам Святой Церкви, но я, право, думала не о вас. Хотя, впрочем, - гм... Ну, да посмотрим.