В горном ущелье.
Глава VII

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В горном ущелье. Глава VII (старая орфография)

ГЛАВА VII.

Появление Чиверса вместе с Коллинсоном в доме и краткое объяснение первого, что пленник согласился на некоторые уступки, было встречено презрительным молчанием со стороны прочих членов шайки. Если бы не страх перед обоими предводителями и не убеждение, что нелепый союз Коллинсона с Чиверсом все-таки безопаснее, нежели его ярость, которая могла обрушиться не на одного Чиверса и погубить их всех, то они, вероятно, объяснили бы злополучному пленнику его истинные отношения к Чиверсу. Таким образом, насмешливое предложение Чиверса, чтобы Коллинсон присоединился к наружным часовым и сам охранял свою собственность, было принято без возражений Риггсом и еще охотнее - остальными. Чиверс вызвался отвести его на пост (при этом Риггс бросил на своего товарища многозначительный взгляд). Коллинсону было возвращено ружье, и странная пара друзей оставила комнату.

Как ни полагался Чиверс на верность своего спутника, однако, как истый мошенник, он не мог обойтись без предосторожностей и решил поместить Коллинсона на такой пост, где он меньше всего мог бы повредить в случае какоголибо нарушения доверия. На вершине откоса, поднимавшагося от лесопильни, пролегала лишь одна тропинка, по которой мог приблизиться какой-нибудь неприятель. Чиверс слишком хорошо понимал стратегическое значение этого пункта, чтобы доверить его своему пленнику, и потому стража, которая, в пяти-стах шагах отсюда, охраняла доступ к этому месту, была оставлена им без изменений. Но существовала еще другая, "слепая" тропинка, которая вела влево, через густой низкорослый кустарник и была известна только его шайке. Поместить здесь Коллинсона значило предохранить его не только от встречи с неприятелем, но и от дружеских сношений с его товарищами-часовыми.

Указав Коллинсону место, Чиверс предложил ему сигару, а затем закурил сам и, прислонившись к большой каменной глыбе, устремил на него свой взор.

-- Пока я здесь, вы можете курить, м-р Коллинсон, да и после - тоже, только прячьте свою трубку за скалу, чтобы другие часовые не видели. И кстати сказать, на вашем месте, я не поощрял бы никаких разговоров с их стороны. Ваше положение здесь, как видите, несовсем обыкновенное. Итак, вы говорили, кажется, что любовь к жене побуждает вас удержать этот дом в своих руках, хотя вы и убеждены в её смерти?

Коллинсон был так восхищен добротою Чиверса, что у него при лунном свете глаза заблистали, как у собаки.

-- Это правда, что я так сказал, м-р Чиверс, - ответил он, извиняясь, - но это не мешает вам пользоваться моим домом.

-- Я не о том говорю, Коллинсон, - возразил Чиверс, делая размашистый ораторский жест рукой и черпая неизмеримое наслаждение в нескрывамеом восторге Коллинсона. - Мне показалось, что в ваших словах проглядывает все-таки некоторое сомнение насчет смерти вашей жены, а я думаю, что ваши сомнения вполне основательны.

-- Как это? - спросил Коллинсон, вдруг краснея.

Чиверс медленно пустил на тихий ночной воздух струйку дыма.

-- А вот как. После первого разговора с вами, я, дружбы ради, навел несколько справок относительно вас и узнал, что вы потеряли всякий след своей жены в Техасе в 1852 году, когда несколько таких же эмигрантов, как и она, умерло от желтой лихорадки. Не так-ли?

-- Так, - с живостью подтвердил Коллинсон.

-- Ну, а мой приятель, - медленно продолжал Чиверс, - был в следующей партии переселенцев и подобрал некоторых, оставшихся в живых.

-- Эта партия и привезла известие, - сказал Коллинсон, впадая в прежнее терпеливое спокойствие. - От нея я и узнал, что мне больше нечего ждать.

-- Вам известна фамилия кого-нибудь из переселенцев этой партии? - спросил Чиверс, бросая быстрый взгляд на своего собеседника.

-- Нет. Знаю только, что эта партия состояла из двух повозок. Она пришла в Калифорнию через южный проход и здесь распалась, - и больше никто не слышал о ней. Вот и все.

-- Нет, не все, Коллинсон, - небрежно продолжал Чиверс. - Я встретил эту партию в южном проходе. Я ожидал своего приятеля и его жену. Там оказалась и одна женщина из числа уцелевших от желтой лихорадки. Как её фамилия, не знаю, но сдается мне, что жена моего приятеля называла ее "Сади". Насколько могу припомнить, это была довольно красивая женщина, - высокая, светловолосая, с прямым носом, полным подбородком и маленькой гибкой ножкой. Я видел ее только мельком, потому что она ехала на Лос-Ангелос, направляясь, кажется, к своему мужу, который поселился где-то в горах.

К великому удовольствию негодяя, густая краска снова залила лицо Коллинсона и все его длинное угловатое тело затрепетало. С дьявольским наслаждением Чиверс продолжал описывать ему наружность своей любовницы; ему приятно было видеть, как мало по малу пробуждается этот апатический гигант, словно им возвращаемый к жизни. Ему недолго, однако, пришлось торжествовать. Огонь вдруг погас в глазах Коллинсона, краска сбежала с его лица, и к нему вернулось прежнее покорное терпение.

-- Все это очень хорошо и любезно с вашей стороны, м-р Чиверс, - сказал он серьезно. - Вы рассказали мне до точки все приметы моей жены, и оне так же подходят к ней, как туфля, которую я когда-то подобрал. Все-таки это не моя Сади, потому что, если бы она была жива, она была бы здесь.

Прежний страх перед какой-то незнакомой ему силой, скрытой в этом доверчивом человеке, овладел Чиверсом. Его взяла досада, и он уже готов был прямо рассказать своему пленнику, в чем дело, но вспомнил, что Коллинсон и тут ему не поверит. Притом же у него был иной умысел. Его толстые губы искривились в сладкую улыбку.

вследствие вынесенных ею испытаний, бедность, неизвестность вашего местожительства, наконец, просто ложный слух о вашей смерти? Ведь она могла впасть в такую же ошибку, как и вы.

-- Что вы хотите этим сказать? - спросил Коллинсон, с смутным подозрением.

-- То, что говорю. Вы считаете свою жену умершей на том основании, что она не искала вас здесь. Но разве она не может считать вас умершим на том основании, что вы не искали ее в других местах?

-- Но мне было написано, что она едет сюда, и я встречал каждую партию, которая в ту осень приходила сюда, - сказал Коллинсон с новым раздражением, далеким от его обычного спокойствия.

-- Кроме одной, любезнейший, кроме одной, - возразил Чиверс, улыбаясь и поднимая вверх свой жирный указательный палец. - А в ней-то и может быть вся загвоздка. Слушайте, Коллинсон! Вы еще можете отыскать след этой партии. Фамилия моих друзей - Баркер. Жаль, - прибавил он с деланным кашлем, - что бедняга Баркер умер. Он не был таким примерным супругом, как вы, милейший Коллинсон, и во всяком случае не был тем, чего желала бы м-сс Баркер. Одним словом, он погиб от всевозможных излишеств, и теперь мне не известен адрес м-сс Баркер. Но у нея есть молодая подруга, по фамилии - мисс Риверс, живущая в монастыре в Санта-Луиза; эта, наверное, может вам дать её адрес. Теперь еще несколько слов; я вполне понимаю ваши чувства и думаю, что вы захотите немедленно же удовлетворить своему любопытству. Не в моих интересах и не в интересах моих товарищей советовать вам, но, - при этом он оглянулся вокруг, - у вас тут замечательно уединенный пост, и если по утру вас не окажется здесь, я буду снисходителен к вам, поверю вашему слову хранить нашу тайну и сочту излишним преследовать вас.

Сердце Чиверса было недоступно ни для стыда, ни для жалости, когда обманутый им Коллинсон взволнованно повернулся к нему и с безмолвной благодарностью пожал ему руку. Но прежний гнев и страх возвратились к нему, когда Коллинсон серьезно начал:

-- Вы совсем оживили меня, м-р Чиверс, жаль только, что я не умею так складно выражаться, как вы. Я дал слово вашему начальнику и остальным молодцам, что буду стоять на часах, и от своего слова я не отступлю. Найду я свою Сади, или нет, но после стольких лет ожидания она не разсердится на меня, если я останусь здесь еще на одну ночь, чтобы охранять её дом и путников, которых приютил за нее.

-- Ну, как вам угодно, - сказал Чиверс, поджимая губы. - Только смотрите, держите пока язык за зубами. Некоторые, может быть, захотят и отговорить вас от поисков. А теперь я оставлю вас одного наслаждаться чудною лунною ночью. Завидую вашему безпрепятственному общению с природой. Adios, amigo, adios!

Он с легкостью вскочил на огромную скалу, нависшую над обрывом, и сделал прощальный знак рукой.

-- Будьте осторожны, м-р Чиверс, - внушительно сказал Коллинсон. - Эти скалы очень непрочны, а в особенности та, на которую вы стали. Иногда достаточно дотронуться до них, чтобы оне обрушились.

М-р Чиверс проворно соскочил назад, обернулся, еще раз взмахнул рукой и пошел вниз по склону.

Но Коллинсон уже не чувствовал своего одиночества.

Замечательное дело: думы, которые до сих пор посещали его, всегда имели отношение исключительно к прошедшему, - это были лишь воспоминания, чуждые всякой фантазии и почти лишенные надежд. Но слова Чиверса дали пищу его воображению; он задумался о своей жене, какою она могла быть теперь: быть может, она больна, безутешна, безприютно блуждает в лохмотьях и босиком; быть может, она считает его умершим, или впала в такое же покорное безучастие, как и он. Во всяком случае он думал не о той Сади, которую когда-то видел и знал. Легкий страх - какое-то неопределенное предчувствие, порожденное, быть может, неизвестностью, - впервые овладел его стойким сердцем и заставил его мучительно сжаться. Он положил свое ружье на плечо и подошел к опушке густых зарослей. Ему в лицо пахнуло ароматом лавров и сосен, обожженных солнцем, которое за длинный день успело проникнуть во все закоулки; на прогалинах странным образом перемешивались различные токи воздуха, и Коллинсона попеременно обдавал то жар, то холод. Ему казалось так странно, что теперь он должен искать ее, вместо того, чтобы ждать, пока она придет к нему. Вдали от дома, который он построил для нея, это будет уж совсем не та встреча, которую он себе представлял. Он вернулся назад и посмотрел на лесопильню, гнездившуюся на скалистом выступе. Белый лунный свет затмевал освещенные окна, на доносившиеся из дома смех и пение даже для его неизбалованного слуха казались каким-то диссонансом. Он опять пошел назад и стал расхаживать у опушки зарослей. Вдруг он остановился и прислушался.

Человек, не привыкший к горному уединению, не разслышал бы ничего особенного. Но внимание Коллинсона, который хорошо был знаком с разнообразными лесными звуками и уже давно научился отличать стук падающей ветки или сосновой шишки от топота человеческих шагов, было привлечено периодическим звуком, непохожим на все остальные. Это был полузаглушенный стук, который через неправильные промежутки времени совершенно умолкал, а затем вновь слышался в виде мерного такта. Коллинсон знал, что это топот скачущей в галоп лошади; что промежутки тишины обусловлены участками сухих листьев, а неравномерность движения объясняется встречающимися на пути кустарниками и другими препятствиями. Отсюда было ясно, что всадник едет по какой-нибудь "слепой" тропинке, пролегавшей через чащу. Изменчивость звуков показывала, что всадник незнаком с местностью и иногда отклоняется от прямого пути; но быстрый темп и постоянство звука свидетельствовали о поспешности и настойчивости.

Коллинсон взял в руки ружье и осмотрел его пистоны. Когда звук приблизился, он притаился за молоденькой сосной у самого конца "слепой" тропинки. Он не считал нужным поднимать тревогу или сзывать других часовых. Видно было, что едет только один всадник, а в таком случае и он сам мог справиться. С своим обычным спокойным терпением он стал ждать. Даже и теперь его мысли тотчас устремились к жене, и поэтому он особенно был поражен, когда перед ним выскочила из зарослей на открытое место женщина, сидевшая на взмыленном, но еще бодром коне. Тем не менее Коллинсон загородил ей дорогу и закричал:

-- Стой!

Лошадь бросилась в сторону, чуть не выбив женщину из седла. Коллинсон схватил ее за уздцы. Женщина машинально подняла бич, но последний так и остался в воздухе, а она, вся дрожа и как бы изнемогая от ужаса, соскочила с седла на землю. Если бы Коллинсон не подхватил ее за талию, она, вероятно, упала бы. Но, почувствовав на себе его прикосновение, она с испугом воскликнула:

-- Не надо!

При звуке её голоса Коллинсон вздрогнул.

-- Сади! - прошептал он.

-- Сет! - почти прошептала она.

Они стояли, глядя друг на друга. Но через минуту Коллинсон уже опять был самим собою. Человек простой и прямой, лишенный всякого воображения, он видел перед собой только свою жену, - немного запыхавшуюся, немного взволнованную, немного растрепанную от быстрой езды, но в общем не изменившуюся.

-- Да, это я, - ответил он, держа в своей одной руке обе её руки. - Боже! А ведь я завтра как раз собирался идти за тобою, Сади.

Она поспешно оглянулась вокруг.

-- За мною? - недоверчиво повторила она.

-- Ну, да! То есть я хотел спросить о тебе в монастыре.

-- В монастыре? - опять повторила она, с удивлением и испугом.

-- Да, да, Сади! Видишь-ли что? Ты думала, что я умер, а я думал, что ты умерла, - вот в чем вся штука. Но мне никогда и в голову не приходило, что ты можешь считать меня умершим, пока Чиверс не навел меня на эту мысль.

Её лицо, и так бледное при лунном свете, еще более побелело.

-- Чиверс?

-- Он, он, но ты, конечно, не знаешь его, светик. Он только раз и видел тебя. От него-то я и узнал, что ты жива, и как тебя найти. Такой добрый и любезный человек! Он даже позволил мне сегодня же ночью пойти за тобой.

-- Чиверс? - опять повторила она безкровными губами.

-- Да! И как складно говорит! Вот ты познакомишься с ним, Сади. Он здесь с своими молодцами; они теперь в большой беде... Я и забыл сказать тебе об этом. Видишь-ли...

-- Да, да, да, - вдруг заговорила она в истерическом порыве. - И это - лесопильня?

-- Да, сердце мое, лесопильня, моя... твоя лесопильня, - дом, который я выстроил для тебя. Я бы тебе сейчас и показал его, Сади, но я теперь стою на часах.

-- Значит, ты - один из них? - воскликнула она, в отчаянии всплеснув руками.

-- Нет, милая, - успокоительно ответил он. - Нет, но видишь-ли, я предоставил им дом и дал слово, так что обязан охранять их и помогать им. Ах, Сади, ты и сама бы сделала это... ради Чиверса!

-- Да, да, - сказала она, странно ломая руки, - разумеется. Ведь он и свел нас с тобой. Без него мы, вероятно, никогда бы не встретились.

Она разразилась истерическим смехом, который, вероятно, не обратил бы внимания простодушного человека, если бы не слезы, побежавшия по её безкровному лицу.

-- Что с тобой, Сади? - воскликнул он в неожиданном испуге, хватая её за руки. - Этот смех - не твой, этот голос - не твой. Ведь ты моя Сади, не правда-ли?

Он остановился и на мгновение сам побледнел, бросив взгляд на лесопильню, откуда до его чуткого уха доносились слабые звуки веселых голосов.

-- Сади, светик! скажи, ты ни в чем меня не подозреваешь? Ты не думаешь, что я что-нибудь скрываю от тебя?

-- О, нет, - с живостью ответила она, вытирая слезы, и затем с легким смехом добавила: - Ведь мы так давно не виделись... это произошло так неожиданно, сразу!

-- Но ты ехала сюда, разсчитывая найти меня здесь? - спросил Коллинсон.

-- Да, да, - ответила она, не отнимая своих рук, но слегка отвернув голову по направлению к лесопильне.

-- Кто же тебе сказал, как найти лесопильню? - допытывался он.

-- Знакомый. Может быть, знакомый твоего знакомого, - добавила она со странной улыбкой.

-- Да это точно, как в сказке, - сказал Коллинсон с прояснившимся лицом и прежней широкой улыбкой. - Ручаюсь головой, что об этом тебе сказала старуха Баркер, с которой знаком Чиверс.

Её плотно сжатые зубы засверкали при лунном свете, как у трупа.

-- Да, - сухо ответила она, - мне сказала старуха Барвер. Скажи, Сет, - медленно продолжала она, овлажняя языком свои засохшия губы, - ты один стоишь тут на страже?

-- Там, в конце дорожки, стоит еще один часовой, - но ты не бойся, он нас не услышит.

-- Это по эту сторону лесопильни?

-- Конечно, по эту! Ах, ты, дитятко мое! Ведь по другую сторону - крутой обрыв, а под ним - долина. Оттуда никто не может придти, кроме каких-нибудь жалких эмигрантов. И то, чтобы добраться до лесопильни, они должны кружить несколько миль.

-- А тебе не говорил твой приятель Чиверс, что сегодня вечером шериф вышел в погоню за ними?

-- Нет. А ты слышала об этом?

-- Я слышала что-то в этом роде у Скиннера, но, может быть, меня только хотели предостеречь, так как я ехала одна.

-- Наверное так, - сказал Коллинсон с нежною заботливостью, - хотя никто из этих разбойников не тронет женщины. Да и Чиверс не из таких, чтобы кого-нибудь обидеть.

-- Конечно, - сказала она с новым взрывом истерического смеха.

Но Коллинсон, поднимавший свое ружье, которое он прислонил к дереву, ничего не заметил.

-- Куда ты? - вдруг спросила она.

-- Надо предупредить молодцов насчет того, что ты слышала, Я сейчас вернусь.

-- И ты хочешь теперь оставить меня, когда... когда мы только что свиделись после стольких лет разлуки? - сказала она, делая попытку улыбнуться, что, однако, не смягчало холодного блеска её глаз.

-- На одну минутку, светик! Кроме того, я должен отпроситься, потому что нам нужно уехать к Скиннеру или куда-нибудь. В доме мы не можем оставаться пока они там.

-- Это ужь ты напрасно говоришь, Сади, - ответил Коллинсон внушительно. - Чиверс - такой человек, что стоит только намекнуть ему, что ты тут, так он ради дамы всех их выгонит из дома. Вот почему я и думаю ничего не говорить ему о тебе до завтрашняго дня.

для них совершенно достаточно. Я устала и больна, очень больна! Сядь около меня, Сет, и подожди! Мы вместе подождем здесь... мы так долго ждали, Сет... а теперь пришел конец.

Она сделала шаг к дереву и уселась на земле. Коллиисон сел рядом с нею и обнял ее.

-- Что с тобою, Сади? Ты холодна, как лед, и больна! Слушай! Твоя лошадь недалеко. Я посажу тебя на седло, сбегаю в дом сказать им, что уезжаю, - в один миг я буду назад - и отвезу тебя к Скиннеру.

-- Подожди, - тихо сказала она. - Подожди.

-- Или в Лесистое Ущелье, - это недалеко.

-- Какое ущелье? - проговорила она, задыхаясь.

-- Ущелье, в котором мой знакомый набрел на серебро. Он даст тебе приют.

Её голова упала к нему на плечо.

-- Останемся здесь, - ответила она, - и подождем.

точно изнемогая, и только странная неподвижность её зрачков показывала, что она прислушивается.

-- Ты слышишь что-нибудь, голубка? - спросил он с безпокойством.

-- Нет, все так мертвенно тихо, - ответила она боязливым шепотом.

Действительно, кругом царила тишина. Странное затишье охватило всю местность; из лесопильни уже не доносилось ни звука; лес погрузился в такое зловещее безмолвие, что легкий шорох неловко сложенного крылышка, послышавшийся над ними в ветвях дерева, заставил их вздрогнуть; даже лунный свет, казалось, неподвижно повис в воздухе.

-- Точно затишье перед бурей, - сказала она с странным смехом.

-- Удивительно! Вот так точно было перед землетрясением, которое уничтожило речку и остановило лесопильню. Тогда как раз я получил известие, будто ты умерла от желтой лихорадки. Господи! А я вечно твердил себе, что тогда именно это с тобою и случилось.

Она не отвечала. Он прижал ее сильнее к себе и почувствовал, что она дрожит от нервного ожидания. Вдруг она оттолкнула его от себя и вскочила на ноги с неистовым криком:

-- Вот! Они пришли! Они пришли!

Кролик выскочил на залитую лунным светом поляну; серая лисица прошмыгнула в кустах, но больше ничего не было слышно.

-- Шериф и его люди! Они окружают дом! Разве ты не слышишь? - говорила она, задыхаясь.

Со стороны лесопильни послышался странный грохот, глухие раскаты, затем - дикие крики и топот ног по деревянному помосту. Коллинсон поднялся на ноги, но в ту же минуту какая-то сила бросила его на жену, и они оба в испуге ухватились за дерево, не сводя глаз с обрыва, у которого стояла лесопильня. Над обрывом нависло густое облако пыли и тумана.

Сади снова вскрикнула и опрометью бросилась к скалистому спуску. Коллинсон побежал за нею, и когда она уже достигла спуска, ужасная мысль осенила его. Он закричал:

-- Остановись, Сади, ради Бога, остановись!

Кругом опять не было слышно ни звука, и только снизу, из долины доносился гул ветра. Все снова погрузилось в ужасающее безмолвие. Когда облако, закутавшее лесопильню, разсеялось, луна озарила пустое пространство. Из леса, расположенного выше, доносился странный шум и рокот, который с минуты на минуту усиливался, и через час по песчаному руслу высохшей Коллинсоновой речки катился бурный поток.