В горном ущелье.
Глава VI

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В горном ущелье. Глава VI (старая орфография)

ГЛАВА VI.

Удивление Пребля Кея, когда он узнал здание, в воротах которого исчезла таинственная дама, было так велико, что в первую минуту он готов был принять все это за игру своего воображения. Чтобы соучастница шайки разбойников могла быть впущена в суровую монастырскую обитель, и притом с такою быстротою, которая обличала близкое знакомство, казалось ему невероятным. Он снова окинул взгля дом темную, но все еще видную стену. Подле нея никого не было. В самой стене не было никакой бреши или выемки, в которой можно было бы спрятаться; монастырь имел только один вход. Противоположная сторона улицы, залитая ярким лунным светом, представляла собою пустырь. Нет! Если эта дама не была иллюзией, а его погоня за нею - сном, то она должна была войти в монастырския ворота.

Но еще не все было потеряно. Все же он проследил ее до места, где можно было разузнать, кто она. Это не была гостинница, которую она могла каждую минуту незаметно покинуть. Хотя он не мог тотчас же последовать за нею и проникнуть в её убежище, но, благодаря старинному знакомству с отцами соседняго монастыря, он имел возможность под тем или иным предлогом получить доступ к настоятельнице. Надо было только подождать до утра. Кей почувствовал облегчение. Невероятность её нового исчезновения подала ему надежды. Он посмотрел на священные стены и сонное безмолвие старых сучковатых дерев, окружавших монастырь, и кроткое воспоминание о его детстве закралось ему в душу. Не первый раз он с интересом глядел на это целомудренное убежище, где юные воспитанницы, целую процессию которых он встретил сегодня под деревьями "аламеды", вероятно, сомкнули теперь в мирном сне свои блестящие глазки.

Вот та самая решетка, сквозь которую злая Конхита - или это была Долорес? - пустила губительную стрелу своих глаз в слонявшагося вокруг студента. И тридцатипятилетний человек, преждевременно поседевший и занимавший солидное положение, улыбаясь, пустился в обратный путь, забыв о тридцатилетней искательнице приключений, которая завела его сюда.

На следующее утро он спозаранку поднялся с постели и помчался в коллегию Сан-Хозе. Отец Сиприано, немного более пропитанный нюхательным табаком и немного более старый, чем прежде, пришел в восторг, узнав своего бывшого ученика. Значит, это правда, что он сделался владельцем рудников, и вот почему его волосы поседели! Дон-Пребль, конечно, не забыл, что богатство налагает большую ответственность и тяжелые заботы. Но в чем же дело? Кей хочет выписать сюда из восточных штатов племянницу и поместить ее в монастыре? Это, по его мнению, будет лучше всего? А, да! В этой юной стране воспитание может быть дано только церковью. И он хочет видеть мать-настоятельницу? Он, конечно, не забыл монастыря и молодых сеньорит, строгой дисциплины и наказаний. Право, только по особенной милости Мадонны он, отец Сиприано, еще не загнан в гроб этими безразсудными muchachоs (мальчиками). Тем не менее, взяв понюшку табаку и чихнув в свой красный носовой платок, он заявил Кею, что в полдень проведет его в монастырь.

Не без легкого чувства стыда за свой хитро сплетенный предлог, Кей прошел в ворота монастыря "Сердца Иисусова", в сопровождении доброго падре. Но очень скоро он забыл о своих угрызениях совести. Мать-настоятельница приняла его милостиво и даже восторженно. Да, да, у американских caballeros (джентльменов), у которых нет семьи и нет времени создать ее, - все более и более входит в обыкновение отдавать сюда своих сестер, воспитанниц, племянниц и даже - при этом на Кея был брошен взгляд голубиной кротости - молодых сеньорит, которых они готовят себе в подруги жизни! Но и кроме Caballeros, есть очень много простых, торговых людей, которые столь поглощены своими делами, что, к сожалению, не имеют времени для личного ознакомления с монастырем, но, доверяя его известности, прямо посылают сюда своих юных родственниц, при посредстве какой-нибудь надежной компаньонки. Вот так именно поступил сеньор Риверс, - быть может, дон-Пребль знает его? - крупный капиталист Сиерры, приславший сюда свою молоденькую сестру, наивную, простодушную девушку, которая служит гордостью монастыря. Конечно, так лучше всего. Молодая девушка должна жить в уединении и привыкать к дисциплине. Она должна считать монастырь своим домом. Правила для посетителей очень строги. Только в самых крайних случаях делается отступление, как, например, было вчера ночью, когда дама, не состоящая родственницей воспитанницы, была допущена в монастырь. Эта дама - близкая приятельница той самой сестры американского капиталиста; она же и доставила ее сюда. Да, она не приходится ей родственницей. Может быть, дон-Пребль слышал о м-сс Барккер, хорошей знакомой м-ра Риверса? Смешное совпадение фамилий! {River по-английски - река; bark - барка.} Но что жь, у американцев фамилии ничего не обозначают. Значит, дон-Пребль не знает её? А, может быть, и знает? Вот хорошо! Она - высокая такая, смуглая, с очень красивым, хотя печальным лицом. Немного раньше дон-Пребль мог-бы сам убедиться, так как она, кажется, проходила через приемную комнату. А теперь её нет, она уехала с почтовой каретой. Причиною тому была телеграмма. Ужасная вещь эти телеграммы, которые напрямик сообщают вам о разных неожиданностях. Она никогда не позволяет своим питомицам получать телеграммы, а предварительно сама вскрывает их и на досуге переводит на другой язык, более согласный с христианским духом. Вот такая телеграмма и принудила сеньору Баркер уехать, иначе сеньора, без сомнения, сама рассказала бы дон-Преблю, - ведь они земляки, она тоже из Сиерры - как удобен был бы монастырь для его племянницы.

Раздосадованный тем, что эта женщина опять ускользнула от него и что после всех усилий ему удалось получить лишь такия неясные и неопределенные сведения, Кей готов был потерять самообладание.

-- Кабаллеро утомлен длинным путешествием, - сказала настоятельница учтиво. - Мы сейчас достанем стакан вина у привратника.

Она повела его из приемной к наружному выходу, но на полдороге остановилась, услышав звук приближающихся шагов и шорох муслиновых платьев на усыпанной песком площадке.

-- Второй класс выходит гулять, - сказала она, когда медленная процессия девушек в белых платьях, с двумя монахинями впереди, направилась мимо них к воротам. - Мы подождем, пока он пройдет. Теперь сеньор может убедиться, что у моих девочек далеко не несчастный вид.

Действительно, оне были очень веселы и оживленны, хотя у ворот остановились с чинностью молодежи, чувствующей на себе взор начальства, и с напускною серьезностью наталкивались одна на другую. Немного стыдясь за то, что он сделал простодушную настоятельницу предметом безполезного обмана, Кей нерешительно начал:

-- Я боюсь, что слишком затрудняю вас...

И вдруг остановился. Как только его голос прервал царившее вокруг чинное молчание, одна из ближайших учениц - молоденькая девушка лет семнадцати - в стремительном и непреодолимом порыве оглянулась на него и так же быстро отвернулась опять. Но Кей успел бросить взгляд на лицо, которое поразило его не только своею красотою и свежестью, но и своим странным выражением. Эти блеснувшие глаза и раскрытые губы, казалось, говорили о том, что она узнала его; невинное детское удовольствие встречи, давней, жданной и желанной, покрыло стыдливым румянцем её нежное личико. Но вместе с тем это лицо смутно напомнило ему о чем-то, и вдруг истина озарила его ум и заставила трепетно забиться его сердце. Вот чье лицо он видел в ущельи!

Движение, сделанное молодой девушкой, было слишком заметно, чтобы ускользнуть от внимания настоятельницы, хотя последняя истолковала его по своему.

-- Вы не думайте, что все наши девицы так невоспитанны, дон-Пребль, - сухо сказала она. - У нашего милого ребенка еще осталось много горной дикости. Вот это именно сестра сеньора Риверса. Кто знает? - добавила она мягко, хотя её ясные глаза сверкнули строгостью, - быть может, она по голосу узнала товарища своего брата.

К счастью для Кея, испытанное им потрясение было до того сильно и неожиданно, что он не обнаружил никаких более мелких и обычных симптомов волнения и вовсе не имел вида разоблаченного интригана. Он чувствовал, что тайна, которую он нечаянно открыл, должна была повлиять на его будущую судьбу, тем не менее, он отвечал холодно и спокойно:

-- Я совершенно не имею удовольствия знать молодой леди и, конечно, никогда не говорил с нею.

Но, в сущности, он почти не слышал слов своей спутницы и отвечал машинально. Он продолжал видеть перед собою обворожительное лицо девушки, озарившееся радостью при встрече с ним. Теперь у него вдруг явилась какая-то особая щепетильность, не позволившая ему пуститься в дальнейшие разспросы, какая-то смутная боязнь скомпрометировать ее; ему сделалось еще более досадно за совершенный обман, и вся погоня за ней казалась ему профанацией, в которой он должен будет попросить у нея прощения. Он хотел остаться один, чтобы придти в себя. У него явилось было искушение под каким-нибудь предлогом продлить свое пребывание в монастыре и дождаться её возвращения, чтобы еще раз поймать радостный взгляд этих глаз, но сознание, что ему необходимо хладнокровно обсудить дальнейший план действий, взяло перевес. К добру-ли, в худу-ли, но сегодня утром он встретил свою судьбу. Больше ничего он не знал. При первой возможности он поблагодарил настоятельницу, обещал сообщить ей о своем решении и, простившись с отцом Сиприано, снова очутился на улице.

она его когда-нибудь, и произвел-ли он на нее такое магическое впечатление, как она на него? Это не было разсуждением самоуверенного человека, потому что Кей был вообще чужд этого рода тщеславия, и ему уже слишком хорошо было знакомо смирение, которое лежит в основе всякой истинной любви. Но он недолго думал над этим. Он удостоверился, что та, другая женщина была вместе с нею в таинственном доме в ту памятную ночь; но в окне он видел профиль последней. Её таинственный брат Риверс, по всей вероятности, принадлежал к шайке грабителей, - быть может, он и сопровождал м-сс Баркер до Сан-Хозе. Но было ясно, что молодая девушка не участвовала в проделках шайки. С предвидением истинной любви он знал, что ее обманывали и держали в полном неведении того, чем они занимались. Это ясно доказывал её милый, простодушный взор: при её порывистости и неподдельности чувства она уже давно выдала бы подобную тайну. Следовало-ли ему, на заре своей любви, открыть ей истину? Мог-ли он видеть эти чудные, откровенные глаза отуманенными печалью и стыдом? Его собственные глаза становились влажными. Новая мысль пришла ему в голову. Не будет ли благоразумнее и достойнее мужчины - мужчины, который более, чем вдвое, старше её - оставить ее в покое, вместе с её тайной, и безследно исчезнуть из её невинной, молодой жизни? Но будет-ли это безследно? Разве её радостный взор не доказывал, что он для нея значит гораздо больше, чем сам когда-либо осмеливался мечтать? Это был крайний предел, до которого может дойти смирение любви.

Он добрался, наконец, до своей гостинницы, - нерешительный, озадаченный и все-таки почему-то счастливый. Когда им проходил мимо конторщика, последний подал ему письмо, на вид - деловое, с полным его адресом. Кей принес его, не распечатывая, в свою комнату и здесь, бросившись в кресло, стоявшее у окна, хотел снова погрузиться в думы. Но запах, еще сохранившийся в комнате, вновь напомнил ему о загадочном сюрпризе, который он накануне нашел на своем изголовьи. Его охватил сердечный трепет при мысли, что это мог быть дар от нея. Но как она его доставила сюда? Но могла же она поручить это м-сс Баркер. Это предположение казалось ему невероятным и даже оскорбительным. Но может статься, она сама была здесь, у подруги; монастырь иногда делал такую уступку в пользу родственников и надежных друзей. Он вспомнил тот факт, что м-сс Баркер на его глазах возвращалась в гостинницу одна; это было после инцидента с дверью, когда он стоял в корридоре, перегнувшись через перила. Тогда мисс Риверс была здесь; она узнала его голос, а он и не подозревал этого. Сегодня она тоже выходила из монастыря, вместе со всем классом. Неожиданная мысль пришла ему в голову. Он взглянул на письмо, которое еще держал в руках, и поспешно распечатал его. Оно заключало в себе всего три строчки, написанные крупным, старательным почерком, но при виде их кровь быстро прилила к его щекам. "Сегодня я в третий раз слышала ваш голос. Я хочу его опять услышать. Я приду в сумерки. Не уходите".

Он остолбенел. Что это - сумасшествие, дерзость или шутка? Он позвал слугу. Оказалось, что письмо было принесено мальчиком из соседней кондитерской. Он знал эту кондитерскую - излюбленный приют монастырских воспитанниц. Действительно, ничего не могло быть легче, как отправить оттуда письмо. Он с досадой и разочарованием вспомнил, что это был обычный способ назначения невинных, но глупых свиданий. Неужели ему предстояло быть наивным участником в сумасбродной выходке молоденькой воспитанницы, или опрометчивой жертвой какого-нибудь гнусного заговора, придуманного её безстыдной подругой? Он не мог поверить ни тому, ни другому, и все-таки в его чувстве по отношению к ней произошло охлаждение, которое за минуту перед тем ему казалось невозможным.

Какова бы ни была её цель, необходимо было помешать её появлению здесь. Её приход должен был или довершить её безумие, или увенчать успехом коварный замысел. Как ни разочаровала его эта неожиданная смелость, его терзало сознание, что девушка причиняет себе этим вред, и что теперь более, чем когда-либо она нуждается в его помощи и защите. Безусловно, она не должна была являться сюда! Но как этому помешать? До наступления сумерек оставалось не более часа. Допуская даже, что под каким-либо предлогом он мог еще раз проникнуть в монастырь в этот неурочный для посетителей час - сумерки, - как мог он переговорить с ней? Лучше было встретить ее на дороге и убедить возвратиться назад. Необходимо было, чтобы её нога не переступала порога гостинницы.

Он схватил шляпу и побежал вниз. Но тут новое затруднение встретило его. Было очень легко направиться к монастырю обыкновенной дорогой, но решится-ли она идти по людной улице, ускользая тайком из монастыря? Кто знает, - быть может, она еще утром, во время прогулки, отстала от своих подруг и теперь где-нибудь скрывается, в ожидании сумерек? Он решил подстерегать ее в пределах ближайшого к гостиннице квартала, в таком разстоянии, чтобы иметь возможность догнать ее, прежде чем она достигнет гостинницы.

Время медленно шло. Он слонялся под окнами магазинов, или заходил внутрь и делал покупки, не отрывая взора от улицы. Всякий раз, как из-за угла показывалась хорошенькая девушка - а их было не мало - с развевающимися лентами на шляпке, или где нибудь вдали мелькала батистовая юбка, у него по всему телу пробегал трепет. Отражение его серьезного, сосредоточенного лица в окне магазина или наклеенное на уличной доске объявление о работах на его собственном руднике так противоречило его настоящему легкомысленному занятию, что несколько раз он готов был истерически засмеяться. Вечерния тени уже сгущались, когда он увидел, на разстоянии одного квартала, тонкую, стройную фигурку, быстро проскользнувшую в двери кондитерской. В его искусно задуманном плане не было предусмотрено это обычное место свиданий. Он опрометью бросился туда, но предмета его поисков в кондитерской не оказалось. С неловким, сконфуженным видом он окинул взором все столики внутренней комнаты и убедился, что её здесь нет. Любая из девушек, сидевших здесь, могла быть тою, которую он только что видел на улице, но не тою, которую он искал. Он снова вышел на улицу, сожалея о потраченном дорогом времени. Солнце зашло, на колокольне прозвонили angelus {Angelus - у католиков молитва к Пресвятой Богородице.}, вечерний сумрак закрыл длинную перспективу аламеды. Её не было. Быть может, она раздумала; быть может, ей помешали; быть может, вся эта история была шалостью каких-нибудь школьниц, которые теперь смеялись, следя за ним из окна. По мере того, как он убеждался, что её нет, им овладевало отчаяние, и ему неприятна была даже мысль о том, что он собирался ей помешать. Таким образом, когда он, наконец, вернулся в свою гостинницу, он был так же убит её отсутствием, как прежде - её ожидаемым приходом.

Швейцар бросился к нему навстречу.

-- Сестра Серафина из монастыря "Сердце Иисусово" желает с вами говорить по крайне важному делу, - сказал он, с некоторым любопытством глядя на Кея. - Она не хотела ждать в общей зале, так как желает переговорить с вами наедине, а потому я провел ее в отдельную комнату, недалеко от вашего нумера.

Кей побледнел. Значит, история таки вышла наружу! Настоятельница узнала о бегстве девушки, или её приготовлении. Одна из воспитательниц явилась к нему, чтобы изследовать дело, или, по крайней мере, предупредить громкий скандал. В один миг у него созрело решение сделать все, что возможно, для спасения девушки, не исключая даже клятвопреступления, и он поспешно побежал вверх.

Она стояла у окна. Свет падал на её простое саржевое платье с белыми рукавчиками, на скромный пояс, едва обозначавший безформенную талию, на громадное распятие, свисавшее почти до самых колен, и на безобразный белый чепец, который вместе с грубою, но густою белою вуалью, воплощал собою отречение от человеческой суеты. Кею с детства была хорошо знакома эта фигура, и, несмотря на всю его тревогу и раздражение, она и теперь поразила его, как в детстве, своим трогательным отчуждением от всего мирского. Он с детским смирением склонил голову, когда она медленно направилась к нему, с едва заметным кивком прошла мимо него и заперла дверь, которую он забыл затворить за собою.

Затем, в один миг, чепец, покрывало, четки и распятие отлетели в сторону, и перед ним была молоденькая воспитанница монастыря.

Мрачный вид и неизящные складки монашеского платья не помешали ему узнать эту очаровательную головку, вокруг которой, при поспешном снятии чепца, в безпорядке разсыпались шелковистые пряди волос; он не мог не узнать и этих голубых глаз, глядевших на него с откровенною радостью. Она казалась Кею прекраснее, чем когда либо. Но это напомнило ему и об опасности её поступка.

-- Это сумасшествие! - воскликнул он. - Ведь вас каждую минуту могут хватиться! Что, если вас найдут здесь в этом костюме?

Тем не менее он схватил обе протянутые ему ручки и крепко сжал с фамильярностью, которая его самого удивила бы несколько минут тому назад.

-- О, нет, - ответила она простодушно. - Меня никто не хватится. У нас теперь рекреация. Я помещаюсь в одной комнате с сестрой Серафиной, а она всегда два часа спит после angelus. Я надела её платье и вышла никем не узнанной. Но я понимаю, в чем дело, - прибавила она, бросая на него укоризненный взор, - я вам не нравлюсь в этом костюме. Я сама знаю, что он безобразен, но без него я не могла бы выбраться.

-- Вы меня не понимаете, - с живостью возразил он. - Мне не нравится, что вы подвергаете себя такому ужасному риску ради... - он хотел сказать: "ради меня", но вместо того скромно сказал: - ради каприза. Если бы я смел думать, что вам интересно меня видеть, я мог бы устроить это без подобной неосторожности, которая способна скомпрометировать вас в глазах других. Каждая минута, которую вы проводите здесь, - более того, каждое мгновение, проведенное вами вне монастыря в этом платье, полна для вас опасностей. Об этом вы не думали.

-- Нет, думала, - спокойно ответила она. - Но я решила, что если сестра Серафина проснется, и за мною пошлют погоню, то вы возьмете меня с собою в то чудное горное ущелье, где я впервые услышала ваш голос. Вы помните, когда это было? Вы, должно быть, в темноте сбились с дороги, и после того я всегда говорила себе, что я нашла вас. Это был первый раз. А потом я услышала ваш голос здесь, в корридоре. Я была одна в нумере, потому что м-сс Баркер ушла куда-то. Я не знала, что вы тут, но узнала ваш голос. А в третий раз я услышала вас у ворот монастыря, и тогда я видела, что вы узнали меня. После этого я только и думала о том, чтобы увидеться с вами. Я знала, что если поговорю с вами, то вы возьмете меня с собою и, может быть, напишите моему брату, где мы, и тогда...

Она вдруг умолкла, пристально глядя на бледное лицо Кея. Её лицо тоже побледнело, радость погасла в её блестящих глазах. Она тихонько освободила свои руки и, не говоря ни слова, начала собирать свои вещи.

По дороге вы мне все раскажете... я вам все раскажу.

Она уже вполне нарядилась в свое суровое облачение и закрыла лицо вуалью. Чепец как будто прогнал её радостную игривость, и она со степенностью монахини направилась к двери. Они сошли вместе по лестнице, не говоря ни слова. Все почтительно давали им дорогу.

Когда они вышли на улицу, она спокойно сказала:

-- Не берите меня под руку, сестры не ходят так.

На ближайшем углу улицы она свернула, говоря:

-- Это кратчайший путь.

Теперь уже Кей чувствовал себя смущенным и не знал, что сказать. Возбуждение, жгучая страсть, которые волновали его за минуту перед тем, исчезли, как будто она действительно превратилась в сестру Серафину. Наконец, он сказал с отчаяния:

-- Вы долго прожили в ущельи?

-- Всего два дня. Мой брат вез меня в монастырь, но в дилижансе ехал человек, с которым он был в ссоре, и брат не хотел встречаться с ним. Мы вышли из дилижанса на станции Скиннер и заехали в ущелье, к его старинным друзьям м-ру и м-сс Баркер.

Её слова звучали уверенностью и искренностью. Он почувствовал, что может так же верить её словам, как если бы это говорила сама сестра Серафина.

-- А ваш брат... вы с ним жили?

-- Нет. Я была в школе в Мерисвилле, пока он не взял меня оттуда. В последние два года я очень редко виделась с ним, потому что у него было дело в горах, - очень тяжелое дело, которое заставляло его по целым неделям жить вдали от людей. Поэтому он не мог держать меня у себя. Кажется, он торговал скотом, потому что у него всегда была новая лошадь. Но и до того я была совершенно одна; у меня не было родных, не было друзей. Мы с братом постоянно переезжали с места на место. Я не встречала людей, которые бы мне нравились, - за исключением вас, и то - до вчерашняго дня я вас знала только по голосу.

Эта необыкновенная наивность наполняла его душу то болью, то сомнением. Смущение заставило его быть грубым.

-- Да, но встречались же вы с кем нибудь... с другими мужчинами... когда, например, выходили с товарками на прогулку, или пускались в подобные приключения, как сегодня?

Её белый чепец быстро повернулся к нему.

-- Мне никого другого не было нужно. Я никем не интересовалась. Если бы не вы, я бы никогда не решилась убежать из монастыря, - скороговоркой ответила она и после некоторого молчания добавила с испугом: - Теперь вы говорите совершенно другим голосом. Нельзя даже узнать.

-- Но уверены-ли вы, что знаете мой голос? - сказал он с притворною веселостью. - Ведь в ту ночь в ущельи со мною было еще двое.

-- Я знаю. Но я даже знаю, что вы сказали. Вы упрекали их за то, что они бросили зажженную спичку в сухую траву. Вы боялись за нас. Я знаю.

-- За нас? - с живостью повторил Кей.

-- За м-сс Баркер и меня. Мы остались одне, потому что моего брата и её мужа не было дома. Ваши слова показались мне предостережением, и я сообщила о них м-сс Баркер. Таким образом огонь не застал нас врасплох, и мы спаслись на одной и той же лошади.

-- И по дороге потеряли туфли, - сказал Кей со смехом. - Я подобрал их на следующий день, когда поехал искать вас. Я храню их до сих пор.

Она остановилась, но скоро продолжала более веселым тоном:

-- Значит, вы приезжали назад? Я знала, что вы вернетесь.

-- Я и накануне остался бы там, если бы кто-нибудь ответил на наш крик. Почему вы нэ ответили? - вдруг спросил он.

-- Нас предупредили, чтобы мы не заговаривали с неизвестными людьми и старались даже никому не показываться на глаза, когда мы одне, - ответила девушка.

-- Но почему? - настаивал Кей.

-- Да потому, что по лесу скитается много разбойников и конокрадов. Незадолго до того они ограбили почту, и вот на-днях - тоже, когда м-сс Баркер ехала сюда. Она сама видела их!

им овладела бесконечная жалость.

-- Я должен сделать перед вами признание, мисс Риверс, - начал он, конфузясь и глотая слова, как мальчик, - такое признание, как еслибы вы были монахиней или священником... Видите, как я доверяю вам... вашему платью, - прибавил он с истерическим смехом. - Я уже видел вас, или, по крайней мере, мне показалось, что я вас видел. Это и привело меня сюда; это заставило меня последовать за м-сс Баркер - моим единственным ключем к открытию вас - до ворот монастыря. В ту ночь в ущельи я видел в освещенном окне профиль, и мне показалось, что это ваш.

-- Я никогда не подходила к окну, - с живостью возразила девушка. - Это, вероятно, была м-сс Баркер.

-- Теперь я знаю это. Но имейте в виду, что она была моим единственным ключом... то есть, единственным средством найти вас, - прибавил он с смущением.

-- Я не понимаю, каким образом при виде профиля другой женщины вы могли думать обо мне, если меня никогда не видели, - возразила она, и в её детском голосе зазвучали жесткия нотки. - Впрочем, - прибавила она с прежнею наивностью, - у очень многих людей одинаковый профиль.

Она не отвечала, и они, опять молча, продолжали путь. Впереди уже показались серые стены монастыря. Кей чувствовал, что он ничего не достиг. То, что он узнал, не проливало никакого света ни на шедшую рядом с ним прелестную девушку, ни на его собственное будущее. А главное, он стыдился за самого себя и за свой замысел по отношению к этому простодушному созданию, которое так безропотно ему подчинялось. Разумно-ли поступил он. Не лучше-ли было бы, если бы он последовал её откровенности и...

-- Значит, вас провел сюда профиль м-сс Баркер? - опять послышался голос из под белого чепца. - Но она ужь уехала назад. Вы, конечно, поедете за нею?

-- Вы не хотите меня понять! - воскликнул Кей с отчаянием. - Я не уеду отсюда, пока вы будете здесь, - прибавил он тихо и подошел к ней ближе.

-- Ну, так прежде всего не ходите так близко ко мне, - ответила она, отодвигаясь от него. - Нас могут увидеть из ворот. Вы пойдете со мною только до того угла. Если мое отсутствие заметили, то и без того будут подозревать вас.

-- Вы и так скоро узнаете, - серьезно ответила она, избегая его руки. - Здесь мы должны разстаться. Спокойной ночи!

Она остановилась у угла монастырской ограды. Он опять протянул руку. Она едва дотронулась до нея своими пальчиками.

-- Спокойной ночи, мисс Риверс - Постойте! - вдруг сказала она, откидывая вуаль и устремляя на него свои ясные глаза. - Вы не должны так говорить, - это неправда. Я не могу этого слышать от вас. Моя фамилия не Риверс!

об этом никому. Мне только неприятно было слышать от вас ложь!

-- Спокойной ночи, мисс Риггс, - печально сказал Кей.

-- Нет, и не так, - нежно произнесла она. - Скажите: "Алиса".

-- Спокойной ночи, Алиса.

Она пошла дальше и достигла ворот. На мгновение она в своем суровом, безформенном одеянии как будто сгорбилась и подалась вперед, словно настоящая пожилая монахиня, а затем она исчезла, словно заживо погребенная в могиле.