Удача Гремучого-Лагеря
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Удача Гремучого-Лагеря

Удача Гремучаго-Лагеря.

Сегодня въ Гремучемъ-Лагере царствовало необыкновенное оживленiе. Весь лагерь былъ на ногахъ и столпился у бедной хижины на окраине поселка. Люди шепотомъ переговаривались между собой и на всехъ устахъ вертелось женское имя. То было имя слишкомъ хорошо известной въ лагере ирокезки - Салли.

Чемъ меньше о ней говорить, темъ, быть можетъ, лучше. То была грубая и, боимся, не очень ли грешная женщина. Но она была единственной особой женскаго пола въ Гремучемъ-Лагере и лежала теперь въ жестокихъ мукахъ, при которыхъ ей была бы крайне нужна женская помощь. Какъ ни была она порочна, безпутна и неисправима, но терпела такую злую пытку, какую трудно перенести даже и тогда, когда женщину окружаютъ нежныя женскiя попеченiя: теперь же, въ ея безпомощномъ одиночестве, пытка эта представляла нечто ужасающее. Проклятiе, постигшее первую женщину, постигло и ее при той же первобытной обстановке одиночества, которое должно было служить такой страшной карой первой грешнице. Быть можетъ, искупленiемъ ея греховъ служило то, что въ настоящiй моментъ, когда она особенно нуждалась въ женскомъ уходе, она видела кругомъ себя лишь полупрезрительныя мужскiя лица. Однако, полагаю, что многiе изъ зрителей ощутили жалость къ ея страданiямъ. Санди Типтонъ полагалъ, что "бедной Салли приходится очень плохо", и соболезнованiе объ ея безпомощномъ состоянiи заставило его даже позабыть о томъ обстоятельстве, что онъ засунулъ въ рукавъ туза и двухъ валетовъ.

Читатель, конечно, догадывается, что такое положенiе делъ было новинкою для лагеря. Смерть была знакомымъ явленiемъ въ Гремучемъ-Лагере, но рожденiе человека - небывалымъ. Случалось, что люди навеки покидали лагерь, но впервые въ него являлось существо Отсюда и волненiе!

-- Пошелъ бы ты туда, Стёмпи, - сказалъ одинъ изъ именитейшихъ гражданъ лагеря "Кентукъ", обращаясь къ одному изъ зевакъ. Пошелъ бы ты туда и помогъ бы, насколько умеешь. Ты ведь опытенъ въ этихъ вещахъ.

Быть можетъ, выборъ былъ недуренъ. Стёмпи подъ другими небесами - такъ по крайней мере гласила молва - считался главой двухъ семействъ; въ сущности, Гремучiй Лагерь - убежище всякихъ беглецовъ - былъ обязанъ его присутствiемъ подобному нарушенiю закона. Толпа одобрила выборъ и Стёмпи былъ настолько благоразуменъ, что подчинился желанiю большинства. Дверь затворилась за импровизованнымъ акушеромъ, и Гремучiй-Лагерь уселся вокругъ хижины, закуривъ трубки, и сталъ ожидать исхода.

Въ собранiи насчитывалось около ста человекъ. Некоторые изъ нихъ уклонились отъ правосудiя, иные были преступники и все - люди безпутные. Наружность ихъ однако не выдавала ни ихъ прошлаго, ни ихъ образа мыслей. Величайшiй изъ негодяевъ наделенъ былъ лицомъ Рафаэля и обилiемъ белокурыхъ волосъ. У Окгёрста, игрока, было задумчивое и глубокомысленно-разсеянное лицо Гамлета. Самый хладнокровный смельчакъ былъ всего пяти футовъ ростомъ, говорилъ тоненькимъ голоскомъ и былъ застенчивъ съ виду. Первый силачъ не досчитывался двухъ пальцевъ на правой руке, а первый стрелокъ былъ кривъ.

гребню холма, напротивъ хижины, и въ настоящую минуту озарялась луной. Страдалица могла видеть ее съ грубой скамьи, на которой она лежала... видеть, какъ она вилась серебристой ниточкой, пока не терялась вверху, среди звездъ.

Костеръ изъ сухихъ еловыхъ ветокъ придавалъ некоторую уютность собранiю. Мало-по-малу обычное оживленiе вернулось. Завязывались пари касательно исхода событiя: трое держали противъ пятерыхъ, что "Салли благополучно перенесетъ передрягу", и даже, что дитя останется въ живыхъ; затемъ держали пари касательно пола и цвета волосъ ожидаемаго пришельца. Въ разгаре самыхъ оживленныхъ споровъ донеслось восклицанiе техъ, которые сидели всего ближе къ дверямъ хижины, и весь лагерь умолкъ и сталъ прислушиваться. Ропотъ и стонъ качающихся елей, журчанiе быстрой речки и трескъ горящихъ ветокъ вдругъ заглушились резкимъ, жалобнымъ крикомъ... крикомъ, непохожимъ на все другiе звуки, которые доселе раздавались въ лагере! Ели стихли, река смолкла, и горящiя ветви притаились. Казалось, вся природа сдержала свое дыханiе и также прислушивалась.

Лагерь вскочилъ на ноги, какъ одинъ человекъ! Послышалось предложенiе сжечь боченокъ пороху, но тутъ же было отвергнуто во вниманiе къ состоянiю матери и дело ограничилось всего двумя выстрелами изъ револьвера: благодаря ли грубой медицинской помощи, или по другимъ какимъ причинамъ, но только ирокезка Салли быстро отходила. Прошелъ часъ, и она уже перешла по той крутой тропинке, которая вела въ звездамъ, и навеки покинула Гремучiй-Лагерь съ его стыдомъ и позоромъ. Не думаю, чтобы эта весть особенно разстроила его обитателей, которыхъ теперь занимала участь ребенка. - Можетъ ли онъ теперь остаться въ живыхъ? спрашивали у Стёмпи. Ответъ быль сомнителенъ. Единственное существо одного пола съ ирокезкой Салли во всемъ поселке - была ослица. После некоторыхъ совещанiй опытъ кормленiя былъ произведенъ. Онъ былъ менее загадоченъ, чемъ вскормленiе Ромула.и Рема и, повидимому, столь же успешенъ.

фигура матери, прикрытая одеяломъ, стоялъ столъ изъ еловаго дерева. На немъ стоялъ ящикъ изъ-подъ свечей и въ немъ лежалъ, завернутый въ красную фланель, новый пришелецъ въ Гремучiй-Лагерь. Возле ящика стояла шляпа. Назначенiе ея вскоре объяснилось. - "Джентельмены, - такъ распоряжался Стёмпи съ странной примесью авторитета и ex officio въ голосе, - покорнейше прошу васъ входить въ переднюю дверь, обходить кругомъ стола и выходить черезъ заднюю дверь. Желающiе пожертвовать что-нибудь сиротке, найдутъ шляпу, поставленную съ этой целью". Первый вошедшiй былъ въ шляпе; онъ снялъ ее, однако, когда огляделся и такимъ образомъ безсознательно подалъ примеръ другимъ. Въ подобной среде какъ хорошiе, такъ и дурные поступки заразительны. По мере того, какъ процессiя проходила, слышались различныя замечанiя: "такъ вотъ онъ!", "какая крошка", "да онъ не больше пистолета" и проч. Пожертвованiя были также характеристичны: серебряная табакерка, дублонъ, револьверъ съ серебряной отделкой, кусокъ самороднаго золота, прелестно вышитый дамскiй носовой платокъ (отъ Окгёрста, игрока), бриллiантовая булавка, бриллiантовый перстень, библiя (жертвователь остался неизвестенъ), золотая шпора, серебряная чайная ложка (вензель, я долженъ заметить съ сожаленiемъ, не принадлежалъ жертвователю), пара хирургическихъ ножницъ, ланцетъ, билетъ англiйскаго банка въ пять фунтовъ стерлинговъ и около двухсотъ долларовъ золотой и серебряной монетой. Во время этой процессiи Стёмпи хранилъ такое же невозмутимое безмолвiе, какъ и покойница, лежавшая у него по левую руку, и такую же серьёзность, какъ и новорожденной, покоившiйся по правую руку. Только одно маленькое происшествiе нарушило однообразiе этой любопытной сцены. Въ то время, какъ Кентукъ съ любопытствомъ наклонялся надъ ящикомъ, дитя пошевелилось и судорожно ухватилось за его палецъ, который съ минуту не выпускало. Кентукъ смутился и сконфузился. Нечто въ роде краски появилось на его огрубеломъ лице: - "Ахъ ты постреленокъ!" пробормоталъ онъ, высвобождая палецъ съ большей осторожностью и нежностью, чемъ отъ него можно было ожидать. Онъ съ любопытствомъ огляделъ палецъ, отходя прочь. Осмотръ кончился темъ же восклицанiемъ. Оно, повидимому, ему очень понравилось. - "Онъ ухватился за мой палецъ, - заметилъ онъ Типтону, поднося ему палецъ къ самому носу, - ахъ онъ постреленокъ!"

Было уже четыре часа утра, когда лагерь, наконецъ, успокоился. На следующiй день ирокезку Салли похоронили съ простотой, приличной Гремучему-Лагерю. После того, какъ тело ея предало было земле, весь лагерь сошелся на митингъ, чтобы обсудить, какъ поступить съ ея ребенкомъ. Намеренiе усыновить его было высказано съ энергiей и восторгомъ. Оживленный споръ завязался после того, какимъ образомъ вскормить его. Замечательно, что въ этомъ споре не слышалось той изступленной ярости, какою обыкновенно сопровождались споры въ Гремучемъ-Лагере. Тентонъ предложилъ послать ребенка въ Редъ-Логъ - местность, отстоявшую на сорокъ миль, где можно было найти женскiй уходъ. Но это злополучное предложенiе встретило жестокую и единодушную оппозицiю. Было очевидно, что никакой планъ, который бы повлекъ за собой разлуку съ питомцемъ, не будетъ принять. - "Къ тому же, заметилъ Томъ Рейдеръ, молодцы въ Редъ-Доге какъ разъ обменятъ намъ ребенка и подсунутъ другого". Недоверiе къ честности другихъ лагерей царствовало въ Гремучекъ-Лагере, точно такъ, какъ и въ другихъ поселкахъ.

Приглашенiе няньки-женщины въ лагерь было тоже отвергнуто. Заявлялось, что ни одна порядочная женщина не поедетъ въ Гремучiй-Лагерь, а "другихъ имъ больше не надобно". Нелюбезный намекъ на покойную матъ питомца, же смотря на его кажущуюся жестокость, былъ первымъ проявленiемъ чувства приличiя - первымъ симптомомъ нравственнаго возрожденiя лагеря. Стёмпи ничего не говорилъ. Быть можетъ, онъ считалъ неловкимъ вмешиваться въ это дело. Но когда его мненiе было спрошено, онъ твердо заявилъ, что онъ и "Джинни", вышеупомянутое млекопитающее, берутся воспитать дитя. Въ этомъ нлане было нечто оригинальное, независимое, героическое, что понравилось лагерю. Стёмпи былъ утвержденъ нянькой. За некоторыми вещами для ребенка послано было въ Сакраменто. - "Помни, заметилъ казначей, вкладывая въ руку посланца мешочекъ съ золотымъ пескомъ, намъ нужно все лучшее... кружева, филигранная работа, всякiя тамъ оторочки, чортъ побери!"

вершинъ, у подошвы Сiерры; въ томъ воздухе, исполненномъ бальзамическаго благоуханiя, и возбуждающемъ и подкрепляющемъ силы, находилъ онъ необходимую для себя пищу, а не то, бытъ можетъ, тонкая химическiя сила претворяла молоко ослицы въ необходимые известь и фосфоръ. Стёмпи верилъ въ последнее и въ хорошiй уходъ. - "Я и эта ослица, - говаривалъ онъ, - заменили ему отца съ матерью! Смотри, не вздумай когда-либо повернуться къ намъ спиной", прибавлялъ онъ, обращаясь въ безпомощному существу, лежащему передъ нимъ.

Когда дитяти исполнился месяцъ отъ рожденiя, то необходимость наделить его какимъ-нибудь прозвищемъ стала очевидна. Его до сихъ поръ звали безразлично "Козленокъ", "мальчикъ Стёмпи" и даже, по примеру Кентука, "постреленкомъ". Но все это было неудовлетворительно и вскоре отвергнуто подъ новымъ влiянiемъ. Игроки и авантюристы вообще суеверны, и Окгёрстъ объявилъ однажды, что baby принесъ "удачу" Гремучему-Лагерю. Несомненно, что въ последнее время имъ особенно везло. Поэтому выборъ остановился на прозвище "Удача", причемъ для удобства порешено предпослать ему имя Томми. И вотъ, назначили день для крестинъ. Что подразумевалось подъ этой церемонiей, читатель легко можетъ себе представить, такъ какъ вообще уже получилъ понятiе о полномъ безбожiи Гремучаго-Лагеря. Церемонiймейстеромъ назначенъ былъ некiй "Бостонъ", известный шутникъ, для котораго настоящiй случай былъ истиннымъ праздникомъ. Этотъ остроумный сатирикъ целыхъ два дня употребилъ на то, чтобы сочинить шутку, долженствовавшую служитъ пародiей богослуженiя. Хоръ былъ обученъ, какъ следуетъ, и Санди Типтонъ назначенъ былъ въ крестные отцы. Но когда процессiя съ музыкой и развернутыми знаменами направилась къ лесу и дитя уже положили на столъ, долженствовавшiй изображать алтарь, Стёмпи выступилъ впередъ и смело указалъ собравшейся толпе: - "Не въ моемъ обычае смущать людское веселье, господа, но мне кажется, что вы затеяли непутное. Глупо ведь шутить шутки надъ младенцемъ, который ничего не понимаетъ. И если это имеетъ здесь право быть ему крестнымъ отцомъ, то кажется мне, что человекъ этотъ - я".

"Но, продолжалъ Стёмпи поспешно, заметивъ впечатленiе, произведенное его словами, - мы собрались здесь для крестинъ - и онъ перекрестилъ дитя. - Я провозглашаю тебя Томасомъ Удачей, на основанiи законовъ Соединенныхъ Штатовъ и штата Калифорнiи, и съ помощью Божiей!" Впервые имя Бога призвано было въ Гремучемъ-Лагере не ради богохульства. Обрядъ крещенiя оказался, быть можетъ, еще комичнее, чемъ предполагалъ сатирикъ. Но страннымъ образомъ, никто не нашелъ его смешнымъ и никто не засмеялся. "Томми" былъ окрещенъ также серьёзно, какъ бы это было подъ любой христiанской крышей, и при этомъ кричалъ и былъ успокоиваемъ такимъ же точно правовернымъ способомъ.

"Томми Удаче" или просто "Удаче", какъ его чаще называли, носила следы улучшенiя. Она содержалась въ безукоризненной чистоте и была оштукатурена. Затемъ, мало-по-малу въ ней сделанъ былъ полъ, потолокъ, и она оклеена была обоями. Колыбель изъ розоваго дерева - привезенная за восемьдесятъ миль на спине у мула - по выраженiю Стёмпи "убивала всю остальную мебель". Такимъ образомъ усовершенствованiе хижины стало необходимостью. Люди, имевшiе привычку частенько заходить къ Стёмпи, чтобы поглядеть, "какъ поживаетъ Удача", повидимому ценили эту перемену, и соперничествующее заведенiе "Кабачекь Тутля" поспешилъ обзавестись ковромъ и зеркалами. Отраженiе въ нихъ фигуръ обитателей Гремучаго-Лагеря побудило этихъ последнихъ больше заботиться о своей наружности. Къ тому же Стёмпи держалъ на почтительномъ разстоянiи неряхъ, желавшихъ подержать на рукахъ "Удачу". Это жестоко обижало Кентука, который съ безпечностью широкой натуры привыкъ смотреть на платье, въ некоторомъ роде, какъ на вторую пещеру, которая, подобно змеиной, должна была спадать сама собой, когда приходила въ совершенную негодность. Однако такъ сильно было влiянiе нововведенiй, что Кентукъ сталъ регулярно появляться въ чистлй рубашке и съ вымытымъ до-чисга лицомъ. Нравственными, какъ и санитарными задачами перестали пренебрегать. Томъ, который, какъ предполагалось, долженъ былъ спать день-деньской, не могъ страдать отъ шума. Гвалтъ и крики, которые заслужили лагерю его прозвище, не допускались на известномъ разстоянiи отъ жилища Стёмпи. Люди беседовали шопотомъ, или курили съ индейской степенностью. Брань и ругательныя слова, въ силу безмолвнаго договора, изгнаны были изъ этой священной обители. Вокальная музыка не была возбранена, такъ какъ полагали, что она обладаетъ свойствомъ успокоивать и укрощать, и одна песня, которую певалъ "Воинственный Джекъ", англiйскiй матросъ изъ австралiйскихъ колонiй ея британскаго величества, очень почиталась, какъ колыбельная песня. То было угрюмое повествованiе о подвигахъ "Аретузы", семьдесят-четырехъ-пушечнаго судна, въ уныломъ минорномъ тоне, и каждый стихъ оканчивался протяжной замирающей нотой: "На ко-о-о-ра-а-бле Арету-у-у-зе". Прiятно было видеть, какъ Джекъ укачивалъ Томми, подражая качке корабля. Эта ли качка, или длиннота песни - въ ней было девяносто куплетовъ, которые Джекъ обыкновенно добросовестно дотягивалъ до конца - была тому причиной, но только желанное действiе никогда не заставляло себя ждать. Когда "Удача" засыпалъ, люди растягивались подъ деревьями, въ мягкомъ летнемъ полусвете, куря трубки и вслушиваясь въ мелодическiе звуки песни. Смутное сознанiе, что въ этомъ заключается патрiархальное счастiе, охватывало лагерь.

Въ длинные летнiе дни "Удачу" приносили обыкновенно въ то ущелье, изъ котораго поселенцы Гремучаго-Лагеря добывали свое золото. Тамъ лежалъ онъ обыкновенно на шерстяномъ одеяле, растянутомъ подъ ветвями елей, пока люди работали. Позднее делаемы были попытки устроить ему беседку изъ цветовъ и благоухающаго кустарника. Обыкновенно тотъ или другой изъ поселенцевъ приносилъ ребенку букетъ изъ жимолости или азалiй. Поселенцы внезапно сознали фактъ, что въ техъ мелочахъ, мико которыхъ они до сихъ поръ проходили безъ всякаго таится известная прелесть и известный смыслъ. Кусочекъ пестраго кварца, красивый кремень изъ русла ручья стали казаться прекрасными просветленнымъ очамъ и поэтому ихъ следовало непременно принести "Удаче". Удивительно, сколько сокровищъ доставляли лесъ и горы, сокровищъ, которыя все предназначались для Томми. Окруженный игрушками, которыми никогда не игрывали другiя дети, кроме разве въ сказкахъ, Томми, надо полагать, былъ доволенъ. Онъ несомненно казался счастливымъ, хотя въ его круглыхъ серыхъ глазахъ светилась какая-то детская серьёзность и задумчивость, которая порою хватала Стёмпи за самое сердце. Такъ росло дитя. Природа была его кормилицей и товарищемъ его игръ. Для него пропускала она золотистые лучи сквозь листву древесныхъ вершинъ, и эти лучи падали какъ разъ на его маленькое личико, такъ что онъ могъ ихъ ловить руками. Къ нему подсылала она ветерокъ, напоенный ароматами лавроваго дерева и смолы. Ему приветливо кивали высокiя деревья, его убаюкивало жужжанiе пчелъ и карканье воронъ.

"Удача" не покидала ихъ. Добыча долота удесятерилась. Лагерь ревниво оберегалъ свои права и привилегiи и подозрительно гляделъ на всякаго пришельца. Иммиграцiя не поощрялась, и для того, чтобы еще более обезпечить свое одиночество, они прiобрели законнымъ порядкомъ землю, лежавшую по обе стороны горъ, окружавшихъ лагерь. Это обстоятельство и слава, прiобретенная ими по части искусства владеть револьверомъ, делали то, что никто и не пытался потревожить ихъ уединенiе. Почтарь - единственное звено, соединявшее ихъ съ окружающимъ мiромъ - разсказывалъ изумительныя вещи про лагерь. Такъ онъ говорилъ: "у нихъ въ Гремучемъ-Лагере есть такая улица, которой ни одна улица въ Редъ-Логе и въ подметки не годится. Дома у нихъ увиты виноградной лозой и цветами, и они моются по два раза на дню. Но они чертовски грубы съ иностранцами и поклоняются индейскому младенцу".

Вместе съ процветанiемъ лагеря явилось желанiе къ дальнейшимъ усовершенствованiямъ. Предложено было построить къ будущему лету отель и пригласить несколько приличныхъ семей на жительство, съ темъ, чтобы "Удача" могъ водиться съ ними, такъ какъ женское общество можетъ быть для него полезно. Усилiе, котораго стоила эта уступка слабому полу нашимъ поселенцамъ, вообще питавшимъ сильныя сомненiя насчетъ добродетели и полезности этого пола, можетъ быть объяснено только ихъ любовью къ Томми. Немногiе лишь воспротивились этому решенiю. Но такъ какъ его нельзя было привести въ исполненiе раньше трехъ месяцевъ, то меньшинство добродушно покорилось, разсчитывая, что какое-нибудь непредвиденное обстоятельство помешаетъ всему делу.

Зима 1851 г. будетъ долго памятна въ той местности. Снегъ покрывалъ толстымъ слоемъ вершины Сiерры и каждый ручеекъ превратился въ потокъ, каждый потокъ въ озеро. Все ущелья и овраги наполнились водой, которая съ шумомъ катилась съ холмовъ, съ корнемъ вырывая деревья и неся обломки въ долины.

"Вода намыла золото въ ущелья, говаривалъ Стёмпи. Она уже была здесь однажды и снова побываетъ!" И въ эту самую ночь северный рукавъ реки вышелъ изъ своихъ береговъ и разлился по трехъугольной долине Гремучаго-Лагеря. Среди хаоса бурно несущейся воды, падающихъ деревъ, трескающихся бревенъ и ночного мрака, который казалось вместе съ водой затоплялъ милую долину и стремился погубить ее, - трудно было собрать разбросанный лагерь. Когда наступило утро, то оказалось, что хижина Стёмпи, стоявшая всего ближе въ реке, исчезла. Повыше, въ ущелье найдено тело ея злополучнаго обладателя; но гордости, надежды, радости, "Удачи" Гремучаго-Лагеря нигде не было видно. Съ удрученными сердцами отошли поселенцы отъ этого места, какъ вдругъ громкiй крикъ донесся съ реки. То былъ спасительный челнокъ, приплывшiй далеко съ того берега реки. Люди, сидевшiе въ немъ, говорили, что подобрали за две мили отсюда плывшаго мужчину и маленькое дитя, которые совсемъ почти выбились изъ силъ. Не знаетъ ли это здесь, ихъ, и не здешнiе ли они?

Одного взгляда поселенцамъ было достаточно, чтобы удостовериться, что передъ ними лежалъ Кентукъ, жестоко истерзанный, но все еще державшiй въ своихъ рукахъ Удачу Гремучаго-Лагеря. Нагнувшись надъ оригинальной четой, поседеяцы увидели, что дитя уже похолодело, а пульсъ его пересталъ биться. - "Онъ мертвъ", сказалъ одинъ. Кентукъ открылъ глаза. - "Мертвъ?" повторилъ онъ слабымъ голосомъ. - "Да, мой другъ, да и ты тоже при смерти". Улыбка засветилась въ глазахъ умирающаго Кентука. - "При смерти! повторилъ онъ. - Онъ беретъ меня съ собой. Скажите молодцамъ, что Удача осталась при мне". И сильный мужчина, держась за слабаго ребенка, какъ утопающiй хватается за соломенку, уплылъ по той тенистой реке, которая испоконъ вековъ катитъ свои воды въ неведомое море, и по которой мы все поплывемъ.