Сафо с Зеленых Ключей

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Сафо с Зеленых Ключей (старая орфография)

- Войдите! - сказал редактор.

Дверь редакционного кабинета тоскливо заскрипела под неловким и непривычным напором нерешительной руки. Это продолжалось до тех пор, пока разгневанный редактор сборника "Эксцельсиор", с юношеским проворством перекинув ногу через ручку своего кресла, повернулся лицом к двери. Ухватившись одной рукой за спинку кресла, не выпуская из другой корректурного листка и стиснув в зубах карандаш, он сурово взглянул на вошедшого.

Гость, не взирая на свое робкое появление, повидимому не был ни мало смущен. Это был человек высокого роста и казался еще выше благодаря длинной, безформенной накидке, надеваемой для защиты от пыли, и длинной прямой бороде, которую он расчесывал двумя пальцами, задумчиво разсматривая редактора. Мелкая красная пыль, слоями лежавшая в складках его платья и на мягкой войлочной шляпе, покрывала также густо и обувь, так что ступая по полу он оставлял следы своих подошв, как бы окруженных красным сиянием; это обстоятельство изобличало в нем или местного обывателя, или новоприезжого из окрестностей.

- Заняты? - спросил он низким и приятным голосом. - Я могу подождать. Продолжайте. Обо мне не заботьтесь.

Редактор свободной рукой указал ему на стул и снова погрузился в корректуры. Незнакомец с серьезным любопытством обозрел скудную меблировку и прочия принадлежности редакторского кабинета, потом сел на стул и устремил внимательный взор на лицо редактора, сидевшого к нему в профиль. Редактор почувствовал на себе его взгляд и, не оглядываясь, сказал:

- Вам что угодно?

- Да вы заняты. Я подожду.

- Я все утро буду так же занят. Вы говорите, я слушаю.

- Мне нужно узнать имя одной особы, которая сотрудничает в вашем журнале.

Редактор мельком взглянул на выдвижной ящик правой колонки своего письменного стола. Имен сотрудников там не было, но зато был револьвер, что по традициям конторы "Эксцельсиор" было пожалуй нужнее. До сих пор ему еще не приходилось прибегать к таким справкам ни для кого из подписчиков, однако, его юная физиономия слегка омрачилась, он не без досады отодвинул корректурные листки и спросил: - Вам это зачем собственно нужно?

Гость так мало ожидал этого вопроса, что слегка покраснел и замялся. Тем временем редактор, не сводя с него глаз, мысленно перебирал содержание последняго нумера "Сборника". Вся книжка носила самый мирный характер: не было, казалось, ни единой статейки, могущей побудить к кровопролитию. Однако - кто-жь его знает! Несмотря на идиллическую внешность, очень может быть, что этот господин замышляет драку. Существовало-же сказание, что предшественник настоящого редактора безвинно погиб от руки какого-то разгневанного профессора, явившагося в контору с объяснениями научного характера и с геологическим молотком в кармане.

- Так как мы берем на себя ответственность за содержание журнала, - продолжал юный редактор с подобающей солидностью, - то у нас нет обычая разоблачать имена наших сотрудников. Если вам не нравится которая нибудь из статей...

- Напротив, нравится, - перебил гость все также спокойно: - мне потому и захотелось узнать, кто автор стихотворения "Подлесок", напечатанного в последнем нумере за подписью "Белая Фиалка". Прелестные стихи.

Редактор покраснел и невольно оглянулся, чтобы убедиться, что не было посторонних свидетелей его постыдного заблуждения. Насмешек он боялся пуще всего на свете, а потому ему не так страшно было первоначальное предположение как то, что кто нибудь об этом догадается.

- Да, стихи хорошенькие, - сказал он успокоиваясь и принимая критический тон, - очень рад, что они вам понравились. Но даже и при этом условии, знаете ли, не имею права открывать вам имя этой дамы без её дозволения. Если хотите, я напишу к ней, спрошу.

"в почтовую контору до востребования" и подписан двумя буквами.

Посетитель казался озадаченным. - Значит, она не живет где нибудь тут по близости? - спросил он, неопределенно поводя рукою: - она не принадлежит к вашей конторе?

Юный редактор просиял сознанием своего превосходства.

- К сожалению, нет! - отвечал он снисходительно.

- Хотелось-бы мне как нибудь увидать ее, да поразспросить кое о чем, - продолжал гость все также серьезно и раздумчиво.

- Видите-ли, меня поразили собственно не то чтобы сами стихи, хотя они какие-то певучие и вот точно сами в душу лезут... Правда? И не то чтобы слова были особенные, хотя каждое слово там у места и как раз попадает в цель; - и не мысли, и не нравоучение, которое она там выводит под конец... Но самая-то эта вещь мне нравится, правда-то эта.

- Правда? - повторил редактор.

- Ну да. Я ведь там бывал. Сам видал то, что она видит в этом подлеске: все эти искры света и теневые пятна в серой мгле, так что не можешь понять, откуда проникают эти блестки сквозь лесную гущину, и только думаешь ухватить этот луч, как он ускользает точно змейка или ящерица. И все, что ей там слышится, как что-то ползет, вздыхает, шепчется в кустах, в траве, в папоротнике, - и я тоже это слыхал.

- Да вы, как я вижу, сами поэт! - воскликнул редактор с покровительственной улыбкой.

- Я? Нет, я торгую лесом, - отвечал незнакомец простодушно: - у меня в Мендосино лесопильная мельница. Ездишь, знаете, по лесам-то, присматриваешься к деревьям на корню, и так, и этак пробуешь свойства их узнать, ну и привыкаешь замечать. - Он помолчал и потом грустно прибавил: - Так вы не знаете, кто она такая?

- Нет, - отвечал редактор с разстановкой, - не знаю даже и того, точно ли это женщина писала.

- Что-о?

- Да видите-ли, Белая фиалка - ведь это псевдоним одинаково возможный и для мужчины и для женщины, особенно если иметь в виду сбить с толку публику. Почерк, помнится, скорее мальчишеский, чем женский.

- Нет! - упрямо возразил гость, - это не мужчина писал. Там есть мысли такия и словечки, которые только женщине могут придти в голову: с птицами там заговаривает, опасается козявок, боится червяков и ползунов всяких. Все это, согласитесь, не вяжется с мыслью о брюках и высоких сапогах... И следовательно, - прибавил он вдруг с прежним оттенком терпеливого разочарования, - вы не имеете ни малейшого понятия о том, какая она из себя?

- Нет, - отвечал редактор ободрительно и подумав: какая однакож странная смесь чувствительности с деловитостью! - прибавил: - По всей вероятности она совсем не похожа на то, что вы воображаете: это может быть мать троих или четверых ребят; или старая девица, содержательница меблированных комнат; или высохшая школьная учительница, или наконец какой нибудь подросток с школьной скамьи. У меня есть, знаете, очень миленькие стихи от четырнадцатилетней девочки: рыжеволосая такая, здесь в пансионе учится, - заключил редактор с профессиональным хладнокровием.

Посетитель посмотрел на него с наивным удивлением неопытного человека; но заплатив эту дань высшему знанию, он снова впал в свое серьезное, раздумчивое настроение, и сказал: - Ну, нет, она не из таких. Однако я вас задерживаю, прощайте. Меня зовут Боуэрс, Джим Боуэрс, из Мендосино. Коли будете в наших краях, заверните ко мне. А если станете писать к этой... Белой фиалке, и она согласится, так вы ужь пожалуйста пришлите мне её адрес.

Он схватил редактора за руку и с такой необыкновенной горячностью пожал ее, что у редактора рука стала тоже горячая. Затем он ушел и, по мере того, как отголосок его шагов замирал в корридоре, редактор чуть-ли не успел начисто позабыть о его существовании, с жаром уткнувшись в свои корректуры.

Вскоре однакоже до слуха его достигли из сеней звуки тихо напеваемой мелодии и неспешные шаги человека, спускавшагося по лестнице из верхняго этажа. То и другое было нашему редактору приятно и знакомо: это шел из своей квартиры только что вставший с постели мистер Джек Гэмлин, ремеслом картежник, а от природы музыкант: отправляясь в ресторан завтракать, он каждое утро заходил в деловой кабинет своего приятеля и просматривал биржевую хронику.

Дверь отворилась без скрипа. Распространился нежный запах душистого мыла, на редактора пахнуло чем-то свежим и чистеньким, мягкая, почти женственная рука на секунду опустилась на его плечо, легкая и стройная тень промелькнула мимо и через минуту Джек Гэмлин, скомкав в руке газету, брезгливо обтирал ею пыльное сиденье.

- Пора-бы тебе хорошенько турнуть своего конторщика, чтобы он держал комнату почище, - сказал он, переставая петь и с отвращением глядя на красную пыль, которою мистер Боуэрс обильно усыпал свой путь.

свистом и развернул газету. Безукоризненно опрятный, изящный с головы до ног, этот человек имел дар, возстав от сна в два часа пополудни, казаться таким физически чистым и нравственно возвышенным, как будто он встал с зарей и умылся росой, по народному поверью.

- Жаль, что полчаса назад тебя здесь не было, Джек, - сказал редактор.

- А что, свалка была? - отозвался Джек с некоторым интересом.

- Нет! - сказал редактор разсмеявшись и рассказал про только что ушедшого посетителя, несколько преувеличивая юмористическую сторону происшествия, по своему обыкновению. Но Джек даже не улыбнулся.

- Его следовало сразу вытолкать в шею, - сказал он. - Какое он имеет право являться сюда выведывать дамские секреты, раз что он сам предполагает, что это дама? Положим, вероятнее всего это старая ведьма с красным носом и взбитыми волосами, которая помощью своих стишков надеется подцепить какого нибудь молокососа, - заключил Джек, с одинаковым цинизмом относившийся и к женщинам, и к литературе.

- Я ему так и сказал, - заметил редактор.

- Вот именно этого-то и не следовало ему говорить! - возразил Джек. - Ты должен был стоять за эту женщину, как за мать родную. Господи! Как это вы не умеете порядочно издавать журнал. Вот кабы я засел в твое кресло, я бы тебе показал, как нужно обходиться с публикой.

- А ты как-бы поступил, Джек? - спросил редактор, с радостным удивлением видя, что его "герой непобедимый" поддался общечеловеческой слабости и тоже не прочь подавать советы на счет издательского дела.

- Как бы я поступил? - начал Джек с разстановкой: - во первых, дитя мое, я бы не держал револьвера в закрытом ящике, в который за ним еще лазить нужно.

- Ну, а что-бы ты сказал?

- Да спросил бы, например, почем нынче бревна в Мендосино, и когда он ответит, сказал бы, что нам теперь ни бревен, ни дубин не требуется, - объяснял Джек с ласковой кротостью. - В таких вопросах, видишь-ли, нельзя допускать ни малейшого легкомыслия. Писать-то ты, дружок мой, мастер, что и говорить, но положительно не умеешь поддерживать свое редакторское достоинство. Пожалуйста продолжай свою работу, я не буду мешать.

Выслушав наставление, редактор снова взялся за корректуру, а его приятель опять вполголоса затянул прерванный романс, но не выдержал и через несколько минут спросил: - Где у тебя это стихотворение, чорт бы его драл?

Редактор, не отрываясь от работы, помахал карандашем в ту сторону стола, где лежала не разрезанная книжка сборника "Эксцельсиор".

- Чтожь ты думаешь, я читать стану, что-ли? - сказал Джек обиженным тоном: - Разскажи просто, о чем там писано. Ты редактор, я думаю это твое дело.

Но юный литератор, серьезно озадаченный какими-то сложными опечатками, в которых не мог доискаться смысла, сморщил брови и нетерпеливо отмахнулся тем же карандашем. Джек вздохнул и взял со стола книжку сборника.

Наступило продолжительное молчание, прерываемое лишь шуршанием бумаги и скрипением кресла, на котором по временам с досадой поворачивался редактор. Солнце зашло в комнату и протянуло пыльный луч от окна через письменный стол. Джек давно перестал и петь, и свистать. Наконец редактор с удовольствием крякнул, отложил последний корректурный лист и оглянулся.

Джек Гэмлин уже не читал. Закинув одну руку за спинку дивана, а другой держа закрытую книгу, он придерживал в ней своим тонким указательным пальцем страницу, чтобы не смешать. Его изящный профиль и темные ресницы были подняты и обращены к окну.

Видя столь необычную задумчивость, редактор улыбнулся и преспокойно спросил:

- Ну, как они тебе понравились?

Джек встал, обдернул обеими руками свой белый жилет и подошел к столу. Его дерзкие глаза сияли, но были полузакрыты. Он облокотился на стол и, глядя на приятеля сверху вниз, сказал тихо:

- Точь в точь как мистер Боуэрс у меня спрашивал! - заметил редактор.

- А ну его к чорту, этого Боуэрса!

- Вероятно, и ты желаешь, чтобы я к ней написал и попросил позволения дать тебе её адрес? - спросил редактор с удвоенной серьезностью.

- Нет, - сказал Джек хладнокровно, - через неделю я сам тебе сообщу её адрес, а ты за это угости меня завтраком. Мне было-бы приятно сознавать, что и я могу иметь заработок по литературной части. Если-же я не дам тебе адреса, то обязуюсь угостить тебя обедом. Хорошо?

- Идет! - сказал редактор. - А ты пока ничего о ней не знаешь!

- Ровно ничего. А ты?

- Да только то, что я тебе говорил.

- Ладно. До свидания.

И Джек, надев на бекрень свою шелковую шляпу, так что она едва держалась на его кудрях, легкою поступью вышел из комнаты.

Глядя на его удаляющуюся красивую фигуру и прислушиваясь в мелодическому свисту, раздавшемуся тотчас за дверью, редактор подумал, что обещанный обед едва-ли состоится.

Тем не менее он с новым усердием принялся за свои однообразные занятия. Но с уходом Джека прошла как будто и вся поэзия дела. Приходил фактор типографии, потом издатель; они вели разговоры чисто практического характера. Наконец пришла почта. Перебирая письма, редактор увидел на одном из конвертов тот самый некрасивый и мальчишеский почерк, которым было написано анонимное стихотворение. Он с большим интересом разорвал обложку: она заключала в себе еще одно стихотворение и кроме того на отдельном лоскутке бумаги письмо, гораздо длиннее предыдущого, но за тою же подписью. Редактор развернул сначала письмо и вот что он прочел с возростающим удивлением:

"Господин редактор! Я вижу, что вы поместили мои стихи, но не вижу того, что должно бы за этим следовать. Может быть, вы не знаете куда посылать? Так я вам сообщу. Присылайте деньги через курьерский дилижанс Уэльса и Фарго в почтовую контору "Зеленых Ключей", под No 47; там я и получу, потому что не хочу, чтобы мои родные знали. У нас дома чопорны и пожалуй найдут унизительным писать для журналов за деньги. Пришлите по разсчету, сколько обыкновенно платится за стихи. Не думаете ли вы, что я вам даром стану стихи писать? Очень ошибаетесь.

"P.S. Если у вас за стихи платы не полагается, прошу возвратить мне прилагаемую поэму. Она ничуть не хуже предыдущей, а написать ее было не легче той. Понимаете? Ну то-то-же, знайте наших.

Редактор подумал, что присланная поэма должна быть какой-нибудь фарс и поспешил развернуть рукопись. Но нет! С первых же строк на него опять пахнуло тем умственным спокойствием, изяществом образов и чистотой воображения, которыми отличалась первая рукопись. И однако почерк везде был один и тот-же: им были написаны и оба прелестные стихотворения, и странное письмо.

Ужь не вздумал-ли кто-нибудь подшутить над ним, не присылают-ли ему чужих стихов, прежде напечатанных? Да нет, сейчас видно, что это стихотворения не только оригинальные, но так сказать туземные и притом новые, хотя в них встречаются некоторые старо-английския слова, употребляемые теперь только в юго-западных штатах северной Америки. Ему и прежде казалось, что почерк очень не гармонирует с текстом и что ради полной анонимности автор вероятно прибегает в помощи переписчика. Но как же согласить это нелепое, грубоватое и корыстное письмо с тем духовным изяществом, которым пропитаны обе поэмы. Возможно-ли, чтобы одно и тоже лицо было их автором? Редактор криво усмехнулся и подумал о посетивших его в то утро Боуэрсе и Джеке. Его поразило между прочим то, как он сам верно угадал, расписывая сильно заинтересованному Боуэрсу вероятное несоответствие внешних качеств поэтессы с её талантом.

Однако, хорошо ли будет скрыть это обстоятельство от Джека? Принимая во внимание предложенное им пари, это пожалуй нечестно. Впрочем, едва-ли одно рыцарское благородство понудило редактора позвонить слугу и послать справиться, дома-ли мистер Гэмлин; гораздо проще предположить, что в нем шевельнулась довольно обыкновенная мысль; посмотрим, какую-то рожу вытянет Джек, прочтя такое письмецо!

Когда слуга ушел наверх, редактор сел к столу и поспешно написал следующее:

"Милостивая государыня! Вы столь-же правы как и великодушны, предположив, что только незнание вашего адреса причиною, что издатель еще не доставил вам гонорара за ваши превосходные стихи. С этою-же почтой вы получите что следует указанным вами способом. Так как ваше стихотворение пользуется заслуженным успехом, ко мне обращались с просьбою сообщить ваш адрес. Еслибы вам угодно было доставить его мне, я бы счел за большую для себя честь такое доказательство вашего доверия. Впрочем, решение этого вопроса всецело зависит от вашей доброй воли и личных соображений. С величайшим удовольствием принимаю вторичное произведение "Белой Фиалки" и пользуюсь случаем засвидетельствовать вам, милостивая государыня, свое совершенное уважение.

В ту минуту, как он складывал письмо, слуга возвратился и доложил, что мистера Гэмлина нет дома и даже, по уверению Пэта (старого негра, слуги мистера Гэмлина), с час тому назад его барин отправился на несколько дней "за город".

- Не сказал, куда уехал? - осведомился редактор.

- Нет, сэр; Пэт ничего не знает.

- Ну, хорошо. Ступай, снеси вот это издателю.

Редактор написал адрес на письме, нацарапал несколько гиероглифических знаков на памятном листве, вырвал его из книжки и все вместе передал слуге.

Спустя час времени он сам пришел к издателю и сказал ему довольно небрежно:

- Следующая книжка у меня почти готова. Мне бы хотелось отдохнуть, уехать дня на два.

- И отлично, - сказал издатель, - отдыхайте на здоровье. Куда думаете съездить?

- Да еще сам не знаю. Не решил.

- Ого! - крикнул Джек Гэмлин.

Он осадил свою лошадь на краю крутого обрыва. То было тесное горное ущелье, шириной небольше пятидесяти футов, но глубиной не меньше двухсот, служившее руслом горной речке, которая то тихо скользя, то быстро перебегая, то звучно падая, достигала самого дна разселины и там терялась в однообразном, неумолкаемом рокоте. Две высокия сосны, росшия на противуположном краю обрыва, вывороченные с корнями, повалились поперег ущелья: одна из них, прямая и стройная как стрела, зацепилась верхними ветвями за верхушку клена, росшого по сю сторону ущелья, и образовала нечто в роде воздушного моста, по которому в эту самую минуту безтрепетно перебирался мальчик лет четырнадцати. К нему и относилось восклицание мистера Гэмлина.

Мальчик остановился на полдороге через пропасть и взглянув сверху вниз на всадника, хладнокровно отозвался: - Ну так что-же, что ого?

- Разве нет другой дороги через эту чортову дыру, или вы ее всем другим предпочитаете? - продолжал Гэмлин очень серьезно.

Мальчик присел верхом на ветку и, болтая босыми ногами над бездной, вперил критический взгляд на собеседника. Джек для этого случая изменил несколько свою внешность: вместо обычного щегольского костюма, предписанного современною модой, он оделся на подобие испанского вакэро, т. е. надел широчайшие белые штаны с мелкими сборками, пунцовый широкий кушак, куртку и сомбреро (широкополую черную испанскую шляпу), что было чрезвычайно живописно и сидело на нем гораздо красивее, чем на настоящем вакэро. Мальчик не отвечал. Это удивило и даже обидело мистера Гемлина, который всегда гордился своим уменьем ладить с женщинами, ребятами, лошадьми и всякими вообще неразумными существами. Однако, он улыбнулся и промолвил спокойно:

- Подите-ка сюда, Джордж Уашингтон; мне нужно с вами потолковать.

Мальчик не стал оспаривать столь лестного, хотя и невозможного титула, но, подобрав ноги, встал на сосновый ствол и перебравшись до его вершины, перелез на клен. Тут он с ловкостью настоящей белки стал спускаться вниз, то перескакивая с одной ветки на другую, то хватаясь за них руками и перемахиваясь на лету, и вскоре совершенно легко и свободно очутился на земле. При близком разсмотрении оказалось, что он красивый мальчик, впрочем, настолько загорелый и покрытый веснушками, что его овальное лицо напоминало какое-то птичье яичко. Джек Гэмлин тотчас подумал, что этот мальчик вполне кстати в такой обстановке и составляет столь же необходимую черту этой лесной чащи, как и журчанье невидимого ручья, и бархатные тени, трепетавшия на лоснящейся шкуре его белой лошади, и этот жаркий воздух, напоенный запахом лаврового дерева. Если бы мистер Гэмлин имел более определенные понятия насчет лесных фавнов и дриад, он вероятно не усомнился бы в возможности встретить их именно тут.

- Я не разслышал, что вы там говорили, генерал? - заметил он с утонченной любезностью, - но ваша установившаяся репутация мне порукой, что вы не изволили соврать. Из этого я могу заключить, что другой переход через эту пропасть существует?

- А вы не съумеете его отыскать! - сказал он лукаво.

- Да ведь и вы не нашли-бы вот этого доллера, кабы я вам не помог.

С этими словами мистер Гэмлин нагнулся к своему левому стремени и указал на землю, где в траве так и заблестел новенький доллер. Это был один из его фокусов, который всегда удавался, доставляя притом великое удовольствие и выгоду ребятишкам, а иногда немалый конфуз и даже проигрыш старшим.

Мальчик подхватил монету и сказал, указывая вдаль:

- Вон там, повыше, будет спуск и можно переехать на ровное место; это отсюда почти за милю, но дорога все лесом, чрез трущобу и кустарник, там вот какой высокий, да частый!

- Кустарник?

- Ну да, чаща такая. Вот это! - и мальчик указал на группу папоротника, разросшагося в тени кленов.

- О, подлесок?

- А я говорю чаща, - проговорил мальчик упрямо. - Вы-то еще могли-бы пройдти, кабы захотели; а лошадь - ни за что. Вам куда нужно?

- Можете себе представить, Джордж,--сказал мистер Гэмлин, лениво перекидывая правую ногу и садясь боком на седле, чтобы удобнее было разговаривать: - как это ни странно, а ведь я и сам не знаю куда мне нужно. Что-бы вы мне присоветовали на этот счет, скажите пожалуйста. У вас должны быть на все такие широкие взгляды, ну, так вот, с вашей обще-государственной точки зрения, как мне быть?

Думая, что собеседник его не в своем уме, мальчик еще раз подозрительно взглянул на доллер, но убедившись, что он не поддельный, спрятал его в карман и повернулся, чтобы уйти.

- Куда-же вы! - вскричал Гэмлин, перекидывая правую ногу обратно в стремя с проворством записного наездника и давая шпоры коню.

- Я иду в Зеленые Ключи, вон туда, за ту гору, за две мили отсюда. Я там живу.

- А-а! - сказал Джэк с задумчивой серьезностью. - Ну, прощайте, пожалуйста кланяйтесь от меня вашей сестре!

- У Джорджа Уашингтона сестер-то не было! - возразил мальчик, хитро улыбаясь.

- Неужели я так ошибся? - сказал Гэмлин, горестно потирая лоб рукою: - Но у вас по крайней мере есть сестра. Так вот, кланяйтесь ей от меня.

- Которой-же поклониться? Ведь у меня их четыре, - сказал мальчик, лукаво поглядывая на незнакомца.

- Той, которая так на вас похожа, - отвечал Гэмлин не задумываясь. - А где же та трущоба, о которой вы говорили?

- Ступайте все прямо вдоль обрыва, до того места, где бревна скатывают, тут и есть повертка в лес. Только я вам говорю, недалеко уедете. Все равно придется повернуть назад, так ужь лучше поезжайте кругом, по опушке леса: тут будет тропинка, она выведет вас на большую дорогу, а там ужь недалеко и почтовая контора Зеленых Ключей, и новая гостинница. Вам наверное туда и надо? - заключил мальчик раздумчиво и прибавил с уверенностью: - которые приезжают сюда с ружьями, да с удочками, всегда ужь там останавливаются.

- Ну да и там, и еще у почтовой конторы, - сказал мальчик. - Она теперь скоро проедет.

- Это тот дилижанс, что идет из Санта-Крус? - сказал Гэмлин, - он уж проехал. С полчаса тому назад, я его встретил вон там, за горой.

Мальчик тревожно привскочил на месте и по лицу его мелькнуло выражение безпокойства. - Подите вы! - сказал он смущенно улыбаясь: - не может этого быть, для почты еще рано!

- Но я же вам говорю, что сам видел карету, - подтвердил Гэмлин, забавляясь произведенным впечатлением. - Вы гостей что-ли поджидаете? Эй, да куда-же вы убежали? Погодите!

Но мальчик юркнул в чащу как зверек и мигом исчез из вида. Послышался легкий шелест и шорох, и затем все стихло. Журчание ручья на дне ущелья снова стало слышнее, потом в лесу раздалось постукивание птичьяго клюва о древесный ствол и мистер Гэмлин снова очутился в полном одиночестве.

- Интересно бы знать, что у него, родители что-ли должны воротиться с этим дилижансом? - раздумывал он лениво, - а он ушел из дому украдкой? Похоже на то, что удрал какую-то штуку, либо взялся кому-нибудь подслужиться. Будь он постарше, я-бы подумал, что он в стачке с бродягами, подстерегает для них почтовую карету. Экое право несчастие, что он улизнул в ту самую минуту, как мне удалось кое-что из него вытянуть.

Мистер Гэмлин посмотрел на часы и поправился в седле.

- Четыре часа. Попробовать разве проехать лесом?.. Надо-же посмотреть, что этот чертенок называет трущобой. А может быть по дороге попадется какой-нибудь сарай или местный обыватель.

Порешив на этом, мистер Гэмлин пустил коня по узкой тропинке вдоль обрыва, указанной ему мальчиком. Он ехал, имея в виду все ту же единственную цель, которая привела его накануне в эту местность, а именно - узнать, кто скрывается под именем Белой Фиалки. Он напал на след, и должно сознаться, что для всякого другого такой след показался бы ничтожным. Дело в том, что в напечатанном стихотворении он подметил чисто местное название одного растения и узнал, что оно водится на очень ограниченном пространстве, на южных склонах приморского хребта; самое же название было несомненно французского происхождения и следовательно принадлежало или креолам, или обитателям мексиканского побережья. Таким образом выходило, что нужно искать каких нибудь выходцев из Луизианы или из Миссиссипи, поселившихся в лесах поблизости от вершины южной цепи. Благодаря тому, что все они от природы страстные игроки, Джек со многими из них был лично знаком. Впрочем, в настоящем случае он действовал чисто на удачу, твердо веря, что фортуна, будучи дамского пола и следовательно благосклонна к людям его пошиба, и на сей раз ему поблагоприятствует.

Вскоре он достиг до "катка", т. е. слегка сложенного углубления в склоне, по которому скатывают с горы бревна. Это место было очень скользко, притом во избежание пней и каменьев значительно уклонялось в сторону; спускаться и подыматься верхом по этой стремнине была задача не легкая и Гэмлин был настолько озабочен этим, что даже прекратил на время свое обычное посвистывание. Через полчаса крутой спуск и подъем кончились, местность выдалась ровная и глазам его представился крайне оригинальный вид.

Тропинка привела его в лес. Вся почва на далекое пространство представляла сплошное, неподвижное море папортников, настолько высоких, что они с обеих сторон доходили до боков его лошади. Стройные древесные стволы выступали из этой чащи подобно высоким колоннам, подножия которых терялись в папортнике, а верхушки в свою очередь образовали такой непроницаемый лиственный шатер, что сверху ни один луч солнца не мог пробраться сквозь гущину и все освещение было лишь с боков, то есть через то пространство, которое оставалось между папортником внизу и древесными шатрами вверху. Благодаря высоте деревьев, это пространство образовало полосу, шириною около пятидесяти футов, чрез которую в промежутках между стволами отлично виден был окружающий горизонт. Так как лес расположен был на самой вершине горного кряжа, это боковое освещение стройных стволов придавало пейзажу характер глубочайшого уединения и торжественности; это был точно храм, издревле воздвигнутый давно забытыми руками. Как ни высоки были эти деревья, но вышина их скрадывалась гущиною подлеска и обширностью занимаемого ими пространства: вдали казалось, что вершины сливаются с подножием. Согласно указаниям мальчика, тропинка вскоре прекращалась и лошадь по брюхо ушла в зеленое море папортников. Но мистер Гэмлин этим не смутился: не взирая на препятствия ему захотелось испытать, что будет дальше и, наметив впереди особенно крупный древесный ствол, приходившийся повидимому посредине этой рощи, он направился к нему. Тонкая листва папортников послушно подавалась вправо и влево, задевая его колени и бока лошади тысячью нежных зеленых пластинок и тотчас снова выпрямляясь вслед за его проездом, как бы с намерением уничтожить его следы и не дать ему воротиться тем же путем. Но обычная удача и тут не покинула его. Сидя верхом на лошади, он увидел то, чего вероятно не доводилось замечать не только подростку, но и вообще пешеходам, а именно, что растительность не везде одинаково густа, что проезжая слегка зигзагами можно выбирать более открытые места, конечно не теряя из вида заранее намеченного дерева. Наконец он достиг его и остановил усталую лошадь. С самой той минуты, как он вступил под сень этого леса, им овладела странная мысль: ему казалось, что все окружающее ему уже знакомо, как будто он уже раньше видел это и поддавался тем же впечатлениям. Так и есть! Ему вспомнилось стихотворение: вот тот "подлесок", который описывала неизвестная поэтесса, тот самый сумрак вверху и снизу, тот странный свет, который вместе с ветром врывается сбоку, таинственная жизнь проникающая всю эту роскошную путаницу только ей одной известная, - все это здесь, и даже больше того: вот та самая атмосфера, которая создала жалобную мелодию её певучого стихотворения. Из этого не следует заключать, что мистер Гэмлин вполне верно угадал настроение автора и усмотрел в её стихах то именно, что представлялось её воображению. Но у него была натура отзывчивая и впечатлительная, он был тронут и по обыкновению отвел себе душу пением. Он знал одну старинную мелодию, которая казалась ему вполне подходящею к некоторым строфам этого стихотворения и ему захотелось испробовать эффект такого соединения в этой глуши. Сначала он потихоньку напевал себе под нос, потом разошелся, запел смелее, и голос его, разливаясь под сводами великолепной колоннады, наполнил ее мелодией также легко и свободно как свет, струившийся в нее с боков. Сидя верхом на своей белой лошади, которая только головой выставлялась из зеленой гущины папоротников, слегка сдвинув шляпу на затылок, с головой приподнятой вверх и обрамленной вьющимися кудрями, опоясанный красным кушаком, составлявшим единственное яркое пятно на фоне бесконечной темной зелени, Джек являлся настоящим певцом этой заповедной чащи и, вероятно, казался в ней более на месте, чем сама поэтесса. Такова была особенность Джека Гэмлина: мы уже упомянули, что заимствованный им костюм испанских вакэро шел к нему гораздо больше чем к ним; так и теперь он далеко перещеголял и даже заставил притихнуть нескольких голубых соек, которые доселе справедливо считали себя законными хозяйками этих мест: и с виду он был куда красивее их, и голос у него был несравненно слаще и приятнее.

Открытый горизонт на западной стороне начал окрашиваться румяными отблесками заката, когда мистер Гэмлин повернул свою отдохнувшую лошадь в ту сторону. Он заметил, что лес в этом направлении становится все реже и, проехав некоторое время, с удовольствием различил звук колес, катившихся по дороге, из чего можно было заключить, что не далеко та большая дорога, о которой говорил мальчик. Так как он уже отдумал переправляться на другой берег ручья, он счел за лучшее последовать совету своего беглого приятеля и направиться к Зеленым Ключам. Но ему не хотелось разставаться с лесом и, остановившись на опушке, он еще и еще заглядывал в его очаровательную глубь. Так как стихотворение не шло у него из ума, ему раза два почудилось, что желтоватое море пышных трав, дышущее скрытой жизнью, таинственно волнуется и даже как будто там и сям потрясает своими перистыми верхушками. Как бы то ни было, он задержался на окраине леса так долго, что заходящее солнце захватило его своими лучами. Сначала при повороте лошади свернула узорчатая уздечка, потом пунцовый шарф и серебряные пуговки, затем блеснули серебряные стремена и красавец ускакал.

С минуту неподвижная внутренность леса озарялась ровным светом. Потом чаща золотистого подлеска действительно заколыхалась и из нея показалась другая человеческая фигура. Ибо с той минуты как он въехал в лес, женщина, тщательно окутанная платком до неузнаваемости, не спускала с него изумленного, восхищенного взора, следила за ним шаг за шагом, по мере того, как он подвигался вперед; когда же он останавливался, то и она, затаив дыхание и прячась в папортнике, смотрела на него слегка раздвигая листья, чтобы лучше видеть. Когда он поворотил лошадь, она бегом побежала на запад, продолжая кутаться в платок и пряча лицо, чтобы еще хоть раз посмотреть на удалявшагося всадника. Потом, испустив протяжный вздох, она снова углубилась в чащу и скрылась в лесу.

Минут через двадцать мистер Гэмлин придержал коня. В глубине тенистой тропинки, пересекавшей дорогу, он заметил колыхание двух быстро удаляющихся светлых кисейных платьев. Не теряя ни минуты, он свернул с большой дороги и погнал лошадь вслед за этими двумя фигурами.

Подъехав к ним довольно близко, он увидел, что это две очень молодые, стройные девушки, шедшия под руку и все время толкавшия друг друга с зеленой муравы на пыльную дорожку; оне до того углубились в эту невинную забаву, что не слыхали, как он подъехал. Обе испускали легкий визг и то та, то другая обиженным тоном восклицали: - Синти, какая-же ты! - Ну, полно, Юнайс, перестань! - Это, наконец, нехорошо с твоей стороны! и т. д. Придержав лошадь и заставив ее легкою рысью проехать как можно ближе в изгороди, Джек обогнал девушек и с озабоченным, солидным выражением лица приподнял перед ними шляпу. Но даже и мельком взглянув на них при этом, он успел разсмотреть, что обе хорошенькия и у одной верхняя губка такая же коротенькая, как у его юного проводника. Проехав еще сотню шагов, он приостановился, как-бы в нерешимости посмотрел вдаль и, поворотив лошадь, поехал обратно. Лицо его выражало самое невинное, почти детское недоумение. Девушки, между тем прижавшись друг к другу, очевидно, обменивались восторженными замечаниями по поводу только-что промелькнувшого блестящого видения и возвращение его застало их врасплох. Видя, что он приближается, девушка с короткой губкой спрятала эту интересную особенность, равно как и остальное розовое личико за плечо своей товарки, а эта последняя приняла горделивую осанку, выпрямилась и с очаровательной, хотя, быть может, не совсем искренней строгостью, взглянула на красивого молодца. Очевидно, она была старше "коротенькой губки".

Джек умел быть безгранично дерзок с мужчинами; но относительно женщин он понимал, что ему выгоднее принимать тон смиренный и молящий, ибо иначе ему не простят его исключительной и поражающей наружности. Одни некрасивые и обыкновенные мужчины могут безнаказанно проявлять свою самоуверенность в присутствии женщин. А потому наш лицемер опустил свои черные ресницы и проговорил не только с смущенным, но почти с печальным видом:

- Простите меня, я кажется сбился с дороги. Мне бы нужно проехать к Зеленым Ключам.

- Куда бы вы ни ехали, ваша дорога не тут пролегает, - сказала молодая особа, решившаяся повидимому разсматривать каждую из прелестей Джека, как особую для себя обиду. - Во всяком случае, это не большая дорога, а частная.

бы у самого вашего дома, - прибавил он невинно.

- Две мили! Да вы сию минуту могли как раз упереться в наши ворота, - живо подхватила девушка с короткой губкой. Старшая толкнула ее локтем и заставила снова юркнуть за свое плечо, где она и пребывала в ожидании, покуда её покровительница сразит дерзкого пришельца новым строгим замечанием.

Но увы! Не всегда найдешь готовый ответ. Девушка молчала, а Джек выражал на своей физиономии полнейшее отчаяние. Однако он воспользовался наступившею паузой и сказал:

- С моей стороны это было непростительной глупостью, тем более, что ваш брат - (он взглянул при этом на "короткую губку") - очень обстоятельно объяснял мне, как проехать.

Девушки быстро переглянулись. - О, Боб! - сказала старшая, - еще-бы, что он понимает!

- Он даже очень понимает, - возразил Джек спокойно, - и дал мне много полезных указаний. Так, например, только благодаря ему я получил возможность посетить тот знаменитый лес, с подлеском из папоротника, что мили за две отсюда. Вы знаете, тот лес, о котором еще стихи написаны?

Он попал в цель. Короткая губка прыснула со смеху, вымазала ряд жемчужных зубов и невольно ухватила свою товарку за плечи. Старшая нахмурила красивые брови и сказала:

- Юнайс, что с тобой? Перестань!

Но Гэмлину показалось, что она слегка побледнела.

- Ну, конечно, вы знаете, - заговорил он поспешно, - об этом стихотворении теперь все говорят. Как, бишь, там сказано, дай Бог память... ах, да, вспомнил! - И красавец, озабоченно сморщив брови, стал также мелодично декламировать стихи, как он в лесу пел их.

"Короткая-Губка" решительно не могла долее скрывать своего радостного возбуждения. Какое неожиданное, невероятное происшествие! Она заранее наслаждалась мыслью о том, как станет рассказывать про это у себя дома: как оне шли по дороге и вдруг встречают молодого человека, самого красивого, какого только можно себе представить! И этот молодой человек, совершенно им незнакомый, остановился среди дороги и, как ни в чем не бывало, начал с ними разговаривать, да еще стихи декламировал её сестре! Ну разве это не роман? И даже гораздо лучше, чем в романах пишут. А Синтия всем этим как будто недовольна. Ну не глупо-ли?...

Все это Джек подметил и сообразил. Он успел таки собрать довольно много сведений для первого раза и порешил, что покамест достаточно и того. Он подобрал уздечку.

- Чрезвычайно благодарен вам, мисс Синтия, и вашему брату также, - сказал он, скромно опустив глаза; но потом вдруг озарил девушек прощальным взглядом и улыбкой, и прибавив: - Только не сказывайте Бобу, что я прозевал поворот! - он ускакал прочь.

Чрез полчаса он подъехал к гостиннице Зеленых. Ключей. В воротах станционного двора он увидел только-что прибывшую почтовую карету: задержанная в горах дурною дорогой, почта, очевидно, запоздала. Джек вспомнил про Боба и, вглядевшись в толпу, собравшуюся на подъезде станции, убедился что его тут нет. За то минуту спустя он его заметил у входа в почтовую контору и тотчас же последовал за ним. Войдя в почтовое отделение, Гэмлин увидел, как Боб подошел к одному из занумерованных шкапиков у окна, отпер его своим ключом и вытащил оттуда письмо и маленькую посылку. Нескольких секунд было достаточно, чтобы разобрать, что на конверте стоял печатный адрес редакции Сборника "Эксельсиор". Счастие продолжало благоприятствовать мистеру Гэмлину: теперь он узнал почти все, что ему было нужно. В глазах его сверкнул недобрый огонек, но он постарался придать своему лицу самое безмятежное выражение и пошел вслед за мальчиком, который тем временем разорвал обложку посылки, заглянул в нее, поспешно спрятал сверток в карман и бросился в выходу. Когда он выскочил на улицу, мистер Гэмлин незаметно приблизился к нему и хлопнул его по плечу. Мальчик быстро обернулся и взглянул ему в лицо. Но физиономия мистера Гэмлина ничего не выражала, кроме ленивой веселости.

- Здорово, Боб. Куда Бог несет?

Мальчик удивился, что незнакомец назвал его по имени и, недоверчиво помолчав, отрезал: - Домой!

- Ага, туда значит? - сказал мистер Гэмлин, небрежным жестом указав в ту сторону. - Что-жь, я так и быть провожу вас до перекрестка.

Мальчик украдкой взглянул на боковую тропинку, которая вилась мимо кузницы за несколько шагов подальше Мистер Гэмлин понял, что Боб намеревается дать тягу и потому, небрежно взяв его под руку, немедленно приступил к решительным переговорам.

- Боб, - начал он торжественно, - когда мы с вами встретились сегодня утром, ведь я не знал, что имею честь разговаривать с поэтом, то есть с самим знаменитым автором стихотворения "Подлесок".

- Видите-ли, в чем дело, - продолжал он: - редактор-то мне приятель, и он побоялся, как бы его посылка не попала в чужия руки; потому что ведь вы своего имени не объявили; вот он и просил меня съездить сюда посмотреть, ладно-ли это обойдется. И так как вы еще очень молоды, даром что такой талантливый писатель, я думаю проводить вас до дому и взять с ваших родных росписку в получении. Ладно, ведь так хорошо будет?

Мальчик до того испугался и казался таким несчастным, что мистер Гэмлин с удивлением приостановил его и, глядя ему в глаза, протяжно свистнул.

- Кто вам сказал, что это мое? Что вы такое говорите? Пустите меня, пустите! - говорил мальчик прерывающимся голосом, задыхаясь от страха и ярости.

- Боб, - молвил мистер Гэмлин также спокойно, но совсем другим тоном, - это что-жь такое ты затеял?

Мальчик опустил голову и упорно молчал.

- Ну! Говори сейчас. Сказывай, кого надуваешь?

- Не ваше дело. Это все промежь нас, по семейному. До вас не касается! - сказал мальчик, отчаянно вырываясь из его рук и прибегая, как ему казалось, к неопровержимому аргументу.

- Промежь вас, по семейному? Значит, для Белой Фиалки и прочей компании? Но она-то ведь тут не при чем?

Боб молчал.

- Подай сюда посылку. Я тебе сейчас отдам ее обратно.

Мальчик безпрекословно вытащил и отдал мистеру Гэмлину все, что было в кармане. Гэмлин прочел письмо и развернув сверток увидел, что там всего одна золотая монета в двадцать долларов. С надменной улыбкой он подумал, как ничтожно оплачивается литературный труд и как немного нужно, чтобы довести ребенка до преступления! С этой минуты все дело представилось ему и не столь привлекательным, и не таким серьезным с точки зрения моральных усложнений.

- И так Белая Фиалка, то есть значит твоя сестра Синтия, из-за этого хлопотала? - сказал мистер Гэмлин, задумчиво глядя на монету, которую держал между двумя пальцами. - А ты задумал прибрать эти деньги в свою пользу?

Боб быстро и проницательно взглянул на него, но мистер Гэмлин приписал этот взгляд естественному удивлению, с которым мальчик убедился, что посторонний человек так хорошо знает его сестру. Но Боб не замедлил отвечать очень решительно:

- Нет, она не из-за этого хлопотала! И ей совсем, не хотелось, чтобы кто-нибудь узнал про нее. Только я один и хлопотал, и писал тоже я. У нас никто даже не знает, что за стихи платят деньгами. А мне один человек сказал про это, научил. Вот я и написал. Я не хочу, чтобы все деньги доставались одному этому скряге, редактору!

- И надумали взять их себе? - сказал Гэмлин опят прежним задушевным тоном. - Ну, Джордж, то бишь Боб! Действие ваше похвально, хотя намерения были и не совсем чисты. Однако не много-ли вам будет двадцати-то долларов за труды? По моему, пяти с вас за глаза довольно. А, как вы полагаете? - С этими словами он вручил изумленному мальчику пять долларов!

- Ну-с, Джордж Уашингтон, - продолжал он, вынимая из кармана еще четыре монеты по двадцати долларов и тщательно завертывая их в бумажку вместе с прежде присланною, - я доставлю вам случай вновь заслужить вашу прежнюю блестящую репутацию. Вот вам сверток, передайте его Белой Фиалке и скажите, что вы нашли его, как есть, в своем почтовом ящике. Письмо я оставлю себе, потому что если у вас дома увидят его, то пожалуй еще историю подымут и вы не оберетесь хлопот. А с редактором я сам все улажу. Но так как он поручил мне непременно повидать лично Белую Фиалку и наверное узнать от нея, точно-ли она получила что следовало, то ваше дело устроить мне с нею свидание. Остальное я беру на себя, а вас на выдам, не бойтесь. Ступайте, обделайте дела и потом возвращайтесь в гостинницу доложить мне, как все обошлось. И еще вот что, Джордж, - заключил мистер Гэмлин, поймав наконец сконфуженный взгляд своего собеседника и глядя на него значительно, - зарубите себе на носу, что я теперь знаю каждый уголок в здешних местах; что я ужь побывал в той трущобе, про которую вы мне давеча говорили, и проехал через нее насквозь; потому что лошадь у меня такая, что пройдет всюду, где вы сами можете пролезть, с той только разницей, что она гораздо скорее вас бегает!

- Хорошо, я отдам посылку Белой Фиалке, - сказал мальчик угрюмо.

- И придете назад в гостинницу!

Мальчик запнулся, но потом сказал: - Да, и приду назад.

Боб шмыгнул через перекресток и мигом исчез из вида, а мистер Гэмлин воротился в гостинницу.

- Какой бойкий мальчик! - сказал он буфетчику, подойдя к стойке.

- Вострый! - подхватил буфетчик, который признал мистера Гемлина и был в восторге, что ему доведется побеседовать с джентльменом, пользующимся репутацией такого опасного человека. - Только он маленько одичал с той поры, как помер старый Делятур; небось у вдовы-то немало хлопот с четырьмя дочерьми, да еще все хозяйство у ней на плечах; она сама заправляет хутором, что ей старик оставил. Только плохи её дела, едва сводит концы с концами. А надо всех обуть, одеть, прокормить; где ужь тут усмотреть за таким резвым мальчишкой как Боб!

- И девочки тоже, кажется, бойкия. Одна-то литературой занимается, в журналы что-то пишет... Ее зовут Синтия, неправда-ли? - прибавил мистер Гэмлин небрежно.

Но об этом буфетчик, очевидно, не имел никакого понятия.

- Не знаю, - сказал он, - очень может быть, что и так. Отец был человек образованный, да и вдова Делятур тоже, говорят, образованная, но только странная какая-то. Господи, мистер Гэмлин, да вы-то разве не помните старого Делятура? Из Опелувы, в Луизиане, неужто позабыли? Такой осанистый, важный; на француза был похож, щеголь; рубашки носил с брыжжами; и какой тароватый! До страсти любил играть в фараон. Да не дальше как два года тому назад, в Сан-Хозэ, он вам проиграл кучу денег. Как же вы не помните!

Легкая краска пробежала по лицу мистера Гэмлина, осененного широкополою шляпой, но тотчас опять сошла. Он живо припомнил вдруг старого кутилу Делятура и сильно пожалел, что еще не удвоил гонорара, посланного за стихи его бедной дочери. Но буфетчику он ответил только: - Нет! - И, хладнокровно устремив на него свои дерзкие глаза и бледное лицо, он продолжал самым ленивым голосом и с самой обидной интонацией:

- Нет; я тут стою и все время размышляю, отчего у вас так воняет газом? Верно, где нибудь лопнула труба. И еще, нет-ли у вас в буфете чего нибудь, кроме изящных разговоров? Когда придет этот господин, заведующий питейной частью, будьте так любезны, скажите ему, чтобы прислал в гостиную бутылку виски мистера Джека Гэмлина. А сифон с содовой водой можете убрать. Мне этой бурды не нужно.

Установив таким образом свое нарушенное равновесие, мистер Гэмлин грациозной походкой направился через сени в гостиную. Когда он вошел в нее, сидевший на кресле молодой человек, очень тоненький и смуглый, поднялся с места с недовольным видом и мрачною улыбкой и, протянув руку, промолвил:

- Джек!

- Фред!

Молодые люди уставились друг на друга, не зная, что им делать, сердиться или смеяться. Мистер Гэмлин прервал молчание.

- Вот не ожидал, что ты будешь иметь глупость пуститься в такое предприятие! - сказал он полушутя.

- Я затем ведь и пустился, чтобы помешать тебе сделать двойную глупость, - отвечал редактор злорадно. - Вот прочти-ка. Я получил это письмо через час после того, как ты ушел от меня.

И редактор с ехидным торжеством подал Джеку второе письмо Белой Фиалки.

Мистер Гэмлин невозмутимо пробежал его глазами и, положив обе руки на плечи редактора, произнес наставительно:

- Да, дружок мой, а ты присел к столу и написал ей премиленький ответ, с приложением двадцати долларов... Нечего сказать, хорош гонорар! Но, впрочем, я тебя не виню; ведь это должно быть твой патрон скаредничает.

- Ах, Боже мой, совсем не в этом дело, Джек. Я только спрашиваю тебя, неужели ты еще можешь серьезно интересоваться женщиной, способной написать подобное письмо?

- И не знаю, - отвечал Джек весело: - пожалуй что вышло бы еще занятнее, если-бы именно она могла его написать.

- Вот именно.

- Но кто-же, однако?

- Её братишка, Боб.

Полюбовавшись с минуту озадаченной физиономией своего друга, мистер Гэмлин в кратких чертах поведал ему все свои приключения, с той минуты, как он встретил Боба у черного ручья и до того момента, когда буфетчик занимал его приятным разговором.

- Из этого следует, - закончил он, - что автора "Подлеска" зовут мисс Синтия Делятур, и что она одна из четырех дочерей некоей вдовы, живущей за две мили отсюда на перекрестке. Сегодня вечером я ее увижу и сам удостоверюсь во всем. Но завтра утром ты за это угостишь меня завтраком, по уговору. Она хорошенькая, но не могу сказать, чтобы мне нравилась: этот возвышенный поэтический тон не в моем вкусе. А впрочем - полюби мою Любу с буквы С: во первых потому что она твоя Сотрудница, во вторых, потому что я увидал ее Случайно; обошелся с нею Солидно; наконец, зовут ее Синтия, да и живет она под Сенью Сосен.

- И неужели ты воображаешь, что этот Боб еще раз сюда покажется? - воскликнул редактор раздражительно. - Ты надавал ему столько денег, что ему до Сандвичевых островов хватит, не говоря уже о том, что он теперь Бог знает, что вообразил себе о ценности поэтических произведений. Удивляюсь, как это ты, такой опытный, бывалый человек, два раза к ряду поверил на слово какому-то чертенку!

- Вот видишь-ли, - возразил мистер Гэмлин, - опыт научил меня, что только так и можно доверять людям. Мальчик вздумал согрешить, в первый раз попробовал, - это еще не вошло в привычку и даже не дает указаний на будущий его характер. По его манере себя держать я тотчас увидел, что он никогда еще в жизни такими штуками не занимался. В настоящую минуту в нем всего сильнее желание искупить свою вину, поступить честно и воротиться домой на подобие героя. Знаешь-ли, ведь не всякому выпадает на долю такой случай, - прибавил он со странным смехом.

Тем не менее прошло целых три часа, а Боба все не было. Молодые люди были уже в биллиардной, когда вошедший слуга, обозрев присутствующих, с некоторым колебанием вручил записку мистеру Гэмлину. Письмо было без адреса, но принес его какой-то мальчик, который, подробно описав приметы мистера Гэмлина, просил отдать ему письмо и непременно сказать, что "Боб приходил в гостинницу".

- Где же он теперь? - спросил мистер Гэмлин, не распечатывая письма.

- Ушел, сэр. Как отдал письмо, так и убежал.

Редактор засмеялся, а мистер Гэмлин, прочтя письмо, поставил кий в угол и сказал: - Пойдем в мою комнату.

Редактор последовал за ним. Мистер Гэмлин положил перед ним письмо на стол и сказал: - На, читай. Боб сдержал слово. Я держу пари на тысячу долларов, что это письмо неподложное.

Оно было написано тонким и красивым женским почерком, вовсе непохожим на то царапанье, которое так поразило воображение редактора, пробудив его любознательность.

Вот что было написано:

"Тот, кто принес мне щедрый дар вашего друга, - (как иначе назвать награду, так мало заслуженную?) - дал мне понять, что вы желали-бы видеться со мною. Не смею думать, чтобы поводом к тому было одно пустое любопытство; вполне доверяю вашей доброте и деликатности, но все-таки должна просить и умолять вас не пытаться приподымать завесу, под защитою которой я так стараюсь скрыть и свою особу, и скромные мои произведения. Мне кажется, что я уже настолько знаю вас - и самое себя - чтобы знать, что ни вам, ни мне это не принесет счастья. Передайте вашему великодушному другу, что он уже доставил мне - неизвестной - больше радости и утешения, чем могла бы дать личная известность и какие бы то ни было похвалы. Что до вас, то верьте, что вы, сами того не подозревая, внесли в печальную женскую душу такое светлое видение, такую яркую мечту, каких еще никогда не бывало в жизни

- Ты все прочел? - спросил мистер Гэмлин?

- Стало быть, тебе больше нечего тут разсматривать. Позабудь, что ты когда либо видел это письмо.

С этими словами мистер Гэмлин разорвал письмо на мельчайшие кусочки и бросил их в окно, где они, подхваченные ветром, разлетелись на подобие цветочных лепестков.

- Джек, что же это значит? Я не понимаю. Ведь ты говоришь, что ужь видел эту женщину, а между тем...

- Нет, я ее не видел, - объявил Джек, спокойно отходя от окна.

- То есть... Как же так?

- А вот как, Фред. Во первых, пора перестать дурачиться и с этой минуты мы с тобой всю эту затею окончательно оставим. Во вторых, завтра, с первым поездом, мы уезжаем в Сан-Франсиско. И в третьих... я таки угощу тебя обедом.

На другое утро, в ту минуту, как мистер Гэмлин и его приятель отъезжали в почтовой карете по направлению к Сан-Франсиско, на встречу им попался запыленный кабриолет, в котором медленно подъезжал к станции известный нашему редактору мистер Джемс Боуэрс, все с той же длинной бородой и в той же долгополой накидке, пропитанной дорожною пылью. Но редактор не заметил его. Мистер Боуэрс преследовал ту же цель, от которой приятели только что отказались; подобно мистеру Гэмлину, он начал свои поиски без адреса и всецело был предоставлен собственной догадливости; но на стороне мистера Боуэрса, помимо догадливости, была еще практическая сметка и техническая опытность всей жизни. Он тоже не оставил без внимания некоторые топографическия указания, разбросанные в стихотворении, а его глубокия личные познания по части Калифорнских лесов направили его в те самые тайнобрачные заросли горной вершины, куда счастливая звезда привела и мистера Гэмлина. Такия сплошные заросли встречаются довольно редко и только в известном районе; а так как с точки зрения лесной промышленности оне очень невыгодны, то опытные лесные торговцы обыкновенно пренебрегают ими. Из этого ясно, что мистер Боуэрс попал в Зеленые Ключи не по торговым делам и даже в переносном смысле не ожидал себе от них никакой прибыли.

Он подъехал к гостиннице, поставил свою лошадь в стойло, задал ей корму и пошел в общую залу, где его буколическая внешность далеко не произвела того эффекта, какой производили накануне очаровательное нахальство мистера Гэмлина и утонченная вежливость юного редактора. В читальне он увидел вывешанный на стене план местных земельных участков с обозначением всех отдельных поместьев, хуторов, пустошей и их владельцев. Все эти заметки он списал себе для памяти, в том числе поместив конечно и фамилию Делятур. Когда лошадь его отдохнула, он запрег ее в свой кабриолет и доехав до описанного выше оригинального леса, вылез из экипажа, привязал коня в тени молодого деревца и пошел по лесу неуклюжей, но привычной походкой бывалого лесника.

опытный глаз его тотчас распознал, что кажущаяся пышность окружающей зелени на самом деле подрывает жизненность стройных древесных стволов, которые на первый взгляд казались такими крепкими. Он наперед знал, что по крайней мере половина этих прелестных колонн источена червями, что сердцевина у них гнилая и дуплистая. Запах гниющого дерева даже и теперь проступал сквозь пряные испарения, гонимые легким ветром вдоль длинных колоннад, как иногда к благоуханию ладона в церквах примешивается запах подпольного склепа. По временам мистер Боуэрс останавливался, раздвигал руками пышные ваи папоротников до самых корней, увитых влажным мохом, и вглядываясь в чащу зеленых стеблей, видел там, в том самом зеленом сумраке, о котором он рассказывал редактору, весь микрокозм кишащей жизни, описанный в стихотворении. Но, отдавая полную справедливость точности неизвестной поэтессы, мистер Боуэрс, также как и Гэмлин, в еще большей степени проникался, так сказать, атмосферою её стиха, самой мелодией его ритма. И ему тоже строчка за строчкой припоминались эти чарующие звуки; но он их не пел. Раза два он останавливался и задумчиво расчесывал тремя пальцами свою прямую бороду; мало по малу лицо его принимало выражение бесконечной печали и в небольших серых глазах отражалось бездонное море меланхолии. Голубые сойки, видевшия накануне в мистере Гэмлине своего торжествующого соперника, заметив нескладную фигуру мистера Боуэрса, вообразили, что это воронье пугало, занесенное недобрым ветром с соседних ферм, и поспешили разлететься в разные стороны.

Как вдруг мистер Боуэрс увидел женскую фигуру, которая стояла к нему спиной, прислонившись к дереву, и неподвижно, внимательно смотрела в сторону Зеленых Ключей. Он так близко к ней подошел, что можно было удивиться, как она не разслышала его шагов. В присутствии женщин мистер Боуэрс был чрезвычайно застенчив. Чувствуя величайшее смущение, он бы охотно удалился, прежде чем его заметили, но это было трудно сделать. С другой стороны он счел невозможным утаить свое присутствие и тайком наблюдать её глубокую задумчивость. Поэтому он прибегнул к негромкому, но притворному кашлю.

К вящшему его удивлению она слабо вскрикнула, быстро обернулась, попятилась и безсильно ухватилась за дерево. Её страдальческий вид превозмог даже его застенчивость; он подбежал к ней.

- Как мне жаль, что я вас так напугал, сударыня; я именно того и опасался, что коли буду молчать, вы бы пожалуй еще пуще растревожились.

Будь это женщина просто хорошенькой деревенской девушкой, он, произнеся свое извинение, наверное снова погрузился бы в свое обычное в дамском обществе смущение. Но обращенное к нему лицо не было ни молодо, ни красиво. Ей казалось лет за сорок, и в темных волосах её, закрученных назад двумя крупными волнами, пробивалась седина. У ней был высокий лоб, продолговатый нос красивой формы, глаза большие и выпуклые, но такого светлого цвета, что были как-то мало заметны; рот довольно большой, верхняя губа слишком коротка, так что зубы были постоянно на виду, как будто она собиралась засмеяться; но все остальные черты её увядшого, печального лица так явно противоречили этой застывшей улыбке, что она не производила приятного впечатления. Она была одета во что-то широкое и безформенное, не то шаль, не то плащ, совершенно скрывавший её фигуру.

Какая однако жара! - прибавила она, отирая платком свое лицо, покрывшееся вдруг сильнейшим румянцем: - я редко выхожу гулять так рано и чувствую, что совсем истомилась от жары.

Мистер Боуэрс отличался тою врожденной почтительностью к женскому полу, которая вообще свойственна американцам дальняго запада и с успехом может заменить традиционную рыцарскую любезность. Он стоял перед нею терпеливо, сдержанно, вежливо, слегка приподняв локоть правой руки, не навязывая ей своей поддержки, но всею своей угловатой особой выражая несомненную готовность оказать всякую услугу.

- Что мудреного, сударыня! - сказал он ободрительно, глядя по сторонам, чтобы как нибудь нечаянно не взглянуть на её пылавшее лицо. - В эту пору солнце всегда припекает; я и сам, идучи сюда, уморился, хотя спервоначалу мне показалось как будто тут в тени посвежее будет, потому что внизу ведь везде сырость. А между тем и здесь все та же духота и никуда от нея не спрячешься. Все равно как сок вот в этом дереве, - прибавил он, указывая на упавшую сосну, которая зацепилась за узловатую ветку другого дерева и местами продолжала еще пускать зеленые ростки. - Далеко ли отсюда изволите жить, сударыня?

- Вот тут под горой, первый поворот налево будет ко мне.

- У меня тут свой кабриолет, и ехать мне надо в ту же сторону, так не угодно ли я вас подвезу? Будет спокойнее. Вы ухватитесь покрепче за мою руку, - продолжал он все тем же ободрительным тоном и, не дожидаясь ответа, протянул ей свою руку, - я пойду вперед, чтобы протоптать вам дорожку через чащу.

заглянув ей в лицо. Дойдя до кабриолета, он поднял ее под локти, посадил с серьезной заботливостью, совершенно на тот манер, как пересаживают с места на место какое нибудь нежное растение с оголенными корнями, и важно поместился с нею рядом.

- Я, сударыня, сам торгую лесными материалами, - сказал он, подбирая возжи, - увидел этот лес и думаю себе: дай-ка я его обойду, да осмотрю. Моя фамилия Боуэрс, из Мендосино. Могу сказать без хвастовства, что по здешнему побережью вряд ли найдется такое лесное угодье, которого бы я не знал вдоль и поперек. У меня большущий лесопильный завод там, и в моем округе меня довольно знают. Коли вам случится побывать в нашей стороне, вы спросите только Боуэрса, - Джим Боуэрса вам всякий укажет.

Ничто так быстро не сближает незнакомых людей, как обоюдная уверенность в некоторых взаимных слабостях. Мистер Боуэрс, считая свою случайную спутницу дамой высшого полета, старался перед ней не ударить в грязь лицом и дать ей понять, что, принимая его любезные услуги, она себя ничем не компрометирует, что должно было по его разсчетам льстить её законной гордости. С своей стороны и она, подметив его тщеславие, окончательно пришла в себя и, освеженная легким ветром и быстрою ездой, очень любезно поблагодарила за приглашение.

- Должно быть, много проезжих теперь в гостиннице на Зеленых Ключах? - сказала она после некоторого молчания.

- Я никого не видал, только лошадь покормил там, - отвечал он: - а вот сегодня поутру должно быть много было. Я видел как отъезжал дилижанс: полнехонек!

- Позвольте узнать, я имею честь говорить с миссис Мек-Фадден? - начал он с неожиданною игривостью.

- Нет, - молвила она разсеянно.

- Так, вероятно, с миссис Делятур? На этой стороне дороги только и есть два поместья.

- Да, моя фамилия Делятур, - отвечала она усталым голосом.

"Подлесок", и не знает ли, кто это написал, и правится ли оно ей. Но видя, что она "такая образованная", он побоялся выказать перед ней свою собственную несостоятельность и как нибудь провраться в суждениях. А ну как она вдруг спросит "субъективно оно или объективно?" Эти два словечка он слышал в Мендосино, во время дебатов местного клуба на тему: "О влиянии поэзии на нравственность". И потому он помалчивал. Но зато она вдруг заговорила, сначала разсеянно и отрывочно, потом разохотилась, ободренная повидимому его сочувственною сдержанностью и вниманием. Быть может, ей и самой стало легче от этого рассказа; говорила она не спеша, почти машинально, однообразно и уныло, и все о себе. Можно было подумать, что она не с ним разговаривает, а смутно повторяет какой-то прежний чужой рассказ.

Она жила тут давно, все время с тех пор, как приехала в Калифорнию. Её муж купил это поместье у прежнего владельца, испанца, когда они только что женились. Когда муж умер, оказалось, что имение заложено и дела сильно запутаны. Она принуждена была продать значительную часть земель, чтобы дать образование детям: у ней четыре дочери и один сын. Дочери воспитывались сначала в монастыре святой Клары, но пришлось взять их оттуда, чтобы справиться с хозяйством. Мальчик еще молод, помогать ей не в силах, да ей кажется, что и вообще вряд ли из него выйдет что нибудь путное. Хутор никакого дохода не приносит. Земля кажется плохая; впрочем, она ничего не смыслит в сельском хозяйстве; воспитывалась в новом Орлеане, где отец её был судьей, и деревни не любит. Конечно, ее слишком рано выдали замуж; но ведь это всегда так делается. С некоторых пор ей ужасно хочется все это распродать и уехать в Сан-Франсиско: там она могла бы открыть пансион или школу для девиц. Может быть, мистер Боуэрс присоветует ей что нибудь? Её девочки настолько ужь подвинулись в науках, что сами могут давать уроки; особенно Синтия, она очень толковая и совершенно свободно говорит по французски и по испански.

Так как мистер Боуэрс знавал на своем веку много подобных "случаев" в жизни американских дам, её рассказ не особенно поразил его; но последняя фраза навела его на мысль, что можно свернуть беседу на тот желанный путь, которого он ни минуты не терял из вида, и потому, осторожно подняв глаза на свою соседку, - он произнес:

- Может быть, она иногда и стихи сочиняет?

Но, к его конфузу, собеседница вдруг замолчала и на несколько минут впала в прежнюю задумчивость. Когда кабриолет повернул на тропинку вдоль изгороди, она промолвила, как бы отвечая на собственные мысли.

Впереди показались поломанные ворота и поваленные загородки усадьбы Делятур. Предполагалось, что вместо этих сооружений дом охраняется полдюжиною собак, которые тотчас и бросились на встречу кабриолету, но, полаяв только для виду, сейчас же ушли, потянулись, почесались и улеглись спать. Вслед за ними на веранде показались две негритянки, потом две девочки лет восьми и одиннадцати, и четырнадцатилетний мальчик. Вся компания молча и вытараща глаза смотрела на незнакомого. Так как мистер Боуэрс принял вежливое приглашение хозяйки "войти отдохнуть", вдова принуждена была кое-чем распорядиться, что она и сделала все тем же разсеянным и безпечным голосом.

- Кто там, Хлоя? или тетка Дина? Ну все равно, уведи Юнайс, то бишь Уну и Викторину, и умой их, приведи в порядок, хорошенько. Кто тут еще, Сара? Поди, Сара, принеси в гостиную чего нибудь покушать вот этому джентльмену. А ты, Боб, скажи сестрам, Синтии и Юнайс. чтобы пришли сюда.

Но так как Боб не двигался с места, продолжая разсматривать мистера Боуэрса, мать прибавила нетерпеливо:

- Это мистер Боуэрс, он привез меня из Верхняго Леса в своем кабриолете. Жара ужасная. Ну, поздоровайся же, поблагодари его и ступай, марш отсюда!

неудобно размещенная. Некоторые комнаты изменили своему первоначальному назначению, или исправляли по две должности зараз. Из библиотеки несло кухней и на полках вместе с книгами было наложено белье и платье; чрез отворенную дверь той комнаты, куда миссис Делятур удалилась, чтобы снять свой плащ, мистер Боуэрс увидел кровать, стол заваленный книгами и газетами, и сидящую перед ним белокурую, высокую девушку, которая писала. Через несколько минут миссис Делятур вернулась, ведя за собою эту самую девушку и Юнайс, её сестрицу с коротенькой губкой. Принесли печенье, графин, стаканы и все общество, со включением Боба, разместилось вокруг стола.

Вдохновляемый присутствием величавой Синтии, которую он сам видел в позе особы, занятой литературою, мистер Боуэрс решился опять попытать счастья.

- Я полагаю, что и барышни тоже иногда гуляют по лесу? - начал он, поглядывая на Синтию.

- О, да, - отвечала она.

- И любуются там густою тенью подлеска, и зелеными кустиками, и приятным сумраком, да? И все такое? - продолжал он игриво, краснея все более и более.

- Боже милостивый, как же я не догадался! - воскликнул мистер Боуэрс с удивлением. - Да ведь это-же по моей части! Я тут ходил по лесам, присматривался к товару, да и повстречал вашу маму. - И заметив, что это известие сильно заинтересовало Боба и Юнайс, он разсудил, что теперь самое время приступить к деликатным намекам. - А что, сударыня, вы теперь, небось, не дешево возьмете за этот лес?

- Почему? - спросила миссис Делятур совершенно просто.

Мистер Боуэрс подмигнул Бобу и Юнайс, которые во все глаза смотрели на него с видимой тревогой.

- Ужь конечно не потому, чтобы товар был особенно крепкий, - сказал он, - напротив, в этом лесу что ни дерево, то дупло; но зато он теперь стал знаменит! Всякий, кто читал в сборнике "Эксельсиор" то отменное стихотворение, что называется "Подлесок", захочет теперь погулять в нем. Да, хозяину гостинницы на Зеленых Ключах было бы самое подходящее дело купить его, чтобы пускать проезжающих. Но вы, может быть, теперь-то и не захотите с ним разстаться... также как и с тою, которая написала эту поэму?..

и омрачившимися глазами, Синтия приподнялась на стуле, тревожно промолвив "ох, мама!" А Боб и младшая сестра, дощипавшие друг друга до последней степени терпения, что называется, прыснули из комнаты, задыхаясь от сдержанного хохота.

- Я еще не располагаю продавать Верхние Леса, мистер Боуэрс, - сказала миссис Делятур холодно, - если надумаюсь, то обращусь к вам за советом. Извините пожалуйста моих детей: они так редко видят гостей, что совсем не умеют себя держать при чужих, Синтия, поди посмотри, напоила-ли наша прислуга лошадь мистера Боуэрса. Ты знаешь, на Боба нельзя разсчитывать.

Ясно, что больше здесь нечего было делать мистеру Боуэрсу, приходилось волей-неволей откланяться, что он и сделал весьма почтительно, но не радостно. Когда он выехал на тропинку, лошадь его чего-то испугалась и шарахнулась в сторону. Оказалось, что напугал ее Боб, который, сидя на одном из придорожных деревьев, очевидно, поджидал гостя и усиленно махал ему шляпой, произнося громким шепотом:

- Эй, господин, послушайте, постойте!

Мистер Боуэрс остановил лошадь. Боб спрыгнул на дорогу, опасливо оглянулся и сказал:

- Вам хочется купить Верхний Лес, господин?

- Может быть и куплю, сынок. А что? - спросил Боуэрс с улыбкою.

- Послушайте-ка, что я вам скажу. Вы не верьте, что это Синтия пишет стихи. Оне хотят вас одурачить. Это не она сочинила, и не Юнайс, и не я. Мама так подстраивает, чтобы это можно было подумать, потому что ей не хочется, чтобы люди узнали, что это она. А мама-то и сочиняет стихи. Про лес-то, это она все пишет. Там у ней еще целая куча есть стихов, и все такие-же хорошие. Она это умеет, моя-то мама. Понимаете? Это все она. И все из лесу берет. Купите у ней этот лес, и заставьте ее из него стихи сочинять, так такия деньжищи загребете, что ой-ой! Ей Богу. Вы не зевайте. Тут ужь побывал один парень, тоже выведывал. Только не туда попал: он думал это Синтия сочиняет, вот также как вы.

- Так ужь был один парень, ты говоришь? - с удивлением спросил Боуэрс.

отвалили. Должно быть, стихи-то нынче в цене. Не обсчитали ведь они ее, верно прислали? - осведомился Боб, внезапно подозревая, не было ли тут какого подвоха.

- Верно, верно, - отвечал мистер Боуэрс печально. - Однакожь послушай, Боб, ты говоришь, что эти стихи твоя мама сочиняла? Ты уверен в этом, точно, твоя мать?

- Что-жь я вру, что ли? - сказал Боб с презрением. - Ужь мне-ли не знать! Ведь она меня заставляет переписывать-то, чтобы никто не знал её почерка. Ну вас совсем! Розиня.

Но спохватившись, что такое обхождение, пожалуй, может повредить успеху его дипломатии, Боб поспешил прибавить:

- Разве вы не видите, что я для вас же хлопочу, чтобы Верхний Лес вам достался, чтобы не отводили вам глаз-то! Правду я вам говорю, вот что.

он теперь все это приписывал болезненной чувствительности, неразлучной с поэтическим вдохновением. Вслед за первым ударом разочарования, неопытная душа его наполнилась печалью и раскаянием.

- Что-жь, будете покупать Верхний Лес? - спросил Боб, сердито на него поглядывая: - Вы скажите толком.

Мистер Боуэрс встрепенулся.

- Не мудрено что и куплю, Боб! - сказал он улыбаясь и подбирая возжи. - Во всяком случае сегодня вечерком еще раз заеду к твоей матери. А ты между тем похлопочи, чтобы никто не перебивал у меня покупку.

Проводив гостя, юный дипломат постоял босиком на пыльной дороге, потом немножко попрыгал на одной ноге. В уме его проносились воспоминания о многих претерпеваемых им дома обидах и напраслинах: сознание собственного достоинства вызвало на его уста горделивую усмешку, от которой короткая губка его вздернулась вверх, на щеке обозначилась ямка, и он произнес с разстановкой:

Надо полагать, что редактор и мистер Гэмлин довольно строго придерживались уговора не затрогивать личности поэтессы, судя по тому, что в течение трех последующих месяцев ни тот, ни другой почти никогда не говорили о ней. Однако за это время Белая Фиалка прислала еще два стихотворения, и каждый раз мистер Гэмлин настаивал на том, чтобы уплачивать ей такой же высокий гонорар, как в начале. Редактор тщетно доказывал ему, что такая щедрость может составить опасный прецедент. Мистер Гэмлин говорил, что готов сам пойти к издателю с объяснениями и уверен, что издатель охотно примет на себя ответственность за его щедроты.

- А я беру на себя весь риск, - прибавлял Джек солидно: - что же касается до тебя, то тебе от этого только прямая выгода, потому что ты за свои деньги кажется получаешь всякое удовольствие.

И это было вполне справедливо, если судить по тому, что журнал приобрел вдруг необыкновенную популярноет. Третье стихотворение поэтессы, нимало не теряя оригинальности и колорита, оказалось неожиданным порывом общечеловеческой страсти: то была песнь любви, настолько сильная, что тронула сердце даже таких читателей, которым была недоступна тонкая грация её первых произведений.

на свой собственный несовершенный язык, проверить его собственным, еще более несовершенным опытом, и были несказанно тронуты тем обстоятельством, что и им понятна эта певучая прелесть: ее подхватила и повторяла на тысячу ладов та лихорадочная, стремительная, удалая жизнь, которая на ту пору охватила Калифорнию. Такой небывалый успех изумил и даже немного испугал редактора. Подобно многим утонченно развитым людям, он побаивался слишком большой популярности; как все люди, одаренные личным вкусом, он не доверял вкусу большинства. И вот, когда его сотрудница решительно вошла в моду, он невольно усомнился в её таланте и стал критически относиться к её произведениям. Ему показалось, что в её внезапном порыве чувствуется какая-то излишняя напряженность, надорванность: как будто муза, в безпорядочном излиянии своей страсти, потревожила классическия складки своей одежды. Он даже заговорил об этом с Гэмлином, осторожно коснувшись запрещенного вопроса.

- Скажи мне, Джек, ты не заметил ничего похожого на это в той... женщине... ну, словом в тот раз, как ты побывал у Зеленых Ключей?

- Нет, - отвечал Джек сдержанно. - Но по всему видно, что ей попался там в горах какой нибудь всклокоченный парень с соломой в волосах, вот она и извлекает из этого сюжета все, что он может дать. Она скоро совсем перестанет писать стихи, попомни мое слово.

Вскоре после этого краткого разговора в один прекрасный день после полудня, когда редактор сидел один в своей конторе, к нему постучался и вошел мистер Джемс Боуэрс, и повел себя при этом случае совершенно также нерешительно и неумело, как и в первый раз. Но так как редактор, очевидно, успел совсем позабыть не только о его особе, но и об отношении его к поэтессе, мистер Боуэрс вынужден был оживить на свой счет воспоминания редактора.

- Запамятовали, господин редактор! А я еще приходил к вам справляться, кто такая дама, что подписывается Белой Фиалкой, и вы тогда сказали, что этого нельзя, что надо сперва написать к ней и спросить, согласна ли она обнаружить свое имя.

- Об этом, дружок мой, не безпокойтесь! - сказал мистер Боуэр, степенно помавая рукой. - Это все я понимаю; и так как я с той поры познакомился с этой дамой и часто бываю у нея там, в горах, то это ужь теперь все равно.

Произнося эту речь серьозно и сосредоточенно, мистер Боуэрс, очевидно, и не думал хвастаться и даже не понял драматического впечатления, произведенного им на озадаченного редактора.

- Вы... вы хотите сказать, что познакомились с Белой Фиалкой, с автором этих стихотворений? - повторил редактор.

- Её фамилия Делятур, вдова Делятур, и она сама позволила мне сообщить вам об этом, - продолжал мистер Боуэрс с разсеянной и машинальной точностью, устранявшей всякую мысль о злорадстве с его стороны при такой перемене ролей.

- У ней пятеро детей, - продолжал мистер Боуэрс и затем все также невозмутимо изложил вкратце её историю, имущественное положение и обстоятельства своего знакомства с ней.

- Да я думаю, что вы ужь кое-что об этом знаете, хотя впрочем она мне этого не говорила, - закончил Боуэрс, разглядывая редактора с смущенным любопытством.

Редактор не счел нужным упоминать о мистере Гэмлине, и потому сказал только: - Я-то? Нет, я ничего не знаю.

- Вы может быть даже не видывали ее? - сказал Боуэрс, - вперив на редактора все тот же внимательный и смущенный взгляд.

- Она прекрасная, мощная, образованная женщина, - сказал мистер Боуэрс с разстановкой. - Да, сэр; мощная женщина, с возвышенным образом мыслей, и чувства у ней самые благородные. - Боуэрс наконец отвел глаза от лица редактора и устремил их в потолок.

- Но собой-то она какова же, мистер Боуэрс, на что она похожа? - спросил редактор улыбаясь.

- Да чего-жь вам еще, на то и похожа, что я говорю! И-да, - добавил он с разстановкой: - именно, она такая.

Помолчав немного и дав редактору время хорошенько постигнуть всю прелесть такого описания, он сказал очень мягко:

- Нет, не очень. А что, чем могу служить вам?..

- Ну, мне-то от этого немного будет прибыли, - отвечал Боуэрс, глубоко вздохнув, - но за то может быть для вас и для другой особы... Вы женаты?

- Нет, - отвечал редактор с большой готовностью.

- И... и не помолвлены ни с какой... молодой девицей? (Это было сказано особенно вежливо).

- Ну-с, очень может быть вам покажется, что я не в свое дело вмешиваюсь, - а может и то, что вам это известно на хуже моего... Как бы там ни было, а я должен вам сказать, что Белая Фиалка в вас влюблена.

- В меня! - воскликнул редактор в глубочайшем изумлении и потом вдруг не мог удержаться от смеха.

Легкий оттенок негодования мелькнул в печальных глазах мистера Боуэрса, но на спокойном лице его лежала печать прямодушия и достоинства.

- Да-с, это так, - промолвил он тихо, - хотя вам, как человеку молодому и веселому, оно может показаться смешно.

- Да, но она-то вас видела. Не могу сказать, - продолжал мистер Боуэрс с крайнею наивностью, - не могу сказать, чтобы можно было вас признать по её описанию и приметам; но и то сказать, мало-ли что может показаться женщине, которая не владеет своими чувствами, да и чувства-то у ней совсем не такия, как у нас с вами. Какими глазами, она видела там этот лес и кусты, например, или какими ушами прислушивалась к музыке ветра в древесных вершинах, ну также она и на вас смотрела, и вас слушала. Я со своими глазами и ушами ничего бы такого не заметил. Когда она начнет вас расписывать, да еще с такими-то возвышенными мыслями и мощным умом, так ведь кажется, что она собственной кровью пишет ваш портрет, до того у ней это все горячо да красиво выходит. Вот вы смеетесь, молодой человек? Ладно, смейтесь пожалуй надо мной, но над ней не смейтесь. Потому что вы не знаете, что это за женщина. Когда же вы про нее все узнаете, вот как я, когда узнаете, что ее выдали замуж прежде чем она смыслила что-нибудь в жизни, что муж её так и не понял никогда-что она за человек, все равно как еслибы впречь в одну оглоблю вола с породистой лошадкой; что у ней пошли дети и выросла целая семья, когда она и сама-то была в роде как дитя, и работала она, и по хозяйству хлопотала в поте лица для этого самого мужа и детей; а душа-то её, сердце её и ум возвышенный все время рвался в лес туда, где листочви-то шелестят и тени разные бродят, и когда вы сообразите, что ее не могли занимать мелкие интересы её хозяйства, потому что все время в её душу теснились великия явления природы, - вот тогда вы поймете, какая это женщина.

Поневоле тронутый искренним тоном своего гостя и неожиданной поэтичностью его рассказа, но в тоже время живо чувствуя всю нелепость его предположений, редактор совсем потерял голову и чуть не в истерике проговорил, задыхаясь:

- Но с чего же она в меня-то влюбилась?

- А потому что вы оба люди даровитые, - отвечал мистер Боуэрс тоном печального, но твердого убеждения: - потому что вы, так сказать, оба на одной линии действуете, вот вас и тянет друг к другу, и следует вам друг на друга опереться и все устроить сообща. Я, правда, не нахожу, что вы ей ровня, - продолжал он со свойственной ему возвышенной наивностью, - хоть и слыхал от людей, что вы далеко пойдете, и при том очень еще молоды; но в делах этого рода всегда так бывает, что один на другого взирает, как на высшее существо, и часто совсем понапрасно. Можете вообразить, господин редактор, что высшим-то существом она считает вас! Что-жь будете делать, все поэзия! Вот также как ей и в кустах чудится то, чего мы с вами не увидим. Я ведь не говорю, что вы с нею поступили не хорошо, - поспешил он прибавить, вежливо подымая руки кверху, - нет, вы были в ней пожалуй даже слишком добры, как же, написали такое любезное письмо, потом с её дочками и с мальчиком обошлись так мило, так всем понравились... Да вы постойте! - вскричал мистер Боуэрс, видя, что редактор отчаянно машет на него руками, - я ведь понимаю, что вы не хотите про это поминать, но все же и лишния деньги каждый раз ей присылаете, - ведь ей известно, что она получает много лишняго: она поручила мне нарочно справиться в редакциях, сколько обыкновенно платят за стихи, и я узнал, что рыночная цена им впятеро дешевле... постойте, Постойте! Я не говорю, что это с вашей стороны не щедро, не великодушно, и что я сам не сделал бы того же. Но она-то думает...

приятель жертвует из собственных средств, потому что он большой почитатель её таланта и при том джентльмен, который...

Редактор вдруг замолк. За дверью раздался по корридору знакомый мелодический голос и легкие, приближающиеся шаги. Редактор быстрым движением обернулся к отворившейся двери и мистер Боуэрс невольно последовал его примеру.

К темной амбразуре растворенной двери появилась на несколько мгновений очаровательная, небрежная, самоуверенная особа Джека Гэмлина. Его темные глаза, скользнув с обычным презрением по лицу мистера Боуэрса, с ласковой фамильярностью остановились на редакторе.

- А что, дружок, нет ли чего нового от старушки с горных высот? - молвил он.

- Нет, - сказал редактор с натянутым, истерическим смехом: - нет, Джек, извини меня минутку.

Дверь затворилась, прелестная картина исчезла.

- Видите ли, - продолжал редактор, снова обращаясь к мистеру Боуэрсу, - это все ошибка, я никогда даже... Что с вами, мистер Боуэрс, вам дурно? - перебил он сам себя, видя, что его собеседник, бледный как смерть, все еще не спускает глаз с затворенной двери и стоит как вкопанный.

Некоторое время Боуэрс не отвечал, потом повернулся, отяжелевшими глазами посмотрел на редактора, вздохнул глубоко, тяжко; взял свою мягкую войлочную шляпу, расправил ее, как будто собравшись уходить; провел языком по бледным, высохшим губам, и сказал тихо:

- Это и есть ваш друг?

- Как же.

Мистер Боуэрс надел шляпу на голову, потом потоптался на месте, как будто ища ее по комнате, и раза два прошелся взад и вперед. Наконец он дрожащей рукой схватил руку редактора, пожал ее и сказал: - Да, вы правы. Это все ошибка. Теперь я сам вижу. Прощайте. Коди случится побывать в наших местах, заходите ко мне.

Тут он прямо пошел в двери и не оборачиваясь скрылся в сумраке потемневшого корридора.

Он никогда больше не приходил в контору сборника "Эксельсиор", с этих пор и Белая Фиалка не присылала ни одного стихотворения. Редактор пробовал любезно умолять о продолжении сотрудничества, адресуя письма сначала в Белой Фиалке, потом просто на имя миссис Делятур; ответа не было. Ему было досадно, что циническое предсказание мистера Гэмлина так скоро сбылось, но этого джентльмэна не было в городе. Он был на ту пору, по обязанностям своей профессии, сильно занят в Сакраменто, так что редактору не представилось даже случая разспросить его, на чем он основал свою догадку. Сначала все это очень тревожило нашего юного редактора и он упрекал себя в том, что как будто не исполнил своих обязательств перед публикой. Но публика, в удивлению, даже легче его перенесла потерю талантливой сотрудницы и люди, так страстно увлекавшиеся её песнями, месяца через два забыли о ней. Не видать было её произведений и в других журналах, так что её голос не раздавался больше ни в отечественной, ни в иноземной печати.

"Габриель Конрой", роман Брет Гарта.}: там рассказывалось, каким образом два года спустя легкомысленная душа Джека Гэмлина, по воле слепого случая, разсталась с его грешным телом на испанском поселке во имя Святых Рыбарей. В то утро, когда состоялись похороны Гэмлина, друг его редактор, стоя у могилы, приметил в куче цветов, возложенных на гроб любящими руками, гирлянду, сплетенную из белых фиалок. Он был очень тронут и даже разстроен этим воспоминанием. Когда церемония кончилась и все разошлись по кладбищу, он был совсем поражен внезапным появлением мистера Боуэрса, высокая фигура которого показалась из-за могильного памятника. Редактор поспешно подошел к нему.

- Как я рад, что вас здесь встретил, - сказал он смутившись, сам не зная почему; и помолчав немного прибавил: - Надеюсь вы можете сообщить мне какие нибудь сведения насчет миссис Делятур. Года два тому назад я к ней несколько раз писал, но она мне не отвечала:

- Да вот уже два года как и нет больше никакой миссис Делятур, - сказал мистер Боуэрс, - задумчиво расчесывая бороду пальцами: - должно быть оттого и ответа не было. Уже два года как она стала миссис Боуэрс.

- Ах, поздравляю вас! - сказал редактор: - но я надеюсь, что Белая Фиалка по крайней мере существует К интересах литературы следует пожелать, чтобы она не покидала поприща...

- Миссис Боуэрс, - прервал его Боуэрс значительно и с разстановкой, - сочла несовместным писать стихи и заниматься воспитанием подростающого семейства: она нашла, что это слишком утомительно для её нервов. Так сказать, одно к другому не пристало. Для миссис Боуэрс всего нужнее был - отдых. С поэзией там или без поэзии, но отдых-то я ей доставил настоящий. Она живет со всеми удобствами у меня в Мендосино, и дети её при ней, и я сам. Да, сэр, - тут глаза мистера Боуэрса случайно скользнули по только-что засыпанной могиле, - извините, если слова мои покажутся неучтивыми по отношению к вашей профессии, но я всетаки скажу, и многие со мною согласятся, что сколько ни читай, сколько ни пиши, сколько ни переживай поэтических красот, а всего-то важнее для человека - успокоение.