Нашла коса на камень (из романа "Second Thoughts")
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Нашла коса на камень (из романа "Second Thoughts")

Рода Броутонъ, по самому характеру своего таланта, занимаетъ въ англiйской литературе совершенно особое место. Она не рисуетъ яркихъ, бытовыхъ картинъ, не придумываетъ замысловатыхъ фабулъ, а замыкается исключительно въ интимной семейной жизни, картины которой, подъ ея перомъ, дышатъ поэзiей, правдой и теплотой. Интересъ ея произведенiй, главнымъ образомъ, психологическiй; мало кто изъ современныхъ романистовъ лучше ея умеетъ нарисовать нравственный обликъ, особенно женскiй; ея любимыя героини - существа крайне несовершенныя, но въ силу этихъ самыхъ несовершенствъ, темъ еще более живыя и реальныя. Миссъ Броутонъ не задается никакими широкими общественными задачами и идеалами, она, своей манерой, напоминаетъ живописцевъ-жанристовъ; - самыя обыденныя сцены ежедневной жизни не кажутся ей недостойными ея кисти, она съ любовью отделываетъ детали, что и придаетъ ея произведенiямъ особенную симпатичность. Одна изъ ея любимыхъ темъ - переворотъ, какой производить любовь въ самой необузданной женской натуре; но никогда еще, насколько намъ помнится, она не изображала этого явленiя подъ темъ угломъ зренiя, подъ какимъ оно представляется въ "Second Thooghts", - этомъ симпатичнейшемъ изъ ея романовъ. Джильяна - главная изъ героинь миссъ Броутонъ, полюбившая человека, который стоитъ выше ея въ нравственномъ отношенiи; при безграничной гордости этой, весьма талантливо очерченной, молодой личности, подобный фактъ значительно усложняетъ вопросъ и даетъ возможность перу писательницы выказать все тонкости ея анализа душевныхъ движенiй во всемъ блеске.

Романъ начинаегся очень оригинальною сценой; накануне новаго года все семейство почтеннаго сквайра Марло, съ чадами, домочадцами и гостями, въ числе которыхъ есть и личности очень полновесныя, занимается святочнымъ гаданьемъ, прыгая, лишь только часы пробили полночь, черезъ двенадцать зажженыхъ свечей; тотъ, кому удастся благополучно совершить такой прыжокъ, будетъ счастливъ въ теченiе целаго года; тотъ, кто погаситъ одну изъ свечей, испытаетъ различныя невзгоды въ соответствующемъ ей месяце, если погасла первая - въ январе, вторая - въ феврале и т. д.

Все присутствующiе могутъ льстить себя надеждой, - въ предстоящемъ году ихъ ожидаютъ одне радости, такъ какъ они победоносно вышли изъ испытанiя, - все, кроме молодой племянницы сквайра, Джильяны Латимеръ: ея участь еще не решена. Она стоитъ въ нерешимости, высоко приподнявъ шлейфъ бархатнаго платья и слегка наклонивъ впередъ свой стройный станъ. - Скорей! кричатъ ей со всехъ сторонъ. Она прыгаетъ и, о ужасъ! три первыя свечки гаснутъ. Со всехъ сторонъ сыплются выраженiя сочувствiя; Джильяна - любимица старика-дяди, въ доме котораго, со смерти его жены, играетъ роль хозяйки; дети его также ее обожаютъ и очень смущены такой неудачей.

- Январь, февраль, мартъ, - смеясь считаетъ по пальцамъ красавица, - чтожъ! мои несчастiя по крайней мере скоро кончатся. - Но несмотря на свое кажущееся хладнокровiе, она предпочла бы, еслибъ прыжокъ совершился благополучно. На другой день все веселое общество, усердно работавшее надъ убранствомъ ёлки, отдыхаетъ отъ трудовъ, - въ это время Джильяне подаютъ карточку.

- Докторъ Бернетъ! съ недоуменiемъ читаетъ она. - Ничего не понимаю.

Пока они съ дядей думаютъ да гадаютъ, кто бы это могъ быть, - самъ незваный посетитель появляется въ комнате и, окинувъ взглядомъ всю группу, обращается въ Джильяне съ вопросомъ:

- Я обращаюсь къ миссъ Латимеръ?

- Это мое имя, - съ удивленiемъ отвечаетъ она.

- Въ такомъ случае я долженъ просить васъ немедленно уделать мне пять минутъ для беседы, съ глазу на глазъ, о важномъ деле.

- Если вы по делу, вамъ следуетъ обратиться къ моему дяде, мистеру Марло, - замечаетъ она, горделивымъ движенiемъ руки указывая на хозяина дома.

- Извините, но дело мое касается васъ.

Тонъ, его такъ решителенъ, что приходится сдаться.

- Въ такомъ случае неугодно ли последовать за мной, - съ натянутой вежливостью говоритъ Джильяна, переходя въ соседнюю гостиную. Она остается на ногахъ, желая этимъ дать понять непрошенному собеседнику, что разговоръ долженъ быть непродолжителенъ; докторъ захлопываетъ за собою дверь и, ставъ противъ нея, говоритъ:

- Вамъ, вероятно, совершенно неизвестно - кто я такой?

- Не имею этой чести, - съ леденящимъ и величавымъ поклономъ, отвечаетъ Джильяна.

- За мной! - съ ужасомъ и уже безъ всякаго величiя восклицаетъ она; - быть не можетъ!

- Отчего же? - холодно отзывается онъ; - казалось бы вполне естественно человеку желать видеть свое единственное детище у своей постели.

Краска бросилась ей въ лицо отъ его укоризненнаго тона.

- Мне кажется, - надменно замечаетъ она, - что пока человеку неизвестны все обстоятельства дела, онъ не долженъ позволять себе выражать своего мненiя.

- А если они ему известны?

- Въ такомъ случае, я не понимаю, какъ отецъ могъ согласиться дать вамъ подобное порученiе.

- Для васъ должно иметь значенiе само порученiе, а не побужденiя пославшаго. Полноте, - продолжаетъ онъ более примирительнымъ тономъ, - я только орудiе, фактъ остается въ своей силе - отецъ послалъ за вами, и такъ какъ вы несовершеннолетняя, вы должны ехать.

- Должна? - повторяетъ Джильяна, уязвленная повелительнымъ тономъ последнихъ словъ; - извините, если я не соглашусь съ вами; да позвольте еще спросить: какiя полномочiя привезли вы съ собою?

Не отвечая ничего, онъ опускаетъ руку въ боковой карманъ, откуда вытаскиваетъ клочекъ бумаги, и передаетъ его Джильяне.

На этомъ клочке знакомымъ ей, дрожащимъ, неровнымъ старческимъ почеркомъ написано:

"Исполни требованiя подателя. - Отецъ твой Томасъ Латимеръ".

Она поднимаетъ глаза на доктора, и ея взглядъ, полный глубокой, вызывающей вражды, встречается съ его взглядомъ. Джильяна вообще неохотно повинуется кому бы то ни было, но повиноваться безусловно этому грубому, дерзкому незнакомцу - ей невыносимо. Кровь ея кипитъ. Она то краснеетъ, то бледнеетъ.

- Порученiе ваше, я полагаю, исполнено? спрашиваетъ она тихимъ голосомъ, съ дрожью въ губахъ, поспешно направляясь съ двери.

- Постойте! - восклицаетъ онъ, безцеремонно становясь между нею и дверью. - Вечернiй поездъ отходитъ изъ Варнфорта пять минутъ девятаго, будете ли вы... Но вы должны быть готовы выехать съ этимъ поездомъ.

- Благодарю васъ, - говоритъ она холоднымъ тономъ, съ едва заметнымъ наклоненiемъ головы; - но мне нетъ надобности затруднять васъ моими сборами: это мое дело.

- И мое также, - грубо заявляетъ онъ, выведенный изъ терпенiя ея тономъ и дерзкимъ выраженiемъ ея серыхъ главъ, - такъ какъ мы должны ехать вместе.

- Вместе! - сердито повторяетъ она, - извините, я не вижу въ этомъ никакой необходимости.

- Отчего-бы вамъ, право, не быть более благоразумной? - принимается онъ усовещивать ее. - Прiятно-ли вамъ это или нетъ, а придется исполнить приказанiе единственнаго человека въ мiре, имеющаго право вамъ приказывать. Не проще ли было бы сделать это охотно, чемъ неохотно? Если, - продолжаетъ онъ строже, съ оттенкомъ сильнаго сарказма, - ни долгъ, ни привязанность для васъ ничего не значатъ, можетъ быть, вы послушаетесь голоса собственнаго интереса. Могу васъ уверить, что, упорствуя въ своемъ отказе, вы гораздо более повредите себе и собственной будущности, чемъ кому-нибудь другому. Отецъ вашъ боленъ, и...

- Да боленъ ли онъ? - вся закрасневшись, спрашиваетъ Джильяна, - въ этомъ весь вопросъ. Вамъ, можетъ быть, известно, что онъ три раза въ моей жизни посылалъ за мной точно также, экспромтомъ. Разъ меня подняли среди ночи, а, прiехавъ къ нему, я убедилась, что это была чистая фантазiя, капризъ, вызванный желанiемъ показать свою власть надо мной. Онъ былъ такъ же здоровъ, какъ мы съ вами.

- На этотъ разъ онъ не такъ же здоровъ, какъ мы съ вами,! - спокойно возражаетъ Бернетъ, - не бойтесь!

Новое молчанiе, враждебное со стороны Джильяны, холодно выжидательное со стороны доктора.

- Поездъ, - заговорилъ докторъ, - отходитъ изъ Карнфорта пять минутъ девятаго; отсюда до станцiи семь миль, такъ какъ дорога тяжелая, и намъ следуетъ выехать не позже семи часовъ.

Онъ съ поклономъ отворяетъ ей дверь, и она поспешно выходитъ, склонивъ голову на грудь. Она неузнаваема.

До отъезда остается еще полъ-часа. Джильяна сидитъ съ дядей въ его кабинете, отдавая ему последнiя инструкцiи, голова ея покоится у него на плече, слезы текутъ изъ глазъ. Погода ужасная, - ветеръ такъ и воетъ.

- Чемъ я заслужила путешествiе въ полтораста миль, въ такую ночь и въ такомъ обществе?

- А можетъ быть, онъ окажется премилымъ малымъ? - утешаетъ ее дядя; но она ничему не внемлетъ.

Карета подана къ запорошенному снегомъ подъезду; Джильяна, расцеловавъ всехъ своихъ подданныхъ, собирается сесть въ экипажъ какъ вдругъ замечаетъ отсутствiе горничной.

- Где Гриффитсъ? скажите, что я жду ее, - приказываетъ она слуге.

- Она отправилась впередъ, на извощике, съ вещами, - докладываетъ тотъ. - Джильяна, решившаяся-было не обменяться со своимъ спутникомъ ни единымъ словомъ, обращается къ нему съ вопросомъ.

- Вы, вероятно, пожелаете курить? Человека намъ брать незачемъ, а потому вы можете ехать на козлахъ.

- Благодарю васъ, - отвечаетъ докторъ, - я не курю, а такъ какъ уже схватилъ насморкъ, то, съ вашего позволенiя, сяду въ карету.

На дворе бушуетъ мятель; провожающiе кричатъ ей, чтобъ она скорей садилась; больше ничего не остается, какъ повиноваться. Сели, лошади подхватили, шестичасовой tête-à-tête начался. Одно и то же меховое одеяло закрываетъ имъ колени; они оба твердо решились причинять другъ другу какъ можно больше непрiятностей. Джильяна забилась въ уголъ, стараясь, чтобъ ни одна складка ея шубы не коснулась его. Они выехали на большую дорогу. Снегъ глубокъ, но лошади сильны, такъ что бояться нечего, Джильяна спокойно предается своимъ мыслямъ. Передъ нею возникаютъ картины прошлаго, она заглядываетъ въ будущее, мысленно останавляваясъ на фигуре почти незнакомаго ей старика-отца, который, по годамъ, могъ бы быть ей дедомъ. Она никогда не жила съ нимъ, да и мать ея провела последнiе годы своей короткой и безупречной жизни вдали отъ него; съ дядей Марло отецъ тоже не знался. Движенiе спутника вывело нашу героиню изъ задумчивости. Послышалось чирканье спичкой, которую докторъ поднесъ къ свечке въ небольшомъ, каретномъ фонарике.

- Вамъ светъ не мешаетъ? - спросилъ онъ отрывисто, - если нетъ, мне прiятно было бы почитать. Никто изъ насъ разговаривать не желаетъ, а для меня очень интересно спокойно почитать съ часокъ.

- Пожалуйста не стесняйтесь, мне совершенно все равно.

Это неправда; тщетно старается Джильяна возвратиться къ прерваннымъ размышленiямъ, лично ей огонь не мешаетъ, голова ея въ тени. Светъ падаетъ только на книгу да на пальцы Бернета, переворачивающiе страницы; его фраза: "Никто изъ васъ разговаривать не желаетъ", неотвязно преследуетъ ее: - какъ онъ смелъ это сказать? Вскоре ее начинаетъ мучить любопытство, ей смертельно хочется узнать, что читаетъ ея спутникъ; она понемногу придвигается и заглядываетъ черезъ его плечо, - оказывается статья о греческой антологiи. Проходятъ несколько минуть. Она прочла полторы страницы и забыла мятель, отца, Бернета, себя, глаза ея такъ и бегаютъ по строчкамъ; но посреди какой-то особенно заманчивой фразы неумолимая рука переворачиваетъ страницу...

- Что вы сказали? - спрашиваетъ Бернетъ, вскинувъ на нее глава.

- Ни-и-чего, - бормочетъ она, - я только кашлянула.

Добрались, наконецъ, путники и до железнодорожной станцiи, где надо ждать прихода ночного поезда; оказывается, что ни горничной, ни вещей еще нетъ. Поездъ приходитъ, и Бернетъ проситъ Джильяну садиться поскорей въ вагонъ; тщетно протестуетъ она, уверяя, что не поедетъ безъ горничной; но попрежнему победа остается за нимъ, благодаря его спокойной настойчивости. Наступаетъ вторая половина ненавистнаго tête-à-tête; теперь ей легче только въ томъ отношенiи, что они могутъ сидеть дальше другъ отъ друга. Погода стояла еще ужаснее. Съ той сторона, где уселась Джильяна, спущено окно; Бернетъ подходитъ и, безъ дальнихъ разговоровъ, хочетъ поднять его. Она, въ сущности, очень довольна, но какой-то безсмысленный капризъ заставляетъ ее воскликнуть.

- Не поднимать, - вы не шутите?

- Конечно, не шучу, я люблю воздухъ.

- Такъ наслаждайтесь имъ на здоровье; - съ этимъ онъ возвращается въ свой уголъ и надеваетъ пальто.

Минутъ черезъ пять раскаянiе овладеваетъ Джильяной: ледяной ветеръ такъ и обдаетъ ей лицо, въ ея жилахъ нетъ ни капли незастывшей крови. Искоса посматриваетъ она на своего врага, который, опустивъ голову на грудь и надвинувъ шляпу на глаза, какъ будто спитъ глубокимъ сномъ, - и осторожно пробуетъ поднять злополучное окно. Окоченевшiя руки отказываются ей служить, окно не подается. Она переменяетъ место, ветеръ съ изморозью и тутъ настигаетъ ее, она садится спиной къ локомотиву - все тщетно, вагонъ превратился въ ледникъ. Она снова взглядываетъ на соседа - спитъ себе какъ младенецъ. На глазахъ ея навертываются слезы и тутъ-то, наконецъ, раздается его голосъ!

- Чтожъ! все продолжаете любить воздухъ, или съ васъ довольно?

Она молча указываетъ на окно, но онъ этимъ не довольствуется.

- Прикажете запереть? - спрашиваетъ онъ оффицiальнымъ тономъ.

- Запереть, запереть! - шепчетъ она почти сквозь слезы, причемъ зубы ея стучатъ такъ сильно, что словъ почти разобрать нельзя. Въ минуту окно поднято; Бернетъ возвращается на свое место и чихаетъ несколько разъ.

Медленно тянется время; бедная Джильяна такъ прозябла, что не можетъ думать ни о чемъ, кроме того, что ей холодно; усталый спутникъ продолжаетъ спать. Въ часъ ночи они прiезжаютъ въ Лондонъ; въ самомъ мрачномъ настроенiи духа выходитъ "путешественница по-неволе" изъ экипажа у подъезда дома, занимаемаго отцомъ. Тутъ ее ожидаетъ рядъ прiятныхъ сюрпризовъ. Больной, въ минуту досады, распустилъ всю прислугу, - Джильяна прiезжаетъ въ пустой домъ, где нетъ никого, кроме сиделки и работницы; комната, которую Бернетъ приказалъ для нея приготовить, въ ужасномъ виде, даже огонь порядочно не разведенъ въ камине. Но вотъ что всего хуже: тотчасъ по прiезде до ушей ея, пока она стояла на площадке передъ комнатой отца, сквозь неплотно притворенную дверь долетелъ следующiй разговоръ пацiента съ докторомъ:

- Такъ вотъ вы наконецъ, - капризнымъ тономъ говорилъ старческiй голосъ, - прiятно думать, что вы не торопились.

- Я прiехалъ такъ скоро, какъ могъ, - послышался спокойный ответъ.

- И привезли съ собой мою Корделiю?

- Миссъ Латимеръ здесь; угодно вамъ видеть ее сейчасъ?

- Господи, твоя воля!.. къ чему торопиться. Время терпитъ.

Ночь, проведенная Джильяной почти безъ сна, наконецъ миновала. Кое-какъ сделавъ свой туалетъ и наскоро напившись чаю, она для развлеченiя бродитъ по незнакомому, пустому дому. Въ этой квартире она въ первый разъ, - въ последнiй ея прiездъ отецъ занималъ другую. Молодая девушка отворяетъ одну дверь за другою, съ упорствомъ жены Синей-Бороды. Везде ее встречаетъ одна и та же картина: свернутые ковры, сложенныя занавески, мебель, канделябры, картины, статуи и бюсты въ чахлахъ. Ею наконецъ овладеваетъ чувство, похожее на кошмаръ: долго ли придется жить здесь среди всехъ этихъ мешковъ? Она пробирается въ библiотеку, и только-что погрузилась въ чтенiе заинтересовавшей ее книги, какъ сиделка приходитъ звать ее къ отцу. Въ комнате полумракъ, постель стоитъ въ углубленiи, такъ-что, только подойдя въ ней вплотную, Джильяна ясно видитъ больного. Онъ молчитъ и не протягиваетъ ей даже руки; она наклоняется и робко его целуетъ.

- Господи! - восклицаетъ онъ съ досадой,. вытирая лицо тонкимъ платкомъ, - какъ холодна твоя щека! Я думаю, что мы отложимъ повторенiе этой церемонiи - безсрочно.

При этой истинно отеческой речи щеки ея загораются ярымъ румянцемъ. Оскорбленная гордость и уязвленное чувство мешаютъ ей ответить, она молча киваетъ головой.

- Долженъ извиниться, что не могъ принять тебя вчера вечеромъ, - продолжаетъ старикъ съ иронiею, тономъ холодной, условной вежливости. - Надеюсь, что путешествiе твое было прiятное.

- Прiятное! - трагически восклицаетъ она; но, опомнившись, продолжаетъ несколько спокойнее: - Я и сама бы прiехала, незачемъ было посылать за мной, какъ за какимъ-нибудь капризнымъ ребенкомъ.

- Его мысль! - съ досадой повторяетъ она; - а съ чего онъ выдумалъ иметь какiя бы то ни было мысли на этотъ счетъ?

- Спроси его, - капризно отвечаетъ больной. - Если желаешь кому-нибудь сделать сцену по этому поводу, пожалуйста избери доктора. Какъ тебе кажется, - почти молящимъ голосомъ, продолжаетъ онъ, - въ пределахъ ли возможнаго, для тебя позабавить, развлечь старика?

- Считаю это действительно невероятнымъ, - тихимъ и нетвердымъ голосомъ отвечаетъ она. - Но, хотя я не умею забавлять, а все же, можетъ быть, могу быть полезной. Позволите попытаться?

- Боже милостивый! нетъ, - сказалъ онъ съ тономъ крайняго раздраженiя, - позволь просить тебя и не пробовать. Ничто въ мiре не могло бы мне быть непрiятнее. Неужели ты вообразила, что я послалъ за тобой, чтобъ ты делала мне постель и варила аррорутъ? Если это такъ, пожалуйста разочаруйся.

Она не отвечаетъ, да и что на это ответить?

- Еслибъ ты могла разсмешить меня! - продолжаетъ онъ, - разсказавъ какой-нибудь оригинальный скандальчикъ, какое-нибудь "bon mot"! Ахъ, - оборвалъ онъ себя и сердито отбросилъ голову на подушку: - вотъ, вотъ чемъ нехорошо долго жить, что тысячу разъ переслушаешь все остроты, какiя когда-либо были сказаны.

Бледный лучъ солнца прокрался сквозь полу-спущенныя занавесы и упалъ на его больное и капризное лицо. Сердце Джильяны переполнилось состраданiемъ,

- Боюсь, что не знаю никакихъ забавныхъ исторiй, - кротко отвечаетъ она; - но если хотите, я могу вамъ почитать что-нибудь - серьезное.

Минутное молчанiе. Больной приподнялся и теперь сидитъ, подперши бледное лицо исхудалой рукой.

- Благодарю, - говоритъ онъ съ насмешливымъ поклономъ, - ты очень добрая девушка, я чрезвычайно горжусь такой дочерью; но долженъ тебе признаться, что не особенный охотникъ до пасторовъ въ юбкахъ. Я слышалъ, что въ ближайшей церкви очень усердное духовенство: еслибъ мне понадобились услуги этихъ господъ, можешь быть уверена, что я пошлю за ними. Умеешь ты читать по-французски?

- Немножко.

- Попробуемъ, - съ некоторымъ оживленiемъ проговорилъ больной, указывая дочери на столъ, покрытый иностранныии журналами, газетами, романами.

Чтенiе начинается. Познанiя Джильяны по части французскаго языка не превосходятъ поананiй большинства молодыхъ англичанокъ; къ довершенiю беды ей попался газетный фельетонъ, переполненный драматическимъ, артистическимъ и литературнымъ "argot" нашихъ дней, намеками на жизнь парижскихъ клубовъ и театровъ, совершенно непонятными для людей непосвященныхъ. Она прочла столбца полтора, точно попугай, и наконецъ решилась спросить у своего безмолвнаго слушателя: какъ ему нравится ея чтенiе?

- Чрезвычайно, - отвечаетъ онъ съ иронической улыбкой; выговоръ у тебя несравненный, и ты, очевидно, ничего не понимаешь, но если не считать этихъ мелочей, лучшаго и желать нельзя.

Бедная импровизированная лектриса ожидала похвалъ. Она сердито кладетъ газету на столъ и покрасневъ, замечаетъ:

- Дома всегда находили, что у меня прекрасный выговоръ.

- Неужели? - отзывается отецъ, приподнявъ брови, съ холодной, цинической усмешкой.

- Фрейлейнъ Шварцъ, гувернантка моихъ кузинъ, всегда говорила, что приняла бы меня за француженку, не знай она, что ф англичанка.

- Право? бедная фрейлейнъ.

- Довольно на сегодня, - отвечаетъ больной съ легкимъ, злобнымъ смехомъ. - Хорошенькаго понемножку. Надо что-нибудь оставить и на завтра. А теперь извини откровенность больного: я буду очень радъ, если ты оставишь меня.

Съ этими словами онъ указываетъ рукою на дверь, и она, съ полными слезъ главами и низко опущенной, белокурой головкой, поспешно выходитъ изъ комнаты. Куда девалось ея пресловутое влiянiе на всехъ окружающихъ?

После этого знаменательнаго свиданiя прошло два дня. Джильяну опять забыли, отецъ даже не требуетъ ее къ себе. Ни разу не выходила она изъ дому изъ боязни не быть на лицо, когда ее позовутъ. Наконецъ, настаетъ желанная минута, за ней посылаютъ сиделку; но и за этотъ разъ она выноситъ мало отраднаго изъ свиданiя съ отцомъ. Старикъ избралъ ее мишенью своихъ насмешекъ, онъ какъ будто усердно ищетъ случая оскорбить, унизить ее. Бернетъ, сжалившись надъ нею, советуетъ ей пойти прогуляться, она, какъ всегда, принимаетъ слова его очень недружелюбно, но нежный родитель, узнавъ въ чемъ дело, приказываетъ ей исполнить советъ доктора, остроумно замечая, что сидя взаперти она можетъ испортить свой цветъ лица, а женщина съ дурнымъ цветомъ лица то же, что прошлогоднiй календарь. Нечего делать, приходится сделать видъ, будто повинуешься. Бедная узница возвращается въ библiотеку и принимается за книгу, оставленную при появленiи сиделки. Но ей не читается, на душе слишкомъ тяжело, она ради развлеченiя смотритъ въ окно; дверь быстро отворяется, и Бернетъ входитъ.

- Здесь и огня нетъ, что это значитъ?

- Мне не холодно, - отвечаетъ она, хотя посинелое лицо говоритъ противное.

- Вы такъ и не выходили?

- Нетъ, не имела ни малейшаго намеренiя.

- Отчего? вамъ это было бы полезно.

- Не хотелось, - надменно отвечаетъ она, - да я и не признаю за вами права мне приказывать.

- Какъ съ вами должно быть тяжело жить, - говоритъ онъ точно про себя, пристально и почти съ состраданiемъ глядя на нее.

- Никто никогда мне этого не говорилъ! - восклицаетъ она въ ужасе. - Съ какого права вы, совершенно постороннiй человекъ, выступаете противъ меня съ такимъ обвиненiемъ?

- Сужу о васъ потому, какой васъ виделъ, - невозмутимо отвечаетъ онъ, - всегда невежливой, совершенно неблагоразумной.

- Зачемъ привезли вы меня сюда? На что я вамъ? Какое могло быть у васъ побужденiе? было же оно, но какое?

Онъ задумчиво смотритъ на нее.

- Побужденiе у меня было, отвечаетъ онъ; - но вы, по причинамъ известнымъ только вамъ, такъ сильно предубеждена противъ меня, что не поверите, еслибъ я и сказалъ вамъ. Когда, нибудь узнаете.

- Полезна я, прiятна здесь кому-нибудь? - продолжаетъ она. - Ухаживаю я за нимъ, облегчаю хоть сколько-нибудь сиделку?

- Нисколько!

- Такъ отчего не отпустите вы меня домой? - настаиваетъ она, со слезами въ голосе, - къ людямъ, которые находятъ возможнымъ жить со мной и труднымъ обходиться безъ меня.

Онъ слегка приподнимаетъ брови.

- Необходима, - горячо отвечаетъ она, - Все, что въ доме делается - делаю я, вспомнить не могу, какъ имъ тяжело безъ меня!

- Утешьтесь, вероятно вполовину не такъ, какъ вы воображаете.

Видя, что съ губъ ея готовъ сорваться негодующiй ответъ, онъ продолжаетъ:

- Я не хочу васъ оскорблять, но поверьте мне, ничье отсутствiе особенно не замечается. Всякiй разъ, какъ кто-нибудь выбудетъ изъ рядовъ, является десять человекъ на его место.

- Жалкое утешенiе.

- Обидное для нашего самолюбiя; но темъ не менее оно такъ; сто разъ, въ теченiе моей практики, я имелъ случай въ этомъ убедиться. Въ вашей воле ехать или оставаться. Вы знаете, каковъ былъ бы мой советь, а я знаю, насколько онъ въ глазахъ вашихъ не имеетъ никакого значенiя. Доброй вечеръ!

Джильяна остается. Въ техъ же безотрадныхъ условiяхъ проходятъ две недели. По чьему-то распоряженiю для нея прибрали одну изъ маленькихъ гостиныхъ; тамъ постоянно топится каминъ, красуются цветы, въ этой комнате проводитъ молодая девушка длинные январьскiе дни за книгой, за работой. Иногда она просиживаетъ целые часы у постели больного, читаетъ ему вслухъ на малознакомыхъ ей языкахъ, пока голосъ не изменитъ и глаза не разболятся. Единственнымъ утешенiемъ служатъ ей письма изъ дому, жалобы дяди на безпорядокъ въ доме, излiянiя кузины Эмилiи, царапанье шестилетняго Дика - бальзамъ для ея наболевшаго сердца; какъ бы ей хотелось показать эти посланiя Бернету, который осмелился усомниться въ томъ, что она полезна. Изъ разговора съ отцомъ Джильяна наконецъ узнала, чему следуетъ приписать сильное влiянiе доктора на пацiента: десять летъ тому назадъ старый кутила былъ приговоренъ къ смерти лондонскими медицинскими знаменитостями; Бернетъ его спасъ, за что старикъ и величаетъ его "единственнымъ честнымъ человекомъ".

Медленно тянутся скучные дни, больной все слабеетъ. Правда, онъ еще заставляетъ читать себе вслухъ французскiе романы и посмеивается про себя при воспоминанiи о своихъ похожденiяхъ. Но съ каждымъ днемъ смехъ становится слабее, отрывокъ изъ Золя или Белло короче. При виде его безпомощности, даже нетерпеливая Джильяна становится терпеливой.

Отецъ теперь все чаще и чаще зоветъ ее, все неохотнее отпускаетъ; онъ убедился, что она двигается безъ шуму, что руки ея всегда холодны, что она сильна - словомъ, хорошая сиделка.

Онъ еще поддразниваетъ ее понемножку, но относится въ ней, какъ будто, теплее прежняго. Съ Бернетомъ у Джильяны невольное перемирiе; имъ часто приходится говорить глазами чтобъ не раздражать больного шепотомъ, совещаться за дверью его комнаты, доктору давать, а ей покорно выносить приказанiя. За этими, повидимому, добрыми отношенiями таится прежняя вражда.

Наступаетъ первое февраля, день теплый, говорящiй о близости весны; но въ комнате больного стоитъ душный, спертый воздухъ. Джильяна провела почти сутки на ногахъ, отцу все хуже и хуже. Настаетъ вечеръ, уже восемь часовъ, девушка просто падаетъ отъ усталости и, выбравъ минуту, когда больной задремалъ, она пробралась къ себе въ комнату, сняла платье, накинула пейуаръ и бросилась на постель, разсчитывая проснуться черезъ полчаса.

Среди ночи ее будитъ стукъ въ дверь, она вскакиваетъ, отворяетъ, передъ нею стоитъ Бернетъ съ лицомъ, еще более серьёзнымъ, чемъ обыкновенно.

- Идемъ, - говоритъ онъ.

- Ему хуже?

- Да.

- Это - это конецъ?

- Да.

Она молча следуетъ за нимъ. Все три окна спальной - настежъ, у кровати сюитъ сиделка и машетъ большимъ вееромъ, и всего этого воздуха недостаточно для бедныхъ, надрывающихся легкихъ. Умирающiй почти сидитъ на постели, поддерживаемый со всехъ сторонъ подушками; взглядъ сознательный, пересохшiя губы раскрыты. Джильяна стоитъ у него въ ногахъ я смотрятъ на него широко раскрытыми, блестящими глазами. Отъ времени до времени она глубоко вздыхаетъ, какъ бы воображая, что это ему поможетъ. Она сама не сознаетъ, что крупныя слезы текутъ по ея щекамъ. Каково же ея изумленiе, когда она слышитъ голосъ отца.

- Пожалуйста... не плачь, - говоритъ онъ, - никто... никогда отъ меня... ничего... не добился... слезами. Улыбки, милая моя, улыбки...

Въ почти угасшемъ голосе слышится тонъ стараго фата. Она не въ силахъ этого вынести. Ей кажется, что сердце ея готово разорваться, она выбегаетъ изъ комнаты, садится на верхней ступеньке лестницы, закрываетъ лицо руками и рыдаетъ.

- Неужели вы ничего не можете сделать? - почти гневно спрашиваетъ она.

- Ничего.

- Вы совершенно безсильны?

- Совершенно.

- Чтожъ толку въ вашемъ искусстве? О, это жестоко! если оно такъ ужасно теперь, чтоже бываетъ, когда любишь человека? Вы знаете все, - это ваше ремесло, чемъ это кончится?

- Скоро все кончится, - отвечаетъ онъ.

- Неужели въ целомъ мiре нетъ человека, который любилъ бы его? О, какъ бы я была благодарна, еслибъ хоть собака о немъ пожалела!

Она почти съ мольбой заглядываетъ въ серьезные глава своего собеседника, надеясь, - онъ скажетъ, что огорченъ. Скажи онъ это, она вероятно назвала бы его лицемеромъ, но ей досадно на его молчанiе.

Собравшись съ духомъ, она возвращается въ комнату больного, где и проводитъ всю ночь съ сиделкой и докторомъ. На разсвете слышится слабый шепотъ:

- Где... Бернетъ?

- Я здесь.

- Вероятно... представленiе... почти... кончено?

- Почти.

Небольшая пауза, исхудалая рука умирающаго ищетъ руки его единственнаго друга и слабо ее пожимаетъ.

- Не... будь... васъ... занавесъ... бы... упалъ... десять... летъ... тому... назадъ!

Бернетъ не отвечаетъ, но его рука ласково сжимаетъ безсильные пальцы.

- Еслибы... вы... подарили... мне... еще десять!

Это были последнiя слова Томаса Латимера.

Все кончено, даже похороны. Дядюшка Марло прiехалъ изъ своего поместья, чтобъ проводить до могилы родственника, съ которымъ не имелъ никакихъ сношенiй въ теченiе пятнадцати летъ. Отъ покойника не осталось ничего кроме завещанiя, въ которомъ онъ сделалъ распоряженiя относительно двухъ-сотъ съ чемъ-то тысячъ фунтовъ, которыхъ, несмотря на все желанiе, не могъ захватить съ собой. Распоряженiя эти очень странны; добродушный сквайръ уверяетъ свою племянницу, что ни одинъ составъ присяжныхъ не затруднится признать завещателя сумасшедшимъ. Джильяна возражаетъ, утверждая, что "не отца следуетъ винить". Дядя отправляется въ клубъ, она остается одна. На столе горитъ лампа, но Джильяне ничего делать не хочется. Голова усиленно работаетъ, все на одну тему. Размышленiя ея прерваны появленiемъ камердинера дяди, который докладываетъ:

- Скажите, что я занята.

- По очень важному делу.

- Передайте, что я не желаю его принять.

- Но это ваша обязанность, - восклицаетъ другой голосъ, и Бернетъ врывается въ комнату, безъ всякихъ церемонiй выталкиваетъ лакея и запираетъ дверь.

- Какъ вы смеете навязывать мне свое общество, когда я не желаю васъ видеть? - говоритъ она задыхаясь.

- Смею, - отвечаетъ онъ. - Добровольно, или нетъ, но вы выслушаете меня!

Вместо ответа, она поспешно направляется въ двери, но онъ предупредилъ ее, преградивъ ей дорогу. Лицо его бледно, какъ смерть; обыкновенно спокойные и проницательные глаза горятъ.

- Вы, конечно, знаете, что я пришелъ говорить съ вами объ этомъ... завещанiи.

- Понятно!

- Содержанiе его вамъ известно?

- Да.

- Мистеръ Латимеръ оставилъ все свое состоянiе въ земляхъ, деньгахъ, домахъ и пр. - вамъ, подъ условiемъ, чтобы, по достиженiи совершеннолетiя, вы вышли за меня; въ противномъ случае, все состоянiе достанется мне. Все это вамъ известно?

Онъ говорилъ очень быстро, точно стараясь какъ можно скорей съ этимъ покончить. Она ответила однимъ, едва заметнымъ наклоненiемъ головы.

- Если бы, съ другой стороны, - продолжаетъ онъ, - я отказался жениться на васъ, все состоянiе достается вамъ, безъ всякихъ ограниченiй, предоставляется въ ваше полное распоряженiе.

На это она отвечаетъ только легкой, презрительной улыбкой.

Онъ отошелъ отъ двери и приблизился къ ней шага на два. - Вы, конечно, отдадите мне справедливость, признавъ, что все это поразило меня не менее, чемъ васъ?

- Извините меня, но я отказываюсь ответить на этотъ вопросъ.

- Возможно ли? - говоритъ онъ, точно во сне, схватившiя за спинку стула. - Если ваше мненiе обо мне таково, позвольте мне, не теряя ни секунды, успокоить васъ. Позвольте сказать вамъ, что я окончательно отказываюсь отъ всякаго участiя въ этомъ безумномъ условiи, позвольте васъ уверить, не честью, такъ какъ вы не предполагаете, чтобъ она у меня была, во всемъ, что для васъ священно - если что-нибудь подобное существуетъ - что я скорей готовъ позволить содрать съ себя хожу за-живо, чемъ жениться при такихъ условiяхъ.

Теперь онъ более не нуждался въ стуле. Онъ сталъ передъ ней, выпрямившись, весь бледный.

Джильяна не находитъ ответа, но смутно сознаетъ, что до настоящей минуты она не понимала этого человека.

разгадка поведенiя, которое казалось вне необъяснимымъ, и надъ чемъ я ломалъ себе голову!

Ея большiе глаза не отрываются отъ его лица.

- Если вы припомните, - продолжаетъ онъ въ томъ же тоне, - вы разъ спросили, что побудило меня привезти васъ сюда? Тогда я не понялъ, къ чему клонился вашъ вопросъ. Теперь знаю. Дело очень просто. Я уже давно зналъ о равнодушiи отца вашего къ вамъ - равнодушiи, граничащемъ съ антипатiей, и началъ опасаться, какъ бы онъ не вздумалъ лишить васъ наследства, завещавъ все свое состоянiе какому-нибудь благотворительному учрежденiю.

Онъ остановился на минуту, чтобы перевести духъ.

Джильяна опустилась на стулъ и по прежнему не сводила глазъ съ суроваго, бледнаго лица доктора.

- Я слыхалъ, что вы хороши собой, - продолжаетъ онъ - красота, - какъ вамъ известно, всегда имела надъ нимъ большую власть. Я подумалъ, что если онъ увидитъ васъ еще разъ, вамъ можетъ быть удастся, хотя бы въ последнюю минуту, заслужить его расположенiе.

- Довольно, - молитъ она; но докторъ не обращаетъ на ея слова никакого вниманiя.

- Мне было васъ жаль, да, въ сущности говоря, мне и до сихъ поръ вась жаль. Съ большимъ трудомъ добился я отъ него разрешенiя послать за вами. Вы знаете, какъ вы меня встретили. Вероятно, подозренiя ваши возникли въ первую же минуту нашего знакомства.

Джильяна все ниже и ниже опускаетъ голову и закрываетъ лицо руками.

- Рано вамъ быть такой подозрительной, - продолжаетъ онъ тономъ, въ которомъ звучитъ почти состраданiе, - вы не должны были еще встретить въ жизни много разочарованiй. Неужели простая честность - такое редкое качество въ вашихъ глазахъ, что вы не могли приписать ее даже совершенно незнакомому человеку, который не сделалъ вамъ никакого зла, и охотно былъ бы вамъ полезенъ по мере силъ, если бы вы ему это позволили? Я вамъ дамъ добрый советъ, не толкуйте въ неблагопрiятную сторону всехъ самыхъ простыхъ, человеческихъ поступковъ. Можетъ быть, васъ когда-нибудь и обманутъ; но, говоря вообще, вы будете счастливее.

Съ этими словами онъ вышелъ изъ комнаты.

На другой день, Джильяна проснулась "новымъ человекомъ". Никогда еще никто не относился къ ней съ презренiемъ, а она прочла это чувство на суровомъ лице Бернета и, что всего хуже, должна была сознаться, что заслужила его. Ей страшно мучительно, стыдно. Всего тяжелее встретиться съ дядей, сказать ему, что "интриганъ", о козняхъ котораго она такъ самоуверенно говорила ему накануне, "отказался отъ нея". Какъ бы то ни было, приходится сойти въ столовую и пройти черезъ это испытанiе. Добрякъ мистеръ Марло въ восторге отъ благопрiятнаго оборота, какое приняло дело, и только изъ разговора съ нимъ племянница узнаетъ, что отецъ назначилъ Бернета ея опекуномъ на случай, еслибы бракъ не состоялся, по не согласiю съ его стороны. Изъ новаго разговора съ Бернетомъ, который является къ ней въ тотъ же день, она видитъ, что онъ вовсе не намеренъ отказываться отъ исполненiя обещанiя, даннаго ея покойному отцу быть ея опекуномъ и прiютить ее у себя, до ея совершеннолетiя. Впрочемъ, обещанiе это онъ далъ въ полной уверенности, что Джильяна одна на свете; въ то время, докторъ не подозревалъ о существованiи дядюшки Марло. Оказывается также, что съ нимъ живетъ сестра, старая дева, которая ведетъ его хозяйство. До совершеннолетiя Джильяны остается пять месяцевъ, и этотъ срокъ имъ суждено прожить подъ одной кровлей.

- Что за личность его сестра? - спрашиваетъ себя Джильяна, подъезжая съ горничной и чемоданомъ въ дому своего опекуна. - Онъ говорилъ про нее, какъ про "незамужнюю особу среднихъ летъ", но мало ли что можно понимать подъ этими словами. Очевидно, не молода, не хороша, но что она за женщина? Какъ отнесется ко мне? не предубеждена ли уже противъ меня заранее? Разрешить этихъ вопросовъ она не въ силахъ. Миссъ Бернетъ оказывается очень заурядной особой, все заботы которой сосредоточиваются на томъ, какъ бы послаще поестъ, да побольше поспать. Она вечно лечится отъ воображаемыхъ недуговъ и боится сквозного ветра. Приветствуетъ она Джильяну вежливо, но сухо, и почти съ первой минуты свиданiя даетъ ей понять, что имъ незачемъ стеснять другъ друга. Обстановка Бернетовъ довольно богатая, но совершенно безцветная; убранство гостиной всеми своими деталями говоритъ, что обойщикъ былъ тутъ совершенно предоставленъ самому себе; результатъ получился обыкновенный: торжество безвкусiя яркихъ, режущихъ глазъ цветовъ. Завтракъ, поданный тотчасъ по прiезде гостьи, вкусенъ и изобиленъ, онъ доказываетъ, что еда занимаетъ первенствующее место среди помышленiй старой девы. Бернетъ встречаетъ Джильяну очень сдержанно даже не протягиваетъ ей руки къ великому изумленью его сестры, твердо уверенной, что между молодыми людьми большая дружба. На душе у Джильяны какъ-то смутно тяжело; чтобы развлечься, она после завтрака, во время котораго почти ни къ чему не прикинулась, идетъ осмотреть свои комнаты; ихъ две, спальня и будуаръ, убраны оне ихящно, со вкусомъ, даже роскошно и вдобавокъ уютно, полны цветовъ.

"Положительно миссъ Бернетъ добрее, чемъ кажется, - решаетъ молодая девушка, - позаботилась же она обо мне! у нея самой въ гостиной торчитъ всего на все одно резинковое дерево, а здесь какая прелесть!"

"А что какъ это не она?" пронеслось въ ея голове.

Первый вечеръ своего пребыванiя въ доме опекуна Джильяна провела съ глазу на глазъ съ его почтенной сестрицей, которая два раза посылала за братомъ, и оба раза получила въ ответъ, что онъ занятъ и не можетъ придти. Даже къ чаю онъ не явился въ гостиную, попросивъ прислать ему чашку въ кабинетъ.

Миссъ Бернетъ была поражена.

- Странно, - проговорила она, - точно будто вы его испугали.

На следующее утро, Джильяна, сойдя къ раннему завтраку, застаетъ брата съ сестрою за оживленномъ споромъ. За ночь выпалъ сильной снегъ, которомъ занесло все кругомъ, надо смести его съ крыши.

- Я бы тебе советовалъ взять работниковъ, - почтительно говоритъ докторъ.

- Если ты припомнишь, ведь въ последнiй разъ онъ явился до такой степени пьяномъ, что болъ решительно ни на что не годенъ.

- Помню одно, что врагамъ беднаго старика угодно было это говорить.

- Право, Ганна...

- Никогда не убедишь ты меня повернуться спиною къ старому другу въ несчастьи! - величаво отвечаетъ она; - и не говори! Я послала за старикомъ Джо.

Темъ разговоръ и кончился.

Часъ спустя, Джильяна и миссъ Бернетъ слышатъ страшный трескъ; оне бросаются внизъ и застаютъ всехъ своихъ домочадцевъ въ небольшомъ корридорчике съ стеклянной крышей, ведущемъ въ комнату, где у Бернета устроена ванна. Осколки стекла лежатъ на полу; этотъ протеже почтенной миссъ навалилъ груду снега да еще бросилъ лопату. Понятно, стеклянная крыша выдержать не могла.

- Не ушибся, бедняга? - кричитъ миссъ Бернетъ прерывающимся голосомъ.

- Слава Богу, совершенно невредимъ! - сухо отвечаетъ ей братъ. - Жаль, что не могу сказать того же о моей бедной крыше!

Это единственный упрекъ, какой онъ себе позволилъ; неудивительно, что Джильяна бросаетъ на него невольный взглядъ, полный состраданiя и восхищенiя его терпенiемъ. Она уже до такой степени изменила свое первоначальное мненiе на его счетъ, правда, сама того не сознавая, что совершенно была изумлена, слыша изъ устъ своихъ прiятельницъ и деревенскихъ соседокъ, сестеръ Тарльтонъ и ихъ родителей, свои же собственные, далеко не лестные отзывы о Бернете, на которые она не скупилась при первомъ свиданiи съ ними, пока жила еще у отца.

Она пробуетъ защищать своего бывшаго врага, но языкъ почему-то отакзывается служить ей. Своими недомолвками она только возбуждаетъ въ Софье, старшей изъ сестеръ, сильнейшее желанiе взглянуть на "чудовище", какъ она еще въ шутку продолжаетъ звать злополучнаго доктора. На вопросъ Софьи можно ли навестить ее, - Джильяна отвечаетъ, что у нея есть своя маленькая гостиная, где она съ удовольствiемъ ее приметъ.

Бойкая миссъ сознается, что она имеетъ другую цель и предпочла бы явиться къ завтраку, если только, прибавляетъ она, онъ дома въ это время.

- Иногда, - сквозь зубы отвечаетъ Джильяна.

- Такъ я прiеду; въ которомъ часу вы завтракаете, въ два?

Джильяна на этотъ вопросъ ничего не отвечаетъ; Бернеты завтракаютъ въ часъ, единственная ея надежда, что Софья опоздаетъ.

* * *

- Докторъ Бернетъ очень сожалеетъ, миссъ, - онъ опять занятъ сегодня, и быль бы вамъ чрезвычайно благодаренъ, если бы вамъ угодно было послать ему чаю въ кабинетъ, - такъ доложилъ слуга.

Чашки стоятъ вытянувшись въ рядъ, блестящiй чайникъ весело распеваетъ на спиртовой лампе, занавески спущены, безобразiе яркаго ковра и дорогихъ стульевъ смягчается красноватымъ светомъ огня въ камине. Попугай спитъ, кошка спитъ, мiссъ Бернетъ также спитъ или, по крайней мере, спала, такъ она теперь снова несомненно бодрствуетъ.

- Спить! - восклицаетъ она, - это непонятно. Скажите брату, что я прошу его придти.

Слуга исчезаетъ и долго не возвращается, Бернетъ также не появляется. Проходитъ десять минутъ.

- Не будете ли вы такъ добры позвонить? - спрашиваетъ хозяйка Джильяну.

- Какже.

- Что сказалъ докторъ?

- Ничего не сказалъ, сударыня.

Пауза.

- Онъ не приказалъ заварить себе свежаго чаю?

- Нетъ, миссъ.

- Вы можете идти.

Новое молчанiе. Джильяна берется за книгу. Проходитъ съ полчаса.

- Докторъ Бернетъ такъ и не пилъ чаю, - говоритъ молодая девушка.

- Не умретъ отъ этого, - грубо отвечаетъ его сестра, принимаетъ спокойную позу и собирается вздремнуть. Вскоре она погружается въ глубокiй сонъ. Джильяна закрываетъ книгу. Взглядъ ея переходитъ отъ фигуры спящей къ чайнику и обратно.

- Этого бытъ не должно, - говоритъ она, наконецъ, шепотомъ; - какое безобразiе!

Съ этими словами она направляется къ двери, осторожно ее отворяетъ, еще осторожнее затворяетъ за собой, и вотъ она на площадке. Джильяна отважилась на решительный шагъ. Бистро сбегаетъ она съ лестницы и стучится въ дверь кабинета доктора. "Войдите", раздается оттуда.

Мужество тутъ ее и покидаетъ; самый звукъ голоса, разрешающаго ей войдти лишаетъ ее возможности воспользоваться этимъ позволенiемъ. Она колеблется, ей хочется бежать, но уже поздно. Дверь отворяется изнутри, и хозяинъ дома стоитъ передъ ней въ выжидательной позе.

- Миссе Латимеръ! - восклицаетъ онъ съ удивленiемъ. - Войдите, пожалуйста, присядьте.

- Благодарю васъ, нетъ, - отвечаетъ она, стоя на пороге. - Я не задержу васъ и минуты.

- Чемъ могу быть вамъ полезенъ?

- Вы... вы не пили чаю, - нерешительно отвечаетъ она, тогда какъ глаза ея невольно заглядываютъ черезъ его плечо въ комнату, где стоить хорошiй письменный столъ, весело пылаетъ огонь въ камине, и раскрыты книги, говорящiя о мирныхъ, научныхъ занятiяхъ.

- Не пилъ? - небрежно говорить онъ, пораженный этимъ неожиданнымъ доказательствомъ ея заботливости о немъ. - Да, действительно, но это ровно ничего не значитъ.

Джильяна живее прежняго чувствуетъ всю неловкость своей выходки и молчитъ въ смущенiи.

- Ошибаетесь. Миссъ Бернетъ спитъ. Я пришла по собственному побужденью.

- Право! - сказалъ онъ все съ темъ же вежливо-выжидательнымъ выраженiемъ.

- Я пришла сказать, что не намерена... не желаю лишать васъ всякихъ житейскихъ удобствъ.

- Уверяю васъ, что вы ни въ чемъ подобномъ не повинны.

- Невозможно, вы сами поймете, что для меня невыносима мысль, что я изгоняю васъ изъ собственной гостиной.

- Это для меня не лишенiе. Мне здесь прекрасно.

- Мне казалось, - говоритъ Джильяна слегка обиженнымъ тономъ, - что прежде, до моего прiезда, вы всегда проводили время на верху.

Онъ едва заметно пожимаетъ плечами.

- Это просто потому, что сестра не любитъ сидеть одна.

Минутная пауза.

- Во всякомъ случае, - съ усилiемъ продолжаетъ Джильяна, пытаясь впасть въ прежнiй, самоуверенный тонъ, отъ котораго она отвыкла за последнее время, - во всякомъ случае, лучше было высказаться. Чтобъ упростить вопросъ, я теперь буду проводить вечера въ своей комнате.

- Я долженъ просить васъ ничего подобнаго не делать... Зачемъ вы непременно хотите возобновить нашъ старый споръ? Разве мы не условились, что, съ целью облегчить по возможности ваше невозможное положенiе, будемъ тщательно избегать всякихъ лишнихъ встречъ. Зачемъ же, ради самого неба, теперь, когда двухъ дней еще не прошло, намъ изменять порядокъ, который одинъ только и мыслимъ при настоящихъ обстоятельствахъ?

Она упрямо качаетъ головой и говоритъ кротко, но решительно.

- Несправедливо думать, что человекъ, разъ сделавшiй вамъ зло, вынужденъ сделать его вамъ и въ другой. Неужели тому, что мое общество было, къ несчастью, навязано вамъ обстоятельствами, я вынуждена сознавать, что нарушаю порядокъ вашей ежедневной жизни?

- Ничего подобнаго нетъ, - обрываетъ онъ ее. - Позвольте повторить вамъ сказанное въ начале разговора: "мне здесь прекрасно".

- Въ такомъ случае, мне остается только извиниться, что напрасно задержала васъ, - говорить она съ легкимъ поклономъ, поворачивается и уходитъ быстрыми шагами.

Въ гостиной все по старому. Джильяна становится у камина и прислоняется лбомъ къ мраморной доске его; она не меняетъ своей позы, когда, спустя несколько времени, отворилась дверь. Верно, лакей пришелъ убирать со стола. Только при звукахъ голоса миссъ Бернетъ, Джильяна поднимаетъ голову.

- А! вотъ и вы, - ехидствуетъ старая дева. - Я знала, что рано или поздно мы вынудимъ васъ голодомъ придти къ намъ.

- И были правы, - спокойно отвечаетъ ея брать.

Джильяна съ удивленiемъ взглядываетъ черезъ плечо на опекуна, а онъ спокойно раскладываетъ на столе книги, принесенныя изъ кабинета. Черезъ несколько минутъ она, безъ шума, отходитъ отъ камина и, взявъ свой брошенный романъ, спокойно усаживается неподалеку отъ него. Онъ не поднимаетъ глазъ. Легче было бы заговорить, еслибъ она могла встретиться съ нимъ взглядомъ; какъ бы то ни было она решается.

- Благодарю васъ, - говоритъ она тихимъ, робкимъ голосомъ. - Я вамъ очень благодарна.

Онъ отвечаетъ только легкимъ наклоненiемъ головы. У нея не хватаетъ более мужества нарушить такое упорное молчанiе.

* * *

Холодно и скучно тянется жизнь Джильяны Латимеръ, резкiй контрастъ представляетъ она съ ея прежней деятельной жизнью въ доме дяди. Здесь никто не спрашиваетъ ея совета, слуги не ждутъ отъ нея приказанiй, - все шло бы по заведенному порядку и безъ нея. Роль ея въ этомъ доме чисто пассивная. Жаловаться ей, собственно говоря, не на что. Ея роскошная маленькая гостиная, ярко освещенная и хорошо отопленная постоянно, какъ будто ожидаетъ посетителей. Собственный экипажъ всегда стоитъ у подъезда. Бывать она можетъ где хочетъ, у себя принимать кого пожелаетъ, стесненiй никакихъ, но тоска такъ и гложетъ ее. Отношенiя къ опекуну остаются прежнiя, а между темъ случаи даютъ ей возможность убедиться, что и этотъ медведь, при случае, можетъ быть любезенъ. Девицы Тарлтонъ являются съ визитомъ въ Джильяне, по просьбе миссъ Бернетъ остаются завтракать, знакомятся съ докторомъ, который относится къ нимъ чрезвычайно любезно, особенно къ старшей, живой и светской девушке. Въ теченiе всего завтрака, они усердно поддерживаютъ легкiй, но не лишенный остроумiя разговоръ, и такъ имъ увлекаются, что Софья забываетъ доесть желе, а Бернетъ не слышитъ, что часы пробили половину перваго. Только замечанiе сестры, что онъ опоздаетъ въ больницу, заставляетъ его, наконецъ, скрепя сердце, оторваться отъ прiятнаго общества веселой миссъ, которая, въ свою очередь, отъ него въ восхищенiи.

- Да вы смеялись надъ нами, - говоритъ она Джильяне, - онъ истый джентльменъ - Разве я когда-нибудь говорила, что онъ не джентльменъ? - восклицаетъ она.

Между темъ, Бернетъ, со дня того достопамятнаго разговора на пороге кабинета, проводитъ все вечера въ гостиной, что, впрочемъ, насколько ихъ не оживляетъ, такъ какъ онъ ни на минуту не отрывается отъ книги. Вотъ, одинъ изъ многихъ такихъ вечеровъ. Докторъ прилежно читаетъ у стола, Джильяна, сидя противъ него, перебираетъ груду брошюръ. Видъ ея оживленнее обыкновеннаго. Миссъ Бернетъ, къ удивленью присутствующихъ, не спитъ. Въ половине десятаго она встаетъ и направляется къ двери. Тщетно братъ и гостья убеждаютъ ее посидеть съ часокъ, старая эгоистка остается непреклонной. Съ минуту, Джильяна стоитъ въ нерешимости, не зная уходить ли ей, или оставаться. Наконецъ, возвращается на прежнее место: не ложиться же въ такую рань. Несколько минутъ длится молчанiе, не нарушаемое даже храпеньемъ, этимъ постояннымъ занятiемъ миссъ Бернетъ, когда она бодрствуетъ. Казалось все идетъ попрежнему, но по сознанiю обоихъ немыхъ актеровъ этой сцены положенiе радикально изменилось, съ исчезновенiемъ полусонной дуэньи. Чувствуется какая-то неловкость. Къ довершенью всего, докторъ поймалъ пристальный взглядъ Джильяны, устремленный на него, и въ свою очередь вопросительно посмотрелъ на нее.

- Извините, - говоритъ она не безъ смущенiя, - но я задавала себе вопросъ, отчего вы тогда заткнули себе уши?

- Какъ? - говоритъ онъ испуганнымъ голосомъ. - Вы это заметили? А какъ вы думаете: "она" тоже заметила? - прибавилъ онъ, слегка кивая на стулъ, который за несколько минутъ занимала сестра его.

- Не думаю, - отвечаетъ Джильяна.

- Она все время смотрела въ огонь. Впрочемъ, это было излишнею предосторожностью: разговоръ нашъ не помешалъ бы вамъ; мы почти целый часъ не говорили ни слова.

- Вы ошибаетесь! - восклицаетъ докторъ. - Это нисколько къ вамъ не относилось, какъ могли вы вообразить что-нибудь подобное? Чемъ больше вы говорите, темъ мне прiятнее. Дело въ томъ, что у бедной сестры моей привычка... храпеть; стыдно сказать, но звукъ этотъ страшно меня волнуетъ, если я читаю что-нибудь, требующее мало-мальски напряженнаго вниманiя. Я не въ силахъ сосредоточиться, все прислушиваюсь и жду повторенiя.

- Неужели? - прерываетъ его Джильяна. Какъ я рада! То же бываетъ и со мной.

Оба тихо смеются.

- Право? - оживленно откликается Бернетъ. Но вдругъ въ немъ происходитъ обычная перемена. Онъ отодвигаетъ свой стулъ дальше, точно будто холодный ветеръ ворвался въ комнату.

- Я долженъ васъ благодарить, - заговорилъ онъ прежнимъ тономъ, - за то, что вы обратили мое вниманiе на глупую привычку, следуетъ попытаться отделаться отъ нея.

Джильяна не отвечаетъ, она совсемъ растерялась отъ этого резкаго перехода въ прежнiй тонъ.

- Вы чемъ-то заняты, - говоритъ онъ, очевидно желая поддержать разговоръ, и указываетъ глазами на брошюры.

- Это изданiя общества трезвости, - отвечаетъ Джильяна, передавая ему несколько штукъ черезъ столъ. - Не знаю, сочувствуете ли вы этому движенiю?

Онъ пересматриваетъ заглавiя.

Легкая улыбка заиграла на ея свежихъ губахъ.

- Нетъ, - отвечаетъ она, - я просматриваю ихъ, чтобъ выбрать самыя подходящiя для чтенiя вслухъ.

- Вслухъ! Кому?

- Мне это дело привычное, я довольно имъ занималась,!

Докторъ продолжаетъ смотреть на нее въ совершенномъ недоуменiи.

- Я всегда, - начале она въ несколько дидактическомъ тоне, - считала это движенiе первенствующимъ движенiемъ нашего века, и содействовать развитiю его, по мере силъ, составляетъ долгъ каждаго. Я твердо решилась всеми силами служить этому делу въ Марло. У насъ была чайная, которая открывалась по базарнымъ днямъ, чтобъ отвлекать фермеровъ отъ кабаковъ; мы съ кузинами всегда лично наблюдали за порядкомъ, а у меня по воскресеньямъ еще бывали вечернiя занятiя съ отъявленными пьяницами. Отъ пятнадцати до двадцати молодыхъ людей посещали мой классъ; занималась я съ ними въ теченiе всехъ зимнихъ месяцевъ, и за все это время ни одинъ не напился. Теперь, я думаю, все они пошли опять по старой дороге.

Бернетъ внимательно выслушалъ эту длинную тираду, а по окончанiи ея лицо его по прежнему выразило недоуменiе.

- Но зачемъ же "теперь"? - спрашиваетъ онъ; - теперь у васъ нетъ класса для пьяницъ?

- Въ настоящую минуту нетъ, но будетъ. Черезъ посредство прiятельницы я наняла комнату въ Пай-Стритъ, где по воскресеньямъ, въ восемь часовъ вечера, у меня будутъ такiе же классы для молодыхъ людей, какiе бывали дома. Трое отъявленныхъ пьяницъ обещали намъ посещать ихъ; конечно, это только ядро, начало, но это несомненно будетъ иметь благодетельныя последствiя.

- Пай-Стритъ... отъявленныя пьяницы... восемь часовъ, - повторяетъ онъ, съ удивленiемъ. - Да вы просто бредите?

- Брежу! - повторяетъ она обиженнымъ тономъ; - да разве возможно, чтобъ вы не сочувствовали такому делу?

- Возможно ли, - горячо возражаетъ онъ, - чтобъ вы настолько не знали света, и могли воображать, что я позволю вамъ такъ поздно оставаться среди этихъ животныхъ?

Она кусаетъ губы и слегка бледнеетъ.

- Такъ вы хотите сказать, - говоритъ она натянутымъ и надменнымъ тономъ, - что намерены мне противодействовать?

- Безъ всякаго сомненiя. Это мой прямой долгъ.

- А мне казалось бы, - продолжаетъ она, - что когда дело идетъ о существенной пользе нашихъ собратiй, то не следуетъ позволять чисто личнымъ соображенiямъ усложнять вопросъ; впрочемъ, даже съ вашей точки зренiя, я думаю, что вы напрасно тревожитесь. Моя прiятельница работала въ этой самой местности много летъ, не встретивъ ни одного изъ неудобствъ, которыхъ вы такъ напрасно опасаетесь для меня.

Онъ слегка приподнимаетъ брови.

- Право! А можно узнать: эта дама, приблизительно, вашихъ летъ вашей наружности?

- Нетъ, ей пятьдесятъ летъ, и у нея небольшой горбъ, но дело не въ томъ.

Ноздри ея вздрагиваютъ.

- Я воображала, - продолжаетъ она, - что такой человекъ, какъ вы, который долженъ знать цену работы, могъ бы догадаться, какимъ тяжкимъ бременемъ должна быть вынужденная праздность, которую вы такъ небрежно налагаете на меня.

Онъ по прежнему сидитъ у стола, подперевъ темноволосую голову рукой и внимательно глядя на нее довольно спокойными глазами.

- Вы несправедливы во мне, - продолжаетъ она дрожащимъ голосомъ, - вы всегда недоверчиво смотрели, когда я намекала на свою прежнюю полезность; но неужели даже вы не поймете, что должна чувствовать женщина съ головой, здоровыми руками и сердцемъ, жаждущимъ добра, когда ее держатъ въ вынужденной праздности, въ теченiе целыхъ шести месяцевъ, и при каждомъ усилiи съ ея стороны вырваться изъ узъ бездействiя, ихъ снова, съ насмешливой улыбкой, налагаютъ на нее.

- Неужели классы для пьяницъ представляютъ единственно возможный выходъ для васъ?

- Я думала, - надменно замечаетъ она, - что въ мои годы я имею право избрать ту сферу деятельности, какая мне понравится. Вы когда-то сказали мне, что контроль вашъ надъ моими действiями, вероятно, будетъ чисто номинальный. Теперь я вижу, сколько правды было въ этихъ словахъ.

- Я вынужденъ, въ силу власти, которую, какъ вамъ известно, неохотно принялъ надъ вами, помешать вамъ стать въ условiя, для которыхъ вы, по своему возрасту, положенiю я по своей внешности, совершенно непригодны.

- Желала бы я знать, существуетъ ли дело, для котораго вы не считаете меня непригодной,

- До перваго августа, - твердо ответилъ онъ; - оба встали другъ противъ друга; - ответственность лежитъ на мне; второго числа вы можете, какъ говорите, избрать сферу деятельности; могу васъ уверить, что тогда вамъ нечего будетъ опасаться вмешательства съ моей стороны.

Съ этими словами онъ зажегъ ей свечку и, подавая ее съ холодно-вежливымъ поклономъ, темъ самымъ прекратилъ споръ.

Джильяна провела непрiятную ночь. Самолюбiе ея было уязвлено при мысли, что ея воля, которой, до настоящей минуты, все покорялось, встретила такой энергическiй отпоръ со стороны другой, еще более сильной. Единственнымъ утешенiемъ служитъ ей мысль, что опекунъ ея, при всехъ своихъ добрыхъ качествахъ, человекъ съ узкими взглядами, неспособный сочувствовать ея высоко-филантропическимъ задачамъ. Каково же ея изумленiе, когда изъ безсвязной болтовни старой миссъ она узнала, потомъ, что братъ ея - самъ членъ общества трезвости, принципы котораго усердно пропагандируетъ всюду, куда только забрасываетъ его судьба.

Между темъ, настаетъ весна, довольно поздняя. Джильяне уже казалось, что почки на деревьяхъ никогда не развернутся, и резкiй восточный ветеръ никогда не перестанетъ дуть, - она ошибалась. Теперь воздухъ теплый, мягкiй, сирень въ цвету, везде спущенныя жалузи, въ парке множество блестящихъ экипажей, у дверей большихъ магазиновъ целыя шеренги скучающихъ лакеевъ. Сезонъ въ полномъ разгаре. Джильяна, хотя она и не думала выезжать, получаетъ множество приглашенiй. Весть о полученномъ ею крупномъ наследстве быстро разнеслась среди знакомыхъ; результаты обыкновенные: матушки ей умильно улыбаются, девицы съ ней нежнее прежняго, одни только молодые люди почти не изменили своего обращенiя, хотя и ихъ любезность какъ-будто возрасла. Джильяна теперь почти не имеетъ свободной минуты, и не одинъ вихрь удовольствiй тому причиной. Бернетъ, наконецъ, нашелъ ей дело, и дело настоящее. Во время своихъ ежедневныхъ, даровыхъ консультацiй отъ девяти до десяти часовъ онъ видитъ во-очiю самую вопiющую бедность и предлагаетъ Джильяне заняться возможнымъ облегченiемъ положенiя его несчастныхъ пацiентовъ. Она радостно соглашается. Но это не все. Съ каждой почтой она получаетъ массу писемъ отъ представителей различныхъ благотворительныхъ учрежденiй; при ея доброте и совершенномъ незнанiи цены деньгамъ она готова была бы отозваться на каждый изъ этихъ призывовъ, еслибъ Бернетъ не руководилъ ею и часто не налагалъ своего veto на ея затеи. Приговорамъ его теперь она слепо подчиняется. Если онъ ей полезенъ, то и она, въ свою очередь, не безполезна ему. Она возитъ цветы больнымъ въ его палату, помогаетъ ему въ устройстве Шекспировскихъ чтенiй для выздоравливающихъ, всегда ласково беседуетъ съ студентами, о которыхъ онъ такъ печется и которыхъ такъ часто приглашаетъ къ себе обедать, словомъ - она, какъ онъ самъ однажды выразился, "его правая рука".

Но темъ не менее у Джильяны съ опекуномъ по прежнему происходятъ стычки, поводомъ къ которымъ всего чаще служитъ стремленiе молодой особы къ эксцентрическимъ выходкамъ; ей ничего не стоитъ во время своихъ благотворительныхъ прогулокъ по городу сесть въ омнибусъ, проехаться на дешевомъ пароходике, добровольно подвергаться, въ простоте сердечной, непрiятностямъ и опасностямъ, тогда какъ Бернетъ, более ея искушенный опытомъ житейскимъ, всеми силами старается заставятъ ее подчиниться принятымъ въ свете обычаямъ. Отсюда - столкновенiя. Впрочемъ, не изъ-за однехъ эксцентричностей молодой девушки возникаютъ они. Въ теченiе настоящаго сезона м-ссъ Латимеръ было сделано несколько предложенiй, на которыя она отвечала отказомъ; особенно надоедаетъ ей своими непрошенными воздыханiями некiй вечно-ноющiй поэтъ-живописецъ, мистеръ Чаллонеръ, картины котораго такъ же плохи, какъ стихотворенiя его безцветны. Все эти катастрофы Бернетъ приписываетъ ей одной, и она, въ глубине души, съ прискорбiемъ сознаетъ, что суровый опекунъ считаетъ ее кокеткой.

Открытiе это стоило ей горькихъ слезъ. Часто, въ ночной тиши, допытываетъ она себя: не руководилась ли она желанiемъ заставить другихъ испытать муки отвергнутой любви, - муки, ей знакомыя. Джильяну настигла Немезида. Она сложила свое гордое сердце къ ногамъ человека, къ которому, какихъ нибудь пять месяцевъ тому назадъ, относилась съ полнымъ презренiемъ. Она изучила его хорошiя качества, а слабости его знаетъ лучше своихъ собственныхъ. Ежедневно была она свидетельницей его энергiи, его разумной, великодушной любви къ людямъ, терпенiя, съ какимъ онъ относился ко всемъ чудачествамъ, фантазiямъ и несноснымъ привычкамъ своей далеко не симпатичной сестры, въ особенности же къ ея своеобразной благотворительности, благодаря которой вокругъ нея постоянно толпится целая армiя обманщиковъ.

Джильяне въ этотъ перiодъ ея жизни суждено было изведать и муки ревности; такъ, на большомъ литературно-музыкальномъ вечере у Тарльтоновъ она все время следитъ за оживленнымъ разговоромъ Бернета съ Софьей, и, узнавъ отъ последней, что докторъ обещалъ ей завтра показать свою больницу во всехъ подробностяхъ, такъ какъ она этимъ деломъ очень интересуется, тутъ же, въ виде мести, принимаетъ приглашенiе Чаллонера, только-что тщетно ее умолявшаго посетить его студiю, куда обещали прибыть старушка мистриссъ Тарльтонъ съ младшей дочерью.

- Такъ решено, - говоритъ Джильяна своему поклоннику, - завтра, въ пять часовъ.

На следующее утро девицы Тарльтонъ являются завтракать къ Бернетамъ; по окончанiи трапезы, докторъ съ Софьей отправляются въ больницу, а Анна Тарльтонъ - домой за матерью, чтобъ ехать въ студiю Чаллонера, куда, къ назначенному часу, должна прiехать и Джнльяна. Къ величайшей досаде последней, она не находитъ въ мастерской никого, кроме хозяина, который усердно показываетъ ей свои редкости и въ особенности хвастаетъ картинами, на которыхъ, въ различныхъ позахъ, изображена все; одна и та же женщина съ зеленовато-бледнымъ лицомъ. Эти уроды носятъ имена всехъ богинь и красавицъ Грецiи. Къ положительному ужасу Джильяны, владелецъ всехъ этихъ сокровищъ, среди какой-то патетической тирада, опускается передъ нею на колени, и въ эту самую минуту въ дверяхъ показывается Бернетъ, ошибкой попавшiй въ одну студiю, вместо другой. Онъ совершенно пораженъ при виде этой картины. Джильяна выражаетъ намеренiе сейчасъ же вернуться домой, Бернетъ молча сажаетъ ее въ экипажъ, едетъ за ней, и у нихъ происходитъ бурное объясненiе, такое бурное, что его положительно можно назвать ссорой. Онъ обвиняетъ ее въ полнейшемъ неуменiи держать себя; она отвечаетъ резко, почти дерзко, словомъ - струны натянуты до последней возможности.

Анна Тарльтонъ, явившаяся на следующее утро съ извиненiями и объясненiями къ Джидьяне, застаетъ ее лежащей на кушетке въ гостиной, она совсемъ больна, совершенно на себя непохожа. Посетительница своей болтовней о сестре и Бернете приводитъ ее еще въ худшее настроенiе. Сегодня день, въ который Джильяна обыкновенно посещаетъ больницу; никогда не отправлялась она туда съ большей неохотой, темъ не менее ехать надо, и она садится въ коляску, наполненную цветами для больныхъ. Всю дорогу она сидитъ откинувшись на подушки коляски, съ тоской и досадой глядя передъ собой. Только когда темная масса больницы возстаетъ передъ ней, начинаетъ она пробуждаться изъ апатiи.

А между темъ, когда, минуты две спустя, она проходить по длиннымъ палатамъ, въ высокiя окна которыхъ свободно врывается майскiй ветерокъ, съ руками полными розъ, въ дружескомъ разговоре съ одной изъ старшихъ сестеръ милосердiя, - никто бы не сказалъ, чтобъ душа, обитающая въ этомъ цветущемъ теле, могла сильно страдать.

лежатъ они. Не слышно ни плача, ни стоновъ, хотя тутъ есть и неизлечимыя. Одинъ мальчикъ, правда, лежитъ на спине, съ полузакрытыми глазами, тяжело дыша. Ему только шесть летъ. Родители отдали его акробатамъ, которые всячески ломали и коверкали его бедное тельце, пока болезнь и близость милосердой смерти не освободили его отъ нихъ.

Одна девочка сидитъ въ постели въ какомъ-то панцыре изъ гипса. Она превеселенькая, а между темъ дело ея плохо - искривленiе спинного хребта.

У другой малютки недавно отрезали ногу. Она уставилась круглыми глазами на незнакомку, позабывъ на минуту и о маргариткахъ, которыми усеяно ея одеяло. У ближайшей отъ нея кроватки Джильяна видитъ какого-то мужчину, стоящаго къ ней спиной. Это Бернетъ. Но темъ онъ занятъ? онъ не щупаетъ пульса, не предлагаетъ вопросовъ. Онъ старается разставить нетвердыхъ на ноги обитателей игрушечнаго Ноева ковчега. Даже заметивъ посетительницъ, онъ не оставляетъ своего занятiя. Можетъ быть, онъ радъ случаю несколько скрыть свое лицо. Они не видались со вчерашней ссоры.

Сестру позвали, а миссъ Латимеръ стоитъ молча въ нерешимости у кроватки, следя за его эволюцiями, въ которыхъ, сама по немногу начинаетъ принимать сильное участiе. Вскоре онъ поднимаетъ на нее глаза съ довольно смущенной улыбкой и говоритъ:

- Симъ стоитъ, Хамъ стоить, а Афетъ стоять не хочетъ.

Съ этими словами онъ выпрямляется и становится возле нея, держа Афета въ одной руке и гiену въ другой. Улыбка сочувствiя освещаетъ все лицо ея точно лучъ солнца.

- Я заставлю ихъ всехъ стоять, - решительно восклицаетъ она, опускаясь на колени, - не только ихъ, но и ихъ женъ, и всехъ животныхъ.

Оба молчатъ, пока дело не доведено до конца. Когда же все животныя, какъ чистыя такъ и нечистыя, установились по парно по одеялу, она поднимаетъ на него сiяющiй взоръ и, протягивая ему руку, спрашиваетъ:

- Мы друзья?

- Это отъ васъ зависитъ, - отвечаетъ онъ не безъ волненiя.

Она молчитъ съ минуту, еще не вставая съ коленъ, любуясь солнечными лучами, целые снопы которыхъ врываются въ высокiя окна.

- Хотелось-бы мне, чтобъ мы не ссорились такъ часто, говоритъ она очень мягко; - непрiятно ссориться.

- Но прiятно мириться, отвечаетъ онъ такимъ тономъ, будто слова эти вырвались у него помимо его воли.

Она не отвечаетъ, но остается въ прежней позе, продолжая смотреть на солнечный лучъ; внезапная радость вызываетъ слезы на ея глазахъ. Когда она оглядывается, - онъ уже исчезъ.

Настаетъ 1 августа - день рожденiя Джильяны, ей исполнился двадцать-одинъ годъ, отныне она полновластная владелица всего своего состоянiя; когда-то ей казалось, что день этотъ будетъ счастливейшимъ днемъ ея жизни, теперь-же, когда онъ насталъ, она ровно никакого ликованiя не чувствуетъ. Сидя у окна своей комнаты, въ пенуаре и съ распущенными по плечамъ волосами, она перебираетъ въ памяти событiя последняго месяца, мысленно отделяя пшеницу отъ плевелъ. Плевелы преобладаютъ. Теперь она уже более себя не обманываетъ, знаетъ, чемъ одна минута отличается для нея отъ другой. Бывали минуты, когда душа его словно раскрывалась передъ нею, когда полная гармонiя царствовала между ними, но это были буквально минуты. Оне сменялись усиленной холодностью. Ко всемъ ея мученiямъ присоединялась ревность: толки и гаданiя младшей миссъ Тарльтонъ о томъ, согласится или нетъ отецъ на бракъ сестры ея съ молодымъ докторомъ - составляли для бедной Джильяни адскую муку, которую она должна была выносить съ улыбкой. Черезъ несколько минутъ она пойдетъ прощаться съ опекуномъ; до родного Марло неблизкiй путь, выехать придется пораньше. Въ половине девятаго она стучится въ дверь кабинета; Бернетъ встречаетъ ее дружелюбнее, чемъ она ожидала, въ его поздравленiяхъ по случаю дня ея рожденiя звучитъ задушевная нота, что едва не лишаетъ бедняжку последняго мужества. Передъ нимъ стоитъ уже не та Джильяна, которую онъ такъ холодно приветствовалъ подъ своей кровлей пять месяцевъ тому назадъ. Следовъ слезъ не заметно, но съ ея нежныхъ щекъ совершенно исчезъ прежнiй яркiй румянецъ.

Она сегодня далеко не такъ хороша какъ обыкновенно, хотя одета также тщательно. После первыхъ приветствiй Бернетъ тотчасъ впадаетъ въ чисто-деловой тонъ, сдаетъ ей съ рукъ на руки ея денежныя бумаги, все ея акцiи, закладныя и пр. Она спокойно и толково выслушиваетъ его объясненiя. Деловая часть беседы кончена, бывшимъ врагамъ больше ничего не остается какъ только проститься.

- Я не должна уехать, - говоритъ она опираясь о столъ дрожащей рукою, - не поблагодаривъ васъ за исполненiе тяжелой задачи, которую вы съ такой добросовестностью на себя приняли, не попросивъ у васъ прощенiя за безпокойство, какое мое присутствiе и... и... мое упрямство и моя... неразсудительность... и мой несчастный характеръ причиняли вамъ.

Начала она довольно бойко, хотя съ некоторымъ усилiемъ; но къ концу рыданья, съ которыми она тщетно борется, почти заглушаютъ ея речь. Можетъ быть, и ему въ эту минуту говоритъ не легко, такъ какъ онъ отвечаетъ ей однимъ жестомъ отрицанiя.

- Знаю, - продолжаетъ она нетвердымъ голосомъ, - что мои недостатки именно те, которые вамъ всего антипатичнее, часто выводила я васъ изъ терпенiя. Радуюсь за васъ, что все это теперь кончено.

- Порадуйтесь также за себя, - тихо отвечаетъ онъ, - по-моему есть чему.

- За себя я не рада, - отвечаетъ она почти неслышно.

Съ минуту онъ смотритъ на нее какимъ-то страннымъ взглядомъ и делаетъ движенiе человека, готоваго раскрыть свои объятiя; лицо его очень бледно, все черты выражаютъ страданiе. Но прежде чемъ она успела проверить это минутное впечатленiе, онъ повернулся къ ней спиной и молча сталъ смотреть въ окно.

- Теперь, когда я уезжаю, - продолжаетъ она, - у меня въ вамъ небольшая просьба; можетъ быть, вы и не знаете, что вы никогда не протягивали мне руки. Можетъ быть, это былъ случай, даже еслибъ это было преднамеренно, я не имею права сердиться; но теперь, когда... я... уезжаю... навсегда... теперь, когда насталъ конецъ нашимъ несчастнымъ отношенiямъ, я была бы рада, еслибъ вы могли заставить себя датъ мне это доказательство прощенiя и... и расположенiя.

Значенiе последней фразы онъ долженъ былъ угадать; неудержимыя слезы настолько заглушаютъ ее, что почти ничего не слышно. Онъ медленно, повидимому съ крайней неохотой, поворачивается въ ней лицомъ. Она по прежнему стоитъ у стола, только теперь слезы неудержимо текутъ по ея щекамъ, губы дрожатъ, и она робко протягиваетъ ему руку. Онъ беретъ эту руку обеими руками и, посмотревъ ей съ минуту въ глаза страстнымъ взглядомъ, наклоняетъ голову и почтительно целуетъ эту хорошенькую ручку.

- Да благословитъ васъ Богъ, дорогая, - говоритъ онъ прерывающимся голосомъ.

Прощанiе съ миссъ Бернетъ взяло очень мало времени, благодаря значительному хладнокровiю этой почтенной особы и крикамъ попугая, который почти задался мыслью по возможности сократить эту церемонiю. Джильяна садится не въ тотъ вагонъ, въ которомъ помещается ея горничная, - присутствiе этой почтительной шпiонки, въ ея настоящемъ настроенiи, для нея просто невыносимо. Воспоминанiя, слезы, думы не даютъ путешественице скучать дорогой, а когда поездъ наконецъ подходитъ къ знакомой станцiи, изъ вагона выходитъ прежняя, спокойная, самоуверенная, улыбающаяся Джильяна. Черезъ какихъ-нибудь полчаса она снова приметъ бразды домашняго правленiя, войдетъ въ свою старую роль ангела-хранителя. Она окидываетъ глазами платформу, стараясь поскорей увидать кого-нибудь изъ своихъ, никого не видно; правда, какая-то нарядная и очень развязная молодая особа расхаживаетъ взадъ и впередъ передъ вокаломъ, но до нея Джильяне нетъ никакого дела; темъ не менее, такъ какъ никто изъ ея домашнихъ не явился, она съ горя начинаетъ всматриваться въ незнакомку и, въ величайшему своему изумленью, узнаетъ въ ней свою старшую кузину Дженъ, которую оставила въ коротенькомъ платье, съ распущенной косой, а застаетъ въ модномъ туалете совершенно несоответствующемъ ея шестнадцати годамъ. Дженъ за последнiе шесть месяцевъ выросла, возмужала, смотритъ совсемъ взрослой.

- Что за шляпа! - почти въ первую минуту свиданiя восклицаетъ Джильяна.

- Очень жаль, что тебе не нравится, - бойко отвечаетъ оперившаяся миссъ, - всемъ не угодишь.

- А дядя не прiехалъ меня встретить?

- Онъ было завелъ объ этомъ речь, да я убедила его остаться дома. Онъ, какъ тебе известно, плохо владеетъ собой, пожалуй разыгралъ бы еще патетическую сцену на станцiи.

Джильяна ищетъ глазами свой шарабанъ, запряженный парою гнедыхъ пони, который просила дядю выслать ей на станцiю и не видитъ его; вместо ея любимаго экипажа ей преграждаетъ дорогу другой очень элегантный, запряженный парой пегихъ, въ нарядной сбруе, украшенной въ изобилiи медными бляхами, съ бубенчиками на шее, съ рогами надъ ушами.

- Ничего не понимаю, - говорить миссъ Латимеръ. - Куда девались мои пони?

- Они проданы, - отвечаетъ Джэнъ, - надеюсь, что это тебе все равно. Они были такiе старые, что ими править было скучно. Вместо нихъ я убедила папе купить мне эти.

- Они у тебя прыгаютъ черезъ обручи? - саркастически вопрошаетъ Джильяна.

Джэнъ оставляетъ вопросъ этотъ безъ ответа.

- Надеюсь, что ты позволишь мне сесть первой, - говоритъ она, ставя ногу на подножку, - такъ какъ я правлю.

- Да ты умеешь править?

- Я-то! - вотъ разсмешила.

Сели, поехали. Джильяне кажется, что все это происходитъ во сне, она не можетъ опомниться, со страхомъ посматриваетъ она на ландшафтъ, неужели и онъ изменился? неужели холмы превратились въ высокiя горы, а зеленые луга въ опаленныя солнцемъ пустыни? Нетъ, природа все та же, созерцанiе ея красотъ несколько успокоиваетъ взволнованную Джильяну, и она заговариваетъ съ кузиной въ более примирительномъ тоне.

- Право? - небрежно отзывается Джэнъ. - Вероятно. Въ шесть месяцевъ во многомъ успеешь.

- Очень рада это слышать. Ты такiе же успехи сделала и въ наукахъ?

- Въ наукахъ? - презрительно повторяетъ Джэнъ; - неужели ты воображаешь, что у меня на это есть время? Когда мне пришлось тебя заменить, я, понятно, должна была совершенно посвятить себя папа. Среди заботъ о немъ, о доме, я, право, не имею ни минуты свободной. - Все это говорится съ такой важностью, что еслибъ не досада, Джильяна готова была бы расхохотаться. Все это, почти въ техъ же словахъ, говорила она сама во время оно, но какая разница?

- А Эмилiя? - продолжаетъ она разспрашивать. - Воспитанiе ея также кончено?

- Я уговариваю папа отдать Эмилiю въ пансiонъ. Ей это было бы очень полезно, а мне, право, надоело возиться съ гувернантками. - Среди этихъ разговоровъ оне доехали до дому, у дверей котораго ихъ ожидаетъ старикъ Марло. Джильяна бросается ему на шею, онъ съ нею ласковъ по старому, но нетъ-нетъ и оглянется на дочь.

- Пойду къ себе, - говоритъ Джильяна после первыхъ приветствiй, - хочется отдохнуть.

- Не показать ли тебе дорогу, - вызывается Джэнъ, - быстро следуя за нею, - твою бывшую комнату занимаю я, папа желалъ, чтобъ я была поближе къ нему.

- И меня выгнали изъ моей комнаты!

- Очень жаль, если тебе это непрiятно, но я не могла не исполнить желанiя папа.

Съ каждымъ шагомъ въ этомъ доме, где она еще такъ недавно была полной хозяйкой, Джильяна убеждается, что прошлаго не воротишь. За обедомъ Джэнъ занимаетъ ея прежнее место, за утреннимъ чаемъ возседаетъ за самоваромъ. Некоторое утешенiе доставляетъ Джильяне радость Эмилiи и Дика при свиданiи съ нею, но въ своемъ маленькомъ кузене, своемъ любимце, она находитъ большую перемену, - лексиконъ его обогатился равными выраженiями, о которыхъ онъ не имелъ понятiя; онъ сталъ менее послушенъ, прiобрелъ несколько несовсемъ хорошихъ привычекъ, словомъ, изменился къ худшему. Джильяной овладеваетъ сильное желанiе взглянуть на свои излюбленныя благотворительныя учрежденiя, на школу для малолетнихъ, на знаменитую чайную. Она, въ первое утро после своего возвращенiя домой, надеваетъ шляпу, беретъ зонтикъ и идетъ пройдтись по деревне; здесь ее ожидаетъ рядъ новыхъ разочарованiй. И школа, и чайная закрыты по распоряженiю миссъ Марло. Джильяна возвращается вне себя и, встретивъ дядю въ саду, заводитъ съ нимъ серьёзный разговоръ, убеждаетъ его отдать Джэнъ въ пансiонъ, не позволять ей корчить изъ себя взрослую. Какъ и следовало ожидать, сквайръ заступается за дочь, уверяя, что она уже не маленькая и отлично управляется со всеми хозяйственными делами. Джильяна вынуждена признать, что роль ея въ этомъ доме кончена. У нея съ Джэнъ происходитъ еще несколько стачекъ, изъ которыхъ она выходитъ побежденной. Съ каждымъ днемъ убеждается она, что все ея любимые коньки - ея общества для снабженiя бедныхъ обувью, одеждой, каменнымъ углемъ и пр. - или рушились, или близки въ уничтоженiю. Точно чья-то враждебная рука задалась задачей стереть всякiе следы ея трудовъ и заботъ на пользу общую. Иногда ей кажется, что она пробыла вдали отъ своего родного угла не шесть месяцевъ, а шесть летъ. Какъ бы то ни было, а приходится покориться неизбежному, жить на положенiи гостьи въ доме, въ которомъ была полной хозяйкой, такъ какъ очевидно что настоящая повелительница и не думаетъ объ отреченiи, а отецъ ея, по безхарактерности, самъ того не замечая и даже не желая, действуетъ совершенно въ ея духе. Каждый вечеръ Джильяна, опуская голову на подушку, задаетъ себе вопросъ:

- Зачемъ я еще здесь?

Она не принимаетъ никакого решенiя просто потому, что голова у нея идетъ кругомъ. Во всехъ ея планахъ все всегда вертелось на Марло, этомъ центре ея будущей деятельности. Теперь приходится все перестраивать за-ново. На что же ей решиться? Путешествовать? Но съ кемъ? зачемъ? Завести свое хозяйство, зажить своимъ домомъ? Но она слишкомъ молода, чтобъ жить одной, а поселиться вдвоемъ съ какой-нибудь наскоро-прiисканной компаньонкой ей, привыкшей жить въ семье, положительно не подъ силу.

Даже ея состоянiе - для нея тяжелое и мучительное бремя. Сильно желая сделать изъ него наивозможно-лучшее употребленiе, она не более любого ребенка знаетъ, какъ за это взяться. Кто будетъ ею руководить? Что, кроме ея собственнаго здраваго смысла, которому она за последнее время стала сильно не доверять, помешаетъ ей сделаться жертвой обманщиковъ и шарлатановъ? Кроме всехъ этихъ причинъ ея нерешительности есть и другая: смутная, неуловимая надежда, - надежда, основанная на несколькихъ словахъ, сказанныхъ нетвердымъ голосомъ...

Августъ канулъ въ вечность, насталъ сентябрь, а Джильяна не покинула Марло. Сегодня среда - базарный день; Джильяна провела его въ чайной, вновь открытой по ея настоянiю, усердно угощая посетителей. Въ вечеру ей кажется, что единственный результатъ всехъ ея усилiй - головная боль и усталость въ ногахъ; гостей было мало, очевидно чайной уже не конкуррировать съ кабакомъ. Возвратясь вечеромъ домой, усталая Джильяна застаетъ Джэнъ въ рукопашной съ Дикомъ. Сестра-воспитательница трясетъ мальчика за плечи, обещаетъ его высечь, посадить на хлебъ и на воду, отдать въ пансiонъ; онъ извивается у нея въ рукахъ, называетъ ее "старой чучелой" и, рыдая, выражаетъ надежду на ея преждевременную кончину.

въ дверяхъ стоить гость; щеки ея пылаютъ, голосъ дрожитъ; серые глава мечутъ молнiи. Когда же она, всмотревшись, узнаетъ въ нежданномъ посетителе Бернета, ей становится такъ стыдно, такъ больно, что она бежитъ изъ комнаты, изъ дому, не поздоровавшись съ нимъ; ей смутно помнится, что онъ гоститъ у Тарльтоновъ, но даже въ этомъ она не уверена. Долго ли она бродитъ по саду, она сама не знаетъ. Ей кажется, что время тянется до безконечности. Наконецъ, онъ показывается въ аллее и направляется прямо къ ней. Они обмениваются рукопожатiемъ. Въ первую минуту оба молчатъ.

- Я пришелъ съ вами проститься, - говоритъ онъ, съ видомъ крайняго смущенiя. - Мне пора ехать.

- Да? вечеръ прекрасный. Вы славно прокатитесь.

- Очевидно со мной ужиться невозможно, - говорятъ она съ слабой улыбкой, после небольшого молчанiя. - Помните, какъ мы съ вами ссорились, а теперь видите въ какомъ положенiи я здесь! - На подобное замечанiе не легко найдти ответъ, онъ и не пытается, даже не смотритъ на нее. Онъ не сводитъ глазъ съ зеленыхъ полей, виднеющихся сквозь ветви большой ясени.

- Не стану спрашивать, что вы думаете о моей правдивости, продолжаетъ она, - после всехъ басней, какiя я вамъ разсказывала на счетъ моего влiянiя надъ домашними. Неправда ли, они отлично совпадаютъ съ темъ, что вы сейчасъ видели? Но право, право, - прежде было не то. Я, конечно, преувеличиваю собственное значенiе, но полезна я была, они меня любили, они меня уважали.

- Нисколько въ этомъ не сомневаюсь, - отзывается онъ взволнованнымъ голосомъ.

- Помните ли вы, - говоритъ она, вытирая глаза и напряженно улыбаясь, - какъ я вамъ разъ хвастала насчетъ того, что я здесь необходима, а вы советовали мне утешиться, уверяя, что мои домашнiе наверное отлично обходятся безъ меня?

- Неужели? - сухо отвечаетъ онъ. - Не думалъ я, не гадалъ быть пророкомъ, а хотелъ только сказать что-нибудь непрiятное.

- Какъ видвте, слова ваши оправдались.

- Какимъ закатомъ можно сегодня любоваться съ вершины той горы! - говоритъ она тихимъ голосомъ. - Не пойдемъ ли мы? Если поторопиться, еще поспеемъ. Съ минуту онъ колеблется, нерешительно посматривая то на нее, то на розовыя горы и наконецъ говоритъ:

- Идемъ.

Усердно карабкаются они въ гору, но добравшись наконецъ до вершины, видятъ, что смотреть не на что, все серо кругомъ, они опоздали.

- Я должна просить у васъ прощенiя, - говоритъ она, опусшсь на траву, - я попусту васъ потревожила.

- Найди вы въ себе силу оторваться пятью минутами раньше отъ очаровательнаго общества Джэнъ...

- Моя ли вина, что меня оставили съ глазу на глазъ съ нею?

- Дядя Марло говоритъ, - начинаетъ Джяльяна, искоса следя за впечатленiемъ, какое произведутъ ея слова, - что она сильно напоминаетъ ему меня.

- Васъ? - слегка приподнявъ брови; - неужели!

- Я могу только предположить, что онъ хочетъ дать понятъ, что вы обе любите поставить на своемъ. - Этого Джильяна вынести не въ силахъ.

- Обе! - восклицаетъ она, покрасневъ; - неужели вы насъ ставите на одну доску. Но какъ бы мы ни были похожи, одно верно, это - что намъ не ужиться въ одномъ доме.

- Серьезно?

- Несомненно. Какъ она ухитрилась - не знаю, но она заняла мое место, исполняетъ мои обязанности, пользуется моими правами!

что она теперь - взрослая.

- Взрослая! - повторяетъ Джильяна къ которой, при этомъ последнемъ ударе, возвратилось употребленiе языка; - она сущiй ребенокъ! Все вы почему-то сговорились считать ее взрослой, но въ действительности она ребенокъ, ей едва шестнадцать летъ.

- Ей можно дать восемнадцать, - возражаетъ Бернетъ съ истинно-британскимъ упрямствомъ, - если не девятнадцать да двадцать.

- Вы, конечно, шутите, но довольно объ этомъ.

Бернетъ первый нарушаетъ молчанiе.

- Право? Во всякомъ случае, я всегда разсчитывала, что здесь, по крайней мере, стою твердой ногой, теперь - я совсемъ растерялась.

Онъ не отвечаетъ, но ей и не нужно ответа. Онъ сидитъ возле нея на горе, никуда не торопится, не измученъ, лобъ его ясенъ, взглядъ спокоенъ, чего же больше?

Черезъ несколько времени она оборачивается къ нему съ оживленнымъ видомъ.

- Въ сущности, - восклицаетъ она, - неужели это дело совершенно безнадежно? Какъ по вашему? Какихъ бы летъ Джэнъ ни казалась, ей въ действительности только шестнадцать; должна же я уметь справиться съ шестнадцатилетней девушкой!

- А я никакъ не могу согласиться, чтобы следовало возвращаться вспять только потому, что на пути долга встречаются препятствiя.

- Да это совсемъ не путь долга; вы заблуждаетесь. Миссъ Марло занимаетъ место, по праву ей принадлежащее. Она довольна, отецъ ея доволенъ, все довольны. Не вижу, чтобъ ваше вмешательство было тутъ уместно.

- Возможно ли? - говоритъ она, глубоко обиженнымъ тономъ, - неужели и вы за нее и противъ меня?

- Дело не въ томъ! - восклицаетъ онъ нетерпеливо, раздосадованный ея чисто-женской нелогичностью. - Насколько я помню, а иногда не видалъ ее до сегодняшняго дня, и не имею особаго желанiя когда-нибудь видеть. Это вопросъ отвлеченной справедливости. Если я вижу васъ готовой, благодаря ложному понятiю о долге, перессорить целую семью, мне кажется, что лучшая услуга, какую я могу оказать вамъ, это - разочаровать васъ.

- Вы, вероятно, правы. Не въ первый разъ, благодаря намъ, спадаетъ съ главъ моихъ повязка. Но если во мне здесь не нуждаются, что вы посоветуете мне делать, куда деваться?

Она смотритъ на него такими печальными глазами, вся ея поза выражаетъ такую покорность, что самообладанiе суроваго ментора едва не изменяетъ ему.

- Знаю, - продолжаетъ она, - что не имею никакого права надоедать вамъ своими делами, но, вероятно, это сила привычки. Я привыкла просить вашихъ советовъ и указанiй.

- Я готовъ былъ бы помочь вамъ, но не могу принять на себя ответственности въ такомъ серьёзномъ деле. Да у женщины въ вашихъ условiяхъ никогда не будетъ недостатка въ советникъ, а еслибъ и былъ, я считаю васъ способной жить самостоятельной жизнью.

- Не думаю, а уверенъ.

Молчанiе. Джильяна нарушаетъ его.

- Помните ли, - робко говоритъ она, - какъ я вамъ хвастала моими благотворительными затеями и ихъ процветанiемъ. Позвольте доложить вамъ, - съ горькой улыбкой, - что все это рухнуло!

- Неужели?

- одной!

При последнемъ слове, она слегка понижаетъ голосъ.

- Мне, кажется, вамъ нетъ причины быть одной, - говоритъ онъ резко.

- Конечно, - спокойно, но не безъ горечи отвечаетъ она, - я могла бы взять компанiонку.

- Я не то хотелъ сказать.

- Понятно, почти грубо отвечаетъ онъ, лихорадочно обрывая травинки; - но что же больше?

Она качаетъ головой.

- Это возможно, но невероятно.

Новая пауза. Въ долине начинаетъ подниматься густой туманъ.

- Обета я не давала, - отвечаетъ она, поднимаясь съ покрытой росою травы.

- Не думаю, чтобъ перспектива не изведать того, что есть въ жизни лучшаго, улыбалась мне больше, чемъ всякой другой девушке моихъ летъ.

- Очень радъ это слышать, - говоритъ онъ, весь бледный.

- Но несмотря на это, - степенно продолжаетъ она, качая белокурой головкой, - мне почему-то думается, что я останусь такой какъ есть, до последняго дня моей жизни.

она отворачивается.

- Становится поздно, идемъ.

Они спускаются съ горы, не говоря ни слова.

Десять минутъ спустя она следила за нимъ изъ окна, пока экипажъ его не скрылся среди сгущавшихся сумерекъ.

- О, гордость противная! - воскликнула она, сжавъ руки въ порыве безсильнаго страданiя; - одна, одна ты между нами!

мысль о его равнодушiи. Судьба, въ другихъ отношенiяхъ, къ ней очень милостива: она лишилась еще дальней родственницы, которая оставила ей довольно значительное наследство въ земляхъ, домахъ, акцiяхъ одного банка, но къ этому благополучiю она совершенно холодна - что въ немъ толку, когда главнаго нетъ.

За день до возвращенiя Бернетовъ въ Лондонъ - день рожденiя Софьи Тарльтонъ, ей вздумалось ознаменовать его увеселительной поездкой въ одну изъ самыхъ живописныхъ местностей ихъ вообще живописнаго графства. Джильяна, съ чисто детскимъ нетерпенiемъ, ждетъ этого желаннаго дня; къ ея великому огорченiю погода за последнее время испортилась, дождь летъ по целымъ днямъ, река разлилась, грязь страшная, того и гляди знаменитая partie de plaisir не состоится. Наконецъ, настаетъ и давно-жданный день, погода прекрасная, солнце светать ярко, но для Джильяны ничего этого не существуетъ, у нея такая адская мигрень, что она не въ силахъ поднять головы съ подушки.

Сквайръ, съ младшими детьми, снаряжается въ путь, Джэнъ величественно отказалась отъ всякаго участiя въ поездке, главный недостатокъ которой заключается въ томъ, что затеяла ее не она. Къ вечеру Джильяна чувствуетъ облегченiе, встаетъ съ постели, подходитъ къ окну, откидываетъ занавеску. Погода опять изменилась, черныя тучи заволокли все небо, ветеръ завываетъ, дождь льетъ какъ изъ ведра, слышатся раскаты грома, блеститъ молнiя. Джильяна наскоро одевается и сходитъ въ гостиную, где застаетъ встревоженную Джэнъ. "Идеальная дочь" безпокоится, боясь какъ бы папа не утонулъ, река въ разливе, и эти сумасшедшiе чего добраго пустятся вбродъ, тогда они, безъ всякаго сомненiя, утонутъ. Ея утешительнымъ предчувствiямъ не суждено оправдаться, все участвовавшiе въ поездке возвращаются целыми и невредимыми, а сквайръ съ Софьей, вдобавокъ, въ отличнейшемъ расположенiи духа, все кроме Бернета.

- Куда вы доктора-то девали? - спрашиваетъ старикъ Марло.

- Онъ сказалъ, что не боится дождя, - отзывается Анна Тарлтонъ.

- Его собственный здравый смыслъ долженъ сказать ему, что переезжать реку въ бродъ въ такую ночь - не мыслимо, - основательно замечаетъ Софьи.

На этомъ все успокоиваются и садятся за столъ. Джильяна, которой ея недавняя головная боль даетъ право не участвовать въ семейной трапезе, выходитъ на крыльцо. Даже отсюда она ясно различаетъ сердитый вой реки. У нея стынетъ кровь отъ ужаса. Проходитъ полчаса. Вскоре воображенiе начинаетъ рисовать ей такiя мрачныя картины, что ожиданiе становится невыносимымъ. Она схватываетъ ватерпруфъ, надеваетъ первыя попавшiяся, огромныя калоши, выходитъ на террасу, съ которой спускается въ аллею. Она идетъ скоро, почти бежитъ. Буря стихла, тучи начинаютъ разсеиваться, отъ времени до времени среди нихъ проглядываетъ полная луна.

Грязь невылазная, особенно на большой дороге. Джiльяна останавливается и прислушивается. Ни звука, кроме шума дождевыхъ капель, падающихъ съ деревъ, да воя реки. Почти безсознательно направляется она въ ту сторону, откуда слышенъ; этотъ вой, сначала по дороге, потомъ черезъ поле и, наконецъ, достигаетъ брода или, вернее, того места, где когда-то былъ бродъ.

Она руководилась смутной, но сильной потребностью своими глазами убедиться, что съ нимъ сталось. Стоя на берету и видя бурное теченiе обыкновенно спокойной реки, она вздрагиваетъ, но въ то же время и успокоивается. Опасность слишкомъ очевидна, никто не рискнетъ переезжать въ бродъ.

- Это вы! - радостно кричитъ она.

При звуке ея голоса онъ сильно вздрагиваетъ и смотрятъ на нее съ некоторымъ сомненiемъ.

- Да, это я, - отвечаетъ онъ тихо и растерянно; - но вы ли это?

- Я... я встревожилась, - говоритъ она запинаясь. - Я боялась за... нашихъ.

- Они теперь вернулись... все... кроме...

- Все кроме меня? - досказываетъ онъ тономъ глубочайшаго изумленья.

- Я боялась... что не зная местности... вы пожалуй вздумаете переправляться въ бродъ.

- Сегодня? - кому бы это могло взбрести на умъ, кроме сумасшедшаго?

- Такъ ли я васъ понялъ? - говоритъ онъ съ дрожью въ голосе, отъ которой забилось гордое, но смиренное любовью сердце красавицы и богатой невесты. - Возможно ли, что тревога аа меня вызвала васъ изъ дому въ такую ночь?

- Я не желала, чтобъ вы утонули, - шепчетъ она, опустя голову.

Хотя она на него не смотритъ, но знаетъ, что Бернетъ невольно разъ тщетно пытался заговорить; наконецъ онъ выговорилъ, дрожащимъ и неровнымъ голосомъ, противоречащимъ его холодно-вежливымъ словамъ:

- Я вамъ чрезвычайно благодаренъ, более чемъ съумею то выразить, но вы ошиблись, полагая, что была какая-нибудь опасность.

- Я не проехалъ и четверти мили, - продолжалъ онъ, - лошадь потеряла подкову. Пришлось довести ее до Киркби и, оставивъ тамъ, идти пешкомъ.

- Не я одна испугалась... дядя... все они...

- Право? Вы хотите сказать, что все они теперь меня ищутъ.

- Нетъ... они сели обедать.

- Вы простудитесь, - говорить онъ нетвердымъ голосомъ, делая къ ней шагъ.

- У меня плащъ и калоши, - при этихъ словахъ она поднимаетъ ногу. Калоша, при лунномъ свете, кажется еще колоссальнее.

Оба смеются и быстрыми шагами направляются къ дому. Они приближаются къ домику привратника. Джильяна говоритъ:

- Вы действительно уезжаете завтра?

- Изъ этого нельзя заключить, чтобъ вы особенно наслаждались своими каникулами, - говоритъ она, неестественно смеясь.

- Я ими не наслаждался.

- А между темъ вы когда-то любили горы, вспомните, только на этомъ мы всегда сходились.

- Неужели я любилъ ихъ? Въ такомъ случае вкусъ мой изменился. Мне кажется, я теперь ихъ ненавижу. Да, я ненавижу эти горы, эту реку, эту долину, оне навевали мне сны.

Съ минуту онъ молча и нерешительно смотритъ на нее, беретъ ее за обе руки и говоритъ тономъ человека, слова котораго идутъ прямо отъ сердца:

- Иногда какiе-то голоса нашептываютъ человеку много такого, что если въ немъ есть искра самоуваженiя, ему гораздо легче умереть, чемъ послушаться ихъ. Такiе голоса теперь нашептываютъ мне свою песню; послушайся я ихъ, я былъ бы почти такимъ негодяемъ, за какого вы когда-то сочли меня. Вотъ почему я радъ, что еду туда, где они будутъ заглушены. Если вы питаете ко мне сколько-нибудь искреннюю дружбу, вы также порадуетесь за меня.

Съ этими словами онъ сильно пожалъ ей руки, выпустилъ ихъ и исчезъ.

Она осталась одна на освещенной луною дороге, какъ опущенная.

* * *

Оба ошибаются. На другой же день после рокового объясненiя, Джильяна, за завтракомъ, замечаетъ въ дяде какое-то смущенiе. Выходя изъ-за стола, онъ приглашаетъ ее пройти съ нимъ кабинетъ и тамъ, после различныхъ предисловiй, сообщаетъ ей удивительную новость: онъ женится на Софье Тарльтонъ. Заявленiе это поражаетъ Джильяну какъ ударъ грома; теперь, более чемъ когда-либо, ей необходимо на что-нибудь решиться.

Софья - не Джэнъ, она окончательно заберетъ въ руки престарелаго супруга. Миссъ Тарльтонъ уже давно и искусно разставляла сети сквайру, вероятно съ той минуты, какъ убедилась, что Бернетъ о ней не думаетъ; но Джильяне ничего подобнаго и голову не приходило, несмотря на частые и прозрачные намеки Анны Тарльтонъ, сестры и врага Софьи. Въ виду такого крупнаго событiя, которое неизбежно должно изменить весь складъ ихъ ежедневной жизни, Джильяна решается предпринять продолжительное путешествiе, разсчитывая, что масса новыхъ впечатленiй поможетъ ей одолеть свое личное, сердечное горе; она думаетъ провести зиму въ Египте, весну въ Италiи, лето въ Швейцарiи, благодаритъ судьбу за свое независимое состоянiе, которое даетъ ей возможность прибегнуть къ этому дорогому, но безусловно спасительному леченью.

Она всецело погружается въ сборы и приготовленiя въ отъезду; но, среди этихъ прiятныхъ заботъ, надъ нею разражается новая беда. Банкъ, въ которомъ помещены капиталы завещаннные ей недавно-умершей дальней родственницей, превращаетъ платежи; предпрiятiе это построено на такихъ началахъ, что акцiонеры отвечаютъ за него не только всей, помещенной ими въ него суммой, но и целымъ своимъ состоянiемъ, полностiю. Дядюшка Марло, узнавшiй объ этой катастрофе изъ газетъ, едетъ въ Лондонъ навести справки. Опасенiя его оправдываются, въ числе лицъ окончательно разоренныхъ крахомъ оказывается и Джильяна Латимеръ. Дядюшка въ отчаянiи; невеста его относится къ Джильяне съ самымъ теплымъ участiемъ; сама развенчанная, а потому и негодующая Джэнъ обращается съ ней ласково, все они предлагаютъ ей остаться жить съ ними; но Джильяна едва находитъ въ себе силы сдерживать какую-то непонятную ей самой радость.

комнаты, въ действительности же, чтобъ подышать горнымъ воздухомъ.

Ею овладела жажда уединенiя. Усердно взбирается она на другую гору, которая составляетъ цель ея прогулки. Она достигла вершины и вся раскрасневшись, еле переводя духъ, опустясь на обломокъ скалы отдыхать. Кругомъ не видно живой души. Ее охватываетъ благодатное безмолвiе природы, рука ея лениво срываетъ веточки вереска, она, окидываетъ взглядомъ горизонтъ, съ того места, где море образуетъ бухту, до того, где рисуются блестящiе силуэты прекрасныхъ горъ. Это одинъ изъ чудныхъ, осеннихъ дней; тронутые морозомъ папоротники отливаютъ бронзой, все сiяетъ.

Пока она возседаетъ тутъ какъ царица, одна на вершине горы, легкая улыбка мелькаетъ на ея лице. Радуются ли съ ней солнце, ветерокъ, горы, радуются ли тому что золотое бремя свалилось съ ея плечъ, что стена, воздвигнутая между нею и имъ рухнула, что теперь ничто ему не мешаетъ протянуть ей руку черезъ развалины ея?

Время летитъ, солнце близится къ закату. Ночь, быстро наступающая въ эти короткiе дни, приближается: пора идти.

Съ невольнымъ, прощальнымъ вздохомъ, обращеннымъ къ прекраснымъ виденiямъ, встаетъ она и собирается спускаться.

раскрывъ глаза, ожидаетъ она ея приближенiя.

Быстро поднимается эта фигура вдоль темнаго леса, ступаетъ по скаламъ, по редкой, горной траве. Она теперь совсемъ близко - можно различить черты ея лица. Джильяна видитъ ее озаренною лучами заката, она ее узнаетъ! Въ сущности она не удивлена. Она какъ будто знала, что онъ придетъ; но чтобъ этотъ день, этотъ самый день былъ венцомъ ея жизни - она не думала. По мере того, какъ докторъ приближается къ ней, она делаетъ усилiе, чтобъ пойти ему навстречу; но радость лишаетъ всегда нашихъ жалкихъ силъ настолько-же какъ и горе. Поневоле должна она отказаться отъ своей попытки и снова опуститься, вся дрожа, за свой скалистый тронъ.

Онъ уже близко отъ нея - онъ возле нея - и она смотритъ съ восторгомъ въ его преображенное лицо.

- Вы пришли выразить мне соболезнованiе? говоритъ она, протягивая ему дрожащую руку.

Въ первую минуту онъ не отвечаетъ. Можетъ быть, благодаря ея трону, онъ признаетъ въ ней царицу. Какъ-бы то ни было, онъ бросается передъ ней на колени...

- Вы дорожили своей гордостью больше, чемъ мною, продолжаетъ она.

- Почему вы знаете, что я дорожу своей гордостью больше чемъ вами?

Не ожидая ответа, онъ окружаетъ ея стройный станъ своими мощными объятiями; а она, отдаваясь этой желанной ласке, рыдая падаетъ ему на грудь.

- Вы когда то говорили, что предпочли-бы, чтобъ съ васъ содрали ко... - шепчетъ она; но последнее слово фразы заглушаетъ ей поцелуй.