Семейство Какстон.
ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.
ГЛАВА III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Семейство Какстон. ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ. ГЛАВА III. (старая орфография)

ГЛАВА III.

Вот мы теперь, после обеда, сидим все трое у отворенного окна, семейно, как в бывалое, счастливое время; матушка говорит шопотом, боясь безпокоить отца, который, повидимому, погружен в размышления.

Кр-кр-кр-кр-крр! Вот оно! вот, вот! Где? Что? Где? Ударьте, бросьте на пол! Ловите же! Ради Бога, посмотрите что такое! Крррр-крррр-- вот, здесь, тут - в волосах, в рукаве, в ухе.... Крр-крр.

на огонь. Конец Июня; вечер замечательно холоден по времени года. В то время, читательница, как я разсеянно глядел на огонь, я почувствовал, что что-то ползет у меня по затылку. Безсознательно, механически и продолжая разсеянно мечтать, я поднял руку и схватил.... что? Вот это-то меня и приводит в недоумение. То было что-то черное, довольно большое, гораздо большее, нежели я ожидал. Я так испугался, что изо всей силы отряхнул руку, и это что-то исчезло, куда? не знаю. Что и куда? в этом-то все затруднение. Едва оно пропало, я стал раскаяваться, что не разсмотрел этого повнимательнее, не удостоверился, что это такое. Это мог быть клещак {Earwig, forbicine, perce-oreille.}, большая, матерая самка, далеко ушедшая на том пути, по которому идут клещаки-самки, горячо любящия своих самцов. Я питаю глубокое отвращение к клещакам, я знаю, что они забираются в уши. Об этом безполезно спорить со мной, по философским основаниям. Живо помню я историю, рассказанную мне миссисс Примминс: как одна леди много лет сряду страдала мучительными головными болями, как, по выражению надгробных камней, "лекаря не помогли", как она умерла; как вскрыли её голову и как нашли в ней эдакое гнездо клещаков! Да, читательница, гнездо! Клещаки удивительно плодовиты и неимоверно способны к размножению! Они высиживают яйца как курицы, и дети, как только родятся, подползают под них, как бы ища защиты - что чрезвычайно трогательно! Вообразите же такую колонию в тимпане уха!

Labidoura, семейства, чудовище, имеющее антенны с тридцатью сочленениями. Есть вид этого насекомого в Англии, гораздо больший обыкновенного клеща, или : он встречается чрезвычайно редко, к немалому неудовольствию естествоиспытателей и к чести природы. Уж не овод ли это? Голова черная, большие щупальцм. Я питаю еще большее отвращение к оводам, нежели к клещам. Два овода способны убить человека, а три - большую, возовую лошадь. Однако, козявка исчезла. Да, но куда? Куда я так неосторожно бросил ее? Она, пожалуй, упала в складку моего халата, или в мои туфли, наконец, мало ли куда?-- в одно из тех разнообразных убежищ, которые представляет мужской костюм клещам и оводам. Я удовлетворился до времени тем, что разсудил, что не один же я в комнате, а на мне нет козявки. Я взглянул на ковер, на чехол, на кресла, в угольницу. Нет, как нет. Польстив себя немилосердой надеждой, что козявка жарится под этим черным углем, который свалился к самой решетке, я сбираюсь с духом, осторожно распологаюсь в противоположном конце комнаты, начинаю опять мою главу, честь-честью, и размышляю обо всем приключившемся. Только что проникся я моим предметом, вдруг опять кр-кр-кр-кр-кр-краул-крии-крии, вообразите, решительно на том же самом месте, как прежде. Боже ты мои! Я забыл все мои ученые сожаления о том, что прежде не изследовал субъекта науки. Я сделал отчаянное движение обеими руками, знаете как будто б меня кто хотел задушить или зарезать. Козявка опять исчезла. Куда еще? Уверяю вас, это страшный вопрос. Дважды явившись, вопреки всем моим предосторожностям, и на одном и том же месте, насекомое обнаруживает расположение поселиться где-нибудь на мне, избрать себе постоянное местопребывание; это просто страшно, это противоестественно. Уверяю вас, нет на мне живого места, которое бы не кричало кр-кр-кр, которое бы не содрогалось; судите же сами, какую главу можно написать при этом. Друг мой, возьми, пожалуйста свечку и посмотри хорошенько под столом. Сделай милость, душа моя: черная такая, с двумя рогами, довольно толстая. Кавалеры и дамы, занимавшиеся финикийским наречием, должны знать, что Велзевул, разсмотренный этимологически и энтомологически, есть- не иное что как Ваалзебуб, Юпитерова муха, эмблема разрушительной силы, более или менее, во несомненно встречаемой во всех классах насекомых. Вследствие таких причин, как замечает мистер Пейн Найт в своем , Египетские жрецы брились с головы до ног, не исключая даже бровей, чтобы не дать возможности нигде укрыться мелким зебубам великого Ваала. Будь я хоть сколько-нибудь уверен, что это черное насекомое все еще на мне, и что жертвою моих бровей я лишу его пристанища, клянусь тенями Птоломеев, я пожертвовал бы ими, непременно б пожертвовал. Позвони пожалуйста, душа моя! {Это, вероятно, обращение автора к дочери. } Джон, мою сигарочницу! Нет ни одного насекомого в мире, которое могло бы ужиться с дымом Гаванны! Полноте, сэр, не один я разрешаю мои мысли о холодной стали, как эту главу, дымом и пф-пф-пф!