Под Южным Крестом.
ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА XVI

ГЛАВА XVI

Что могло показаться хвастовством со стороны Фрикэ. -- Удачное переодевание. -- Мнение кухарки об яичнице. -- Корабль в море. -- Заснувший вахтенный. -- Корабль, взятый на абордаж двумя португальскими таможенными, которые не были ни португальцами, ни таможенными. -- Крепкое пожатие. -- Вечно смеющийся Фрикэ перестал смеяться, и дело выходит плохо. -- Удар саблей. -- Приезд в Суматру. -- Небольшой конец в 25 градусов. -- Вор у вора дубинку украл. -- Ужасное известие.

Хотя Фрикэ, как чистокровный парижанин, не имел ни одного предка гасконца, но его смелое утверждение легко могло показаться невозможнейшим хвастовством. При всей своей вере в изобретательность парижанина Пьер де Галь просто опешил, услыхав слова: "мы завтра едем в Суматру".

Эта фраза так подействовала на почтенного моряка, что он несколько раз повторил ее себе на сон грядущий, стараясь понять, не было ли тут какого-нибудь иносказания. Но нет, смысл был ясен, слова могли значить только то, что значили:

"Завтра... мы едем... в Суматру".

- Завтра... Не через неделю, не через месяц, а именно завтра... И не в Китай, не в Америку, а в Суматру. Так сказал Фрикэ, а если он сказал, то, значит, так и будет. А ведь мы находимся в хижине у дикарей на тысячу метров выше уровня моря. За душой у нас двенадцать голландских франков, одежды -- два таможенных мундира. Наконец, со здешними властями мы в ссоре и, как только сунемся в город, будем немедленно арестованы. Но... Фрикэ так сказал, а он на ветер слов не бросает. Может быть, он и сыграет какую-нибудь шутку с этими макаками. Что толку думать об этом... зачем? Утро вечера мудренее. Лучше спать.

Большинство моряков приучаются засыпать в любое время и при каких угодно обстоятельствах. Пьер закрыл глаза, перестал думать, -- и вскоре звучный храп возвестил, что патентованный боцман переселился в область грез.

Засевшая в голову мысль отпечаталась, однако, в его сознании. Он всю ночь видел во сне воздухоплавательные снаряды, подводные лодки и ручных китов, на спине у которых он плавал по морю в специально устроенной беседке.

Его разбудил голос Фрикэ.

- Ну, ну! Вставай, -- кричал тот изо всей мочи. -- Да ну же, поворачивайся! Давно уже день, сам посмотри.

Дверь растворилась, и в их скромное убежище весело ворвался солнечный луч.

Кит, на котором гарцевал во сне Пьер, разом исчез. Моряк открыл глаза, безобразно выругался и подпрыгнул, как на пружине, сжав кулаки и приняв угрожающую позу.

- Гром и молния! Знать, здесь вся страна населена одними таможенными! Ну что ж! Ну, подходи! Ну!

Таможенный разразился смехом и сделал антраша, какому позавидовал бы любой артист балетной труппы. Тут только Пьер узнал Фрикэ, переодетого до неузнаваемости. На нем была полная форма португальского таможенного ведомства: темно-зеленый мундир, кепи с назатыльником, кожаный пояс и сабля; к довершению всего, он загримировался при помощи краски, добытой у гостеприимных дикарей, и так искусно, что выглядел настоящим чиновником.

- Ну, матрос, как ты считаешь?.. Хорошо я переоделся? Если даже ты обманулся, то разве не могу я безопасно идти в таком виде в город?

- Ничего не понимаю. Нет, я никогда не видал ничего подобного. О плут из плутов!

- Теперь твоя очередь. Надевай другой мундир -- и в путь. Нельзя терять времени.

- Что выдумал! Хорошо я буду во всем этом! Ни дать, ни взять... музыкант из пожарной команды.

- Вовсе нет, ты будешь очень хорош с бородой, небритой три месяца. Ты будешь настоящий таможенный старого закала... шершавый, лохматый, не в обиду будет тебе сказано.

- Нечего делать, надо переодеваться.

- Иначе нельзя. От этого зависит наше спасение.

- А если мы встретимся... с другими таможенными, с настоящими?

Разговаривая, Пьер неохотно натягивал на себя мундир. Когда все было готово, бравый матрос обрел поистине грозную наружность, так что Фрикэ почти не пришлось его подмалевывать.

- Что, если бы меня увидали в таком виде мои старые товарищи с "Молнии!" -- бурчал Пьер. -- Они приняли бы меня за попугая.

- Тем лучше. Значит, переодевание очень удачно. Так... хорошо. Остается проститься с хозяевами и на рейд. Нам достаточно оглядеть местность с птичьего полета. Ошибиться нельзя.

Оба друга и Виктор крепко пожали руки добрым тиморцам и медленно пошли из деревни. Провизии у них было на два дня, и состояла она из пшеничных лепешек, но этого было пока достаточно и не тяжело нести.

Решительный момент был недалек, и Фрикэ решил разъяснить своему другу опасность, на которую они шли.

- Пойми, -- сказал он, -- мы рискуем жизнью.

- Вот новость! -- ответил Пьер. -- Рисковать жизнью вошло у нас в привычку со времени отъезда из Макао.

- Я говорю это для очистки совести, чтобы ты на меня не пенял, если придется сложить буйные головы.

- Одна моя хорошая знакомая и отличная кухарка говорит, что, не разбив яиц, нельзя сделать яичницы, а она свое дело знает.

- Я с ней полностью согласен.

- Я тоже. Постараемся не играть роль яиц... вот и все. А что касается переделки, так это нам не впервой: мы в разных бывали и ничем нас не удивить.

- И опасность, вероятно, не так велика, как нам кажется.

- Конечно. Точно так же непривычные люди считают Бог знает чем переезд от Калэ до Дувра, а когда отправляются в Алжир, то пишут завещание. А ведь они нисколько не думают об опасностях, грозящих им каждую минуту, например, о взрыве газа, о несчастных случаях на улице, о падении домов и тому подобном.

- Или о нападении разбойников, о эпидемиях, пожарах, о сходе поездов с рельс...

- Да, если все хорошенько сосчитать, то жизнь на земле выйдет не лучше жизни на море...

- Выходит, что проще вдвоем взять корабль на абордаж, чем уцелеть во время эпидемии холеры.

- Ах ты, плут! Теперь я понял тебя. Чудесно, сынок. Теперь и я начинаю верить в успех. Если дело только за этим, то мы и вправду скоро поплывем в Суматру.

- Действительно?

- У меня нет ни тени сомнения. Как только мы заберемся на корабль, посмотришь, как я ловко скомандую тебе: "Право на борт!"

Время подходило к трем часам пополудни, когда оба европейца и китаец увидали жалкие хижины, громко именуемые городом Дилли. Разлегшись в гамаках, обыватели с наслаждением предались обычному ничегонеделанию. Лишь несколько человек малайцев, нечувствительных к палящему зною, копошились на самом солнцепеке. Другие, присев на раскаленной набережной рейда, со свойственным их племени азартом предавались игре.

Фрикэ беглым взглядом оглядел порт и сделал жест, означавший разочарование. На якоре стояло с полдюжины кораблей, принадлежавших американским китоловам и малайским купцам. Дальше шел целый ряд целебесских "прао", постоянно разъезжающих между Купангом, Дилли и Макассаром.

- Вот несчастье! Ее здесь нет.

- Да шхуны, я метил на нее.

Пьер покровительственно улыбнулся и указал пальцем на море.

- У этой старой акулы, капитана, есть причины не подходить близко к набережной. Он остановился не на рейде, а милях в двух от него. Видишь, вон там, вдали?

- Ты думаешь, это она?

- Да уж поверь мне, старому моряку. Стоит мне раз побывать на корабле, и я его навсегда запомню. Пусть сорвут с меня боцманские нашивки, если это судно не "Palembang*.

- Хорошо. Лодок здесь много, а господа малайцы с удовольствием нас отвезут. Сейчас ты увидишь, что здесь значит мундир.

С этими словами Фрикэ принял важную и ленивую осанку, свойственную португальцам в колониях, и сквозь зубы отдал Виктору приказание отыскать лодку и двух гребцов, сопровождая это приказание поистине величественным жестом. В двух шагах стояла толпа малайцев. Они заметили повелительный жест Фрикэ и бросились исполнять требование, переданное им гражданином Небесной империи.

Пять минут спустя наши приятели, удобно разместившись в туземной лодке, уже скользили по серо-зеленым волнам рейда. Гребцы, полагая, что везут представителей колониальной власти, усердно налегали на весла. Видно было, что господа португальцы умеют внушать почтение.

Корабль приближался. Пьер не ошибся. Это была голландская шхуна. На корабле, опершись на борт, бодрствовал только один человек, или казалось, что бодрствовал. Фрикэ потрогал свою саблю. Пьер, ни слова не говоря, сделал то же.

Лодка подъехала к шхуне и остановилась, не замеченная человеком, стоявшим на вахте. Тот как стоял, так и остался.

- Я пойду первый, -- сказал парижанин. -- Ты ступай за мной, а Виктор потом, когда мы будем на борту.

Два друга взобрались на корабль с обычной ловкостью, хотя им порядочно мешали ружья, надетые через плечо, и сабли, болтавшиеся у ног. Перепрыгнув через борт, они стали на палубе с видом неподражаемой важности.

Пьер два раза топнул ногой о палубу и крикнул своим командирским голосом:

- Эй! Корабль! Эй!

Спавший на вахте пробудился и выпрямился во весь рост. Фрикэ прыснул со смеху.

- Однако твой акцент недурен для португальца.

- Э, черт, все равно. Язычник проснулся. Примись-ка за него.

- Знаю.

"Язычник" был подшкипером "Palembang". Он в смущении сделал несколько шагов вперед, не зная, как ему быть, отвечать по-французски или спросить по-португальски. Положение было щекотливое.

Фрикэ разрешил затруднение со своей обычной находчивостью. Сделав шаг вперед, он улыбнулся самой обворожительной улыбкой.

- Как поживаете? -- любезно осведомился он. И, не дожидаясь ответа, прибавил: -- Мы так себе, ничего, благодарю вас. А наш милый капитан, мингер Фабрициус, в добром ли он здравии?.. В добром, вы говорите?.. Ну, и слава Богу... А мы, как видите, немножко переоделись. Так, фантазия пришла. Костюм только очень неудобен, особенно для дороги. Бедняга Пьер пыхтит, точно воз везет, а меня хоть выжимай -- вспотел до невозможности.

Подшкипер онемел от удивления. Машинально он вложил руку в руку Фрикэ, а тот, по-видимому, был так рад свиданию, что, сжав ее, так и не выпускал.

- Не смущайтесь, дружище. Мы вовсе не чиновники из таможни. Неужели вы все еще нас не узнали? Ведь мы ваши благородные пассажиры. Хоть мы и свалились к вам, как снег на голову, но намерения у нас самые добрые.

- Теперь я вас узнаю... Но какими судьбами вы здесь и в этом наряде?

- Мы расскажем вам это завтра или когда-нибудь в другой раз, когда выйдем в море, -- ответил Фрикэ, не выпуская руки, которую он сжимал все с большей и большей сердечностью.

- Но, господа, мы не принимаем пассажиров. Так решил капитан. Принимая вас с Буби-Эйланда, он, как вы знаете, хотел завербовать вас к себе. И если бы вы не исчезли так поспешно, когда приехал мистер Голлидей...

- Каналья он, этот ваш Голлидей, -- перебил Пьер. -- Попадись он мне когда-нибудь на узенькой дорожке, я ему многое припомню.

- Что вам угодно? -- спросил подшкипер, не на шутку встревожившись.

- Чтобы вы поставили паруса и плыли на запад, не слишком удаляясь от десятой южной параллели. Подробности мы сообщим после. Если вам это неприятно, то мой друг согласен вести корабль вместо вас.

- Что ж, это простой каботаж. Для этого мне даже секстант не понадобится.

- Господа, -- решительно ответил подшкипер, -- делайте со мной, что хотите, но я на это не согласен. Капитан на берегу, я один на всем корабле...

- Браво! -- вскричал Фрикэ. -- Тем лучше. Дело еще проще. Ну же, командуйте скорее. Я этого требую, я так хочу!

Это было произнесено тоном, который мог напугать даже человека неробкого десятка.

Голландец, однако, упрямился.

- Нет, -- крикнул он, стараясь вырвать руку.

Фрикэ побледнел, светло-голубые глаза его заблестели, как сталь. Он сжал пальцы, и рука подшкипера захрустела, точно в тисках.

- Слушайте, -- заговорил француз, -- да поглядите на меня хорошенько. Я не желаю вам зла. Вы взяли нас с острова, а благодарность для меня не пустой звук. Но время не ждет. Нас заставляют так поступать очень важные причины. Повинуйтесь. Повторяю, мы не сделаем вам зла, наоборот. Мы вам заплатим, уверяю вас. Но только, пожалуйста, не сопротивляйтесь, а то -- клянусь честью -- я разобью вам голову об лестницу.

Произнеся эту угрозу, Фрикэ так стиснул руку голландцу, что у несчастного посинели ногти. Он вскрикнул от ужаса и боли, поднес к губам свисток и дунул в него. На палубу выбежали четыре малайца с пиками и саблями и кинулись на Пьера, который стоял ближе к ним.

- Ах вы, гадины! -- закричал тот, обнажая саблю. -- Прочь оружие, а не то искрошу, как репу.

Трое замялись на секунду, но четвертый храбро замахнулся саблей на Пьера, который ловко скрестил с ним свою. Сабля малайца со свистом перевернулась и ударила в лоб своего хозяина. Нападающий был оглушен и в ту же минуту получил удар саблей Пьера. С раскроенным черепом покатился он по палубе, мгновенно окрасившейся кровью. Устрашенные беспощадной расправой, остальные малайцы побросали оружие и, протянув руки, стали молить о пощаде.

Повелительным жестом Пьер велел им выстроиться около люка, а Фрикэ все не выпускал руки подшкипера, который изнемогал от чудовищного пожатия.

- Я бы мог вас убить, -- сказал француз с ужасающим спокойствием, пронзая несчастного взглядом, -- но не хочу. На этот раз я прощаю вам ради прошлого. Но при первой попытке причинить нам вред я все позабуду, -- и вы погибли. Сколько у вас на борту людей?

- Одного вы убили. Теперь трое.

- Европейцев нет?

- Тем лучше. Для этой шхуны достаточно четырех человек, а нас шестеро. Прикажите готовить паруса, а я обрублю канаты. Вы отдадите мне все свое оружие, я сложу его в надежное место. Не надейтесь нас обмануть, мы по очереди будем вас караулить, а вы имели сейчас возможность убедиться, что нас не легко зарезать, как цыплят. Ступайте, -- закончил он, разжимая пальцы.

Укрощенный голландец немедленно повиновался и сделал все, что от него требовали. Английские и голландские шхуны -- очень небольшие суда. На них обычно всего две мачты, наклоненные назад, так что они как будто поддаются ветру. Паруса самые простые. Управление такой шхуной требует немногих рук. На ходу эти суда очень быстры, но во время бури довольно ненадежны. По всему видно, что их изобрели американцы, самые безрассудные моряки, какие только есть на свете.

Паруса на "Palembang" были поставлены очень быстро, благодаря помощи обоих французов которые работали так усердно, что их суконные мундиры лопнули по швам и лишились нескольких пуговиц.

Подшкипер взял румпель, и Пьер, когда все было готово, взглянул на компас.

- Ну, теперь все, -- прошептал он про себя. -- Слава Богу, мы держим путь на Суматру.

Через три недели после этого смелого захвата шхуна бросила якорь под 5° южной широты и 105° 35' восточной долготы по гринвичскому меридиану, между деревнями Кавур и Крофи на юге Суматры. Она постоянно держалась западной линии, минуя острова Омбаи, Понтар, Ломблем, Солор, Флориду, Сумбаву, Бали и пройдя вдоль Явы от одного конца до другого. Этот конец в 23 градуса был сделан если не быстро, то очень удачно. Не перестававший дуть умеренный попутный ветер позволял судну делать по шести узлов в час что очень недурно даже для тех, кто торопится. Наши друзья торопились, вода и припасы были у них на исходе. Читатели помнят, конечно, что "Palembang", окончив ловлю в Торресовом проливе, прямо прошел к Тимору, не пополнив дорогой припасов. Поэтому экипажу приходилось соблюдать теперь строжайшую экономию.

Легко понять, как обрадовались все, когда шхуна остановилась в пустынном заливчике, за которым можно было различить в лорнет большую плантацию и десятка два избушек, прихотливо разбросанных по склону холма.

до земли.

- Зачем же так, господа, -- сказал голландец, смягчившийся за время долгого переезда. -- Я снаряжу лодку, плывите лучше на ней.

- Милостивый государь, -- с достоинством обратился к нему Фрикэ. -- Вы оказали нам огромную услугу, хоть сначала и не совсем добровольно. Поедем с нами. Хотя друг или, вернее, соучастник вашего капитана и разорил нас, мы все-таки можем вас наградить, если не деньгами, то как-то иначе.

- Я ничего не хочу и ни в чем не нуждаюсь. Не станете же вы требовать, чтобы я насильно сошел на берег.

- Разумеется, нет. Напротив. Оставайтесь, если ничего не хотите принять от нас. Прощайте!

- Знаешь, а подшкипер "Palembang" провернул, благодаря нам, очень выгодную сделку?

- Как это?

- Неужели ты думаешь, что он возвратит корабль хозяину? Вот посмотришь, вор у вора украдет дубинку. Он преспокойно зайдет за припасами в какой-нибудь притон пиратов и начнет разбойничать. Вот будет с носом мингер Фабрициус!

- Да, действительно, вор у вора дубинку украл.

- Фрикэ!.. Шалун ты мой!.. Пьер, дружище!..

- Господин Андрэ!.. Дорогой доктор!..

- Бедные друзья! Наконец-то!.. И в таком виде... Мы уж и надежду потеряли...

Фрикэ от волнения едва мог выговорить дрожащим голосом несколько слов. Пьер так побледнел, что это было заметно даже под загаром, и крепко, до боли жал друзьям руки.

- Мы разорены, господин Андрэ, разорены! Но мы, ей-Богу, не виноваты!

- Ну что значит денежная потеря в сравнении с ужасным несчастьем, которое на нас обрушилось!

- Что случилось? -- воскликнули Пьер и Фрикэ.

- Бланш, ваша маленькая подруга, моя приемная дочь...

- Пропала!.. Ее похитили наши заклятые враги, "бандиты моря"!