Из Парижа в Бразилию.
Часть 1.
Глава XII

Глава XII 

Нападение.-- Два удачных выстрела.-- Вперед.-- Сибирские собаки. - Еще полторы тысячи верст.-- Молодец на все руки.-- Что может сделать якут.-- Исследователи Сибири.-- Сибирские леса и низкорослые деревья.-- Предел растительности. - Тундра.-- Дикая стая.

Среди глубокой ночной тишины спящих разбудил голос якута:

- Барин, барин!.. Вставай!

Лопатин и французы вскочили в мгновение ока и схватились за винтовки.

- Что такое? - спросил меховой торговец.

- Варнаки! - коротко и сухо ответил якут.

Лопатин выбежал из двери юрты, вглядываясь в темноту. Вдали слышался гулкий топот лошадей по снегу, как будто скакал конный отряд, но ничего не было видно.

- Да это, должно быть, настоящие разбойники! На лошадях!

- На лошадях или пешком, - возразил Жюльен, - но во всяком случае мы им дешево не дадимся.

Топот приближался. Вот уже в темноте стали вырисовываться неясные очертания скачущих всадников. Их было человек десять или двенадцать. Вдруг луна, все это время скрывавшаяся за тучами, выплыла на прояснившемся небе, и разбойников стало видно ясно, как днем.

путешественников, давая последним большое преимущество, как и возможность использовать юрту в качестве своеобразной крепости.

Предводитель разбойников скакал впереди. Пики у него не было, а за плечами висело ружье. Кроме того, у пояса маячила казацкая шашка, а в кобурах седла зоркий Лопатин разглядел револьверы.

Скачущие всадники приблизились к юрте шагов на пятьдесят. Путешественники взвели курки и прицелились.

- Стой! Кто вы? - крикнул Лопатин. - Остановись или мы стреляем!

Вместо ответа всадники гикнули на лошадей и понеслись еще быстрее к юрте.

Три путешественника разом выстрелили.

Под одним из всадников упала лошадь. Другой с ругательствами выронил пику из раненой руки. Но тем не менее разбойники продолжали скакать к юрте. Лишенный лошади бежал за товарищами бегом.

- Кто вы? Что вам нужно? - опять окликнул их Лопатин.

- Мы-то? Мы вольные люди, - отвечал, осаживая лошадь, предводитель шайки, громадный рыжий мужик со зверским лицом.

- Что вам нужно?

- Об этом после поговорим... А теперь вот что: долой оружие.

- Сила солому ломит, - произнес Лопатин и, значительно переглянувшись с французами, направился к атаману, как бы с намерением отдать ему свою винтовку.

Тот выехал еще несколько вперед, нагнулся с лошади и протянул руку к подаваемому ружью. В эту минуту Лопатин с быстротой молнии вынул из кармана револьвер и в упор выстрелил в ухо лошади атамана.

Лошадь упала, увлекая и всадника. Лопатин кинулся на него, схватил его железною рукою за горло, приставил ко лбу револьвер и выстрелил...

Разбойник был убит наповал.

Жюльен и Жак снова выстрелили из своих винтовок. Еще двое повалились смертельно раненные. Остальные, совершенно деморализованные смертью предводителя, обратились в поспешное бегство.

- Снова мы спасены благодаря вашей решительности и присутствию духа! - обратился к Лопатину Жюльен, горячо сжимая его руку.

- Я и сам не ожидал, что мы так дешево отделаемся. Но, очевидно, это были еще не настоящие, не закоренелые варнаки, а новички; от старых, опытных варнаков мы не избавились бы так легко. Те никогда бы не совершили такого детски неумелого нападения. 

Остаток ночи друзья благодаря понятному нервному возбуждению провели без сна. Якуты этим временем разрубили на части убитых лошадей и сложили куски мяса на нарты. Это было очень кстати: для собак таким образом пополнился запас обильного и питательного корма.

Рано утром все было уже готово, и путешественники, покинув юрту, двинулись дальше. 

До Берингова пролива им оставалось еще около двух тысяч верст. Даже если усиленно кормить собак и при условии, что бежать они будут изо всех сил, преодолеть это расстояние можно по меньшей мере дней за шестнадцать или семнадцать.

горами, тянется с запада на восток на протяжении пятисот верст и затем, повернув к северо-востоку, углубляется в землю чукчей.

Разговоров дорогой не было. Лопатин ехал в передних санях с якутом-проводником, а Жюльен с Жаком - в последних. Закутанные с головою в воротники своих шуб, французы изредка лишь перебрасывались между собой двумя-тремя словами. Сани однообразно скрипели полозьями по мерзлому снегу, усыпляя путников своим мерным и покойным скольжением.

Во время остановок делали по сибирскому обыкновению привал, зарываясь где-нибудь в сугроб, если только счастливый случай не наводил путников на какую-нибудь покинутую юрту или на бедный якутский поселок.

Здоровье путешественников было превосходным. Собаки благодаря сытному корму работали великолепно и обнаруживали необыкновенное проворство и неутомимость.

Для Жюльена и Жака эта езда на собаках представляла чрезвычайный интерес.

Французы не переставали дивиться уму и сообразительности сибирских псов с торчащими ушами и остроконечной мордой, быстро мчавших санки и по малейшему знаку поворачивавших направо или налево - словом, куда нужно.

Не обходилось, однако, и без приключений, нарушавших временами однообразие скучной езды. То вдруг дорогу перебегала черно-бурая лисица, потревоженная в своей норе, или дикий северный олень; упряжные собаки, поддаваясь инстинкту, с громким лаем пускались в погоню за бегущим зверем, и погонщику всякий раз стоило немалого труда остановить их и привести к порядку.

В подобных случаях погонщикам помогал вожак стаи. В каждой упряжке есть такой сильный, обученный пес, который задает тон всем остальным. Когда стая бросалась в случайную погоню за выбежавшим зверем, вожак вдруг живо поворачивался и начинал лаять в противоположную сторону, как будто заметил там еще одного зверя.

Стая немедленно прекращала прежнюю погоню и пускалась в новую - за тенью. После этого порядок восстанавливался сам собой.

Расстояние до Берингова пролива быстро уменьшалось. Благополучно переехали Колыму по льду и доехали до верховьев реки Коркодон, берущей начало на Становом хребте, не более как в ста двадцати километрах от Гижигинской бухты на Охотском море.

Таким образом путники за пять дней благополучно преодолели расстояние в 800 верст, то есть делая по 160 верст в день. Это было почти невероятно.

Но все-таки до Берингова пролива оставалось еще далеко - около тысячи двухсот верст.

Путники проехали узкую долину реки Коркодон, промерзшей насквозь до самого дна.

Не умея определить пройденное расстояние, они всегда обращались к своему якуту, который безошибочно измерял число оставленных за собою верст по скорости, с которою бежали собаки.

Они часто спрашивали себя, что бы стали делать одни, не будь с ними якута?

Он положительно был мастер на все руки: и повар, и кучер, и дворецкий, - одним словом, просто незаменим.

Руководимый единственно своим дикарским инстинктом, якут ни разу не сбился с принятого однажды направления, что с чрезвычайным удивлением засвидетельствовал Жюльен, справлявшийся время от времени с компасом.

Нужно ли было нарубить дров для костра, заварить ли чай, откупорить ли ящик с консервами или посадить на вертел кусок мяса, - якут поспевал всюду и все исполнял исключительно хорошо.

Холод на него не действовал; работая, он распахивал шубу и только беспечно посвистывал, словно был не из плоти и костей, а из железа и камня.

Он даже выучился одному французскому слову - manger {Есть, еда (фр.).} и произносил его с самым торжественным видом, когда, приготовив обед, обращался к французам с предложением приступить к трапезе.

Во время привала Жюльен часто разворачивал карту и изучал ее с Жаком и Лопатиным. Безграмотный якут, присмотревшись к ней, скоро выучился понимать значение разных линий и черточек.

Вообще якуты - исключительно смышленое племя, по крайней мере, самое смышленое из всех племен Сибири. Они в высшей степени одарены способностью приспосабливаться к окружающим условиям, - как к климату, так и к людям.

Собственно первоначальная их родина - окрестности Байкальского озера; но три столетия тому назад, теснимые бурятами, они покинули родные места, подались на север и переменили свой образ жизни, адаптировавшись в новых климатических и почвенных условиях.

Во время короткого северного лета якут - неутомимый работник, будучи зато натурой весьма противоречивой, зимой впадает в беспробудную лень, словно северный зверь в спячку. Ведет ли он оседлую или кочевую жизнь, занимается ли скотоводством или охотой, якут всегда и во всем выказывает склонность к торговой и промышленной предприимчивости. Его недаром называют "жидом" Сибири. Что бы он ни делал, в нем всегда проявится юркий торгаш. Но вместе с тем нет такого дела, на которое он не был бы способен. В городе все ремесленники - плотники, столяры, маляры, кузнецы - по большей части из якутов. Они умеют недурно делать самовары и даже ружья, только, разумеется, весьма примитивного образца.

Якут-рабочий замечательно умеет подражать всему, чему хотите, но вместе с тем во всякое подражание он всегда вносит что-нибудь свое, самобытное.

Точно так же и в отношениях с людьми. С самоедом или тунгусом якут держит себя как самоед или тунгус, но в то же время он сохраняет по всей полноте свои личные качества, свою смышленость и всегда сумеет поставить себя на первое место среди инородцев, с которыми сведет его судьба.

Климат в Сибири суров и неблагоприятен для земледелия, поэтому якуты не везде могут возделывать свои тощие поля, но зато они прекрасные скотоводы и сумели развести скот даже в таких северных краях, где, казалось бы, для этого нет ни малейших климатических условий. Якутские лошади и коровы встречаются даже севернее Полярного круга...

Неутомимые в труде, нечувствительные к сибирской стуже, якуты (недаром их зовут "железными людьми") необыкновенно умеренны в пище и великие трезвенники. Пьяный якут - это что-то неслыханное, невиданное, необыкновенное. В этом их можно поставить в пример многим цивилизованным народам запада...

Все эти сведения о якутах сообщал французам их спутник Лопатин во время доверительных бесед на привалах.

После переправы через Коркодон якут повез наших путников на северо-восток, следуя изгибам Станового хребта и оставляя налево от себя реку Омолонь с притоками.

Таким образом была пройдена 64-я северная параллель. Французы находились теперь на два градуса ниже Полярного круга, в огромной, до сих пор мало исследованной низине.

Уже с некоторых пор они стали замечать, что характер растительности меняется. Деревья здесь росли как будто с натугой, словно им трудно было бороться с холодом. Стволы, толщиной в поперечнике более метра, которым так дивились ранее французы, уже больше не попадались. Теперь деревья были чахлые, точно больные.

Вскоре и они исчезли. Лишь изредка встречались какие-то приземистые, словно выродившиеся лиственницы.

Наконец еще через некоторое время перед путешественниками открылась необъятная, необозримая равнина, на которой кое-где виднелись миниатюрные заросли каких-то низкорослых деревьев, имевших не более трех метров в вышину.

Лопатин свернул свои сани с дороги, придержал собак и, пропустив мимо себя нарту Жюльена и Жака, поехал рядом с ними, чтобы немножко побеседовать.

- Какой странный каприз природы! - сказал Жюльен, дивясь на необыкновенную растительность.

- Точно питомник, - прибавил Жак. - Посмотрите, какие крошечные деревца.

- Это лиственницы, я полагаю. Есть такие приземистые лиственницы, особый вид... как еще они называются-то... вот забыл...

- Господа, вы ошибаетесь, - возразил французам Лопатин. - Это вовсе не особый вид лиственниц, а обыкновенные недоразвившиеся лиственницы, проросшие на почве, не способной их питать, и потому зачахшие, пораженные неизлечимым худосочием.

- Не может быть!

соки для своего питания.

- Что вы говорите! Неужели между этими деревцами есть трехсотлетние?

- Может быть, даже и старше, чем трехсотлетние. Но что же делать, если тундра не кормит их, если она для них не мать, а суровая мачеха.

- Вы сказали: тундра. Объясните, пожалуйста, что это такое, я не совсем хорошо понимаю значение этого слова, - сказал Жюльен.

- С удовольствием. Вы знаете, что прибрежная полоса Ледовитого окена лишена всякой растительности, по крайней мере, там совершенно нет деревьев, а только мох и лишайники. Эта полоса известна у картографов под названием "границы лесов" и начинается она на юге с того места, где перестает расти лиственница. Эти бедные чахоточные кустики - последние представители лиственниц. Граница лесов не тянется, как бы следовало ожидать, по прямой с запада на восток и по одной и той же параллели; напротив, ее контуры имеют весьма причудливые изгибы. Так, например, она пересекает бассейн Оби у Полярного круга, а Енисей под 70° северной широты и затем поднимается еще севернее на триста километров, заходя на полуостров Таймыр. Дальше к востоку она снова опускается к Полярному кругу и оставляет на севере от себя оконечный полуостров Берингова пролива.

- Но тундра, господин Лопатин? Что же такое тундра?

- А тундра - это и есть та забытая Богом земля, которая начинается там, где перестает расти лиственница, и простирается до берега Ледовитого океана. Это - бесплодная пустыня, в которой растет только серый олений мох, но только здесь бесплодие происходит не от недостатка влаги, а от избытка холода. Вид ее не менее уныл и тосклив, чем даже вид лессовой пустыни. Вот что такое тундра. Почва тундры промерзает насквозь и лишь во время мимолетного лета оттаивает под солнцем не больше как на метр в глубину, превращаясь в топкое, вязкое болото. Зимой - лед, летом - трясина, тундра во всякое время года одинако негостеприимна, и даже туземцы, вообще весьма нетребовательные относительно комфорта, боятся ее, как огня.

- Благодарю вас, - сказал Жюльен. - Однако вы прекрасно знакомы с местными условиями, и мы можем только благодарить судьбу, что она послала нам такого полезного попутчика.

- Пользы от моей опытности покуда еще нет никакой. Все равно я ничего больше не могу для вас сделать: не могу достать дров для обогрева, не могу сыскать пищи. В сущности, наше положение просто ужасно: корма собакам осталось всего раза на два, не больше.

- Да, это действительно очень серьезно. Впрочем, что ж? Без дров мы еще можем обойтись: будем чаще ставить самовар и согреваться ромом, чаем, водкой, - этого у нас много.

- Хорошо, но собаки-то как же? Конечно, оленей еще можно прокормить, раскапывая снег и доставая из-под него мох. Но в тундре, я не думаю, чтобы можно было встретить какую-нибудь дичь. Из этого следует, что когда собаки переколеют от голода, то нам придется или замерзать в тундре, или идти пешком. И то, и другое одинаково ужасно.

- Ничего, все устроится. Не будем терять надежды.

Это главное. Действительно, никогда, ни при каких обстоятельствах, даже самых трудных, не следует терять надежды. Бывали случаи, когда упадок духа был губительнее самых тяжелых материальных лишений, и наоборот - люди, сильные духом, выходили победителями из самой жестокой борьбы с обстоятельствами.

Надежда путешественников не замедлила оправдаться.

Сани быстро летели по тундре среди деревьев-карликов, как вдруг якут-проводник так круто остановил передние, что Лопатин едва не вывалился из них от толчка.

- Что случилось? - спросил Лопатин у якута.

Тот, нахмурив брови, пытливо озирался кругом, разглядывая бесконечную равнину, освещенную красноватым светом полярного солнца.

- Волки, барин, - отвечал он.

Нарта Жака и Жюльена поравнялась с передними санями.

- Волки? - переспросил Лопатин. - Где же? Я не вижу.

- Я тоже не вижу, зато слышу, - отвечал якут.

- Гонятся за зверем.

- За каким?

- Стало быть, за лосем или за оленем.

Лопатин перевел французам слова якута и прибавил от себя, поясняя невысказанную проводником мысль: