Приключения парижанина в Океании.
ЧАСТЬ 1.
ГЛАВА XIII

ГЛАВА XIII
Что было в почтовом ящике. -- Два письма. -- Адрес на одном из них. -- Удивление Фрике. -- Парус. -- Гомандская шхуна "Palembang". -- Великодушное гостеприимство. -- Размышления капитана Фабрициуса ван Проэта о таможнях вообще и о нидерландских таможенных чиновниках в частности. -- После пирата контрабандист. -- Гастрономическая фантазия малайцев. -- Ловля голотурий. -- Трепанг как национальное блюдо на малайском архипелаге. -- На пути в Тимор.

Дни тянулись за днями, и успокоившееся море было убийственно однообразно. На его сероватой поверхности, точно оазисы на песке пустыни, то здесь то там зеленели атоллы, окруженные неизбежным кольцом кокосовых пальм; но та движущаяся точка, которую только моряк может разглядеть и признать тем, чем она действительно является - кончиком корабельной мачты, -- решительно не показывалась на горизонте. Желанный корабль не приходил. Понятно, что дни казались нашим злосчастным путешественникам непомерно длинными, несмотря на сравнительный достаток, царивший на острове Буби.

Хотя путь через Торресов пролив значительно сокращает расстояние между восточным берегом Австралии и большими Малайскими островами, этот маршрут гораздо опаснее. Шутка ли, в самом деле, пробраться через целую сеть островков, отмелей и рифов, которыми усеяно Коралловое море и где вдобавок течение так бурно, что это место справедливо считается одним из самых опасных на земном шаре. Невозможно ни обозначить с точностью все рифы, торчащие из воды в этом проливе длиною сто шестьдесят километров, ни провести точной береговой линии: и берега, и рифы постоянно меняют свои очертания. Поэтому корабли здесь чрезвычайно редки, несмотря на всю смелость английских мореплавателей, у которых есть то преимущество перед американскими, что они умеют быть осторожными, когда нужно.

Парусные корабли совершают четыре раза в год служебные рейсы между Батавией и Сиднеем. Два корабля, пользуясь северо-западным муссоном, дующим с октября по апрель, отправляются из Батавии в ноябре и в марте и приходят в Сидней за двадцативосьмидневный срок. Юго-восточный муссон, дующий с апреля по октябрь, позволяет этим кораблям, отправляясь в мае и сентябре, совершить за такое же время обратный рейс из Сиднея в Батавию. Эти суда, бесстрашно входящие в Торресов пролив, всегда останавливаются у острова Буби. Кроме того, такой же переезд три раза в год осуществляют паровые суда "Fastern and Australien Mail Steam Company", поддерживая связь между этими безотрадными местами и остальным миром. Выходит, стало быть, что убежище для потерпевших кораблекрушение не так уж заброшенно, как может показаться сначала. Но в любом случае каждый, кто попадет на этот остров, должен просидеть на нем самое малое два месяца, и то еще при благоприятных обстоятельствах. Понятно, что эти шестьдесят дней могут иногда показаться чересчур длинными. Пьер и Фрике досадовали еще и потому, что они ничего не знали о периодических рейсах английских кораблей и не могли даже приблизительно рассчитать, когда наступит час их освобождения.

Парижанин сунул письмо в мешок, находившийся в бочке. До сих пор он ни разу не заглянул в него, полагая, что мешок пуст. Да и вообще Фрике был человек очень скромный. Однако, опуская письмо, он, по привычке моряка, скромный багаж которого часто подвергается нападению тараканов, встряхнул мешок, чтобы выгнать из него бесцеремонных насекомых, прожорливость которых не щадит ничего. К его удивлению, из мешка выпали два письма.

Он машинально взглянул на адреса. Почерк был твердый и угловатый, как будто английский или немецкий. На одном конверте было написано: "Господину Венсану Боскарену, Париж, улица Руссо".

-- Хотелось бы мне побывать там, куда рано или поздно придет это письмо, -- сказал он с оттенком грусти. -- Я не завистлив, но этому письму завидую. Ну, французское послание, отправляйся вместе с моим письмом к жандарму. Что касается другого...

Взглянув на адрес второго письма, он вскрикнул от изумления:

 Гром и молния!.. Нет, уж это слишком... Надеюсь, я не во сне и не в бреду. Пьер, Пьер!..

Бретонец не слушал, уставившись на горизонт. Вдруг он бросил вверх свою шапку, забывая о знойном тропическом солнце, и начал выделывать самые забористые коленца, точно итальянец, увлеченный звуками тарантеллы.

-- Слушай, боцман!.. Эй, послушай, Пьер!.. Знаешь, кому это письмо?..

-- Ну тебя с твоим письмом!.. Сунь его в ящик!.. Тысяча залпов! Его нынче же вынут оттуда и увезут.

-- Ты в своем уме?

 Я-то в своем, а ты смотри не помешайся от радости, мой мальчик.

-- Да что случилось?

-- Эх ты. Сразу видно, что ты не лазил по мачте на трехпалубном корабле. Где же тебе заметить!

-- Да что заметить?

-- Парус, мой мальчик, парус!

 Парус?.. Ты видишь парус?

-- Слава богу, я не стану говорить наобум. Стало быть, парус, если я говорю. Вглядись хорошенько, сам увидишь.

-- Да, правда, -- отвечал молодой человек, на подвижном лице которого отразилось сильное волнение.

-- То-то же!.. Через пять минут покажется и корабль... А! Это шхуна. Бьюсь об заклад, что голландская, с таким же круглым брюхом, как и у любителей пива, что на ней едут.

Гонимый ветром и течением корабль подвигался быстро, искусно огибая коралловые утесы. Скоро на нем был поднят флаг. Пьер сказал правду: судно было голландское. Это было заметно по развернувшемуся трехцветному флагу, с такими же цветами - белым, синим и красным, -- как и французский флаг, только расположенными горизонтально.

 Неплохо, -- сказал Пьер. -- Я очень рад попасть на голландское судно. Голландцы - хорошие моряки и храбрые матросы; с ними можно столковаться.

Шхуна легла в дрейф в двух кабельтовых от берега: от нее проворно отделилась шлюпка и понеслась к островку. Шлюпка не успела причалить, как один из сидевших в ней обратился к нашим приятелям с вопросом на незнакомом языке.

-- Черт побери, если мы понимаем эту тарабарщину... А объясниться все-таки нужно. Мы - французы. Не говорит ли кто-нибудь из вас, господа, на нашем языке?

-- Я говорю, -- отвечал один голландец. -- Полагаю, что для вас лучше всего уехать отсюда?

-- Я тоже так думаю, -- в один голос ответили Пьер и Фрике.

-- А если так - на борт! Скоро начнется отлив, и нам нельзя терять времени.

Наши приятели не заставили повторять два раза это приятное приглашение. Они явились в Убежище едва ли не в костюме Адама - сборы их были непродолжительны, и через несколько минут они сидели в шлюпке.

Когда шлюпка подошла к шхуне, был спущен трап, по которому приятели взобрались с ловкостью бывалых людей. Голландские матросы приняли их на палубе с радушием, которое моряки всегда оказывают потерпевшим крушение, помня, что и им самим каждую минуту угрожает такая же участь.

Капитан велел поставить паруса по ветру, не заботясь о почтовом ящике. Эта особенность не ускользнула от Фрике и показалась ему совершенно не согласной ни с международным правом вообще, ни с инструкциями, написанными в реестровой книге Убежища, в частности.

действиях капитана-американца, описал кораблекрушение, переезд от острова Вудларк до Новой Гвинеи и закончил рассказом о последнем пребывании у австралийцев.

Капитан, добродушный толстяк с коротко остриженными волосами и загорелым лицом, круглый, как бочка, при всей своей фанатичности не мог не выразить удивления, выслушав этот поразительный рассказ.

Закончив восклицания, он прибавил с добродушием и сердечностью моряка:

-- Я вдвойне рад, что случай привел меня на Буби-Айленд. Я не хотел заезжать сюда, а просто маневрировал, когда вас заметил вахтенный. Не случись этого, сидеть бы вам до марта, покуда не пришел бы парусный корабль, идущий из Батавии в Сидней. А раз вам нужно на Суматру, то вы потеряли бы еще месяц. Я еду не прямо на Яву, но через шесть недель все-таки надеюсь быть около этого острова, как только окончу свою погрузку... а это будет скоро. До тех пор будьте на моем корабле, как дома. Вы вольны делать, что вам угодно: хотите - работайте, хотите - смотрите на нас, как мы будем работать.

-- Ну уж нет, капитан, -- возразил на это Пьер де Галь, -- не бывать тому, чтоб я сидел на корабле, сложа руки. Позвольте мне с моим матросом разделить труды вашего экипажа, мы хорошо будем слушаться команды.

 Как хотите, друзья мои. Это ваше дело. Повторяю: вы вольны делать, что хотите. Помогайте нам, если вам этого хочется.

-- Спасибо, капитан; вы славный человек.

-- Теперь, капитан, -- сказал Фрике, -- позвольте мне задать вам один вопрос.

-- Хорошо, спрашивайте.

-- Почему вы не сошли на берег расписаться в книге и взять письма из почтового ящика?

-- Так и быть, я, пожалуй, скажу вам, -- ответил он. -- Дело очень простое. Я плаваю по морю не для славы: я простой шкипер, собственник этой шхуны и волен плавать, где хочу, и брать груз, какой мне угодно! Ну-с, а нидерландские чиновники или, как это называется по-французски, таможенные досмотрщики, любят совать нос всюду, где их не спрашивают, и ужасно бесцеремонно проверяют фрахты кораблей, чтобы обложить их пошлинами, совсем, по-моему, произвольными. Если бы я взял письма, то должен был бы передать их консульским агентам, а те непременно стали бы спрашивать, куда и откуда я еду, да что везу, и так далее. И поплатился бы я за свою любезность тем, что на мой товар посыпались бы всевозможные пошлины. Нет, я предпочитаю принимать и сдавать груз знакомым людям, в знакомых местах и без всякого таможенного досмотра... Вы поняли, конечно?

-- О, вполне поняли, -- сказали французы со смехом, и капитан простился с ними.

-- Ну, -- тихо сказал Пьер своему товарищу, -- наш капитан не из простаков. Впрочем, это все-таки лучше, чем ситуация при отъезде из Макао. Американец был подлый пират. Голландец - простой контрабандист. Это прогресс. Кстати, что ты мне говорил тогда о письмах? Я помню, они тебя почему-то сильно задели за живое.

-- Да, и не без причины. Угадай, кому адресовано одно из писем, находящихся в мешке? Ни за что не угадаешь.

 Откуда же я могу знать?.. Нет, не догадываюсь.

-- Представь, на конверте было написано: "Сеньору Бартоломео ди Монте, в Макао".

Пьер подпрыгнул на месте, точно получил пулю в грудь.

-- Человеку с рапирой!.. Шоколадному дворянчику!.. Торговцу людьми!.. Соучастнику пирата!..

-- Ему самому!..

 Однако!.. Какой же дьявол мог положить письмо в бочку? Стало быть, американец, улизнув на шлюпке, побывал на острове?.. Да нет, этого не может быть. Я ничего не понимаю.

-- Уж не знаю, он это или кто другой. Но только случай устраивает иногда престранные вещи.

-- Гром и молния!.. С этим письмом следовало сделать... знаешь что?.. Прочесть!

-- Нет, зачем же!

-- Как зачем? Да ведь оно от бандита к жулику?

 К жулику - это так, но от бандита ли - это еще не доказано.

-- Как не доказано? Да иначе быть не может. Конечно, этот негодяй побывал здесь, как и мы. Для меня в этом нет ни тени сомнения.

-- Пускай. Но я все-таки предпочел отнестись с уважением к чужому секрету.

-- Вот еще!.. Деликатничать с такими мерзавцами все равно что кормить свиней апельсинами.

Тем временем шхуна "Palembang", капитан которой, менер [ -- обращение к мужчине в Голландии] Фабрициус ван Проэт, был одновременно и арматором [арматор - судовладелец; лицо, эксплуатирующее морское судно безотносительно к тому, принадлежит ли оно ему по праву собственности или нет. Арматор снаряжает судно в рейс, снабжает средствами, нанимает экипаж, приглашает капитана и несет ответственность за действия последнего] ее, держалась в открытом море. Восемь матросов шхуны с утра до ночи были заняты ловлею голотурий, чтобы удовлетворить гастрономические запросы малайцев, которые не меньше китайцев любят полакомиться прихотливым блюдом.

Мы не станем здесь много распространяться о страсти малайцев к этому виду иглокожих. Известно, что малайцы готовы пожертвовать чем угодно, лишь бы угодить своему странному вкусу, и потому голотурии составляют в тех местах весьма важный предмет промысла, все равно как треска на Ньюфаундленде. Малаец питает к голотурии такую же нежную страсть, как англичанин - к пудингу, как немец - к кислой капусте, как эскимос - к тюленьему жиру или как итальянец - к макаронам... Голотурия - национальное блюдо не только на малайских островах, но и на берегах Камбоджи, в Китае, в Кохинхине, в Аннаме и так далее. Тысячи джонок пускаются на ловлю этих мягкотелых животных, голландские, английские и американские арматоры также не брезгуют данным промыслом, извлекая из него весьма значительные прибыли.

 -- ответит вам любой учебник зоологии. Постараемся дать объяснение не столь ученое, но зато более практичное.

Вообразите себе цилиндрическую, кожистую, способную сокращаться трубку длиною от пятнадцати до двадцати пяти сантиметров, наполненную водою, в которой плавает зернистое вещество. На переднем конце, напоминающем воронку, находится круглое ротовое отверстие, усаженное щупальцами, действующими наподобие присосок. Наружная поверхность тела снабжена щупальцами, приспособленными отчасти для передвижения, отчасти для хватания пищи.

Голотурия, или по-малайски "трепанг", водится в огромном количестве на утесах и на песчаных прибрежьях, где она ползает с помощью своих щупальцев. Неразборчивая в еде, она проглатывает все, что попадется. За этим занятием она проводит всю свою жизнь, этим ограничивается вся ее деятельность. Ее десять или двенадцать щупальцев беспрестанно заняты тем, что хватают мелких животных, кусочки морских растений, рыбью икру и даже песчинки и подносят их к постоянно раскрытому рту.

По странной прихоти природы, кишечный канал голотурии устроен чрезвычайно нежно и не приспособлен к такой разнообразной пище. Поэтому голотурия страдает частым расстройством желудка. Так как ей трудно бывает освободить желудок от непереваренной пищи, то она выбрасывает наружу и содержимое, и содержащее, то есть не только пищу, но и самое внутренности, все равно как мы бросаем изношенную перчатку или сапог. Эта жертва части себя нисколько, по-видимому, не беспокоит голотурию, так как она после того немедленно принимается вырабатывать новый кишечный аппарат, который через некоторое время подвергается той же участи, что и предыдущий.

Но это еще не все; голотурия дает внутри себя приют мелким ракообразным и, что еще удивительнее, мелким рыбкам из семейства фиерасфер, или карапусов. Эти рыбки видят плохо и любят темноту, как кроты. Смутно завидев ротовое отверстие голотурии, они бросаются в него, проникают в глотку, разрывая ее, потому что она слишком для них узка, и помещаются между внутренностями и внешним покровом, где и живут себе преспокойно, причем любезная хозяйка нисколько не стесняется их присутствием.

даже завзятым любителям лимбургского сыра или рокфора. Говорят, однако, что трепанг, приправленный пряностями, перцем и прочими острыми специями, которые так любят малайцы, начинает уже нравиться многим европейцам.

Способ ловли до смешного прост. Для этого нужно только иметь хорошее зрение да запастись определенным количеством бамбуковых палок, способных соединяться концами, смотря по глубине воды. Последнюю палку снабжают заостренным крючком, с помощью которого голотурий очень ловко вытаскивают на поверхность. Для предохранения от порчи их очищают от внутренностей, кипятят несколько минут в воде и просушивают на солнце.

Эта прибыльная ловля требует много терпения и ловкости. Поэтому американские и европейские шкиперы всегда берут с собой несколько хороших гарпунщиков, опытный глаз которых умеет различать голотурию на глубине двадцати метров. К этому верному способу крупные предприниматели присоединяют другой, тоже очень действенный, но доступный только при больших средствах, так как он требует много людей и несколько шлюпок. Такие предприниматели заходят далеко в море, в места, где за голотуриями охотятся редко, и ловят свою добычу во время отлива, подбирая голотурий в бесчисленном множестве у берега. Достаточно двух или трех подобных сборов, чтобы нагрузить целый корабль.

Так действовал и капитан, шхуна которого водоизмещением двести тонн была уже почти загружена, когда он принял к себе на борт временных жителей Буби-Айленда.

Появление их на борту как будто принесло счастье: голотурий вдруг появилось такое множество, что на восьмой день шхуна, нагруженная доверху, брала уже курс на остров Тимор. Пьер, Фрике и Виктор могли теперь считать себя спасенными, так как приближались к европейским поселениям, а от этого первого этапа до Суматры было рукой подать.