Герои Малахова кургана.
ЧАСТЬ 3.
ГЛАВА IX

ГЛАВА IX

Братья-друзья. -- Приключения офицера Великой армии. -- Новая семья. -- Неумолимый губернатор. -- Перед Остен-Сакеном. -- Та, которой не ждали. -- Двоюродные братья княгини. -- Последняя битва.

Вернемся в Севастополь. Сорви-голова, суровый солдат, едва может прийти в себя и испускает радостный крик. Как хорошо чувствовать себя живым, спасенным!

На одну минуту герой испытывает слабость, сердце его бьется, на глазах слезы...

-- Жан! Брат мой! Тебя не убьют, не тронут! Нет! -- бормочет майор.

-- Вы - мой брат! Мой спаситель! Но как же? Я сойду с ума от радости! Какое счастье! Мой брат - храбрейший солдат русской армии... благороднейшее сердце!

-- Жан! Я горжусь еще более. Ты - герой французской армии!

Между тем унтер-офицер и солдаты, разиня рот, созерцают эту трогательную сцену, и, не зная, что делать, стоят неподвижно.

 Казнь отменяется! -- кричит им майор. -- У меня приказ. Ступайте! Я отвечаю за пленника!

Солдаты мгновенно исчезают.

Офицер и сержант, братья-друзья, идут под руку.

-- Но, брат мой, -- говорит Жан, -- ваше русское происхождение... ваше имя...

-- Жан, прежде всего говори мне "ты" как брату. Это моя просьба!

 Хорошо, постараюсь!

Огромная бомба падает в десяти шагах от братьев и осыпает их ливнем осколков.

-- К вашим услугам! -- кричит Жан, смеясь. -- Правда, я должен сознаться, что схожу с ума, вернувшись издалека... ощущая в себе жизнь, обязанный всем моему брату Павлу Михайловичу! Все же тут тайна, и я ничего не понимаю!

-- Ты скоро поймешь, Жан! В России называют по отчеству... Нашего отца зовут Мишель. Значит, я - Павел Михайлович. Фамилия моя Бургейль! Все это просто и в то же время необыкновенно. Но знаешь, Жан, с первого взгляда ты удивительно походишь на отца. У тебя - его взгляд, его голос, улыбка, его рост и жесты. Постой, мы пришли!

Братья останавливаются перед низеньким домиком с разбитыми окнами.

 Я живу здесь! -- говорит майор. -- Пойдем, у нас остается два часа... времени...

-- Только два часа!?

-- Ведь если я спас тебя от смерти, Жан, все же ты осужден на смерть! Надо выиграть время, получить помилование... У нас законы беспощадны!

-- Хорошо! Подождем, -- беспечно отвечает Жан, -- а пока поболтаем! Расскажи мне, дорогой Поль, каким образом ты - мой спаситель - оказался моим братом?

 Это очень печальная история, -- отвечает майор, -- я дрожу при мысли, что мы могли убить друг друга! Я все расскажу тебе. Слушай!

провести зиму в Москве, и разрушение ее было несчастьем для них, так как они рисковали умереть от голода и холода. Началось отступление, ужасное, гибельное. Зима стояла суровая, и французы гибли тысячами.

Наш отец принадлежал тогда к Великой армии Наполеона и был героем войны. Ему только что исполнилось 29 лет. Капитан конных гренадер, он отличался удивительной храбростью и завоевал все чины саблей. Наполеон лично знал его, ценил и уважал, так что капитан Бургейль мог смело рассчитывать на высшие чины. В одной из битв отец находился вместе с маршалом Неем в арьергарде и, несмотря на чудеса храбрости, должен был уступить численности врага. Окруженный казаками Платова, он получил опасный удар копьем в грудь и был оставлен на снегу как мертвый. Его увидели крестьяне и из сострадания, так как он еще дышал, взвалили его на сани и привезли на конюшню.

Умирающий ожил. Его поили снегом вместо воды, кормили корками черного хлеба, и он, этот железный человек, вернулся к жизни. Тогда его свезли во Владимир и хотели предоставить относительную свободу, если он даст слово не делать попыток к бегству. Понятно, он отказался, достойный отец милого Сорви-головы!

-- Это у нас фамильное! -- серьезно произносит зуав.

-- Несмотря на строгую охрану, отец бежал, был схвачен и сослан в Сибирь...

 Но вернулся?

-- Да, каким-то чудом... Я продолжаю. Бегство из Сибири было невозможно, и пленник походил на льва, грызущего свою цепь. Ужасное существование для солдата, триумфально прошедшего всю Европу!

Он умирал от голода, холода и отчаяния. Случай свел его с русским княжеским семейством Милоновых, когда-то очень богатым и известным в России. Семья состояла из отца, матери, двух сыновей и двух дочерей. Несчастье сблизило изгнанников, и, в конце концов, капитан Бургейль женился на старшей княжне Милоновой Берте в 1816 году. В 1818-м у них родился сын Павел. Это я!

Мы жили тихо и счастливо в своем уединении, вдали от цивилизации, как дикари. Но мой дед, князь Милонов, не мог успокоиться, не мог забыть свой чин, свое состояние и отчаивался, видя, что его сыновья живут, как рабы. Он впал в немилость императора, и хотя при дворе у него были могущественные и богатые друзья, но, по проискам более сильных недоброжелателей, князь все-таки был обвинен в государственной измене вместе с сыновьями, был арестован, осужден и казнен!

-- Ужасно! -- восклицает Сорви-голова.

 Это еще не все, -- продолжает майор, -- наш отец, капитан Бургейль, неповинный ни в чем, был сослан на вечные каторжные работы. Это случилось в 1822 году, и мне было только четыре года. Рассудок бедной матери не выдержал тяжких испытаний, она тронулась умом и умерла шесть месяцев спустя.

Я остался сиротой и жил с теткой Ольгой Милоновой. Как мы жили? Ужасно. В пять лет я был пастухом, тетка прислуживала где могла. Мы терпели голод, холод и всякие невзгоды!

В 1825 году взошел на престол император Николай 1. Ему сказали о нас. Он заинтересовался нашим делом, простил нас и вернул нам все имущество.

Мы вернулись в Россию. Мне было восемь лет. Моя тетка вышла замуж за посланника, и мы зажили богато и открыто. Но я не мог забыть отца и горько оплакивал любимого человека; я задался мыслью найти его. Мой дядя, посланник, делал розыски в Сибири, но безуспешно. Убежал ли он, или погиб? У нас оставалась надежда, что он бежал с рудников и вернулся во Францию. Мы обратились с запросом во Францию, в военное министерство. Ответ был печален. Капитан Бургейль давно исчез и не появлялся, давно вычеркнут из списка армии и легионеров. Всякая надежда исчезла. Я долго оплакивал обожаемого отца и никогда не забуду его!

Майор умолкает, хватает за руку Жана и долго смотрит на него.

 Суди же, брат мой, о моем ужасе и удивлении, когда увидал на столе, в каземате, твое письмо, адресованное нашему отцу! Тебя хотели казнить... Слава Богу, я поспел вовремя. Теперь, Жан, доскажи мне то, чего я не знаю, говори поскорее... время идет. Я должен увидеть губернатора, получить помилование. Наши законы беспощадны! Говори скорее, милый Жан!

Сорви-голова, с покрасневшими глазами, бьющимся сердцем, старался преодолеть свое волнение.

-- Слушай, Поль! Отец никогда не говорил ни мне, ни матери о России, хотя любил рассказывать про свои походы с Наполеоном. Стоило произнести слово "Россия", и он умолкал. Мы понимали, что ему тяжело и больно говорить об этом, и никогда не намекали даже на кампанию 1812 года. Никогда мы не слыхали ни слона о Сибири, знали только, что он вынес там ужасные мучения и что побег его был ужаснейшей драмой. Он вернулся во Францию неузнаваемым, совершенно не похожим на блестящего офицера из гвардии Наполеона. Это было в 1825 г., и отцу исполнилось 42 года. Реставрация отнеслась очень сурово к старому наполеоновскому солдату, и капитан Бургейль дошел до крайней нищеты. Он решился бороться с судьбой и поступил в качестве слуги на ферму одного землевладельца, бывшего квартирмейстера его эскадрона. Огромного роста, бодрый, кроткий и веселый, он понравился своему хозяину, который не мог узнать в работнике своего командира и спасителя, так как отец спас ему жизнь при Фридланде. Пикар, так звали землевладельца, по окончании жатвы сказал отцу:

-- Здесь, на десять лье кругом не найдешь такого работника, как ты. Оставайся у меня и проси, чего хочешь!

-- Я хочу немногого, -- отвечал отец, -- сто экю в год!

 Согласен! Мне нужно твое имя - для формы, понимаешь?

-- Мишель Бургейль, солдат из армии Наполеона!

-- Ах, командир! Я не узнал вас. Я обязан вам жизнью!

-- Здесь все ваше, -- сказал Пикар, -- берите, распоряжайтесь!

 Мне достаточно твоей дружбы, Пикар, и местечка у очага!

С тех пор они не расставались, и отец женился на красивой дочери Пикара.

Началась революция 1830 года. Правительство Луи-Филиппа, желая загладить несправедливость реставрации, вызвало старых солдат Наполеона и в том числе нашего отца. Ему вернули орден Почетного Легиона и назначили пенсию соответственно его чину. Это было настоящим счастьем для отца, измученного прошлыми невзгодами.

Я родился в конце 1831 года. Обожаемый отцом, матерью и дедом, я с самых ранних лет мечтал быть солдатом. Наоборот, мои родители желали, чтобы я сделался фермером. Странная идея! С моей натурой, с моей кровью - и вдруг фермер! Не правда ли, брат?

Восемнадцати лет я поступил в линейный полк, потом перешел в полк зуавов и вот теперь сержант второго полка с орденом Почетного Легиона, стараюсь оправдать свое прозвище - Сорви-голова...

вместе с французским пленником к военному губернатору Севастополя. Подпись - Остен-Сакен".

-- Вот чего я боялся! -- добавляет майор. -- Пойдем, брат. Я попытаюсь умолить этого железного человека - выпросить у него для тебя помилование!

-- Пойдем! -- хладнокровно отвечает Сорви-голова.

Они идут под ураганом бомб и снарядов. Через десять минут они приходят ко двору губернатора. Граф Остен-Сакен, красивый старик шестидесяти пяти лет, прямой, крепкий, подвижный. Острым взглядом голубых глаз, хитрым лицом, спокойной уверенной осанкой этот человек напоминает скорее дипломата. Он корректно отвечает на поклон майора и Сорви-головы и резко говорит:

-- Господин майор, вы нарушили военный регламент, помешав казни этого человека. Отдайте вашу шпагу дежурному офицеру и идите в тюрьму!

 Слушаю, Ваше превосходительство! -- холодно отвечает майор, в то время как Сорви-голова бледнеет, стискивая зубы, чтобы не закричать.

-- Но, принимая во внимание ваши заслуги и вашу семью, -- резко добавляет губернатор, -- я желал бы спросить, какими мотивами вы руководились в данном случае?

-- Ваше превосходительство, в тот момент, когда хотели расстрелять этого храброго француза, я узнал, что он мой брат!

-- Объяснитесь! -- холодно отвечает Остен-Сакен.

Дрожащим голосом майор Бургейль рассказывает необычайные события и свою встречу с братом.

 А теперь, Ваше превосходительство, -- добавляет он тоном горячей мольбы, -- умоляю вас именем военных заслуг этого солдата, во имя великодушия, свойственного русскому сердцу, во имя уважения, которое вы питаете к моему брату, наконец, во имя священных уз, соединяющих нас... умоляю вас... вы можете все... вы хозяин Севастополя... задержите казнь, прошу вас... Пока государь простит его!

Остен-Сакен встает, выпрямляется и говорит ледяным тоном:

-- То, что вы просите, невозможно! Сержант Бургейль, ваш брат, умрет! Если бы он был мой сын - слышите ли? мой сын, -- он был бы расстрелян!

-- Ваше превосходительство, немного человечности! -- лепечет майор, бледнея.

-- Государь поручил мне защиту Севастополя, и я буду защищать его до последнего вздоха. Какая тут человечность? -- отвечает Остен-Сакен. -- У меня четыре тысячи пленников, французов и англичан. Предположим, что все эти четыре тысячи пленников восстанут и проделают то же, что сержант Бургейль, что тогда будет? Нужен пример, чтобы подавить все зачатки возмущения. Повторяю вам: сержант Бургейль, ваш брат, храбрец, которого я уважаю, умрет сейчас!

Сорви-голова стоит, спокойно вытянувшись. Губернатор подносит к губам серебряный свисток. Портьера двери поднимается, но, вместо дежурного офицера, появляется женщина в трауре, с рукой на перевязи.

-- Княгиня!

-- Кузина!

 Дама в черном!

Бледная, но улыбающаяся, она подходит к Остен-Сакену и говорит:

-- Генерал, я все слышала; сержант Бургейль должен жить, его надо освободить сейчас же!

-- Нет, только государь может простить его, а я не могу!

-- Я вовсе не прошу простить его!

 Чего же вы хотите?

-- Я предлагаю обмен пленниками.

-- Это невозможно!

-- Я предлагаю обменять сержанта Сорви-голову на меня, княгиню Милонову!

-- Но вы свободны!

 Я связана словом и пришла освободить Сорви-голову.

-- Он бунтовщик! Он убил своих часовых!

Княгиня подходит к губернатору и говорит ему тихо на ухо:

-- Если он убил нескольких солдат, так ведь я убила главнокомандующего Сент-Арно! Согласны вы на обмен?

-- Княгиня... дисциплина... мой долг...

 Значит, я должна вернуться в лагерь? Сознаться во всем? Для меня это бесчестие, смерть, вечная разлука с моей дочерью, которую воспитали добрые, великодушные враги... Генерал, ради моих заслуг, прошу, освободите сержанта!

-- Хорошо, берите его! -- отвечает с усилием губернатор.

Пока губернатор пишет приказ, зуав подходит к даме в черном и бормочет несколько слов благодарности.

-- Не благодарите меня, кузен! -- говорит княгиня.

-- Как кузен? Ваш, сударыня?

 Да, мой друг, моя мать и мать твоего брата Поля были родные сестры!

 Ax, я понимаю все! -- восклицает молодой человек, с почтением целуя руку смелой женщины.

-- Одно слово, генерал! -- говорит княгиня губернатору. -- Мой кузен Жан свободен. Простите же и кузену Полю его вину!

-- Ошибка майора из тех, которые легко прощаются! -- отвечает с достоинством Остен-Сакен.

-- Благодарю, генерал, от чистого сердца, -- продолжает княгиня. -- Жан Бургейль, ты свободен, иди! Снеси Розе, твоей невесте, мой поцелуй. Иди, дорогое дитя, обними брата, поблагодари генерала и возвращайся к своим французам. Исполняй свои обязанности, как мы исполним наши. Бог да поможет нам!