Зори.
Акт первый.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Зори. Акт первый. (старая орфография)

Эмиль Верхарн.

Зори.

Пьеса в четырех актах.

Перевод Георгия Чулкова.

ДЕЙСТВУЮЩИЯ ЛИЦА:

ТОЛПА.

ГРУППЫ РАБОЧИХ, НИЩИХ, ФЕРМЕРОВ, СОЛДАТ, ЖЕНЩИН, ЮНОШЕЙ, ПРОХОЖИХ, МАЛЬЧИШЕК, СТАРИКОВ.

ЖАК ЭРЕНЬЕН, трибун.

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН, его отец.

КЛАРА, его жена.

ЖОРЖ, его сын.

ЭНО, брат Клары.

ОРДЭН, капитан вражеской армии, ученик Эреньена.

ЛЕ-БРЭ, приверженец Эреньена

ДЯДЯ ГИСЛЭН, фермер.

СВЯЩЕННИК.

ОФИЦЕР.

РАЗВЕДЧИК.

ЦЫГАН.

КОНСУЛ ОППИДОМАНИ.

НИЩИЙ БЕНУА.

ДЕРЕВЕНСКИЙ ПРОРОК.

ГОРОДСКОЙ ПРОРОК.

Группы действуют, как одно многоликое и разноречивое существо.

АКТ ПЕРВЫЙ.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

НИЩИЕ. - Посмотрите: с этого бугорка видно, как пылают селения.

- Влеземте на деревья; мы лучше увидим. нищий, уже взобравшийся на дуб. Сюда! Сюда!

НИЩИЕ (смотрят в сторону города). - Около города пожар все разгорается и растет.

- Слышны взрывы пороховых погребов.

- Загорается завод в гавани, и набережная, и доки. Пламя охватывает керосиновые склады. Мачты и реи обугливаются и образуют на горизонте кресты.

НИЩИЕ (смотрят в сторону равнины). - На дне равнины вся деревня в огне. Огонь пожирает ферму Эреньена: домашнюю утварь бросают во двор, как попало. Из стойл выводят скот с покрытыми головами. Несут больного старика на большой постели.

- Теперь очередь за арендаторами: смерть следует за ними по пятам.

- О, прекрасное и нежданное отмщенье! Теперь изгнаны те, которые нас выгоняли. Они хлынули потоком на большие дороги. Подействовали теперь наши богохуления, проклятья, мольбы, наш великий гнев!

- В болота в ярости бегут стада,

И жеребцы порвали повода

Один из них на согнутом хребте

Несет с собой пожар и смерть.

Кусает в гневе гриву конь:

Его хребет грызет огонь.

Смотрите все, вот здесь, в огне

Безумцы пламя вилами вздымают...

- Колокола безумствуют среди порывов ветра. Церкви и башни рушатся. Право, теперь сам Бог в ужасе

- А почему возгорелась война?

- Все короли мечтают завладеть Оппидоманью. Все, со всех концов света, смотрят на нее с вожделеньем.

- Фермеры складывают на телеги пожитки и скарб; они направляются в город; они сейчас пройдут здесь.

ГРУППА НИЩИХ. - Вот удобный момент проникнуть в Оппидомань.

- Пойдем за ними...

НИЩИЙ БЕНУА. За ними следовать? Откуда ты пришел?

В дни, когда мы бунтарями-бродягами стали,

Всех нас и ночью, и днем

Бедностью нас угнетали.

Яствами были они,

Голодом алчным мы были.

Так пожирает огонь в эти дни

Хлеб, что в амбарах сложили.

Зубы у нас, как огонь; и пожара страшней

Ярость горящих ногтей.

Вот я бреду, отдыхаю, и снова бреду,

Кличу я злую беду

К ним на пороги, где сам я прошу подаянье.

Этой рукой умножаю людей ненавистных страданья.

Грабили руки мои мертвецов из могил,

Старой рукой я насилье свершал и душил

Их дочерей.

Я ненавижу этих людей,

Что достойны дубин и камней.

СТАРИК. Зачем их убивать? Они теперь безвредны, жалки, как мы сами.

НИЩИЙ БЕНУА 
 

РАБОЧИЙ. Эреньен прошел уже?

НИЩИЙ (рабочему). Этот пастух его знает. Спроси его.

РАБОЧИЙ (пастуху). Проходил здесь Эриньен?

ПАСТУХ (в рубище). Я жду его. Он пошел ухаживать за своим отцом. Я хотел бы снова увидеть его. Я вылечил его, когда он был ребенком.

РАБОЧИЙ. Он должен прийти. Мы вместе подождем его.

ПАСТУХ. Как он покинул город? Да и враги не должны были бы его выпускать.

РАБОЧИЙ. Эреньен делает то, что хочет. Его отец умирает в селении и звал его.

ПАСТУХ. Верители вы, что он укротит Оппидомань?

РАБОЧИЙ.

Но разве не учитель он народа?

Ведь он - необычайный и священный -

Для будущих веков, рукой их осязая;

Он лучше всех умеет разсудить,

Где нужен разум, где безумье

Для покоренья новых дней;

И книги ясные его сознанье наше озаряют,

В них с очевидностию видишь,

Что к лучшему ведет,

Что делает людей богами в миг иной.

ПАСТУХ. Вы, верно, один из сторонников его, там, в городе, один из его друзей?

РАБОЧИЙ.

Есть сотни, тысячи людей,

Готовых следовать за ним до той черты,

Где воплощаются заветные мечты. 
 

ДЯДЯ ГИСЛЭН. Наши животные выбились из сил. Нужно им дать отдохнуть. Эй, вы там, нищие, не проходил-ли здесь эта каналья Эреньен?

НИЩИЙ БЕНУА. Молчи, дядя Гислэн.

. Молчать! Молчать! Зачем? Ради кого? Стало-быть, Эреньен вас знает!..

НИЩИЙ БЕНУА. Дядя Гислэн! Мы здесь сила и можем убить тебя прежде, чем ты позовешь на помощь. Хоть ты из года в год и бросал нам за дверь объедки твоих свиней и помои из твоей кухни, но ведь и мы жертвовали тебе из года в год наши мольбы и молитвы. Мы покончили с прошлым, и настоящее принадлежит нам.

КРЕСТЬЯНИН (подбегает). Дядя Гислэн! Дядя Гислэн! С твоей фермы на Звенящих Полях огонь перешел на все Волчьи Равнины!

Деревья все пылают вдоль дорог,

И ельник весь шипит, кричит и воет,

И пламя вверх растет

До облаков

И лижет небо.

ГИСЛЭН. Меня эти вести теперь не смутят. Пусть лес и поляны пожрет обезумевший пламень. Пусть ветер и воздух, и небо горят, И лопнет вся почва, как голый изсохнувший камень.

Сейчас меня нищий грозил умертвить...

Убивай же скорее, не медли же боле!

Вот руки мои, что пришлось мне ничтожным трудом осквернить,

Вот сердце мое с непреклонною волей,

Вот кожа сухая в отверстиях пор,

Я - старый калека.

И столько уж лет

Останки влачу человека!

Скажите, зачем я живу до сих пор?

Мороз погубил мою пашню и поле,

Луга, где работал, погублены тяжкою долей.

Лиард по лиарду копил мой отец,

И то, что он спрятал, зарыл, сохранил, как скупец,

Я ныне проел, потерял...

Напрасно моих сыновей умолял:

Они расточали;

И город голодный

Пожрал их; они все мечтали

О жизни позорной, безплодной.

Деревни, местечки все стали пустыней,

Упорство сломила их Оппидомань,--

И кровь изсушила их Оппидомань.

И ныне

Ветвятся болезни на пашне, в полях:

КРЕСТЬЯНИН. Твои скорби - также и наши скорби. Мы все равно несчастны.

ДЯДЯ ГИСЛЭН.

Помню я в детстве праздник веселый посева:

Почва покорна была и животным, и людям.

Лен поднимался, как счастье в расцвете...

Ныне же! Почва страшит!

Верно, нельзя было трогать чего-то,

Что было скрыто в земле и священно.

Каменный уголь - владыка всего,--

Все было некогда в мраке зарыто.

Рельсы - звено за звеном - пролагают свой путь по равнинам,

Там - золотые сигналы, доспехи равнин;

Поезд поля задевает и мызы сверлит,

Дым поглотил небеса.

Юная, сильная зелень, трава и вода

Гибнут от яда и серы.

Час наступил,

Час победителей страшный -

Можно подумать, что ад поднимается ныне!

НИЩИЙ. Бедняга!

ДЯДЯ ГИСЛЭН. Бедняга! Как бы не так!

Вы, конечно, думаете, что враг зажег мою усадьбу? Знайте же: (он показывает на свои руки) вот эти руки сделали это. И мой лес у Болотных Огней? Это оне же. И мои житницы и скирды? Это опять оне. Нет, нет, дядя Гислэн не бедняга. Он тот - может быть единственный, - кто ясно видит. Люди не чтут больше своей нивы, не имеют терпения на медленный, но верный труд; убивают семена, искусственно выращивая их; все стараются устроить, умничают, хитрят... Земля уже больше не женщина, а публичная девка.

Враг ее губит теперь,

Город изранил ее,

Факел войны сожигает,

Раньше ученые силу земли истощили,

Ныне же ядра разрушили землю.

Ныне - увы! - угрожает косою нам смерть.

Почве не нужны ни дождь, ни роса,

Почве не нужны снега на горах;

С ясными, нежными днями и солнцем

Лучше покончить ударом одним,

Сельский весь мир уничтожив...

КРЕСТЬЯНИН

ДРУГОЙ КРЕСТЬЯНИН. Преступно оскорблять землю

ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИН. Не знаешь больше, что и думать.

ПРОРОК.

Леса бегут, поля в движенье,--

Дробится златом неба круг,

Крестами блещет Север, Юг...

Вот Красных Воронов мгновенье!

Они на хижины полет

Стремят с безумными когтями;

В пожаре красный небосвод

Пылает перьями-огнями.

С низины мшистой вверх летят

Пророки-вороны ночные;

Над миром тучею кружат

Сии посланцы огневые.

В последней тайне молчаливой;

Взрывая почву, клюв долбит

И гложет землю торопливо,

К земному сердцу вглубь спешит.

Огонь посевы пожирает,

Огонь на запад поспешает

И мчится, как живой бурун:

Как будто в дыме убегает

Кровавых кобылиц табун.

Судьба последняя пришла,

Звоните - гей! - в колокола!

Земле и пашне пойте песнь свершенья.

Судьба последняя пришла,

Звоните - гей! - в колокола! В колокола!

И пойте миру погребенье!

ДЯДЯ ГИСЛЭН. Увы! Вот кто прав: этот пророк, этот безумный, над которым все смеялись, над которым смеялся я сам и которого я никогда не понимал. Ах! Воистину ныне возсиял ужасный свет.

Но он, он давно уже угадывал. А мы были там, мы все, с нашими прежними надеждами, с нашими старыми иллюзиями, мы клали ничтожную, слабую палку нашего здравого смысла в ужасные колеса судьбы.

ЖАК ЭРЕНЬЕН. Сюда, друзья мои. Осторожнее ставьте носилки.

Бедный старик! Бедный старик! Он не имеет возможности умереть в своем углу, как его отец. О, эти войны, эти войны! Их нужно ненавидеть алмазной ненавистью.

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН. Эреньен! Эреньен!

ЖАК ЭРЕНЬЕН. Я здесь, отец, около тебя, совсем близко, - около твоих глаз и рук; я - около тебя, как в то время, когда была жива мать; я - так близко, что слышу биение твоего сердца, Видишь ли ты меня? Слышишь-ли? Чувствуешь-ли ты, что это тот, кто неизменно тебя любит?

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН (задыхаясь). Теперь - конец. Ты уже не успеешь отнести меня к себе в Оппидомань. Я рад, что вокруг меня равнина. Я прошу тебя: не запрещай старому кюрэ подойти ко мне.

ЖАК ЭРЕНЬЕН. Отец мой! Ты волен во всех своих желаниях. Нужно-ли, чтобы я удалился?

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН. Во время исповеди нужно быть одному.

ДЯДЯ ГИСЛЭН. Господин Эреньен! Я вижу, вы остались добрым. Я представлял вас другим. Вы распоряжаетесь Оппидоманью, и на фермах шла о вас молва... Мои сыновья были на вашей стороне... Может быть, они правы... Но, наконец, теперь, когда деревня погибла, скажите мне, откуда может придти к нам обновленье? Где найти угол, чтобы посеять семена, выростить зерна? Где найти кусок земли, еще не погибшей от городской копоти, гнилой воды, миазмов и войны? Скажите... Скажите!..

ПАСТУХ

ЖАК ЭРЕНЬЕН. Как! Ты еще жив, старый пастух?

ПАСТУХ. Я уходил далеко, туда, на целые года; я видел новые и чудные страны. Так скитаешься день за днем по степям и возвращаешься, чтобы видеть смерть.

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН. Я прошу прощения у всех, кого я обидел.

КЮРЭ. Не волнуйся больше: ты был христианином - ты будешь спасен.

ЖАК ЭРЕНЬЕН (подводит пастуxа к умирающему). Отец! Это - пастух; ты знаешь его хорошо. Он - со Звенящих Полей. Это - самый старый из твоих слуг и твоих друзей.

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН (долго смотрит на пастуха, вдруг, узнав его, берет за руки и привлекает к себе. Говорит ему довольно твердым голосом). Когда я умру, пастух, ты уничтожишь все старые семена. Они покрыты затхлой пылью; они испорчены, загнили. Не с ними земля будет праздновать свое обрученье... И ты, который скитался повсюду, ты снова засеешь мои поля, мои пашни новыми семенами, - живыми, свежими, прекрасными семенами, которые ты видел и распознал там, в девственных странах земли...

А теперь пусть меня повернут к солнцу.

КРЕСТЬЯНИН (указывает на Пьера Эреньена. Отблеск пожара скользит по его лицу.

ДРУГОЙ . Он повернулся к пожару.

ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИН (тем, кто помогает Пьеру Эреньену). Осторожнее... Осторожнее... Он не должен видеть пламя.

ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИН. Поставьте его правее.

ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИН. Сюда... Сюда...Правей...Правей...

ЕЩЕ КРЕСТЬЯНИН. Бедный!.. Если бы он знал!

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН (почти угасшим голосом). Жак Эреньен, подойди ко мне поближе... Пусть я умру, касаясь рукой... (он ласкает его) и смотря туда... на то, что я больше всего любил на свете. Я был как бы без ума от тебя. Я никогда не отрекался от тебя. Я почти благословлял горе и скорбь, которые ты приносил мне; и в то же время, когда я любил тебя, я поклонялся земле. Я жил пред лицом солнца, как пред лицом Бога... Это был зримый Господь... Я считал бы себя наказанным, если бы умер ночью, в его отсутствии. К счастью, оно здесь, передо мною, и я простираю к нему руки. (Он тянется к пожару) Я уже не вижу его, но я ощущаю его благой и победоносный свет...

ЖАК ЭРЕНЬЕН (бормочет). Отец! Отец!

ПЬЕР ЭРЕНЬЕН. ...я узнаю его, люблю, постигаю... ныне только от него нужно ждать обновленья, единственно возможного...

ЖАК ЭРЕНЬЕН"Только от него нужно ждать обновленья, единственно возможного." *

СТАРИК (останавливается и указывает на Пьера Эреньена). Покойник! Это Эреньен следует за носилками?

ДРУГОЙ СТАРИК. Что это за толпа?

ЕЩЕ СТАРИК. Это вся деревня стремится к Оппидомани.

ЕЩЕ СТАРИК. Неужели они думают, что их там примут? (Он зовет) Эреньен! Эреньен!

ЭРЕНЬЕН. Кто меня зовет?

СТАРИК. Оппидомань укрылась за стенами. Она не позволит, чтобы равнина вернула ей своих бродяг и мертвецов.

ЭРЕНЬЕН. Я возвращаюсь к себе: я потерял отца; я хочу сам предать земле его тело и хочу избавить его от поношения и кощунств.

СТАРИК. Они встретят вас пулями. Оттуда изгоняют всех, кто безполезен при обороне.

ДРУГОЙ . Взрывают мосты. Войска усыпали насыпи.

ЕЩЕ СТАРИК. Город не разбирает теперь, кого он прогоняет. Никто не узнает вас.

ЕЩЕ Старик. Это безумие - туда идти.

ЕЩЕ СТАРИК. Идти на верную смерть.

ЕЩЕ СТАРИК (умоляя). Останьтесь среди нас, с нами. Вы нас спасете.

ЭРЕНЬЕН. Клянусь вам, что я войду в Оппидомань. Если вы сомневаетесь, не ходите за мной.

СТАРИК. Мы не в силах более томиться.

КРЕСТЬЯНИН. Лучше умереть дома.

СТАРИК. В этот час надвигающейся грозы Эреньен единственный твердый и сильный человек. Быть может, ему там окажут хороший прием.

ДРУГОЙ СТАРИК

ЕЩЕ СТАРИК (повернувшись к деревне). Посмотри туда: враг заставляет воевать стихии, - он ставит им пределы, отпускает на волю, обуздывает и бросает вперед.

ЕЩЕ СТАРИК. Деревни погибли, - городам грозит гибель.

СТАРИК ИЗ ГОРОДА (самый старый из всех).

О, города! О, города!

Их ужас и волненья,

Их яростный порыв и жесты отвращенья

К свободе братской простоты...

О, города, - и к небу их укор!

Звериный страшен их убор.

О, рынок старческих грехов,

Где торгашей томят мечты,--

Гирлянды золота - игра больных умов:

Так груди-гроздья бледный стан

Тягчили некогда мифических Диан.

О, города!

Там чувство смелости раздавлено пятой;

Там справедливость кажется мечтой...

О, города! О, города!

Там яства жирные чудовищного пира,

И спруты алчные - безстыдные мечты -

Простерли щупальцы и рты:

Кровь высосать хотят из сердца мира!

КРЕСТЬЯНИН (старикам). Без вас всех - городских людей - наша жатва была бы обильна, наши риги были бы переполнены хлебом! Без вас мы были бы сильными, здоровыми и спокойными; без вас наши дочери не делались бы проститутками, а наши сыновья солдатами. Вы осквернили нас своими идеями и своими пороками, и это вы опять возбудили войну.

НЕКТО ИЗ ГОРОЖАН (крестьянам). Это вы сами виноваты. Зачем вы пришли такой жадной толпой? Вы пришли из глубины полей, чтобы грабить и торговать с такой упрямой хитростью, с такой узкой душой, грубой и наглой! Вас едва можно было отличить от бандитов. За каждый прилавок вы поставили вашу злую хитрость и мошенничество. Вы заполнили мало-по-малу все конторы земли. Наша эпоха скрипит от страшного царапанья ничтожных и рабских перьев: это работают миллионы ваших рук, готовых писать вплоть до смерти.

НЕКТО ИЗ ПОСЕЛЯН. Вы нуждались в нас. Среди наших равнин неумолчно звучали ваши призывы.

НЕКТО ИЗ ГОРОЖАН. Вы - тесто, замешанное посредственностью; вы - толпа, отмеченная печатью ничтожества; вы - причина медленного падения, косности, неподвижности. Без вас город был бы нервный, легкий, бодрый; без вас могли бы снова появиться находчивость, живость, смелость... Без вас сон не парализовал бы жизни, и смерть не залила бы кровью пространства.

СТАРИК. Вы, должно быть, думаете, что враги, сложа руки, ждут в этот час конца ваших споров? Вероятно, когда погибнет наш город, его похоронят в саване, сотканном из безполезных слов, безцельных словопрений, многословий и краснобайств, которыми его забрасывали в продолжение веков. Болтуны будут одни виноваты.

ДРУГОЙ СТАРИК

ЕЩЕ СТАРИК. Со вчерашняго дня город живет под страхом самого грозного возстания. Народ скрылся на кладбище, которое возвышается посреди старых кварталов. Могилы служат ему оплотом. Устроили стачку. Солдаты городского правительства окружили мятежников и держат их в осаде.

КРЕСТЬЯНИН. Значит, Оппидомань и осаждает и осаждаема в одно и то же время?

СТАРИК. Как некогда в Риме, ныне толпа создала новый Авентин.

ДРУГОЙ СТАРИК.

О, стыд - принадлежать к презренному народу!

Его зловещее и громкое безумье

Весь мир ввергает в трепет, оглушает.

В часы, пронизанные молнией,

Народ не может слить все силы воедино

И раздробляется, и падает, и гибнет.

Скажите, разве нет единой правды,

Понятной всем, - нет истины единой?

И мощных рук, чтоб стадо слабое желаний бичевать?

Скажите, разве больше нет мужчины?

.

То, что свершилось, свершилось велением рока,

Некогда в город, как в зеркало, очи людей устремлялись,

Жадно - в ущербе времен - искали свое отраженье,

И ослепленье

Там находили; а ныне столица разсеяла славу далеко.

Оппидомань!

Гавань твоя, и колонны, и арки!

Все горизонты тебе угрожают:

Путь роковой на тебя направляют.

Оппидомань!

Башни твои, монументы и парки!

Ныне алеет и веет траур на черных стенах,

Весь в похоронных огнях.

Оппидомань! Наступает мгновенье,

Все погибает, всему угрожает паденье,

Если нежданно великий не встанет

И мощной руки не протянет!

СТАРИК. О, кто бы он ни был, его будут приветствовать, и все - мы первые - преклонятся пред ним.

.

И тот, кого все ждут,

Таким великим будет,

Что вам возвыситься придется,

Дабы его постигнуть и узнать.

СТАРИК. Он еще не родился!

ДРУГОЙ СТАРИК. Его никто не ждет.

ЕЩЕ СТАРИК. Никто не предсказывает его пришествия.

ЕЩЕ СТАРИК. А Жак Эреньен?

ЕЩЕ СТАРИК. Жак Эреньен? Это - безумный!
 

СЦЕНА ВТОРАЯ.

ОФИЦЕР (читает). "Отдан приказ - не пропускать никого в город, за исключением трибуна Жака Эреньена. Нужно дать ему понять, какую милость ему оказывают. Для формы нужно противиться его желанию". (Подпись) Правительство Оппидомани.

ЭРЕНЬЕН. Я один из тех, кого слушают. Одпидомань - тот город, где я вырос, страдал, сражался за свои идеи, лучшия идеи, какие могут родиться в голове человека. Я любил Оппидомань, когда она казалась непобедимой. Сегодня я хочу занять место в ряду тех, кто умирает за нее. Я также требую места для всех тех, кто стоит там, для всех, кого я собрал на моем пути. Это я звал их следовать за мной. Волна отхлынула к малодушию, но я снова оттолкнул ее к мужеству.

ОФИЦЕР. Я знаю, кто вы, но не могу изменить полученного приказания.

ЭРЕНЬЕН. Что же это за приказание?

ОФИЦЕР. Держать эту заставу запертой.

ЭРЕНЬЕН.

Итак, Оппидомань,

Блюдя приказа мертвенную грань,

В тот час, когда на гордое её чело упали

Все горы ужаса и траурной печали,

Замок повесит у ворот

И ареградит нам вход,--

Всем нам, кто ей принес любовь,

И кровь,

И ревностное пламя страстной воли!

Смотреть на мира грозного свободное рожденье

И распаденье;

И мне, кто любит так ее на высоте и, может быть, в паденье,

В чьем сердце странная и страстная любовь горит...

Я - сын её, безумный как любовник,

Бегу - затравленный, - как дикий зверь бежит.

Приказ! Но это из тех приказов, которые губят народ! Подсчитывают-ли число защитников, когда скорбь безмерна? Разделяют-ли в виду смерти тех, кого связала общая опасность? Я требую, чтобы вы дали место всем.

ОФИЦЕР. Я не могу.

ЭРЕНЬЕН.

Он двадцать лет служил солдатом,

Он за вождями следовал до края света,

Сражался у последняго предела, на море и в пустыне;

Три раза он прошел Европу

В ужасной буре

Знамен безумных, золотых орлов и света!

И ныне

Не смеет он войти в Оппидомань?

. Никто из тех, кто следует за вами.

ЭРЕНЬЕН. Тогда знайте, что я обращаюсь к вашей человеческой честности во имя самого ясного закона, самого простого и вечного. Через несколько дней эта равнина станет развалиной, прахом и кровью. Вам стоит сказать слово, чтобы жизнь, на которую мы все имеем право, была нам сохранена. Помощь обязательна для всех людей. Вы, носящий оружие, вы первый должны помочь нам всем. Этот долг выше всего. Он существовал тогда, когда еще не знали слов - армия и приказ.

ОФИЦЕР. Расходитесь! Расходитесь!

ЭРЕНЬЕН (оглядывает огромную толпу, которая следует за ним, оглядывает солдат и направляется к трупу отца). Я прошу прощения у мертвого за то, что похороны его будут обагрены кровью.

ЭРЕНЬЕН (обращаясь к толпе). Я истощил все средства и мне остается лишь одно. Вы угадываете его все. Нас тысяча, а их несколько человек. (Указывает на солдат) Некоторые из них имеют среди вас отцов и детей. Они наши; они пропустят нас... Пусть женщины станут впереди: они не будут стрелять. (Он выходит один в то время, как толпа группируется. К солдатам) Ваш командир приказывает вам совершить преступление. Не повинуйтесь. Вы имеете на это право.

ГЕНЕРАЛ. Жак Эреньен, вы войдете в Оппидомань. Правительство вас принимает.

ЭРЕНЬЕН отец мой, ты отдохнешь в могиле, где почивают два мои ребенка.